— Устал, — проговорил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Глаза девушки расширились, и она стала сосать с удвоенным усердием.
— Отвали, — со злостью прошипел он и больно пнул ее копытом в живот.
Девушка вскрикнула и, тихо звякая цепями, отползла в дальний угол комнаты.
Он встал и отошел к окну. Она наблюдала за ним полными слез глазами. Неужели она ему надоела? Конечно, жить в его гареме и ежедневно исполнять все его капризы это далеко не сахар, но вернуться к остальным еще хуже.
На пороге комнаты возник огромный козлоголовый Слуга:
— Милорд? — он учтиво поклонился.
— Убери ее, — глухо приказал Господин.
Слуга снова поклонился, схватил цепь, прикрепленную к стальному ошейнику на шее девушки, и потянул ее к выходу да с такой силой, что она даже не смогла встать на ноги. Ей оставалось только стиснуть зубы и крепко вцепиться пальцами в кольцо, через которое была продета цепь, чтобы хоть немного ослабить натяжение.
Господин даже не обернулся. Он смотрел за окно на бурлящую лаву, на поднимавшиеся с ее поверхности языки пламени и струйки черного дыма, на сновавших между ними крылатых демонов, слушал гул и приглушенный рокот и иногда перекрывавшие их крики и стоны. И его лицо становилось все мрачнее.
— Устал, — шепотом повторил он.
За его спиной раздался тихий шелест. Он резко развернулся.
— Вот уж кого не ожидал увидеть здесь, — угрюмо ухмыльнулся он.
Его гость улыбнулся и сел в кресло, в котором всего пару минут назад сидел он сам.
— Что тебе нужно? — он сверлил алыми глазами лицо пришельца.
Гость тем временем задумчиво рассматривал белоснежное оперение на своих крыльях.
— Не могу сказать, что мне приятно находиться здесь, — проговорил он наконец. — Поверь мне, я бы не пришел сюда, если бы не нужда.
— Что тебе нужно, Аэль? — брови Господина сдвинулись к переносице.
— Я очень хорошо понимаю тебя... брат, — усмехнулся Аэль, сделав многозначительную паузу. — Провести здесь всю Вечность это очень неприятно. Но ты сам виноват — идти войной против отца было плохой идеей...
— Я это уже понял, — он отвел взгляд в сторону и снова отвернулся к окну.
— Но у тебя есть шанс вернуться, — продолжил Аэль с прежней улыбкой.
— Отец никогда этого не позволит, — Господин горько вздохнул.
— Отца больше нет, — пожал крылатыми плечами Аэль. — Теперь старший среди нас Дифус.
— Рыбьеголовый? — он с недоверием посмотрел на брата. — Да ладно, он же ничего не смыслит в Законах.
— Вот именно, — подтвердил Аэль и поднялся на ноги, — никто из них не смыслит. Тантару вообще нет никакого дела, а Агнис слишком горяч и вспыльчив...
— К чему ты клонишь? — на этот раз в алых глазах Господина вспыхнул огонек интереса.
— Если мы объединимся, они не смогут нам ничего противопоставить, — шире улыбнулся Аэль.
Господин снова отвернулся к окну, но теперь не видел лавы и не слышал рокота и стонов. В его ушах стояли звуки битвы, звон стали и свист стрел, а перед глазами проходили бесчисленные армии с ним на пылающей лошади во главе, а на его губах играла торжествующая улыбка.
— Каковы твои цели? — поинтересовался он.
— Неужели не ясно?
— Но ты же никогда не стремился к власти! — он резко развернулся лицом к Аэлю. — Я же приходил к тебе тогда, и ты отказался поддержать меня. Ты сказал, что тебе это не нужно...
— Верно, — глаза Бога Неба светились снисходительной радостью. — Тогда мне это было не нужно, потому что ты шел против отца. Твой план был с самого начала обречен на провал — и об этом знали все, кроме тебя. Но сейчас все иначе. Если ты соберешь свои легионы и нападешь внезапно, они просто не сумеют ничего тебе противопоставить.
— Но если они объединятся... — Господин прищурился.
— Не смеши меня, — отмахнулся Аэль все с той же божественной улыбкой, — они не смогут объединиться — слишком велики разногласия между ними и они слишком долго их лелеяли. К тому же они слишком заняты разжиганием вражды между своими расами. Поэтому сейчас самое лучшее время для нападения.
— А если я проиграю?
— Ты ничего не потеряешь. Ты вернешься сюда в то же положение, в котором ты находишься сейчас. Но в случае победы ты получишь куда больше, чем потерял тогда — ты вернешь свое имя, свои храмы. Твой культ станет даже более почитаемым, чем был раньше.
— А ты?
— Ты не поймешь, — Аэль вдруг тяжело вздохнул и отвел глаза в сторону. — Четыре бога, четыре стихии, четыре расы. Сейчас миром людей правит Кайнариони, но цари все еще мечтают захватить верховную власть. Это идеальная почва для начала новой войны. Братья не понимают, почему война это плохо. Они считают, что стоит позволить людям уничтожить друг друга и создать другой мир. Но я-то знаю — сколько бы миров мы не создавали, итог всегда будет один. Потому что проблема этих миров не в них, а в нас. Мы создаем людей по своему образу и подобию, мы разделяем их на расы согласно своим стихиям, и каждая раса поклоняется своему богу, перенимая его стремление к абсолютной власти...
— Ты хочешь установить единую религию для всех рас? Ты хочешь объединить людей под владычеством одного бога? — догадался Господин.
— Да, — кивнул Аэль. — Я не могу стать таким богом, как не могут им стать ни Тантар, ни Дифус, ни Агнис, потому что в таком случае возвеличится одна из рас, а другие должны будут ей подчиняться. Это неизбежно вызовет недовольство, как среди людей, так и среди богов. А ты другое дело. У тебя нет своей расы, значит, в твоих глазах все они равны. И ты в их глазах олицетворение пугающей и неведомой силы.
Господин улыбнулся и чуть прикрыл пылающие глаза.
— Аэль, твои речи, как всегда, убедительны, — проговорил он после паузы. — Я согласен. Когда выступаем?
— Как только ты будешь готов, — чуть склонил голову Бог Неба.
* * *
В Гуарране наступило время благоденствия. Четыре расы признали власть Кайнариони. Куардадианон продолжали нести службу в качестве ее личной гвардии, но теперь были созданы отряды и из агниарнон, дивадурон и дандайарол, которые также охраняли покой Госпожи.
Антанаэль по-прежнему выполнял обязанности Истинного Воина и сопровождал Тарну в ее воплощениях в других мирах, но если раньше в таких путешествиях он ничего не помнил о Гуарране, то теперь он всегда был хорошо осведомлен о своей миссии и о миссии Кайнариони.
Вроде все шло хорошо, но с каждым днем Антанаэля охватывало все большее беспокойство. Он с нараставшим волнением всматривался в собиравшиеся по вечерам над горизонтом тучи и с удвоенным усердием следил за перемещениями Тарны. Что-то назревало, он чувствовал это. И Кайнариони все больше времени проводила в Святилище, а не в Зале Совета.
— Антанаэль, — однажды сказала она ему, с тревогой глядя куда-то вдаль, — скоро все изменится. Мир станет другим.
Он нежно обнял ее плечи:
— Ты боишься этого?
