Сегодня было просто непозволительно красиво. Хрустальность воздуха превышала допустимую для осознания норму. Движение его было едва заметно как для взгляда, так и для кожных рецепторов. Температура колебалась от плюс шестнадцати, до плюс десяти. Сияние звёзд слепило.
— Госпожа?
— Да.
— Я могу вам чем-то помочь?
— Зачем?
Тишина в ответ. Улыбаюсь.
— Просто, вы стоите так уже два с лишним часа, не двигаясь.
— Сегодня красивая ночь.
Пауза.
— Да, возможно...
— А тебе никогда не хотелось быть чистокровной мышью, Потч?
— Кхем, неожиданный вопрос... даже не знаю,... наверное, всё-таки хотелось. В детстве.
— А сейчас?
— Нет.
— Почему?
— Уж слишком много я насмотрелся на них, чтобы понять, что половина их крови — это лучшее, что они смогли дать мне.
— Ты так сильно ненавидишь свой род?
— Да не то, чтобы...
— Наверное, я и вовсе вызываю у тебя отвращение? Я же — истинная Мышь, да ещё и её квинтэссенция.
Оборачиваюсь. Юноша стоит в пяти шагах от меня. Стройный. Молодой. Красивый. Человеческий.
— Госпожа, не надо.
— Что не надо?
— Не надо этого делать.
— Чего?
— Прогонять меня и грустить.
Удивлённо вытягиваю шею.
— Грустить?
— Да. У вас всегда появляется такой взгляд, когда вы решаетесь на что-то неприятное. Не надо, я не ненавижу вас, у меня нет отвращения... не печальтесь, я буду с вами пока буду вам нужен.
— А ты мне нужен?
— Я же Потч — постоянно — оптимальная трудоспособная частица.
— Откуда ты...
На лице его, появляется смущённая улыбка.
— Просто подслушал однажды, когда вы случайно упомянули это в разговоре со своими друзьями. Простите.
— Случайно... Хм...
Я подошла к нему, оказавшись почти одного роста. Он остался недвижим, благодаря уже давно выработанной привычке к абсолютному послушанию. Сердце его громко и слегка быстро билось. Дыхание было глубоким и ровным. Запах — знакомым и пряным, словно, он недавно что-то готовил. Я потрогала его плечи, руки, ладони, длинные чуткие пальцы. Провела по линиям на руке и запястью. Мышцы его чуть дёрнулись и снова расслабились. Отпустила. Прошлась взглядом по торсу, шее, спокойно замершему лицу, тонким губам, орехово — медовым глазам, тёмно-русым, вьющимся волосам. Обошла. Дотронулась до мышц на спине, лопаток, поясницы. Провела ладонью по талии и снова обошла, остановившись напротив. Между нами было сантиметров десять. Я чувствовала его дыхание и жар, исходящий от тела.
— Ты принадлежишь мне, Потч.
— Так и есть, госпожа.
— Я тебе совсем не понимаю.
— И не надо.
Поднимаю глаза. Он смотрит на меня чуть сверху. Он спокоен и как-то... особенен.
— Почему?
— Потому что, я обречен, быть убитым вашей рукой. Потому что только вы властны, забрать мою жизнь и именно вы, в конечном итоге, её и заберёте.
— Что за ерунда?
Он только светло улыбается. В его облике сквозит какая-то тайна и печаль.
— Разрешите поцеловать вас.
Снова удивлённо раскрываю глаза.
— Зачем это?
— Сегодня красивая ночь.
— Хм...
Легонько улыбаюсь.
— Пожалуй...
Он наклоняется. Его руки, едва ощутимо, медленно и мягко заходят мне за спину, и берут в кольцо, прижимая к себе. Волосы касаются моей шеи, а губы — моих губ. Нежно, легко, сладко. Запах пряностей и мускуса заполняет ноздри. Организм невольно отвечает не поцелуй и губы наши уже плотно касаются друг друга. Я целую его и закрываю глаза. Он крепко держит меня за спину, скользя руками от поясницы до шеи. Запускает пальцы мне в волосы, и я расслабляюсь.
Потч... зачем ты это делаешь. Я же не люблю тебя.
