Хотя, нет. Вру. Не в один день. Началось всё год назад, когда мне было 17, а Анджею, соответственно — 18. Он пришёл домой позже обычного, снова после драки. Появляется Анджей в квартире одинаково: громко хлопает дверь, ветер хлещет по коридору в направлении его комнаты — это значит, что мой братец дома. К столу он выходил уже потом, когда смывал грязь с лица, переодевался и подрихтовывал синяки и царапины (он таскал у меня тональный крем, думая, что я не замечаю) и напускал на себя безмятежный вид.
Так вот, в тот день Анджей появился так же, только влетел не к себе, а в ванную. Я была на кухне и тут вспомнила, что оставила своё бельё на стиральной машине, а не положила в корзину. Конечно же, я подавилась чаем и бросилась в коридор. Дверь он не закрыл, а значит зашёл ненадолго. Я постучала по косяку:
— Анджей! Мне надо забрать кое — что, можно?
Он не ответил. Он вообще любил включать мне игнор. Ну, не могла же я оставить своё исподнее на самом видном месте, поэтому осторожно приоткрыла дверь.
Вот тут следует внести ясность. Наши родители из Польши, из какого-то аристократического рода, которые до сих пор жили во времена «Тёмных Аллей» Бунина. Миллениум, Милен Фармер, канал MTV и вообще вся сексуальная революция их не касались, а потому в доме обнажёнки у нас не было. В смысле, была, но только в строго отведённых местах. К завтраку все выходили уже при параде, даже в выходные дни, а летом, при температуре +28, просто облачались в лён. Из этого, естественно, следует, что я никогда не видела брата даже в расстёгнутой рубашке, равно как и он меня.
Так вот, я приоткрыла дверь. Анджей стоял перед зеркалом, голый по пояс, повернувшись к нему боком. Он, подняв левую руку, рассматривал гематому на рёбрах, осторожно дотрагиваясь до неё пальцами. Я и не знала, что он так хорошо слажён. Под одеждой он всегда казался просто высоким и стройным. И тогда я с удивлением рассматривала крепкие плечи, спину с узлами мышц, золотой от ровного загара пушок вдоль позвоночника, ближе к ремню джинсов. Признаюсь, я откровенно глазела на него и не могла оторвать взгляд. Он заметил меня в зеркале, нахмурился и резко повернулся.
— Чего уставилась?
Я вспыхнула. Меня, конечно, поймали с поличным, но не рявкать же на родную сестру.
— Я стучала, — резонно ответила я.
— Не дождалась ответа и вломилась, — кивнул он.
— Да, мне только вещи взять!
— Какие?
— На машине...
Анджей посмотрел, куда я показала, взял моё бельё и сунул мне в руки. Прежде, чем я успела пискнуть, вытолкнул меня в коридор и хлопнул дверью.
— Хам! — рявкнула я, потерев ушибленный дверью лоб.
К своему стыду, забыть этого я не смогла. Его образ постоянно стоял у меня перед глазами, когда я с ним сталкивалась на короткие секунды в коридоре, за столом, а ночью прислушивалась к скрипу его кровати через стену. Более того, он стал меня смущать. Каждый раз, встречаясь с ним взглядом, я чувствовала неловкость близкую к оцепенению. Пару раз Анджей мне даже снился... а просыпалась я в мокрой рубашке от мучительной судороги внизу живота.
У меня полетели вниз оценки... Не резко, но учителя стали жаловаться на мою рассеянность. Парни, которые вились вокруг меня стаями, перестали меня интересовать. Я даже продинамила Диму, который мне нравился с восьмого класса, но казался недосягаемым, а тут вдруг пригласил на дискотеку. Я сказала, что не могу... А когда очнулась, то схватилась за голову. Что со мной творится?!? Я шла домой, как зомби. Меня отпустили с двух уроков, сказав, что я плохо выгляжу.
Переступив порог, я облегчённо вздохнула: тишина в квартире означала, что у меня было минимум два часа одиночества. Можно расслабиться и придти в себя, отрелаксировать, так сказать. Я скинула туфли, распахнула дверь в свою комнату настежь, как вызов запретам, вытащила из шкафа самые узкие джинсы и натянула на себя. Можно было, наконец, покрасоваться. Фигура у меня всегда была хорошая, переходный возраст отнёсся ко мне более чем благосклонно. Редко, когда подросток удовлетворён своей внешностью, но это был мой случай: ноги стройные, тонкая талия, бёдра и грудь — пышные, волосы вились длинными локонами каштанового оттенка. Я достала новый бюстик, кружевной, белоснежный, полупрозрачный, и, скинув свитер, защёлкнула замочек за спиной. Посмотрела в зеркало и задрожала от восторга. Потом подскочила к музыкальному центру и врубила Мадонну. Танцевала я всегда хорошо, но в этот день в меня будто вселились какие-то озорные духи. Я извивалась перед зеркалом, крутила бёдрами, медленно, плавно, безупречно попадая в такт, закрывая от удовольствия глаза, а про себя думала: надменный гусак! Видел бы он меня сейчас, слюной бы подавился. Не посмел бы больше грубить!