Она мотнула головой и прижалась щекой к его руке:
— Резкие перемены всегда означают войну, а война это всегда смерть. Я боюсь смерти, Антанаэль. Боюсь, что мои подданные будут умирать, что останутся сиротами дети и вдовами жены. Боюсь глаз стариков, которые хоронят своих сыновей. Боюсь слез сестер, которые узнают о гибели братьев...
— Может, все еще обойдется? — Антанаэль легко скользнул губами по ее шее.
Она прикрыла глаза:
— Не обойдется...
И вот сегодня с запада потянуло горячим мертвым ветром. Он нес пепел и запах гари. Ветер с запада не сулит ничего хорошего, потому что на западе находится Великая Пустыня и Ивейл — столица страны агниарнон. Если с той стороны близится пожар, жди беды. С такого же ветра когда-то началась война Четырех Стихий — самая разрушительная из всех войн в истории Гуаррана...
* * *
Языки пламени вырывались из-под копыт его конницы. Земля под ногами его пехоты дымилась и рассыхалась, а небо за его спиной становилось алым от зарева пожаров. Армия Смерти преодолела крутой подъем и остановилась по знаку своего Господина.
Он подъехал к краю обрыва и прикрыл глаза рукой от первых лучей утреннего солнца. В том месте, где занималась заря, он заметил темные крылатые тени. Он ухмыльнулся и спешился.
Солнце поднялось над горизонтом лишь наполовину, когда небольшой отряд куардадианон приблизился к обрыву, где их поджидал Господин. Впереди отряда летел высокий плечистый мужчина с длинными черными волосами и ярко-синими глазами. Его крылья были белыми, но не белоснежными, как у Аэля. На его поясе висели ножны с вложенным в них узким длинным мечом, а на спине между крыльями покачивался короткий лук и колчан со стрелами.
Когда расстояние между ними стало достаточным для разговора, куардадиан изменил положение тела в воздухе и, слегка покачивая крыльями, завис напротив края обрыва, на котором стоял Господин.
— Кто вы и откуда? — спросил он с достоинством.
Его собеседник лишь ухмыльнулся и склонил голову набок:
— Я не стану убивать тебя, куардадиан, — проговорил он тихо, но его голос гулким эхом разнесся по равнине. — Дай мне пройти, и никто из тех, кто дорог тебе, не пострадает.
Куардадиан нахмурился:
— Кто вы и откуда? — повторил он, понизив голос.
— Это неважно, — улыбнулся Господин, — но если ты не позволишь нам пройти, я буду вынужден пробиваться силой. И, поверь мне, ты не сможешь противостоять мне.
— В любом случае я не имею права отступить, — прищурился на него куардадиан и сложил руки на груди. — Твоя армия движется в сторону Кайнарвара, твердыни владычицы Кайнариони. И мой долг, как ее Истинного Воина, любой ценой защищать мою Госпожу.
— О, так ты и есть тот самый легендарный Истинный Воин? — вскинул брови Господин. — Твое имя Антанаэль, если я не ошибаюсь.
— Верно, — без тени удивления ответил Антанаэль, и вдруг его глаза засветились белым светом.
— Верный страж своей повелительницы и жены, — ухмыльнулся Господин, когда белое свечение зыбким облаком окутало фигуру его собеседника, а перья на крыльях посветлели и теперь не уступали белизне крыльев его Бога. — Очень жаль, что такой преданный раб должен умереть одним из первых.
В руке Антанаэля сверкнул меч. Господин вздохнул и тряхнул головой. По его плечам к правой ладони поползли черные змеи, скрывавшиеся в его длинных волосах. Через мгновение они сплелись в плотный клубок и замерли, свисая с руки Господина, как диковинная булава. Он подпрыгнул и остался висеть в воздухе, чувствуя себя в нескольких футах над землей так же уверенно, как и стоя на ней.
Антанаэль ринулся в бой. Господин помедлил лишь мгновение. Отряд куардадианон и армия демонов наблюдали за этим поединком, не издавая ни звука и не шевелясь.
Легкий меч куардадиана сверкал то справа, то слева, но ранить своего противника не мог. Черная булава с огромной скоростью вращалась вокруг тела пришельца, но тоже не наносила ни малейшего урона Антанаэлю. По каменистой равнине разносились звуки ударов стали о камень и тяжелое дыхание.
Поединок продолжался долго — солнце успело подняться над горизонтом и пройти уже треть пути к зениту, когда движения Антанаэля начали замедляться. Господин не мог этого не заметить, и его атаки стали еще яростнее. Свечение вокруг тела куардадиана начало меркнуть, его крылья поблекли, глаза периодически становились то синими, то снова белыми, изо рта все реже вырывался светящийся пар. В какой-то момент он опустился на землю, продолжая размахивать мечом и отбивать напористые атаки Господина.
Когда солнце достигло зенита, силы окончательно оставили Антанаэля, и он грузно рухнул на колени. Его крылья безжизненно повисли вдоль тела, но пальцы продолжали судорожно сжимать рукоять меча. Свечение вокруг него погасло окончательно, и глаза приобрели свой привычный синий цвет.
Господин опустил оружие и смотрел на своего противника с нескрываемым уважением.
— Ты достойный противник, Истинный Воин, — проговорил он, когда Антанаэль немного отдышался и поднял на него тусклый взгляд, — но ты всего лишь человек. Ты никогда не сможешь победить бога. Помоги мне добраться до Кайнарвара, потому что только оттуда я смогу переправить свои войска в Сад Богов.
— Зачем тебе это? — Антанаэль с трудом поднялся на ноги, тяжело опираясь на свой меч, как на костыль.
— Я хочу довести до конца то, что не сумел сделать много циклов назад, — пожал плечами Господин и развернулся к своей лошади. Его булава снова рассыпалась на черных змей, которые тут же вернулись в свое логово в его волосах.
— Что это будет значить для нас?
— Для вас? — Господин посмотрел на него через плечо и грустно ухмыльнулся. — Зачем задавать вопрос, ответ на который очевиден?
— Я не могу тебе позволить! — Антанаэль обхватил рукоять меча двумя руками и выставил острие вперед. Его воины, до этого неподвижно парившие в воздухе и спокойно наблюдавшие за поединком, как по команде взяли в руки луки и стрелы. — Если ты и твои спутники придете в Кайнарвар, Кайнариони окажется в опасности...
— Отнюдь, — прервал его речь Господин, и на его губах заиграла кривая ухмылка, — ей будет очень хорошо.
Антанаэль побледнел:
— Я не позволю тебе... — глухо проговорил он, и белое свечение снова окутало его зыбким облаком.
— Ну что ж, ты сам сделал свой выбор. Слово чести, я не хотел, чтобы кто-то пострадал, — с этими словами Господин махнул когтистой рукой, и из замершего строя с тихим шелестом стремительно вылетели десять крылатых демонов.
В то же мгновение небесные воители натянули тетивы своих луков и, почти не целясь, выпустили стрелы в своих противников. Но второго выстрела не последовало. Ни одна из светящихся стрел не достигла цели. А в следующее мгновение земля вокруг Антанаэля укрылась окровавленными телами и вырванными крыльями его спутников.
Истинный Воин в смятении осматривался вокруг. Свечение вокруг него погасло, а в глазах стояли слезы.
Господин положил руку ему на плечо, и в тот же миг свет в глазах Антанаэля померк...
* * *
Тарна с болью в сердце смотрела на запад, где край неба сначала розовел, потом краснел, а потом и вовсе почернел. Еще до рассвета Антанаэль с отрядом своих куардадианон отправился туда на разведку, а в полдень ее охватило дурное предчувствие. Сейчас солнце уже скрылось в этой странной мгле, расползавшейся по небу, словно чума, а от него не было никаких известий.
