Если посмотреть в прошлое, и попытаться рассмотреть истоки, то я не увижу ничего. Только призраки. Это грустная сказка. Тут нет того дракона, которого можно убить. Голова которого на пике сделает меня принцем. Я злюсь, я огорчен, но я это знаю. Потому что я уже давно прочитал все другие сказки, и сам написал несколько новых. Все идет только к одному концу. У всего один финал. Одиночество и боль. Это бессилие и отчаяние.
Кажется, мне попалась одна легенда о злом волшебнике, который отнимал у детей их смех. Но я знаю, это была не легенда. Знаю по своему опыту, по опыту всей своей жизни. Я встречал его. И я говорил с ним. Но когда все было решено, он растаял, как дым на ветру. Оставив после себя только горькое послевкусие обмана. С каждым днем, с каждым годом, его образ осыпался, как замок из песка. Осталась только кучка пыли, и туманные воспоминания. Туманные настолько, что любая выдумка становится ощутимее и реальней. Сейчас мне тридцать восемь лет, и я не помню об этом ничего. Только сумрачный водоворот из ошибок и неправильных слов. Но пустота, живущая внутри, шепчет мне всё громче, что этот волшебник все – таки был. И её голос скоро заглушит остальные звуки.
Калейдоскоп из моментов моей жизни отказывается сложиться во что – то целое. Кажется, моя жизнь разбилась, как мутное старое зеркало. Я смотрюсь в раскиданные везде осколки и не вижу себя целиком. Отовсюду на меня смотрят мои же усталые глаза.
Может быть, я просто иссяк? Растратил себя слишком быстро?
Сомнения. Везде одни сомнения. Теперь я сам стал им. Красивым, самоуверенным сомнением для всей окружающей меня жизни.
Я задаю вопрос, кричу в пустоту, хочу знать ответ. Но ответ всегда один. Тишина. Всепожирающая, холодная.
Я не иссяк и не растратил себя. Потому что я уже давно никому ничего не давал. Я всегда тянул только в себя. Мой голод невозможно утолить. Чем бы я ни пытался.
Я знаю. Теперь я точно знаю.
В каждой загадке уже заложен ответ. Я это всегда знал.
Я всегда знал ответ на свою загадку, но спрятал его от самого себя. Потому что иногда лучше верить, что еще есть шанс. Чем знать, что ключа к двери больше нет.
Иногда я вижу этот сон. Я возвращаюсь в один день моего далёкого прошлого. Медленно разрушающийся замок моей памяти почему – то сохранил его. И он стоит теперь один посреди серых мертвых камней, обдуваемый холодным ветром в последних лучах закатного солнца.
Тот день, в котором была она.
Это её свет не давал мне утонуть, держал меня на плаву. Я называл её «солнышком». Знал бы я тогда, насколько я был прав.
Это был четвертый курс университета. Я учился на инженера. Она – на биолога. Один университет, разные здания. Разные люди. Разные жизни. Мы даже жили на разных концах Москвы. Ироничное злое провидение как будто сразу готовило меня к расставанию. Даже тогда, когда солнце было теплым, а надежды во мне было больше, чем отчаяния, я начал чувствовать. Я со страхом ловил в себе это тревожное чувство и отметал его прочь. Раз за разом. Все чаще и чаще. Все те волшебные полгода, что мы были с ней вместе. Я гнал от себя чувство тревоги, но оно возвращалось. И не обмануло.
Все было слишком хорошо для меня. Я был слишком счастлив, чтобы это смогло быть моим. Внутри себя я царапался как зверь, пытаясь убедить своё второе «я», что счастье и любовь дозволены и мне. Но то, что случилось потом, было неизбежно и намного позже.
Недавно мне попалась статья, что можно управлять снами. Что если выработать в себе привычку смотреть на кисти рук, то во сне можно попробовать пересчитать пальцы. Разум, создающий сны невнимателен к деталям. Поэтому во сне пальцев никогда не бывает пять. Осознав сон, ты проснешься не просыпаясь. Можно стать «богом» в своем собственном сне и создавать реальность, в которой хочешь быть. И я пытался. Но, засыпая, я, ни разу не смог вернуть себя в тот день, как бы ни хотел. А я хотел. Больше всего на свете.