Я так увлеклась, что не заметила, как вместо Мадонны заиграл Джексон, «Dirty Diana», моя любимая. Я в недоумении открыла глаза и едва не подскочила. В моей комнате стоял Анджей. А я стояла напротив, полуголая, возбуждённая оцепеневшая. Нет, чтобы метнуться к креслу и схватить халат, закричать «Вон отсюда!», хлопнуть дверью — нет! Я стояла столбом, наверняка с глупой рожей, и часто дышала. Даже не отступила, когда он подошёл ко мне вплотную. Странное было у него выражение, одновременно грустное и таинственное.
— Потанцуй со мной, — попросил он.
Я моргнула. Не приказал, не буркнул, а именно попросил.
Пока я хлопала глазами, он обнял меня за талию. От внезапного касания кожей кожи, по мне прокатилась крупная дрожь. Естественно, соски тут же затвердели сквозь тонкое кружево, и я стала пунцовой. Анджей сделал вид, что не заметил. Я положила руки на его покатые плечи и задвигалась в ногу с ним.
— Ты давно пришёл? — выдавила я.
— Ещё до тебя, — спокойно смотрел мне в лицо Анджей.
— Так ты...
— Да. Я всё видел. Тебе очень идёт, — он указал взглядом на лифчик.
Я уже смутно догадывалась, что это ничем хорошим не кончится, но виду не подавала, лихорадочно соображая, как выйти из трудного положения.
— Почему ты дома? Что-то случилось?
— Да, так. Узнал тут кое-что. Разговор был неприятный.
— О чём?
— Неважно.
— Аа, — глубокомысленно протянула я.
— Агата... Я давно хотел тебе сказать, — он остановился и облизнул губы. — Ты очень красивая.
Я онемела. Даже не заметила, как он начал наступать на меня, подталкивая к кровати.
— И сексуальная, — он спустил с моих плеч лямочки и понизил голос до шёпота, приближаясь к моим губам. От него умопомрачительно пахло мятой и лосьоном Old Spice.
— И очень нравишься мне, — Анджей обхватил ртом мою верхнюю губу, закрыв глаза. Это было настолько дико, что я тоже закрыла и даже подалась вперёд, навстречу ему. Потом дёрнулась и распахнула в ужасе глаза. Мне стало очень страшно, так страшно, что меня парализовало. Одно дело мечтать о нём, фантазировать по ночам, и совсем другое — когда твой брат целует тебя в губы, и ты вдруг понимаешь, что вне зависимости от того, как он хорош, он твой родной брат, он неприкасаем. А самое страшное в том, что ты хочешь его. И родители вернутся только через два часа.
— Тебе никогда не хотелось переступить грань, — шепнул он, глядя мне в глаза. Меня всегда удивляло,... что мы все кареглазые, а у Анджея глаза зелёные, как малахитовая мамина шкатулка.
— Сделать что-то запретное, что осудит любое приличное общество, — он рывком расстегнул мои джинсы, просунул в них руку и прижал меня к себе за ягодицы. — Преступное, но очень приятное. У тебя хватит на это смелости, Агата?
— Анджей, ты что придумал? Отпусти сейчас же! — выдохнула я, рванувшись в его руках.
— Или тебя нужно подстегнуть? — он, казалось, не слышал меня.
Сзади лопнул замочек. Анджей сдёрнул с меня лифчик, и он повис у меня на локтях. Он грубо толкнул меня на кровать. Слабо вскрикнув, я ползком попятилась от него в уголок, но Анджей бесцеремонно притянул меня к себе за ноги. Я опомниться не успела, как руки у меня оказались связаны моим же лифчиком. Я думала, что это уж где-то за гранью фантастики, и из-за этого оказалась в ловушке. Он стащил с моих ног джинсы. Я, было, оттолкнула его пяткой в грудь, но Анджей только улыбнулся и сорвал с себя свитер. Он был невероятно красив. Я замешкалась, и он, воспользовавшись этим, спустил с меня трусики. Я свела колени и взмолилась:
— Анджей, не надо, прекрати...