Вдруг за ее спиной послышались гулкие шаги, будто кто-то ехал по дворцу верхом на лошади.
Кайнариони развернулась к выходу из Зала Совета. Ее сердце бешено колотилось.
В арке стояло существо. Оно было чем-то похоже на человека — у него были вполне человеческие черты лица, мускулистые плечи и грудь и руки с пятью пальцами, правда, оканчивавшимися длинными когтями. Но из его черных длинных волос росли причудливо изогнутые черные же рога, его ноги были покрыты густой черной шерстью, вместо ступней были черные копыта, а за спиной по полу нетерпеливо бил длинный черный хвост.
Тарна смотрела на него в ужасе. Она знала, кто это такой и зачем он пришел сюда — только сегодня утром ей было видение того, что произойдет, когда явится это существо. И увиденное ее не столько напугало, сколько заинтриговало, хотя она и гнала от себя подобные мысли.
Тем временем рогатый посетитель вошел в Зал Совета, гулко цокая копытами по мраморным плитам.
Тарна гордо вскинула голову:
— Говори, нежеланный гость.
Существо улыбнулось и чуть склонило голову, приветствуя ее:
— Ты знаешь, зачем я здесь, Кайнариони. Мне и моим вассалам нужно попасть в Сад Богов.
— Я не могу пропустить тебя, Бог Смерти. Потому что твое восхождение будет означать гибель многих моих подданных. Я понимаю, что мы и сейчас стоим на пороге войны...
— В таком случае, терять тебе нечего, — чуть прикрыв глаза, прервал ее Господин. — Открой мне дверь в божественный сад. Война, которую начну я, в одночасье завершится мною же. А война, которую развяжут в Гуарране твои непокорные вассалы, может длиться годами, отнимая не десятки, не сотни, а тысячи жизней.
Тарна отвела взгляд. Разумеется, он прав. Его война страшна тем, что люди в ней всего лишь пешки — богам плевать на их жизни и здоровье. Но война развязанная людьми в сотни раз страшнее и разрушительнее.
«Что мне делать, Антанаэль?» — мысленно обратилась к мужу Кайнариони. — «Как решиться?»
Господин тяжело опустился на одну из каменных скамеек, что амфитеатром окружали центр Зала Совета и поднял голову к сводчатому потолку. Там с нежно-голубого неба в луче света спускалась обнаженная Кайнариони — маленькая, хрупкая девушка лет шестнадцати на вид с бледной кожей, золотистыми кудряшками и светло-серыми глазами. Представители разных рас тянули руки в надежде хотя бы прикоснуться к ней, но все было тщетно.
Он ухмыльнулся. Старинное пророчество давно сбылось. Стоявшая перед ним Кайнариони была уже мало похожа на хрупкое создание на фреске — ее бедра стали шире, груди налились и потяжелели, когда-то впалые щечки округлились и налились румянцем. Да, она мало напоминала того нескладного подростка, которым была тогда, но прошедшие с тех пор циклы не испортили ее, а, скорее, наоборот. В ее взгляде, кроме божественной отрешенности, теперь светились грусть, озабоченность, сомнения.
Господин соскользнул со скамейки на пол, встал на правое колено перед Кайнариони и взял ее за руку:
— Неужели ты не понимаешь? Все, что ты делала ранее, все к чему стремилась, вся твоя жизнь, были лишь для того, чтобы сделать возможным мое возвращение. И вот я здесь. Ты должна выполнить свое предназначение...
— Разве... это и есть... мое предназначение? — она часто заморгала, и на ее глазах выступили слезы.
Он кивнул.
— Я... поэтому... — она высвободила свою ладонь из его рук и отвернулась к окну. Ее плечи недвусмысленно дрогнули.
Значит, именно поэтому Кайнариони не должна была выходить замуж! Именно ради этого момента! Но почему старухи Варлы не предупредили ее об этом? Они ведь должны были знать ее судьбу от начала и до самого конца...
Господин легонько сжал ее плечи:
— Не надо плакать, милая... — ему это было странно. Он уже очень давно не говорил ничего подобного. Его наложницы часто плакали при нем, но никого из них ему не хотелось утешать. А сейчас...
Когда он убивал Истинного Воина, он увидел в его глазах нечто, что теперь заставляло его смотреть на Тарну совсем иначе, чем это положено в подобной ситуации. По правде сказать, по дороге сюда он уговаривал себя, что она лишь инструмент, засов, преграда, за которой находится дверь в Сад Богов. Но все равно, глядя на нее, он видел не это, а красивую и желанную женщину. Он склонился к ее щеке и легко скользнул по ней губами.
— Что с... Антанаэлем? — с тяжелым вздохом спросила Кайнариони.
Господин отстранился от нее и не ответил. Почему-то ему казалось, что если он сейчас произнесет это, он не сможет получить то, за чем пришел. А еще ему почему-то совсем не хотелось получать это силой. Разумеется, нигде нет четких указаний, как именно все должно произойти, и, идя сюда, он был готов сломить любое сопротивление. Но, войдя в этот Зал, он вдруг понял, что сделает это только с ее согласия. Понимание это возникло в его мозгу как некий императив, которому не было никаких сил сопротивляться.
— Он мертв, да? — неожиданно спокойно произнесла она, не оборачиваясь.
Он молча кивнул.
Тарна закрыла на мгновение глаза, шумно выдохнула сквозь стиснутые зубы и проговорила:
— Хорошо, я позволю тебе пройти.
С этими словами она потянулась к круглой пряжке, которой был застегнут ажурный золотой пояс на ее талии. Одно движение — и он с тихим лязгом упал на пол. Еще одно движение — и вслед за ним полетела легкая шелковая туника. Кайнариони развернулась к нему лицом и с вызовом посмотрела в алые глаза, которые с жадностью блуждали по ее обнаженному телу. Она заметила, как ниже его пояса что-то шевельнулось, не менее черное и волосатое, чем его ноги.
Тарна закрыла глаза и приподняла голову.
Господин упал перед ней на колени, обнял талию и припал губами к ее животу. Его руки были нежными, а поцелуи еще нежнее. Ее кожа немедленно начала покрываться пупырышками, а из полуоткрытого рта периодически вырывались тихие стоны.
Он глухо ворчал, целуя и покусывая ее шелковистую кожу, пока его руки осторожно, но настойчиво исследовали ее ноги и ягодицы.
Она положила руку ему на голову, не открывая глаз.
Антанаэль тоже носил длинные волосы. Она вдруг вспомнила их первый раз, тогда, много циклов назад на покрытом красноватой травой горячем плацу заброшенной летающей крепости, когда он забрал ее из темницы Марнаррега. Она вспомнила, какой нежностью светились его глаза, как внимательно и осторожно он следил за каждым ее движением. Как уложил ее на траву и как расправил крылья, нависнув над ней. Каждое его прикосновение тогда отдавалось какой-то невыразимой радостью, даже ликованием. Она тогда будто пробуждалась от векового сна. Она вновь познавала окружающий мир через него. И смотрела на себя его глазами. А когда он вошел в нее, когда они закружились в облаке света, когда что-то давившее и не дававшее покоя внутри вдруг разорвалось и растеклось блаженством и силой по их телам, она поняла, что любила всегда только его, а он любил только ее...