Я тонул, а этот сон как будто возвращал меня. Как будто я видел своё улыбающееся отражение в зеркале, еще не разбитом и целом. Со временем я хотел этот сон больше, чем любое другое удовольствие своей жизни. Но он шел только тогда, когда ему было время. Я стал верить в мистику, потому что там, во сне была девушка, которая любила меня. Просыпаясь, я почти плакал от чувства, что она помнит меня и хочет дать мне сил прожить еще немного.
Но с каждым годом я впускал в себя тьму и отчаяние все больше. И, кажется, уже не осталось ничего.
Сейчас, стоя тут, я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. Именно благодаря снам, я не забыл совсем. Девушку, которая любила меня. Которая была для меня тем шансом вернуть себе улыбку насовсем. Той красавицей, которая своим поцелуем могла бы сделать моё счастье вечным.
Мне кажется, у нас все было неслучайно. Наша встреча.
Тогда мы в доме пионеров занимались в драматическом кружке. Всего лишь раз в неделю, вечером после института. Прочтение чужих лиц, чужих жизней давало мне возможность переживать то счастье и любовь, которое было дано персонажам. Я тянулся к тому, чего был лишен. Наверное, как и любой человек.
Она пришла к нам первый раз в один из октябрьских вечеров. Она была из другого клуба. У нас было чтение по ролям. Она сидела совсем рядом со мной. Я сидел ниже, она выше. Я засмотрелся этой девушкой. Да, мне было уже двадцать два года, а я никогда не был ни с кем близок. Я был тогда от этого так далеко, что мне было за счастье даже прикосновение. Она улыбалась мне, а я ей.
То, что всегда казалось мне таким сложным и недостижимым, оказалось совсем просто. Такая удивительная и красивая девушка с удовольствием говорила со мной и ловила каждое моё слово. Ей было интересно со мной, она слушала мой голос. Мне казалось, что я попал в сказку. Она сказала, что я интересный, и она боялась, что у меня уже есть девушка. А я не сказал ей, что считал себя слишком худым и страшным, чтобы понравится какой – то девушке. Наверное, все же дело было в чем – то другом.
Наверное, стрелы Купидона дают шанс видеть человека иначе. И в этом их секрет. И шанс для таких, как я.
Моя милая Маша.
Сотни и тысячи дней навсегда канули в темные воды моей памяти. Но момент нашей встречи, я буду помнить всегда. Совершенно невинно мой взгляд падал на её коленки и мягкие бедра в ткани красивой обтягивающей юбки. Она, кажется, замечая мой взгляд, улыбалась и не меняла позы. Я потянулся к ней, а она меня не оттолкнула.
Вечером я проводил её до подъезда и глядел на закрывающуюся за ней дверь. Я чувствовал в тот момент, как моя душа становится широкой и огромной. Такой большой, что в ней уместился бы весь мир.
Я звонил ей потом, и мы гуляли. Много раз. Но, коварная память. Я все уже давно забыл. Так жаль.
Кажется, тот мой сон всегда начинался с лучей света, падающих в окно через лоджию. Низкое утреннее майское солнце. Мой раскрытый стол – книга. На столе лежат чертежи с курсовой работой. Шла сессия. Я делал курсовики по четкому распорядку, чтобы успеть все в срок. Я уже давно встал и был поглощен работой. Все получалось и сходилось по расчетам. Все было хорошо. Я посматривал на часы.
Я был возбужден. Не так, как бывает, возбужден мужчина только плотски. У нас все было намного чище. Я был возбужден ожиданием.
Я знал, мы договорились. У Маши был экзамен. После него она поедет ко мне в гости. Мои родители будут на работе, и мы будем совсем одни. Какое – то время. Только она и я. В большой пустой квартире. Я любил её больше всего на свете. Она была красавица для меня и в некотором роде раскована, что особенно заводило. Потому что женщина, её тело, общение с ней и все, что с этим связано было для меня незнакомой книгой. Книгой, которую я только недавно осторожно взял в руки, и, кажется, только начал читать первую главу.
Конечно, названием первой главы для меня был первый поцелуй. Настолько робкий, насколько и страстный. Я боялся её обидеть или оскорбить. Но нас так тянуло друг к другу, что наши губы тогда были обречены встретиться. Она была много моложе меня. Но наш первый поцелуй был не первым для неё. Тогда она сказала мне «спасибо». Как нелепо. Это я должен был её благодарить и носить на руках.