Поцелуй постепенно выходит из-под контроля и вот, уже раскаляется в страсть. Я не могу его остановить... я не хочу его останавливать. Будь со мной. Будь со мной сегодня. Не отпускай.
Его губы оставляют мои, он перехватывает меня и берёт на руки.
— Ты отнесёшь меня в спальню?
— Да.
— Ты будешь спать со мной?
— Простите меня.
Не могу сдержать улыбку. По сердцу разливается радость и тепло. Почему-то хочется плакать. Прячу лицо на его груди.
— Прощаю.
Мы идём в спальню. Я на его руках. Так уютно, так тепло. Не хочу никуда уходить из этой теплоты. Крепко хватаюсь за его рубашку.
— Мы пришли, госпожа. Уже можно отпускать.
— Ага...
Он мягко опускает меня на постель, которую заменяют мне большие цветные матрасы и миллион подушек, разбросанных по всему полу огромных спальных покоев. Выпрямляется.
— Только не уходи.
— Вы же знаете, я выполню любой ваш приказ.
— Мне кажется, что стоит закрыть глаза, и ты исчезнешь.
— Вы будете скучать?
— Я буду помнить.
Он поднимает руки и снимает рубашку. Кладет её рядом. Его тело дышит молодостью и красотой. Мышцы плавно огибают кости, перекатываясь тугими жгутами под смуглой кожей. Он опускает руки к ремню.
— Стой.
Он останавливается и молча ждёт дальнейших приказов. Вокруг нас темнота. Звёздный свет проходит сквозь вырезанные окошки в овальных стенах. Шелестят тончайшие шёлковые занавеси. В этот шум вливается металлический звон подвесных колокольчиков.
— Я не могу.
Его взгляда почти не видно за волосами и тенью. Он молчит. Я закрываю глаза и откидываюсь на спину. Лежу. Минуты катятся, словно тяжёлые бусины по доске.
— Мортимер.
— Что?
— Моё имя Мортимер Уайт и я полукровная мышь, дитя человека. Я лишён дара полёта и не могу отращивать крылья, подобно моим сородичам. Я могу однажды оступиться и упасть с Бон-Бона. И я разобьюсь, возможно, погибнув ещё на подлёте к земле, умерев от разрыва сердца. Я смертен и не страшусь этого. Я знаю смерть, и я видел её много раз. Я смотрю на неё и сейчас.
Он замолчал. Секундная стрелка сделала несколько оборотов.
— Однажды, во время своих странствий, я повстречался с божеством, лик которого, священен для нас и чья воля, даёт нам жизнь. Оно поведало мне о многом и в том числе, о том, как я умру. Оно показало мне вас. Вы были моим убийцей. И я не мог этого изменить. Мы стали связаны, словно невидимые цепи приковали мою волю к вашей. Вы стали моим Хозяином. Я почувствовал, как сильно и преданно прикипаю к вашим словам и мыслям. И чем больше проходило времени, тем всеобъемлюще была моя привязанность. Я уже не мог без вас и вскоре, стал непоколебимо выполнять любой ваш приказ. Мне это нравилось.
— Потч...
— Я — Мортимер, госпожа. И вы правы, я вас ненавижу.
Словно молния ударила в моё сердце. Стало так больно, что я сжалась и схватилась руками за грудь. Слёзы подступили к глазам. Да что же это за...
— Убирайся.
Он развернулся и тихо вышел. Я не сдержалась и зарыдала, зарывшись лицом в подушки. Стояла ночь, светили звёзды, а моя бесконечно — длинная жизнь, словно остановилась. Я чувствовала, как секунды с трудом продираются сквозь двойную спираль времени, застревая в железных шестернях. Я не люблю его. Я ведь не люблю его. Зачем я плачу? Почему так больно? Я же не могла этого сделать. Он же просто...
Чьи-то руки внезапно крепко обняли меня сзади и сильно-сильно сжали. Шею защекотали упавшие пряди.
— Прости меня, не плачь.
— По... морти.
— Не надо. Я не должен был всего этого говорить, просто накопилось, и когда ты меня остановила, не смог сдержаться. Я слишком сильно тебя хотел и... просто обиделся.
— Ты...
— Я просто глупая элементарная частица. Простите меня, госпожа.