— Расслабься. Ты мне мешаешь.
«Ни за что», — подумала я и напрягла ноги так, что их чуть не свело судорогой.
Анджей сверкнул глазами, резко завёл мне руки за голову и приник губами к груди. В глазах у меня потемнело, я попыталась что-то сказать и осеклась, я не могла дышать. Тело стало ватным. Он скользнул вниз по животу и без труда нашёл языком клитор. Я изогнулась и застонала. Меня ещё никто не касался так, всем своим парням я позволяла максимум сунуть мне руку в задний карман. Мне казалось, я умираю, смерть была сладкой и мучительной. Знал ли он, что я девственница? Наверное, знал, потому что входил в меня очень осторожно и сначала только на половину. Потом остановился, склонился к моему уху. Я слышала его тёплое дыхание, касаясь его грудью, чувствовала, как неистово колотится его сердце.
— Агата... — сбивчиво прошептал он, и у меня закружилась голова. Он укусил меня за мочку уха и вошёл до конца. Я услышала собственный стон, почувствовала, как путы соскользнули с моих рук. Меня словно качали ласковые волны. Музыка играла на заднем плане тихим журчанием. Чем быстрее и глубже становились наши движения, тем резче становились вспышки воспоминаний в моём мозгу: вот мы с Анджеем в песочнице, нам по 6—7 лет, мы строим замок; вот наши дни рожденья (они рядом, с разницей в один день), мы задуваем свечи на двух тортах; вот Анджей учит меня стоять на коньках на припорошенном снегом катке... А вот мне 13, я привожу своего друга Максима на обед с родителями... день, когда Анджей перестал улыбаться и начал распускать руки в школе.
Слёзы покатились у меня по щекам. Я крепко обняла его, прижала к себе, сквозь горечь и отчаяние ощущая горячую волну спазмов, охватившую тело. Мне казалось, я теряю сознание. Анджей, почувствовав это, прильнул к моим губам и долго целовал, пока я успокаивалась. Потом вытер мне слёзы со щёк. По правде говоря, я была в каком-то полузабытьи, а потому смутно помню, как он накрыл меня одеялом, поцеловал в лоб и вышел.
— Агатка, как ты?
Мама Лиля посмотрела на меня сквозь толстые стёкла очков. Я проснулась только к ужину. Крови на одеяле было совсем немного, пара капель, но всё же была. Я постеснялась идти в ванную, поэтому быстренько навела гигиену влажными салфетками, оделась, придала кудряшкам на голове пристойный вид и вышла на кухню. Вся семья сидела за столом. Мама, папа... брат. И все смотрели на меня. Я изобразила на лице улыбку:
— Я — хорошо.
— Анджей сказал, у тебя температура, в школе подтвердили, что тебя отправили с уроков. Что с тобой? — мама поднялась со стула и пощупала мне лоб.
— Всё в порядке, мам, — отмахнулась я, присаживаясь, внимательно глядя на брата. — Гормоны, наверное. Я поспала и сейчас мне лучше.
— Мешки под глазами, — поджала губы мама. — Бледная. Точно ничего не случилось?
— Точно, мам.
За ужином я и крошки не смогла проглотить. Анджей посматривал на меня из-под своих густых ресниц, пока у меня не задрожали руки.
— Извините, — пробормотала она, отодвигая стул. — Я пойду. Меня подташнивает что-то.
— Тебе плохо? — встрепенулся папа.
— Пап, ничего, — я вдруг почувствовала смертельную усталость и раздражение. — Это женское, мама не даст соврать.
Папа потупился.
— Кстати, Агатка, раз температура спала, то мы всё же не отменим планы на вечер, да, Витек? — спросила мама.
У меня по затылку пробежал холодок.
— Какие планы, мам?
— Мы с папой взяли билеты на «Севильского Цирюльника», через полчаса выезжаем. Вернёмся в одиннадцать. Побудешь с братом? Анджей, вдруг ей что-то понадобится?
— Мам, я никуда не собирался и с радостью поухаживаю за сестрой, — спокойно сказал он и посмотрел на меня.
У меня подкосились ноги. Я вошла к себе в комнату и захлопнула дверь.
Мама поцеловала меня и вышла за порог. Дверь закрылась. Я повернулась и встретила глаза Анджея.
— Ты в порядке? — спросил он и взял меня за плечи.
Я почувствовала, как сладкая истома прокатилась от затылка к ногам. Да что же это такое?!
— Агата, — он заглянул мне в глаза. — Ты же вся дрожишь.
— Не трогай меня! — выкрикнула я, бросилась в ванну и заперлась там.