Господин нежно поднял Кайнариони на руки, продолжая осыпать ее тело и лицо поцелуями, и уложил на спину. Ее щеки были мокрыми и солеными от слез. Он догадывался, о чем она думала, но уже не мог остановиться. Его даже не смущало то, что она не отвечала на его поцелуи. Он чуть развел ее ноги в стороны, нежно погладил внутреннюю поверхность бедер, коснулся заветного бутона и склонился к нему. Его горячий шелковистый язык скользнул по чувствительным складочкам вдоль ее половых губ, по самим губам, по небольшому бугорку. В ответ ее мышцы напряглись, спина выгнулась, и из горла вырвался сдавленный стон. Он снова провел языком по ее половым губам, чуть сильнее надавив на клитор, и с удовольствием отметил, что бугорок стал чуть больше, губы ярче, и на них появился терпковатый вкус. Она застонала громче и еще сильнее выгнула гибкую спину. Он чуть раздвинул языком лепестки, скрывавшие вход в ее такое манящее лоно, и стал двигать им с такой скоростью и энергией, что уже через несколько мгновений Кайнариони кричала в голос, и от ее криков, казалось, разверзались сами небеса.
Господин отпрянул от ее влагалища, когда она в изнеможении повалилась на пол, одурманенная таким бурным оргазмом, навис над ней на руках, поцеловал, одновременно пальцами разведя ее половые губы, и резко вошел в нее. Тарна вскрикнула от боли и неожиданности — жесткая шерсть царапала нежную кожу. Она извивалась под ним, пытаясь отстраниться от этого орудия пытки, но он крепко держал ее бедра. Она выла и плакала, умоляла отпустить и пожалеть ее, но он был глух к ее мольбам и рыданиям. Он вошел в нее лишь чуть больше, чем наполовину, а ей казалось, что огнем горели все ее внутренности — от разрываемого покрытым шерстью членом влагалища до самого желудка.
Когда он вошел полностью, и чувствительная головка уперлась в мягкую мышечную стенку, она была уже настолько измочалена, что никак не реагировала на его движения. И тогда он ускорился, а она потеряла сознание.
Его извержение привело ее в чувство — горячее семя, бурным потоком заливавшее пылавшие от боли внутренности, доставляло еще большие мучения, чем все, что было до этого. Но вот он вышел, и невольный стон облегчения вырвался из ее груди.
— Прости, что доставил тебе столько боли, — он лег на холодные мраморные плиты рядом с ней, убрал со лба слипшиеся от пота и слез волосы и нежно поцеловал ее в щеку.
Она отвернулась от него:
— Ты хотел пройти? Иди...
— Спасибо... — он поднялся на ноги, вытер все еще поблескивавший от ее соков вернувшийся в нормальное положение член и вышел из Зала Совета.
Кайнариони осталась лежать на полу.
Пока он гулко цокал по коридорам дворца, пока поднимался по потайной лестнице, скрытой за Святилищем, пока открывал неприметную дверцу в самой высокой башне, в нем зарождались и боролись самые разные чувства: торжество, потому что ему, наконец, удалось добиться того, о чем он уже и мечтать перестал, печаль, потому что ради этого ему пришлось убить великого воина и достойного человека, стыд за то, что он сделал с Кайнариони, сомнение, потому что он не был уверен, стоило ли оно того, и, наконец, страх того, что Аэль в который раз обманул его, что он просто решил руками Бога Смерти убрать неудобного Истинного Воина и поставить на место не в меру загордившуюся Тарну, что в последний момент Бог Неба обернет свой золотой посох против того, кого сам же и вытащил из его Преисподней. Взявшись за ручку двери, он даже подумал о том, чтобы уйти, отказаться от своих притязаний и вернуться к своей лаве и дыму. Но тут же вспомнил колышущиеся на ветру легкие доспехи на теле Антанаэля, укрытое крыльями его солдат поле, его потухшие, но не примирившиеся глаза, и понял, что пути назад уже нет. Что бы он ни сделал сейчас, ничего уже не будет по-прежнему...
* * *
Нина, ночная воспитательница и бывшая воспитанница детдома № 3, бежала на работу. Холодный ноябрьский вечер спустился на небольшой провинциальный городок совсем уж внезапно, скрыв последние лучи заката в косматых свинцовых тучах. Промозглый ветер холодил тело под куцым пальтишком, заставляя девушку кутаться в старый шерстяной платок, который все норовил сползти с головы, подставив ветру и без того нещадно мерзнущие уши.
Она перебежала через дорогу, юркнула в узкую калитку в ограде двора детдома и, замедлив шаг и пытаясь восстановить дыхание, двинулась по дорожке, которая огибала здание. По ее левую руку тянулась живая изгородь из все еще довольно густых кустов бузины, а по правую находилась стена детдома. Когда Нина уже шла по двору, небо вдруг разразилось мелкими горючими слезами.
Фонари не горели ни в самом дворе, ни на улице за оградой, поэтому ее путь освещал лишь свет из зарешеченных и зашторенных окон детдома.
Вдруг слева и чуть спереди напротив столовой, где как раз успели потушить лампы, раздался шорох. Девушка остановилась, безуспешно вглядываясь в темноту, но никакого движения не заметила. Она сделала еще пару шагов и снова услышала шорох в кустах, на этот раз немного ближе. Ошибиться было невозможно — кто-то продирался сквозь живую изгородь. Нина шагнула к краю дорожки. Шорох, хруст ломающихся веток, и ей на руки в буквальном смысле свалился высокий плечистый, но довольно худощавый парень с длинными светлыми волосами, одетый в легкую жилетку, широкие легкие штаны и кожаные браслеты, почти полностью закрывавшие его предплечья.
Девушка охнула и присела, инстинктивно обхватив незнакомца руками. И почувствовала на его спине что-то холодное и липкое. Она осторожно уложила его на влажную дорожку. И только тут заметила, что в левой руке он сжимал короткий узкий меч — полированное железо тускло поблескивало в неверном свете от окна медпункта. Нина вскочила на ноги и стремглав бросилась к этому окну. Раз свет еще горит, значит, фельдшер Света все еще на месте. Она постучала. Стекла задребезжали в старой раме, и через мгновение фельдшер выглянула в окно. Она была уже одета и, видимо, собиралась уходить. Увидев испуганное лицо Нины, Света тут же распахнула створки:
— В чем дело?
— Там... парень... — задыхаясь, ответила Нина и подняла руки — ее ладони и рукава пальто были измазаны кровью.
Светлана коротко кивнула, закрыла окно и через пару минут появилась на крыльце детдома в наброшенном поверх пальто белом медицинском халате. Нина махнула ей рукой, показывая, где она оставила раненого.
— Ух, тяжелый, — проговорила фельдшер, закинув себе на плечо правую руку парня и с трудом подняв его на ноги. Нина пристроилась слева, невольно отстраняясь от грозного оружия в его руке.
Поддерживая незнакомца под грудь и спину, девушки медленно, пыхтя, втащили его по ступенькам на крыльцо, затем повели по коридору. К их счастью охранника на месте не было, и на всем пути до медпункта им не встретился никто из воспитанников или воспитателей.
Когда они усадили парня на кушетку, Света предусмотрите
льно закрыла дверь, плотнее задернула шторы на окне и включила яркий верхний свет.
И, наконец, Нина смогла хорошенько рассмотреть спасенного ею парня. Он выглядел очень молодо, возможно, даже моложе ее, но его волосы были не просто очень светлыми — они были совершенно белыми. Его лицо было измазано сажей, а на светлой одежде виднелись капли и потеки какой-то бурой жидкости. Но, даже несмотря на грязь, было заметно, насколько он был бледен.
