*
Это был самый обычный день и самое обычное возвращение с работы... до тех пор, пока я не вошла в подъезд. Чем выше я поднималась по лестнице, приближаясь к своей квартире на пятом этаже (у нас есть лифт, но я обычно хожу пешком, блюду спортивную форму), тем отчетливее слышала какой-то шум на лестничной клетке — деловитые мужские и женский голоса, какой-то топот и возня... Мебель что ли кому-то привезли?... Ой, нет! Врачи скорой помощи (ну да, машина недалеко от подъезда стояла). И сосед из квартиры напротив помогает санитару носилки спускать. Ну вот, Алевтине Марковне плохо, это её на носилках уносят! Лежит бледная, глаза закрыты, не шевелится... Жива ли вообще? Жалко как, приятная женщина! Уже совсем пожилая, но ухоженная, приветливая всегда, манеры немного старомодные, но не чопорная. Одинокая она, только иногда племянник навещает.
Сосед со мной поравнялся, и тут только глаза поднял и меня увидел. Оживился и кричит наверх врачу-женщине:
— Вот ещё одна соседка идёт, может она сможет помочь?
Я поднимаюсь к нам на этаж, а врачиха на меня с надеждой смотрит и объясняет:
— Бабуля сама скорую вызвала, дверь открыла, а потом ей хуже стало, лежит, говорить не может. А ключи от квартиры где — не знаем, не можем дверь запереть. Придется так квартиру оставить. Вы побыть здесь хоть часок можете?
— Часок могу, — отвечаю.
— Вот хорошо, — говорит врачиха и начинает спускаться вслед за носилками.
— Да вы зайдите в квартиру, может быть, ключи отыщутся? Тогда заприте и родственникам записку оставьте на двери. А мы в милицию позвоним, пусть или родственников найдут, или квартиру пока опечатают! — это она уже снизу мне крикнула.
Зашла я в квартиру, не без интереса, надо сказать. Всю жизнь живу в этом доме и Алевтину Марковну давно знаю, а в гостях у неё ни разу не была. Хоть вроде и любезная она, деточкой меня называет. А всё-таки есть дистанция между нею и другими соседями, какая-то она загадочная немного. Зашла, осматриваюсь — квартира тоже не совсем обычная. Скромно всё, видно, что человек живет пожилой, небогатый, одинокий, и всё-таки... Зеркало в прихожей старинное, в массивной фигурной раме, с разными завитушками, потемнело от времени. Телефонный столик из тёмно-красного дерева с гнутыми ножками. Подсвечник на нём стоит вообще как из музея, а вот телефон — самый обычный, старый, пластмассовый, с круглым циферблатом. Осмотрела прихожую — ключей не видно, прошла в кухню — там тоже скромно, но очень чисто. Старенький холодильник и плита, ободранный столик... а на нем чашка с блюдцем, необыкновенно красивая и изящная, хоть и с выщербленным краем. Нет ключей. Осталось в комнате посмотреть...
Ну... комната вообще похожа на музей-квартиру какого-нибудь классика. Антикварная мебель, потемневшие картины с портретами... Непростая эта соседка, может она графиня какая-нибудь? Забавно — графиня в халате с мусорным ведром в руках. Правда, халаты у Алевтины Марковны тоже были какие-то всегда необычные, бархатные. Поискала и здесь ключи — бесполезно. Может быть в ящике каком-нибудь? Неудобно по мебели шарить... В шкатулке?
Кстати, на комоде шкатулка большая стоит. Пригляделась — вот это да! Вот это шкатулочка! Да она же... из малахита? Вся резная, точно из сказки Бажова. Тут я не удержалась, руки сами потянулись посмотреть, что там. Должно быть или сокровища несметные, или бумаги секретные, а может быть... цветочек аленькой? Я даже засмеялась тихонько. Приоткрыла тяжёлую крышку, а она — полна украшений старинных. Я таких и близко никогда не видела, тем более в руках не держала. Как будто в сказку окунулась. Начала как Танюшка из «Малахитовой шкатулки» всё на себя примерять. Особенно меня потряс гарнитур из тяжелого белого металла — колье, кольцо и длинные висячие серьги с крупными бриллиантами (я конечно не знаток, но не бижутерия же это). Надела колье на шею, кольцо натянула, серьги просто приложила к ушам... Огляделась — зеркала в комнате нет. В прихожей есть! Только темно здесь, включила свет, а лампа всё равно за спиной получается. Бриллианты таинственно сверкают, но разглядеть себя, как следует, не могу. Прошла в ванную...