Воду я набрала почти кипячёную. Вся комната наполнилась густым паром. Скрипя зубами, я опустилась в ванну и закрыла глаза, глубоко дыша, чтобы привыкнуть к жжению, надеясь, что в ней растворятся следы преступления, как и все воспоминания о нём. Слёзы потоком катились из глаз, сердце стучало в горле. Я влюбилась в собственного брата. Нет, это не самое страшное. Я переспала с собственным братом. И это случится ещё раз. И ещё. Я ненавидела себя и в то же время воспоминания об этом приносили сладость. Какое же я чудовище!
Забывшись, я уже ревела в голос.
Анджей постучал в дверь.
— Агата! Что с тобой?!
— Уйди! — заорала я, зажимая уши руками. Не желаю слышать его голос, не желаю!
— Агата, немедленно открой!
Я выхватила из подставки папину бритву. Он всё ещё пользовался старым станком, в который нужно было вставлять новые лезвия. Я раскрутила её, но руки срывались: я так перегрелась, что не могла пошевелиться. Железные детали с грохотом посыпались на кафель.
— Агата!!
Глотая слёзы, я занесла лезвие над запястьем, и полоснула по коже. Даже боли не почувствовала. Кровь выступила яркой алой дорожкой, но рана получилась неглубокой. Я как раз думала, смогу ли я решиться пойти до конца, когда дверь с грохотом распахнулась. Анджей рывком отодвинул клеенчатую занавеску, посмотрел на меня и сглотнул. Его глаза пылали, он изменился в лице, схватил меня за запястья и резко поднял на ноги.
— Ты что собиралась сделать?! — закричал он мне в лицо, встряхнув. — Что ты собиралась делать, я спрашиваю?!
Лезвие выпало из моих пальцев и звякнуло о кафель. Анджей посмотрел на него и побледнел.
— Дура!! Дура ненормальная!!
— Пусти! Пусти меня! Ненавижу тебя, ненавижу! — я была в ярости. — Я не могу с этим жить! Ты же мой брат! Я спала с тобой, более того, мне это нравилось! Я не хочу так! Пусти меня!
От жары у меня подогнулись ноги. В глазах потемнело, я пошатнулась, грозя разбить голову о край ванны. Анджей придержал меня, быстро переключил душ и окатил меня прохладной водой. У меня перехватило дыхание, но голова стала соображать лучше. Он завернул меня в полотенце и отнёс в комнату. Откуда у него столько сил?
Анджей принёс бинт и сел рядом со мной. Я прикрыла глаза и тихо плакала.
— Ну, вот, что ты наделала? — он покачал головой, накладывая повязку на моё запястье.
— Тебя только это волнует? — потеряв голос от горя, спросила я, вытирая слёзы свободной рукой. — Что я наделала? Что мы наделали?
— И из-за этого я чуть не потерял тебя?
— Анджей, ты переспал со мной...
— Да.
— Ты же мой брат!
— Нет.
Я вытаращила глаза. Он завязал бинт и посмотрел на меня.
— Мне мама сегодня сказала. Я вам не родной. Они очень долго хотели завести ребёнка, пять лет пытались. А потом решили взять из детского дома. И взяли меня, я только поступил в два месяца. Когда все документы были оформлены, и они, счастливые, привезли меня домой, маму начало тошнить. Оказалось, что они ждут ребёнка. Так у них появилась ты.
Я открыла рот. Он посмотрел на меня и усмехнулся. — Да, я тоже с трудом поверил. Впрочем, не сказать, что я так уж удивился. Я никогда не был на вас похож. Вы такие... чопорные, вылизанные какие-то, уж прости. Я не говорю, что это плохо, нет, это здорово иметь дома традиции, вести себя тонко и аристократически. Но я всегда себя чувствовал в этом доме инопланетянином. Меня иногда бесила вся эта припудренность, хладнокровие, высокомерие, всё казалось ненатуральным, картонным. Выказывать свои чувства считается у нас дурным тоном. Друзей я никогда не умел заводить, и только ты одна была нормальной во всём этом кукольном театре. Немножко манерной, конечно, но... Только с тобой я смеялся, не думая о том, не слишком ли громко я это делаю. А помнишь, папа дал тебе эту жуткую энциклопедию по сексуальному воспитанию, и мне пришлось всё тебе объяснять на пальцах? Ты так хохотала... Ты всегда превращалась в Маугли, когда родителей не было рядом.
— Почему, — простонала я, чувствуя, как мир вокруг рушится. — Почему ты мне не рассказал сразу?