Какая ирония. Я тогда был, правда, слаб, чтобы носить кого – то на руках. А сейчас я достаточно силён, но её уже нет рядом. Если бы мне кто – то дал возможность вернуться тот день, хоть на миг, я, кажется, смог бы унести её на руках, хоть на край света.
Я старался работать быстрее. Я старался все делать хорошо. И мне нравилось то, что получалось. Потому что потом, когда она придет, я не хотел терять ни одного мгновения. Я хотел их все провести с ней.
Стараясь не вслушиваться каждый раз в шаги на лестнице, я включил музыку. Тяжелую, и громко. Но достаточно, чтобы услышать звук звонка. И около полудня он зазвонил.
Я уже не помню, нервничал ли я тогда, открывая дверь? Тряслись ли мои пальцы, поворачивая механизм замка? Это не важно.
В этот момент во сне у меня всегда перехватывает дыхание, потому, что я снова вижу её. Молодой, красивой и такой желанной.
Светлые волосы под «каре», неизменно игривый «спортивный» стиль одежды. Облегающие синие джинсы, фиолетовая кофта, рюкзачок за спиной.
– Привет!
– Привет! Я первая пошла сдавать. Поздравь, мне «пять»!
– Поздравляю, умница! – мне действительно приятно, что моя девушка хорошо учится.
Я всегда считал себя умным. Поэтому мне неловко в компании человека, который меня не понимает. Моей Маше не надо было объяснять ничего.
Моя подруга разувается, я закрываю дверь.
– Чая хочешь?
– Давай попьем, я круасанов принесла.
Она достает их из рюкзака, и мы проходим на кухню. Я хлопочу у плиты, она рассказывает мне про подружек. Я все внимательно слушаю, и смеюсь над шутками, но память
совершает прыжок во времени.
Я сижу на диване и, обнимая, целую Машу, которая сидит сверху на моих ногах. Она красивая и спортивная. Я знаю, что она занимается спортом несколько раз в неделю в зале. Её мама та еще булочка. Машенька хочет отсрочить приход семейной комплекции. Мне было все равно, что будет потом. Мне нравится, что она следит за собой. Умная, красивая девушка, которая заботится о своей фигуре. Я целую её, она мне отвечает. Я люблю её и это счастье. Разумеется, я сплю.
Нерешительно, боясь вспугнуть момент, я медленно завожу ладони под её футболку. Под пальцами я чувствую пот на её напряженной пояснице. Я целую её, но моя голова разрывается от кричащего внутри неё желания. Поднимая руки все выше, я очень нежно обнимаю мою девушку.
Маша отстраняется от меня и помогает снять футболку. Для меня это первый раз. Как и все это вообще.
На ней остается красивый, бежевый бюстгальтер. Кажется, я схожу с ума. В голове все кружится. Я и верю и не верю происходящему. Такого момента близости у меня не было еще никогда.
Я, еще более страстно обнимаю мою Машеньку, и целую, целую, целую…
Повернув, я, нежно и крепко поддерживая, укладываю её головой на подушку. Она податливо разводит ноги, обтянутые джинсами, приглашая лечь сверху.
Покрывая поцелуями её шею, я ловлю каждый её вздох. Мне кажется, что я на верном пути и все делаю правильно. Я опускаюсь ниже, и начинаю медленно целовать каждый квадратный сантиметр её груди, не закрытый бюстгальтером.
– Давай снимем его, – и я не верю своим ушам.
Маша прогибает спину, а я, неумело и долго вожусь с крючками. Совсем непросто сделать первый раз то, что не умеешь и, тем более, не видишь. Но я справился.
Её грудь. Это была первая девичья грудь, которую я видел. Конечно, самая для меня красивая. Теперь я покрываю её поцелуями и ласкаю целиком. Я долго не решаюсь прикоснуться губами к напряженным темным соскам. Но, когда решаюсь, моей девушке это нравится. Я не хочу думать о том, первый ли я парень, который касается её груди, или нет. Мне сейчас не важно.