Фельдшер нахмурилась, внимательно рассматривая его:
— Плохо дело. Надо вызывать «скорую». Похоже, у него внутреннее кровотечение. В этих условиях я просто не смогу ему помочь.
— Н... нет... — парень чуть приоткрыл глаза. — Н... не... надо...
— Глупый, они тебе помогут, — Нина села на кушетку рядом с ним и обняла его плечи.
— Н... не... надо... скорую... — шепотом в бреду продолжал возражать он. — Н... не... н... надо... — и завалился на правый бок.
Нина вскрикнула, а Светлана нахмурилась еще сильнее — на стене, о которую они его облокотили, остался широкий кровавый след.
— Переверни его на живот, — угрюмо скомандовала она.
Нина послушно выполнила команду и, резко вскочив с кушетки, попятилась к фельдшеру, которая коротко перекрестилась и зашептала молитву. Из спины парня, там, где обычно находятся лопатки, торчали два окровавленных обрубка — правый был чуть длиннее, чем левый, но из обоих фонтаном била кровь.
Нина в ужасе переводила взгляд с этих обрубков на Свету и обратно.
— Теперь понятно, почему ты против «скорой»... — тихо проговорила фельдшер и посмотрела на Нину. — Что стоишь? Иди переоденься — у меня в шкафу у двери есть пара запасных халатов — и давай снимем его одежду. Как бы то ни было, кровь надо остановить, раны обработать и перевязать.
Воспитатель коротко кивнула и направилась к указанному шкафу.
А Света тем временем сняла пальто и шейный платок и надела свой халат уже на блузку. Затем придвинула к кушетке низкую тумбочку на колесиках, застелила ее зеленой нетканой салфеткой, вынула из белого медицинского шкафа со стеклянными дверцами шприцы, ампулы с антибиотиком и обезболивающим, бинты и ватные тампоны, две пары резиновых перчаток, шины, пару пузырьков, о назначении которых знала только она, и расставила все это на тумбочке. Нина уже переоделась и стояла возле занавески из простой белой простыни, которая отделяла помещение медпункта от входной двери.
— Закрой занавеску и проходи, — коротко скомандовала Света.
Нина послушно кивнула, аккуратно задернула занавеску, стараясь не оборвать старую ржавую струну, на которой она висела, и направилась к кушетке.
Фельдшер протянула своей невольной ассистентке ножницы.
Нина дрожащими руками приподняла легкую ткань на спине парня и попыталась разрезать ее, но упрямые лезвия скользили по ней, даже не царапая.
— Не получается, — со слезами в голосе сообщила воспитательница.
— Тогда поищи застежки, — хмуро посоветовала Света, намыливая руки.
— Но... я же не подниму его... одна... — чуть не плача выдохнула Нина.
— Застежки должны быть на боку и на плечах, — натягивая перчатки, сообщила фельдшер, — если на спине нет шнуровки. Это нагрудник, его делают цельным на груди...
— Нагрудник?
— А ты не поняла? У него в руке меч, лицо измазано сажей, на одежде кровь. Свои раны он явно получил не в погоне за автобусом. А вот откуда он к нам явился весь из себя такой героический, в таких странных доспехах и босиком, мы узнаем, когда он придет в себя. Сейчас наша первоочередная задача — остановить кровь и обработать раны. Так что не болтай, а как можно скорее сними с него нагрудник и поножи — у них застежки тоже должны быть сбоку...
— Свет, а... откуда ты это все знаешь? — поинтересовалась Нина, когда, наконец, нащупала завязки на правом боку раненого.
— Был у меня одногруппник в колледже, исторической реконструкцией увлекался, — ответила фельдшер.
— А-а-а, — протянула воспитательница, развязывая шнурки на плечах пострадавшего.
— Интересно, — Света присела на стул у своего стола, ожидая, когда Нина освободит парня от доспехов, — у него меч явно двуручный — видишь, какая длинная рукоять и широкая гарда — а он его держит одной рукой, да еще и левой.
— Может, он просто левша? — предположила Нина, распуская широкий пояс, которым были подвязаны штаны парня.
— Все может быть, — передернула плечами Света, — но мне почему-то кажется, что у него и правая рука ранена.
— Так что, эти браслеты тоже снимать? — спросила воспитательница, когда доспехи оказались лежащими на полу возле кушетки в виде кучи окровавленных тряпок.
— Снимай, — кивнула Света и подняла с пола нагрудник.
Он оказался даже легче, чем выглядел. Девушка чуть потянула ткань в стороны, но плетение было настолько плотным, что она совсем не растягивалась. Странно. Даже от своего друга, который считался крупным специалистом, Света никогда не слышала о доспехах, сделанных из ткани, пусть даже эту ткань не разрезать ножницами.
— Что дальше? — спросила Нина, присев на край кушетки и отложив ножницы на тумбочку.
— А теперь снимай халат и иди работать, — Света поднялась со стула, — дальше я сама справлюсь, ты будешь только мешать. Если возникнут какие-то проблемы, я тебя позову.
— Ладно, только обязательно позови, — Нина окинула печальным взглядом лежащего на кушетке парня, аккуратно сложила испачканный халат, повесила его на спинку стула и, повернув ключ в замке, вышла в коридор.
Света закрыла за ней дверь и вернулась к своему пациенту.
— Кто ж тебе крылышки-то подрезал, птенчик? — с грустной улыбкой проговорила она и нежно провела рукой от его плеча до поясницы.
Парень дышал прерывисто, его сердце колотилось действительно как у загнанной птицы, а из обрубков на спине все еще толчками вытекала кровь.
Девушка вздохнула, еще раз протерла руки дезинфицирующим раствором, и взялась за ватные тампоны и бинты.
Когда она закончила, дождь за окном усилился, поднялся ветер, и ветви кустарника из живой изгороди в безнадеге бились о кирпичную стену. Света еще несколько раз проверяла температуру раненого, прислушивалась к дыханию, измеряла пульс, но, судя по всему, он был уже вне опасности. Поэтому она тихонько сняла свой халат, заперла дверь в медпункт на ключ и отправилась на второй этаж, где дежурила Нина.
Когда-то они обе росли в этом детдоме, но, в отличие от Нины, у Светы были двоюродные тетя и дядя, которые и забрали ее, когда девочке исполнилось четырнадцать. Жили они небогато, но дружно. Света оказалась очень способной к химии и биологии, поэтому, когда ей пришло время поступать в институт, второго мнения не было — только в медицинский. На университет денег естественно не хватило, зато в местный медицинский колледж Свету взяли без малейших проблем и вопросов. А после колледжа опять-таки без малейших проблем взяли фельдшером в медпункт детдома.
Жалела ли она об этом? Естественно. Как и всем девочкам в возрасте восемнадцати-двадцати лет ей хотелось чего-то совсем другого — денег, славы, богатых ухажеров, красивой любви и путешествий по миру. Но, в отличие от большинства своих сверстниц, которые всю жизнь росли в семье, как у бога за пазухой, Света очень хорошо знала, как сильно жизнь отличается от фантазий. Поэтому она стойко принимала все подарки и удары судьбы, и каждый день благодарила ее за них.