Я лежала так, всхлипывая, а он меня обнимал, молчал и гладил по голове.
— Я не люблю тебя, Потч.
— Я знаю.
— Почему тогда, мне так больно от твоих слов?
Он молчит. Я переворачиваюсь на спину, он лежит рядом.
— Вы знаете ответ, госпожа. Просто, вы никогда в нём не признаетесь, ибо, это невозможно — королеве мышей влюбиться в своего слугу-полукровку.
Он смотрел на меня, его глаза были печальны и виноваты. Тёмные кудри раскидались по подушке, обнажённая грудь вздымалась и опускалась в такт глубокому дыханию.
— Да, это невозможно.
Я перевернулась на бок и коснулась его руки, ключицы, груди, живота. Перевела взгляд на лицо, неотрывно следящее за мной. Потом наклонилась и мягко коснулась его губ. Почему-то, они показались мне солёными. Он еле заметно дёрнулся и через одно долгое мгновение, ответил. Теперь наш поцелуй был другим. Он был горький, терпкий и совершенно невкусный. Я оторвалась от него и отодвинулась.
— Сегодня был долгий день, Потч, я устала.
Он смотрел на меня три с половиной секунды, после чего послушно кивнул и аккуратно встал. Поднял скинутую рубашку и, поклонившись напоследок, вышел.
Какая же долгая ночь... Я лежала недвижимо, закрыв глаза и просто слушая окружающий мир. Потом, встала, вышла на балкон, всей грудью вдохнула холодный прозрачный воздух и одним плавным движением, спрыгнула с перил вниз, уже в падении, превращаясь в трёхметровую золотокрылую летучую мышь.
Часть вторая
Король ледяного народа не спал. Он спокойно разбирал скопившиеся за месяц бумаги, когда в окно его покоев, с шумом и ветром, влетела гигантская, растрёпанная и заснеженная мышь. Она подслеповато огляделась, на несколько секунд ослепнув от сияния льда и наконец, сообразила превратиться в человеческую форму.
— Здравствуй, Пурарериеффа четырнадцатая. И что же, это занесло тебя в такую даль, да ещё в столь поздний час? Ваш континент далековат от моего архипелага. Наверное, пришлось несколько часов через море лететь.
— Два с половиной, если точно. И да,
далековат.
— Ии?
— Я... мм... я...
Ледовик, уже заинтересовавшись спектаклем, отвлёкся от своих записей и развернулся к гостье, хитро поблёскивая фиалковыми глазами.
— По правде, я искала утешения, Лилиан, и почему-то, решила обрести его у тебя.
— Ого, утешения! Чего-чего, а этого у меня обычно не просят. Чаще всего, это мольбы о помиловании или прощении, но никак не... любовь.
Он откинулся в кресле и оглядел девушку с головы до пят. Её кожа отливала бронзой, золотые волнистые волосы каскадом ниспадали с плеч, достигая земли, а обнажённое тело в золоте узоров, было стройным и безупречным, как и подобает королеве.
— Допустим, я соглашусь. Что я получу взамен?
Девушка широко улыбнулась в ответ, и лучик веселья немного раздвинул тьму печали в её глазах.
— Доступ к моей сети на год и две тысячи кристаллов памяти.
— Слушай, а ты до утра бронировала или по часовую?
— И триста пятьдесят карат сервисного обеспечения.
— Идёт!
Девушка рассмеялась в голос. Мужчина довольно улыбнулся. Половину своего гонорара он уже отработал.
— Ну-с, приступим?
— Приступим, приступим, дай хоть согреться.
— Это в центре-то Фиро-эсколя? Тебе и двадцати лет не хватит поднять здесь температуру хоть на градус. Давай лучше, метаболизм перестраивай, как ты умеешь. Я ведь тоже... холодный.
Девушка всё ещё, улыбаясь, приступила к процессу. Внешне, изменения были не сильно заметны, только губы её чуть посинели, да сердцебиение замедлилось. Скоро, оно должно было стать совсем редким, чтобы температура наших тел совместилась, и мы смогли бы нормально заниматься любовью...
Мысли короля ледовиков унеслись куда-то вдаль, сопровождаемые этим сладким словосочетанием.