Продолжая целовать её, я наглею, и, пытаюсь завести ладони сзади под пояс её обтягивающих джинсов. Маша помогает мне, расстегивая пуговицу и, немного, змейку. Я нежен, я очень нежен и осторожен. Я еще не понимаю правил игры, но она мне уже нравится. Я совсем новичок. А насколько опытна моя Маша я не понимаю. Сейчас мне двадцать три, а ей Восемнадцать. Первый курс. Первый курс университета, но первый ли курс любви? Я ничего не знаю.
Я медленно стягиваю с неё джинсы, наслаждаясь процессом и гладкостью кожи на её полненьких ногах. Она бреет ноги. Ради меня. Эта мысль меня заводит.
Я наклоняюсь и целую её всю. Я хочу покрыть своими поцелуями каждый участок её тела. Моя голова опускается ниже, теперь я ласкаю её немного круглый, аккуратный живот. Остальное кажется мне неимоверной оскорбительной дерзостью. Поэтому я в страсти опускаюсь ниже и начинаю языком ласкать её прямо через трусики. Скоро они становятся влажными, и я через мокрую ткань угадываю сводящие с ума две вертикальные мягкие выпуклости её нежного, молодого тела.
И как всегда на этом месте звенит звонок. Я просыпаюсь.
Тогда, в том далеком дне, отец пришел на обед. Мы спешно оделись. Было чертовски обидно. Кажется, тогда я даже надел футболку наизнанку.
Я открываю глаза.
Каждый раз я переживаю во сне ощущение моего первого прикосновения к её телу. Ощущение того, что она доверила себя мне. Ничего более сводящего с ума мне никогда не доводилось переживать. Я любил её тогда, кажется, до потери сознания. Она была первой девушкой для меня. И единственной.
Той самой.
Я честно пытался жить потом. Честно старался.
Меня любили, и я пользовался этим. Я брал от других женщин все без остатка. Выжимал, как лимон. Выжимал, потому что ничего не могу дать им взамен. Но тогда я этого не понимал. Я был ослеплен неутолимой жаждой.
Сейчас мне тридцать восемь. У меня хорошая жена, которая несчастна со мной, а я несчастен с ней. И у нас до сих пор нет детей. Наверное, где – то глубоко внутри она чувствует, что я не смогу никого больше полюбить. Поэтому она напряжена уже много лет. А я напряжен много своих лет.
Я врал им всем так же, как я вру сейчас своей жене. Я всем им говорил, что люблю, хотя это ложь. Моя любовь осталась там, в той далёкой весне, когда я учился на четвертом курсе. И я понимаю, что это для меня тупик.
Я сгнил внутри. Мои уста столько раз произносили всевозможные слова лжи, что мне стал противен звук своего голоса. Я стал тяжел, как свинцовая гиря.
Я не могу получать удовольствие и отдыхать. Ни от чего, и никогда. Секс меня никогда не удовлетворяет, меня не расслабляют ни алкоголь, ни сигареты. Напряжение, медленно растущее внутри очень похоже на сжимающуюся пружину, которая когда – то взорвется.
Я хорошо освоил искусство современных социальных танцев. Я умею улыбаться, как все, я умею говорить, как все, почти что – жить как все. Кроме одного, самого важного. Я упустил свой шанс быть счастливым.
Около года назад, когда моё состояние душевного неудовлетворения перестало быть секретом для меня самого, я начал искать варианты. И не нашел никаких подходящих. Кроме одного.
Но он, тот самый, был радикален даже для меня. Он требовал особого состояния, и, наверное, сложнейшей моральной подготовки.
Наверное, было бы решиться проще, и быстрее, если не сны, которые стали приходить ко мне чаще. Именно тогда во мне снова проснулась вера в потусторонне, давно угасшая. Потому что мне начало казаться что Маша, заботясь обо мне, каким – то образом посылает мне этот сладкий сон. Тот самый сон, который останавливал меня уже много раз.
Но теперь я знаю, я все знаю. Я принял решение.
Бедная моя Маша.