Ее жизнь уже давно вошла в спокойное русло, уже установился определенный порядок действий и образ мыслей, который не допускал ни фантазий, ни чудес, ни даже банальных неожиданностей. Все шло своим чередом — завтрак, автобус, синяки, ссадины, больные зубы, вывихи, градусники, уколы, таблетки, направления, журнал учета больных, карточки, медосмотры, обед, синяки, ссадины, больные зубы, вывихи, клизмы, уколы, таблетки, журнал учета больных, автобус, ужин, кровать...
И вдруг этот привычный распорядок нарушает истекающий кровью крылатый парень. С одной стороны, Свете было досадно — за день она сильно уставала и к вечеру только и мечтала, что о заключительной части своего распорядка, а теперь придется проторчать всю ночь в детдоме (не оставлять же раненого одного! А вдруг ему станет хуже?). Но с другой стороны, его появление, его вид, его раны пробудили в ней давно забытую и спрятанную на самую дальнюю полку жажду приключений. И эта жажда была настолько сильной, что именно из-за нее, а вовсе не из страха за жизнь и здоровье пострадавшего, она решила заночевать на работе.
— Нинка, не спишь?
— Что? Что-то случилось? — Нина вскочила со своего продавленного тесного диванчика.
Вид у нее был такой, словно она и не думала засыпать. А почему, собственно, словно? Она действительно и не думала засыпать. На самом деле она уже добрый час всматривалась в окружающую темноту, прислушивалась к дыханию воспитанников и шорохам за стеной и ждала.
— Нет, все в порядке, — Света успокаивающе положила руку ей на плечо. — Он уснул. Температуры нет, пульс в норме, кровотечение я остановила, раны зашила, гипс на руку наложила, других переломов, вроде нет, но без рентгена ни в чем нельзя быть уверенной...
— Фух, прямо камень с души, — Нина опустилась на свой диван, Света устроилась рядом с ней.
Они сидели настолько близко, что даже сквозь ткань одежды тепло тела одной обжигало другую. Секунду они вглядывались в глаза друг другу, будто ища отклика на какие-то невысказанные мысли, но затем чуть отстранились, насколько позволяла яма в сиденье, и отвернулись к окну, по которому жалобно стучали капли дождя.
— Он красивый, — проговорила Нина после молчания.
Света молча кивнула.
— И что это у него за культяпки на спине?
Света тихо рассмеялась:
— Вероятно, раньше это были крылья. Они у него покрыты пухом, а на самом верху видны следы стержней перьев.
— С ума сойти, — выдохнула Нина. — Это что ж получается? Он не человек, что ли? Ангел?
Света неопределенно передернула плечами. Уже после перевязки, осматривая его, она заметила еще несколько странностей, о которых она совсем не хотела говорить Нинке. Они хоть и росли раньше в одном детдоме, а все же близкими подругами никогда не были. Да и близкой подруге она бы этого не рассказала.
Первая странность заключалась в том, что у него на теле, кроме головы, нет волос. Нет, ей, конечно, встречались парни, с пониженной волосатостью, но вот так, чтоб совсем. Она осмотрела не только его руки, грудь и ноги, а даже заглянула в такие места, куда, по идее, приличной девушке незнакомому мужчине лучше не заглядывать. Разумеется, ей было стыдно, разумеется, в этот момент в ней боролись эта самая приличная девушка и врач, но она все равно посмотрела — ни на лобке, ни на мошонке, ни вокруг ануса волос не было. Совсем. Кроме того, она обратила внимание на необычайно гладкую и мягкую, как для парня в доспехах и с мечом в руке, кожу на его ладонях, на характерные мозоли на указательном и среднем пальцах правой руки, на почти совсем сгладившуюся впадинку на подбородке и даже на небольшие симметричные плотные бугорки на лбу у самой кромки волос, почти незаметные на расстоянии. Она даже заглянула ему в рот — его клыки были минимум вдвое длиннее, чем у обычного человека, но далеко не такие острые, как у хищных зверей. При этом ногти на пальцах его рук и ног были куда крепче, чем у нее, а сами руки и ноги были немного длиннее, чем предполагают пропорции человеческого тела. Света предположила, что если бы у нее был хотя бы аппарат УЗИ и простейшие реактивы, она смогла бы выявить и другие отличия, но даже поверхностного осмотра было достаточно, чтобы понять — ее пациент не обычный человек, попавший под машину, а какое-то странное потустороннее существо.
— О чем задумалась? — рука Нины как бы случайно легла на колено фельдшера, а ее голос прозвучал так близко от Светиной щеки, что девушка вздрогнула.
— Н... ни о чем, — она нервно заправила за ухо вдруг выбившуюся прядь волос и коротко взглянула на бывшую одноклассницу.
В призрачном свете от окна глаза Нины блестели каким-то странным водянистым блеском. Губы чуть раздвинулись, и ее лицо стало приближаться к лицу Светы. Сначала девушка как завороженная наблюдала за движениями воспитательницы, даже не замечая, как чужая рука поднялась по ее ноге выше и скрылась под юбкой. В паре сантиметров от лица фельдшерицы Нина замерла, внимательно изучая его.
— Я хочу тебя, — прошептала она, пока ее рука, приподнимая плотную ткань юбки фельдшера, приближалась к такому желанному средоточию ее женственности.
Света вдруг часто задышала и судорожно сжала коленки, ощутив ладонь Нины на внутренней стороне бедра, но было уже поздно. Проворные пальчики уже подобрались к теплой влажной ткани трусиков.
— Я смотрю, этот парень тебе и правда понравился, — выдохнула Нинка почти ей в рот и резко впилась в ее губы поцелуем.
Света сопротивлялась, как могла, но изрядно распаленное видом красивого, молодого и такого беззащитного мужского тела естество, подогретое щекотливостью ситуации — вокруг них на двухъярусных кроватях спали дети — и нежными прикосновениями пальчиков Нины к ее клитору, пусть даже через ткань, таки взяло верх, и девушка закрыла глаза и разжала до этого судорожно сжатые челюсти. Язык воспитательницы не преминул воспользоваться этой брешью в обороне и тут же проник в рот Светы, а ее пальцы плотнее прижались к клитору жертвы.
Фельдшер глухо застонала, а Нина довольно улыбнулась, не отрываясь от ее рта.
Мгновение спустя надоедливая ткань была сдвинута в сторону, и указательный палец Нины проник в истекающее соками лоно Светланы, затем за ним последовал средний, затем и безымянный и, наконец, мизинец, а большой остался снаружи, терзая ее клитор.
Света уже стонала в голос и, если бы не заглушавший ее стоны язык Нины, она бы уже перебудила всех детей в спальне. Левая рука воспитательницы уже орудовала под ее блузкой, то сдавливая, то покручивая топорщившиеся под одеждой соски. Слезы текли по щекам фельдшера, она елозила бедрами по цепляющейся за одежду старой обивке дивана, пытаясь насадиться на пальцы своей соучастницы как можно глубже, но ей это не удавалось. Тогда она расставила ноги так широко, как позволяла узкая юбка, схватила запястье Нины и с силой прижала к своему влагалищу.
Нина тихо вскрикнула, не ожидая такого напора, и тут же язык Светы проник в ее рот. Теперь инициатива была полностью в руках фельдшера. Она чуть навалилась на воспитательницу, отпустила ее запястье и запустила руки ей под юбку. Нина обмякла и всего через пару минут ее тело скрутила сладкая судорога. Пальцы выскользнули из жадно сжимавшегося влагалища фельдшера, и их губы разомкнулись.
Девушки улеглись на диване, все еще плотно прижимаясь друг к дружке, и тут же провалились в сон...