Совсем другое дело! Смотрю на себя... так, волосы надо назад зачесать, чтобы уши и шея были открыты... Эх, всё-равно... Такие серёжки не для моей короткой шейки. Нет, вообще-то я своей внешностью вполне довольна. Не топ модель, но привлекательная пышная брюнетка. Не полная, а именно пышная — щёчки круглые, с ямочками. Мне 23 года, а меня за старшеклассницу принимают из-за этого. Грудь идеальной формы, попка тоже... всё на месте. И, между прочим, талия — 60 см, и животик плоский. Вот! Но сейчас я пожалела, что я — не моя подруга Варя. Она не красавица, нос немного длинноват, но зато шея — лебединая. С такими серьгами смотрелась бы как принцесса...
В общем увлеклась, обо всём забыла. Вдруг слышу — дверь входная открывается. Я растерялась, испугалась даже немного... По-дурацки как-то получается — просили за квартирой присмотреть, а я тут в ванной непонятно чем занимаюсь. Скорее воду в бачке спустила, кран с водой открыла. Потом кран закрыла, собираюсь выйти... Господи — кольцо то, и колье! В прихожей кто-то кашлянул и немолодой женский голос спросил:
— Кто тут?
Сняла всё торопливо, зажала в кулаке... Ёлки! Колье из кулачка свисает! Засунула украшения в карман пиджака.
Выхожу из ванной, а в прихожей стоит... Алевтина Марковна?! Я аж обмерла... Да нет, не она... Эта женщина помоложе, крепче как-то, румянее. Но как похожа!
— Я — соседка, — бормочу смущенно, — меня попросили за квартирой посмотреть немного, а мне... вот тут... понадобилось, я же с работы только что, — я махнула в сторону ванной. Зачем вру, спрашивается? Этой женщине, кажется, совершенно всё равно, что я там делала.
— Я сестра Алевтины, мне из больницы позвонили, — говорит женщина (и голос похож, надо же).
— Как там она?
— Ничего не известно пока, у неё инсульт, — печально говорит копия соседки, — а ты, деточка, можешь идти, у меня запасные ключи, я запру квартиру.
Пришла к себе, машинально разделась, брючный деловой костюм осмотрела — не пора ли в химчистку, повесила в шкаф. Теперь не скоро понадобится. Завтра — пятница, а потом я в отпуск ухожу... шорты, топик... до свидания, родной офис! С мыслями о соседке (хоть бы выкарабкалась!) влезла в домашнюю одежду — протертые в самых интересных местах джинсы (ничего, дома можно!) и маечку, потащилась на кухню чайник ставить...
**
Понедельник... Вечер... Собираюсь в отпуск. Звонок в дверь. Спрашиваю:
— Кто?
— Племянник Вашей соседки.
Смотрю в глазок — да, он. Я его видела несколько раз в подъезде. Кажется, его Марк зовут. Симпатичный (даже очень) блондин лет тридцати. Мне кажется, он представитель какой-то творческой профессии, одевается немного неформально, прядь обесцвечивает, но на гея непохож. Манеры вполне мужественные.
Открываю. Интересно... поблагодарить хочет? Да ну, мелочи, было бы за что. Может быть, я ему нравлюсь? Мурашки пробежали по спине... Нет, не благодарить, похоже. Вид угрюмый, таким я его никогда не видела. Обычно он улыбается, такой же приветливый, как его тётушка. Неужели всё плохо? Неужели умерла???
— Войти можно?
— Да, конечно, — я отступила назад в глубь квартиры.
Марк вошёл в прихожую и остановился, глядя на меня всё так же мрачно. В руке у него был зажат мобильный телефон. Я не решалась спросить про Алевтину Марковну, просто не могла найти слов подходящих. Несколько минут мы молчали.
— Хороша, соседушка, — с кривой улыбкой произнёс он вдруг, оглядывая меня с головы до пят.
Под его тяжёлым взглядом я почувствовала себя очень неуютно, как будто я что-то страшное совершила. Опять помолчали. Он не сводил с меня своего пристального взгляда. Я поёжилась.
— Что случилось? — наконец выдавила я из себя глупую дежурную фразу.
Лицо Марка опять перекосилось, так, как будто у него тоже был инсульт.
— Я, конечно, могу прямо сейчас позвонить в милицию. Они возьмут понятых и обыщут квартиру. Но, может быть, ты сама отдашь драгоценности? Даже если здесь ничего не найдут... всё равно тебе не отвертеться. В комнате тёти была установлена видеокамера.