Вчера я заходил в гости к своему другу, Косте. Неплохо провели время, поговорили. Хотя и напряженно, как мне показалось. Когда Костя уложил спасть своего сына, Мишеньку, я оставил для него запакованный подарочный пакет. Я попросил Костю подарить его своему сыну на какой – нибудь день рождения. Потом. Немного сентиментально, но я решил, что это правильно. Внутри лежит колючий широкий вязаный шарф, который для меня связала Маша много лет назад на день рождения еще тогда, в далёком апреле. Я решил, будет правильно, если у маленького Миши будет вещь, связанная его мамой. Пусть даже не для него самого, а для кого – то другого. Но я считаю, Маша бы одобрила. И я знаю, что хотя и прошло уже три года, как Маши не стало, им обоим очень тяжело быть без неё. Я знаю, хотя мы никогда не говорили об этом с Костей. Я знаю потому, что тогда у меня внутри что – то оборвалось. И я даже не могу представить, каково было ему. А Мишенька, наверное, до сих пор ничего не понял. Ему ведь было тогда года два.
Мы все сейчас как собаки, бегущие за кроликом. Бегущие по кругу, глубоко обманутые. Костя пытается наладить свою жизнь, попробовать начать сначала. И я искренне хочу, чтобы ему удалось. Я стараюсь его ни в чем не винить.
Почему я пишу эти строки?
Потому что я обязан просить прощения у всех тех, кого обманул за эти годы. У всех, кому давал надежду. Никому из них я не могу сказать правду. Я не могу даже назвать своего имени.
Я просто еще один случайный человек из вашей жизни.
Я так устал. Устал надевать маски. Я чувствую, что занимаю чье – то место в этой жизни. Не моё. Чужое. Я вор. И, что хуже всего, я уверен, что тот, другой человек был бы намного лучше меня. Потому что он был бы честным. Он был бы счастливым. По – настоящему. Не как я.
Он бы никогда не обидел всех тех, кому я кричал в лицо своей циничной ложью.
У меня нет человека, кому я смог бы раскрыть свою душу. Я точно знаю, что моя правда сделает больно слишком многим людям. А я этого не хочу. Достаточно.
Я давно решил, каким будет мой шаг. Долго дело было только в выборе способа.
Сначала я решился на очевидный и простой. Пустой шприц, воздушная эмболия. Шансы, примерно, пятьдесят на пятьдесят. Но со временем я понял, что знать, и уметь это разное. Я не уверен, что смог бы попасть даже в вену, не то, что в артерию. Анатомия не мой конёк.
Но, конечно, все это была только попытка оттянуть тот самый день. Та крошечная капля надежды, которая еще оставалась во мне, находила пути запутать всё. Но теперь я отпустил и её.
Позавчера врач сказала мне, что снимок дает основания подозревать новообразование. Она смотрела на меня, как на человека. Как на крупный и сложно организованный комплекс органов, работающих в одном ритме. Но я уже знал, что та тьма, которую я давно впускал в себя, просто пустила корни в моём теле. Я смотрел в её лицо и не слушал. Я не собирался больше приходить к ней, я не собирался ничего принимать. Это был дар мне. Который, как ветер, сдул опавшие в парке листья и обнажил дорожку. Которая всегда была передо мной, но я отказывался её видеть. Сейчас я иду по ней, потому что знаю, что там в конце.
Я открываю глаза.
Прекрасный момент, чтобы начать все с начала.
Я стою на третьем этаже строящегося торгового центра. Везде суетятся рабочие, слышен шум множества работающих механизмов. В просвете неба видны стропы башенного крана. Дважды в неделю я приезжаю сюда для осуществления авторского надзора. Это здание мой дар городу.
Ветер, порывами, решительно подталкивает меня в спину. Я смотрю вниз, во тьму. Там, в проемах для установки будущих эскалаторов, я вижу уходящий еще тремя этажами ниже бетонный пол будущего подземного гаража.
Я закрываю глаза.
Низкое майское солнце ласково светит через занавеску, бросая свои лучи на мой стол, с разложенными на нём чертежами. Я, медленно просыпаясь, еще не могу отделаться от странного послевкусия после пробуждения. Мне снилось что – то совсем странное. Как будто я, повзрослевший, пытался докричаться до самого себя. Мысль, только что крутившаяся в голове, мягко ускользала и таяла, как кусочек льда на горячем асфальте.
Реальность, наконец, окончательно проявилась для меня.
Потянувшись, я начал одеваться. Я знаю, что у меня еще есть пара часов для курсовика, пока не придет она. Где – то далеко, кажется в другом мире, был слышен вой удаляющейся сирены скорой помощи. Её звук становился все тише, пока не затих совсем где – то вдали.
– – –
NG
09. 06. 2015
197