— Эй, Лилиан, ты что, заснул?
— Нет, прости, просто мысленно уже трахался с тобой.
— Эй!
— Что? Думать мне никто не запрещал.
— Думать — это, знаешь ли, моя прерогатива.
Ледовик встал и близко подошёл к девушке, оказавшись выше неё на целую голову. Его глаза светились ровным неоновым светом, отражённым от льда стен. Белая кожа была подобна снегу, а длинные серебряные волосы, походили на струи замёрзшего стекла. От него веяло холодом и бесконечностью. Он провёл ладонью по её щеке, губам, взял за подбородок и слегка приподнял.
— И как, получается?
Девушка дёрнулась, но он не дал ей вырваться и, захватив рукой её голову, а другой талию, сжал и впился жадным поцелуем. Холод его губ и языка обжигал даже подготовленный организм. Его лёд был безжалостен, и мороз проникал под кожу, вливаясь в вены. Нет. Ещё было слишком рано спать с ним, нужно было больше времени на подготовку, но, отступать было уже поздно и девушке не оставалось ничего иного, как довериться захватывающей её силе и позволить ей заморозить свои раны.
Наконец, поцелуй прервался, мужчина подхватил чуть подторможенную девушку на руки и понёс на свою кровать. Положил на серый атлас, хрустнула корка льда, тонким слоем покрывающая его.
— Ты что-то стала так молчалива.
— С... собака.
Лилиан Всесветлый, только широко развёл губы в довольнющщей улыбке, и хитрости в его глазах прибавилось в три раза.
— Ну что ты, мы ещё даже к самому интересному не приступили.
— Ты слишком холодный.
— Это да... хотя нет, ты всё же неправа.
Мужчина разделся, оказавшись совершенно — обнажённым и поджарым. У него не было такой мощной мускулатуры как у Потча, но, чёткий рельеф мышц, под мраморно — белой кожей, почему-то вызывал непроизвольный страх. Он залез на кровать и навис над девушкой, щекоча кожу волосами. Потом наклонился к её шее и медленно провёл языком от самой ключицы и до уха, зависнув нам ним.
— Я ледяной.
По девушке, словно прокатилась волна стужи. Кожа шеи тут же покрылась тонким прозрачным слоем.
— И я буду не только целовать тебя, милая. Я буду трахать тебя своим членом во все дырки, а потом кончать тебе в рот и ты будешь сосать у меня, хотя, вся уже будешь закована льдом. Моим льдом. Я заморожу тебя и отымею так, что твоё расколотое сердце забудет, что на свете вообще кто-то существует. Я выполню свою часть договора, ведь ты сделала самый верный и самый неудачный выбор партнёра для утешения. Никто кроме меня, не умеет так качественно вылечивать... любовь.
Я не помню, что было в эту ночь. Холод и мрак так прочно сковали моё тело и мозг, что сознанию было не под силу пробиться сквозь их цепи. Я помню только вспышки действий — ярких, острых и бешенных. Моё тело не починялось мне. Его переворачивали, наклоняли, сжимали, заставляли делать все, что хотелось захватившему его существу. Только иногда «включаясь», я понимала, что в моё горло входит огромный член, а волосы зажаты в кулак и меня с силой и упоением долбят, нисколько не стесняясь своих действий. Потом в меня бурно кончали, и пронзительный лютый холод спускался по горлу внутрь и я снова отключалась.
В редких просветах памяти, я то стояла на коленях раком и меня брали сзади, то я уже прыгала верхом, а в следующий момент уже лежала, придавленная лицом в подушки, и мою задницу пороли с тем же остервенением, как в начале. Я потеряла счёт этим «вспышкам», под конец, совершенно отключившись и уже не отличая реальность от тёмного небытия.
Лилиан сидел на кровати и с наслаждением щурился на солнце, медленно выползающее из-за горизонта. Девушка на его кровати была без сознания. Она почти не дышала, даже сердце билось еле — еле. Всё её тело покрывала толстая корка прозрачного голубоватого льда.