* * *
Он проснулся от глухого стука. Открыл глаза и обвел комнату сонным взглядом. Он попытался опереться на правый локоть, но резкая боль и гипсовая повязка напомнили ему о вчерашней битве. Он поморщился и, опираясь на левый локоть, сел на неудобной жесткой постели. Тряхнул головой и снова осмотрелся. Стены наполовину выкрашены кое-где облупившейся краской светло-голубого цвета. Потолок беленый, засиженный мухами. На окне белые шторы с большой дыркой и темно-коричневой заплаткой. Возле его постели также белая занавеска на ржавой струне. В изголовье низкая тумбочка с расставленными на ней какими-то пузырьками и странными предметами. Он взял один из предметов, и внимательно осмотрел его. Белая прозрачная трубочка, белый непрозрачный поршень, игла — скорее всего, приспособление служит для введения лекарств под кожу. Очень удобно. Куда удобнее, чем делать разрезы смоченным в растворе специальным кинжалом.
Он поднялся с постели. В углу возле занавески стоял сиротливо прислоненный к стене меч, а вот лука нигде не было видно. Впрочем, как и доспехов.
Глухой стук, разбудивший его, вероятно, доносился из-за окна. Он медленно подошел к нему и немного отодвинул штору. Какое странное место. Напротив окна, закрытого прозрачными камнями, непонятного происхождения, из земли торчали почти совсем голые, но все равно очень густые кусты. Он припомнил, как накануне в темноте пробирался через них.
Он вернулся на постель, шумно выдохнул, закрыл глаза и повернул голову к правому плечу. И раскрыл глаза. Из его горла вырвался глухой протяжный стон. И как он теперь вернется? О боги! Неужели ему придется навсегда остаться в этом странном непонятном мире? Из его глаз покатилась слеза.
Но долго жалеть себя ему не пришлось — за занавеской щелкнул замок.
Он вскочил с кушетки, легко подхватил меч и поднял его перед собой, прижавшись спиной к стене. Очень невыгодная позиция — свет от окна, пусть и неяркий, бросает его тень на занавеску, как на экран теневого театра, а значит, вошедший увидит его прежде, чем он увидит вошедшего.
Скрипнула дверь, легкие шаги, снова скрип двери и щелчок, от которого у него екнуло сердце. Еще легкие шаги, затихли, снова скрип, шелест, опять скрип, снова легкие шаги. Занавеска дернулась, и девушка вскрикнула, увидев его с мечом в руке.
Секундное замешательство, сомнение, но острие меча само собой уперлось в ложбинку под ее шеей:
— Кто ты и что ты здесь делаешь?
— Я... я фельдшер, а это мое рабочее место...
— Фельдшер? — он опустил меч.
— Младший медработник...
Его глаза округлились.
— Врач...
Он наморщил лоб и мотнул головой.
— Лекарь? — она посмотрела на него вопросительно, а он улыбнулся и кивнул.
— Значит, это ты меня перевязала?
Светлана кивнула и улыбнулась ему в ответ:
— Вот только вставать тебе пока нельзя.
— Почему это вдруг? — не понял парень.
— Ты потерял много крови...
— Это ерунда... — он вдруг тяжело вздохнул и опустился на стоявший у стены стул.
— Ты... расскажешь мне, кто это сделал?
Он посмотрел ей в глаза, и только сейчас Света увидела, что его радужки были желто-зелеными, а зрачки вертикальными, как у кошки. Парень кивнул:
— На наш отряд напали... их было много... наш Истинный Воин дрался с их предводителем и проиграл... он дал нам сигнал к атаке... мы успели сделать всего по одному выстрелу, как вдруг из армии противника вылетели эти твари... я даже не успел толком рассмотреть их... а потом — боль, кровь, темнота... и я очнулся уже здесь...
— Истинный Воин?
Он кивнул:
— Старший нашего отряда и сильнейший среди нас... был...
— Откуда ты?
— Из Гуаррана...
Она вскинула брови:
— Это далеко?
— Насколько я могу судить, да, очень далеко.
— Как тебя зовут?
— Лариэль...
— Красивое имя...
— А тебя?
— Света... Светлана...
— Мне тоже нравится твое имя...
— Расскажи мне о Гуарране.
— Гуарран это самый лучший из миров, — он вдруг отвел взгляд. — Мир четырех стихий. Он был создан четырьмя богами — Дифусом, Богом Воды, Тантаром, Богом Земли, Агнисом, Богом Огня, и Аэлем, Богом Неба. Каждый из богов создал свою расу людей, все способности которой зависят от одной из стихий. Дивадурон поклоняются Дифусу и являются расой воды. Они живут в подводных городах, у них есть жабры и перепонки между пальцами. Их основное оружие — гарпуны и сети. Их преимущество в бою — они могут незаметно пробраться в тыл врага по подземным озерам и рекам. Дандайарол поклоняются Богу Земли. Они живут в подземных городах. Им не нужен свет, потому что они видят все, что касается земли. В этом их преимущество — они способны заметить приближение врага задолго до его появления в поле зрения других рас. Их основное оружие — копья с каменными наконечниками, мечи и пращи. Агниарнон — огненная раса. Их стихия огонь и разрушение. Они способны ощущать любое тепло и усиливать или ослаблять его по своему желанию, но только через прикосновение. Их оружие — огонь и разрывные снаряды. И мы — куардадианон — небесные воители. Наш бог — Аэль. Наша стихия — небо. Наше оружие — луки и стрелы. Наша сила — скорость и внезапность. Из всех рас мы единственные, кто умеет летать... Куардадиан без крыльев это все равно, что дивадурон в воздухе или агниарнон под водой — теряя свое главное преимущество, теряя связь со своей стихией, мы становимся уязвимыми...
— В твоем мире постоянно идет война? — Света опустилась перед ним на колени и взяла его руки в свои, при этом его достоинство оказалось в считанных сантиметрах от ее лица. Она сглотнула комок и заставила себя смотреть ему в лицо.
— Не постоянно, — он мотнул головой. — Война Четырех Стихий завершилась сорок циклов назад. Но она длилась до этого больше пятисот циклов. Пять поколений людей родились во время нее. Я тоже родился, когда Война еще шла, но я тогда был совсем маленьким, еще не умел летать, поэтому я не воевал.
— Что же случилось сейчас?
— Я не знаю... Антанаэль, наш Истинный Воин, приказал нам ждать его сигнала в отдалении, поэтому я не слышал, о чем он говорил с тем черным рогатым типом...
Света невольно хихикнула.
— Ты чего? — парень перевел на нее удивленный взгляд.
— Ты так сказал рогатый, а у самого-то рожки на лбу, — весело ответила фельдшер.
— Как рожки? — он сбросил ее руки и потянулся к своей голове. — О боги... — выдохнул он, нащупав небольшие бугорки чуть ниже кромки волос.
— Может, тебе зеркало дать? — веселье из ее голоса тут же улетучилось, сменившись тревогой.
— Это уберет рога? — угрюмо ответил он и поднялся, при этом его член качнулся так близко от ее лица, что у девушки перехватило дух.
— Нет, — проговорила она, с трудом совладав с голосом, — в зеркало смотрятся.
— Давай свое зеркало, — хмуро согласился Лариэль.