— Тогда всё было бы так просто, — он улыбнулся. — Помнишь, три года назад ты привела этого парня к нам домой...
— Максим...
— Да, этого олуха. Ты, глупая, и не замечала, как он смотрел на тебя. Просто пожирал глазами, маленький извращенец. И никто, никто, кроме меня, этого не видел. Все будто глаза вазелином замазали. Мне стало так жутко, так противно... И именно тогда я понял, что люблю тебя не как сестру. Я понял, что не хочу, чтобы кто-то другой так смотрел на тебя. И мне совсем не было страшно, в этом ты благороднее меня, спору нет. Через неделю этот Максим что-то вякнул про тебя в школе, и я... выбил из него дурь. Было бы проще, если б не подключились два его друга. Боль отвлекла меня. От мыслей о тебе. Ты не замечала, как я мучаюсь в нашем вынужденном родстве, я злился. Страшно злился. И с тех пор дрался постоянно, подставлялся под удары специально, чтобы физическая боль приглушала боль другую. А сегодня... я хотел сказать, но увидел, как ты танцуешь и...
Он помолчал. Я слушала его, не дыша.
— Я так хотел тебя. Я словно свыше получил разрешение обладать тобой, я не мог ждать. Три года, Агата, три года, — он тоскливо посмотрел на меня. — Ты не представляешь, что это. Особенно, когда я начал понимать, что ты тоже не против. Я увидел твой взгляд в зеркале, в ванной, и выпихнул тебя оттуда, потому что...
— Не выдержал бы? — слабо спросила я, уставившись в пол. Он вскинул взгляд на меня и кивнул:
— Да.
Я облизнула губы. В голове всё путалось. Я сидела статуей, завёрнутая в огромное полотенце (его полотенце), с волос капало. Не сказать, что я была счастлива, но от сердца определённо отлегло. По крайней мере, страшное слово «инцест» можно было забыть. Но так ли? Что с того, что подкидыш, мы же вместе росли. С малых лет. Так что родственная связь была вне зависимости от того, схожа ли наша генетика. Чёрт, я прочитала слишком много книг, вместо того, чтобы жить ощущениями.
— Почему... — я нахмурилась, заподозрив вдруг брата во лжи. — Почему сегодня? Она сказала тебе сегодня, но такие новости не сообщаются так. Они бы собрали нас и...
— Ты никогда меня не выдавала. Но, думаешь, родители глупы? Мама знала, что я дерусь, не раз вычитывала меня, когда никто не слышал. Даже скандалы были. Я молчал. Это моё дело — драться или нет. А сегодня утром я огрызнулся, сказал, что не желаю быть похожим на них... вот она и не сдержалась. Я её не виню. Я невыносим.
Я улыбнулась. Он посмотрел на меня, придвинулся и стал вытирать мне волосы полотенцем.
— Ты простишь меня?
Прощу ли я? Он мучался три года из-за моей невнимательности, а простить должна я?
— Уже простила.
— То, что ты сказала в ванной... это правда?
— Что?
— Что тебе понравилось?
Я почувствовала, что становлюсь красной, как рак.
— Тебе так важно это знать? Я ведь у тебя не первая, думаю, было время самоутвердиться, — улыбнулась я.
— Просто, я делал это только для тебя, — он заглянул мне в глаза. — Если ты не заметила, я... ну, ты понимаешь. Представь, каково мне.
Он усмехнулся. Я внимательно смотрела на него, его серьёзное лицо, малахитовые глаза. Он так заботливо вытирал мне волосы, его губы были так близко к моим. Это было даже не возбуждение, меня захлестнула невероятная нежность к нему.
Анджей почувствовал мой взгляд и вопросительно посмотрел на меня. Я чуть улыбнулась и медленно спустила с плеч полотенце. Вами когда-нибудь любовались, будто вы — произведение искусства? Тогда вы поймёте моё нетерпение, когда Анджей притянул меня к себе за талию, откинул мне голову и стал легко, едва касаясь, целовать мою шею. Два долгих часа мы не могли оторваться друг от друга, пока наступившая зимняя ночь постепенно скрывала наши сплетённые страстью тела. Не помню, сколько я испытала оргазмов, не знаю, как хватило наглости честно смотреть в глаза родителям, когда они вернулись. Через месяц мы собрали их на кухне и признались, что обо всём знаем. Не знаю, замечали они или делали вид, что не замечали, как я прокрадывалась к нему поздно ночью и выскальзывала рано утром, как мы иногда поглядывали друг на друга, как мы всюду стали ходить вместе, но когда через два года мы решили пожениться они не казались удивлёнными.
E-mail автора: [email protected]
198