— Да, это была просто отличная ночь. Давненько мой член не был так счастлив. Всё-таки живая тёплая плоть намного приятнее этих жёстких куриц из моей прислуги. Надо будет ещё кого-нибудь себе захватить из «живых». — Король улыбнулся своим мыслям. — Правда, обычные человечки, скорее всего, подохнут уже через две минуты, а с трупом развлекаться я как-то ещё не настроен. Если только, Пуффу ещё раз надоумить...
Ледовик окинул взглядом девушку и мысленно облизнулся. Возбуждение его ещё не прошло и хотелось наплевать на всё, и продолжить пляски, но... солнце уже встало, а значит, их ночи подошёл конец и договор требует дальнейшей неприкосновенности.
— Фф... Давай, Лилиан, держи себя в руках. Это не какая-то там шлюха из деревни, а королева мышиного народа и тебе ещё с ней политику вести. Фиро-Эсколь не продержится на одном лишь холоде, ему нужны продукты и вещи, а никто, кроме мышей, на всём материке, так благосклонно к ним не относится. Надо и меру знать.
Ну, вроде полегчало. Король встал, оделся и присел на край кровати, проводя рукой от головы девушки до пальцев ног. Ледяная корка под его рукой медленно и неохотно плавилась, истончалась, пока, наконец, не исчезла совсем. Затем, лёд ушёл с простыней, с кровати, с пола и стен, обнажив покрывающий их мрамор. Наконец, комната полностью лишилась ледяного убранства и стала ощутимо прогреваться. Солнце светило всё сильней. Температура повысилась от минус семидесяти до плюс шести.
Лилиан покачнулся, тяжело дыша от невыносимой жары и на негнущихся ногах, дошёл до единственного тёмного угла в спальне и рухнул на пол, чтобы прямые лучи солнца не попадали на него. Через несколько минут девушка очнулась и со стоном боли, выпрямилась на кровати. Казалось, у неё болела каждая мышца. Ноги сводило судорогой, и всё тело мелко трясло. Она оглядела комнату и заметила скукоженного в углу ледовика. Ему явно было плохо... жарко?
Наконец, мозг стал возвращаться и мыслительно — анализаторные способности резко и по-хозяйски перехватили управление организмом, экстренно возвращая его во все параметры нормы.
Заключение
Полный анализ физиологического состояния:
Целостность скелета: в норме.
Целостность тканей: 60%
Метаболизм: Низкий порог восприятия превышен в пятьдесят четыре раза.
Общая температура тела: 25 градусов.
Опасность для жизнедеятельности: высокая.
Необходимо приступить к срочной реанимации всех систем.
Приступить к реанимации.
Вдох. Выдох. Открываю глаза. Я сижу на кровати, свесив ноги на пол. В большое распахнутое окно напротив, светит солнце. Судя по его размеру и вторичным признакам, сейчас около тринадцати минут восьмого утра. Желудок выдаёт информацию о голоде. Надо поесть.
Оглядываюсь. Взгляд вычленяет в общем пространстве выбивающийся из него объект. Поиск соответствий выдаёт образ короля ледовиков — Лилиана Всесветлого. Присматриваюсь. Явные признаки схожести есть, но реальный экспонат закован в толстую глыбу тёмно-синего льда в углу комнаты и почти не поддаётся анализу. Что ж, плевать.
Встаю, подхожу к окну и, не медля ни секунды, прыгаю из него на улицу. Тело схватывает трансформация и уже через несколько секунд, лечу над крышами ледяного царства в сторону дома. Я не помню, зачем приходила сюда, вроде, мне что-то было надо, а вроде, нет. Надеюсь, Потч догадается сорганизовать мне горячую ванну по прилёту, иначе я съем его на завтрак.
При воспоминании о слуге, внутри что-то невразумительно дёрнулось на секунду, но тут же заглохло и больше не давало о себе знать. Я не обратила на это внимания, и не поняла, что-то это «что-то», было моё сердце, треснутое, но надёжно и прочно скованное нетающим льдом. Лилиан Всесветлый сдержал своё слово и честно выполнил свою часть договора. Он «вылечил» любовь и теперь она оказалась надёжно и на многие года вперёд, спрятанной под ледяной коркой безразличия.
Так, началась эта история и пройдёт целых пять столетий, прежде чем, луч света пробьёт лёд, и корка его треснет, обнажив самое горячее и самое живое сердце.
195