Она скрылась за занавеской, пару секунд приводила в порядок дыхание, затем вынула из сумочки маленькое зеркальце и вернулась к нему. Лариэль стоял, развернувшись лицом к окну и сложив руки на груди. Девушке вдруг захотелось прижаться к нему, обнять его тонкую крепкую талию, ощутить его упругие, но мягкие ягодицы на своем животе, скользнуть губами по его спине... В этот момент он развернулся к ней боком, и на фоне окна она видела каждый бугорок на его теле.
— Показывай, — угрюмо скомандовал он.
Дрожащей рукой она протянула ему зеркальце. Он бросил лишь один взгляд на свое отражение и застонал, опустившись на пол и закрыв лицо руками:
— Нет...
— Что такое? Что с тобой? — Света не на шутку перепугалась.
— Это... это ужасно! — он плакал.
— Да ладно, все не так страшно... — попыталась успокоить его девушка и положила руку ему на плечо.
Вдруг он резко схватил ее за запястья и притянул к себе с такой силой, что она упала на колени рядом с ним:
— Ты не понимаешь, — со злостью прошипел он. — Это не я. Я выгляжу совсем иначе. У меня никогда не было рогов. У куардадианон не бывает таких глаз — наши глаза всегда синие, как безоблачное небо. Да, мои волосы всегда были светлыми, но не белыми. И кожа... А еще я чувствую, что я стал тяжелее, намного тяжелее. Даже если бы у меня были крылья, я бы не смог летать...
— Лариэль, — Света попыталась высвободиться из его цепких пальцев. — Лариэль, успокойся! Это не страшно, это...
Он вдруг поднял голову и посмотрел прямо ей в глаза, будто изучая. Она тоже затихла, глядя на него вопросительно. Его хватка на мгновение ослабла, а затем он притянул ее к себе и прижался к ее губам. Девушка попыталась отстраниться, но он был намного сильнее ее. Его горячий язык скользнул по ее губам, и Света не смогла устоять перед таким соблазном, раскрыв ему навстречу рот. Он мягко уложил ее на спину, не разжимая рук и не прерывая поцелуй. Она закрыла глаза и расслабилась. Лишь почувствовав это, Лариэль отпустил ее запястья, быстрыми жадными движениями расстегнул ее блузку, сдвинул чашечки бюстгальтера и стал нежно теребить ее соски. Она выгибалась навстречу его рукам, чувствуя, как подсохшие за ночь трусики, вновь становились влажными.
Вдоволь наигравшись с ее грудью, он опустил руки ниже, резким движением задрал ее юбку. Девушка вздрогнула и попыталась отстраниться от него. Но Лариэль уже нащупал резинку трусиков и потянул их вниз, не переставая целовать ее. Света пыталась сопротивляться, но его прикосновения были такими нежными и такими желанными, что с каждым его движением ее желание бороться уступало место сладкой истоме и нетерпеливому ожиданию продолжения.
Когда насквозь пропитанный женскими соками клочок ткани был отброшен в сторону, Лариэль чуть отстранился от Светы, любуясь делом рук своих. Ее темно-русые волосы разметались по полу, полузакрытые глаза блестели, щеки пылали румянцем, отвердевшие от возбуждения соски призывно топорщились над сдвинутым бюстгальтером, а стройные ножки и покрытый темными курчавыми волосиками лобок подрагивали в предвкушении. Он ухмыльнулся, приподнял ее ноги под коленками и одним рывком вошел в нее сразу на всю длину. Девушка застонала от удовольствия и совсем закрыла глаза.
Внутри у нее было горячо и влажно, соки ее лона стекали по промежности, смачивая и его кожу и аппетитно хлюпая при каждом толчке. Лариэль тоже закрыл глаза. Сладкие волны поднимались от низа живота к груди и плечам, будто вытесняя из его тела какую-то тяжесть, которую он раньше даже не ощущал. Рука в гипсе, всего пару минут назад напоминавшая о себе неприятным подергиванием, теперь ощущалась вполне здоровой, только гипс несколько ограничивал ее подвижность. А еще он вдруг осознал, что его спина под повязками сильно зудела, не сбивая его, однако, с ритма, а даже подгоняя, заставляя двигаться быстрее и резче.
Девушка перед ним стонала и выгибалась, вскрикивала, дрожала, задерживала дыхание, ее мышцы судорожно обнимали его ствол, выталкивая наружу лишнюю жидкость. Но Лариэль не останавливался. (Специально для. оrg) Он уже потерял счет ее оргазмам, хотя каждый из них проявлялся приятной теснотой внутри и глухими стонами снаружи. Что-то подсказывало ему, что это не просто банальный секс. Что это нечто сродни магическому ритуалу, который не только наполнит его силой, но и поможет вернуться домой.
Но вот очередной спазм Светы сжал его так сильно, что Лариэль не смог сдержаться и излился в нее. Когда последние капли его семени покинули его тело, он, тяжело дыша, повалился на девушку и открыл глаза. Она смотрела на него и устало улыбалась:
— Твои... глаза... — прерывающимся голосом сказала она.
— Я знаю... — выдохнул он и понял, что действительно знал, что произошло с его глазами. Они вновь стали небесно-синими...
* * *
— Я так и знал, Аэль! — гулко звенел под сводами Палаты Священного Фонтана голос Господина. — Я знал, что ты просто использовал меня!
— Прости, брат, — снисходительно улыбаясь, говорил Крылатый Бог, — конечно, я не должен был использовать тебя в слепую, но ведь ты бы никогда не согласился, если бы я рассказал тебе все как есть.
— Я убью тебя! — в ярости ревел Бог Смерти, бросая в своего брата клубы черного дыма и снопы пылающих искр.
Аэль лишь слегка качнул своим сверкающим посохом перед собой, и смертоносное облако растаяло.
— Ну, перестань, ты же понимаешь, что это глупо, — успокаивающим тоном и со своей вечной улыбкой произнес он. — Мы с тобой не первый цикл знакомы, мы с тобой создали и разрушили сотню миров. Ты должен был сразу догадаться, что я не собирался допускать тебя в Сад.
— Зачем тогда все? — Господин вдруг опустил руки, и на его алых глазах выступили слезы.
— Ради этого, — улыбнулся Аэль и провел пальцем по его щеке. — Слезы Смерти — величайшая редкость и ценность. Ты, олицетворение всего самого ужасного, что только может существовать во Вселенной, плачешь от того, что убил одного достойного человека и сделал несчастной одну достойную женщину. Ты, Воплощенная Смерть, владыка Преисподней, Повелитель Кошмаров, переживаешь из-за того, что причинил боль смертной женщине. Да, избранной, но смертной. Это дорогого стоит. Это доказывает, что даже циклы, проведенные в Преисподней, не убили в тебе Бога — ты все еще умеешь сострадать нашим творениям и все еще помнишь, зачем мы их создали. Посему отпусти свои легионы, они тебе больше не понадобятся... Ангул.
Бог Смерти посмотрел на него в недоумении:
— Что... ты сейчас... сказал?
— Ангул. Разве ты забыл свое имя? Не так уж и много времени прошло, — Аэль взмахнул крыльями, и с поверхности Фонтана поднялся вихрь сверкающих призрачным светом брызг.
Едва первые капли воды коснулись тела Ангула, он начал преображаться — его глаза стали черными, рога растворились в дрожащем воздухе, исчезли копыта и шерсть с ног, рассыпался в пыль хвост, а за спиной раскрылись огромные черные крылья, ногти на пальцах стали больше похожи на человеческие, и на раньше отмеченном печатью страданий лице засияла спокойная улыбка.
Он склонил голову. Аэль ответил ему тем же...
296