Всё как будто перевернулось вокруг меня... Да, я стояла прилипнув к полу, а Марк, стеллаж в прихожей, вешалка-жираф смотрели откуда-то сверху! Сердце забилось часто-часто, кровь ударила мне в лицо, я, наверно, вся стала пунцовая. ДРАГОЦЕННОСТИ! Они так и лежат в кармане пиджака! Вот это позорище!!!... Наступила немая сцена почище Грибоедовской...
— Так что будем делать? — Марк сделал шаг в мою сторону и теперь стоял почти вплотную, а взгляд его не предвещал ничего хорошего.
Я вышла из оцепенения и, с ужасом глядя в его сторону (посмотреть ему в глаза я просто была не в состоянии), начала мямлить что-то нечленораздельное.
— Я... хотела положить обратно, а тут пришла её сестра... и я забыла... Я просто мерила...
— Четыре дня мерила? И как, подошло? — голос Марка был полон сарказма.
— Я сейчас верну! — на ватных ногах я поплелась шкафу, достала из кармана пиджака драгоценности и принесла в прихожую. Меня всё ещё трясло.
Из моего кулака опять свисало колье. Я коротким неловким движением положила всё это в руку Марку. Он бегло осмотрел драгоценности и убрал их в свою сумку. Потом опять пристально взглянул на меня, видимо решая, что со мной делать.
— Ну, в общем, так, — немного погодя сказал Марк, — не хочу сдавать тебя в милицию. Судя по тому, как ты растерялась и покраснела, ты — не законченная уголовница. Тюрьма никого не делает лучше... Но и оставлять воровство безнаказанным нельзя.
Я опять хотела что-то объяснить, как-то оправдаться, но у меня комок стоял в горле... Да и что тут объяснишь?
— Ты можешь выбрать — разборки в милиции, дурная слава среди соседей, позор на работе... или я накажу тебя сам. Накажу жестоко, но никто кроме нас двоих об этом
не узнает, и твоя репутация останется неиспорченной.
— Что ты будешь делать? — я изо всех сил старалась не разрыдаться. Мне уже представлялись самые ужасные и невероятные картины, которые я почерпнула из японских комиксов и научно-популярной передачи о древних ритуалах дикарей.
— Да просто выпорю, — усмехнулся Марк, — жива останешься, калечить тоже не буду.
Что мне оставалось делать? Лучше бы мне вообще умереть, чем вся эта скверная история станет известна родственникам, соседям, коллегам... Я согласилась.
— Вот адрес, — Марк черкнул несколько слов на странице, вырванной из блокнота, — завтра к 12-ти часам быть там. Учти — минута опоздания — и считай, что твоё дело уже в милиции.
***
Не буду рассказывать подробно, как я прожила эту ночь. Спать я, конечно, не могла. Я то сгорала от стыда, то мне становилось до тошноты страшно. То я задумывала рвануть прямо сейчас на вокзал и уехать навсегда из города, то хотелось бежать немедленно по написанному адресу, лишь бы не было этой бесконечной ночи, этого мучительного ожидания...
Но утро всё-таки наступило, и без пяти минут двенадцать я была на месте. По этому адресу находился большой капитальный гараж. Ровно в двенадцать дверь гаража распахнулась, и выглянувший Марк пригласил меня войти.
Мне было не до осмотра достопримечательностей, но всё-таки я заметила, что всё здесь было чисто и аккуратно. Гараж был просторный. Посередине стояла машина, справа от неё — мотоцикл, а слева был основательный стол с металлическими ножками и стеллажи, на которых в строгом порядке размещались какие-то коробки и детали.
Дав мне оглядеться несколько минут, Марк скомандовал:
— Раздевайся! Снимай всё!
Мне было стыдно раздеваться перед ним, я начала краснеть и стояла, не двигаясь.
— Меня не интересуют сейчас твои женские прелести, я не собираюсь тебя насиловать. Раздевайся или мне придется сорвать всё это с тебя. И пойдешь потом домой голая, — он говорил не зло, но строго и решительно.
Я разделась и стояла голая с охапкой одежды в руках, переминаясь с ноги на ногу. В гараже было прохладно, по всему телу побежали мурашки. Странно, но внизу живота при этом как будто перекатывался раскаленный шар. Марк подошёл ко мне, резко выхватил из моих рук одежду и бросил на стеллаж. На глаза навернулись слёзы, и по щеке покатилась горячая капля. Мне было холодно, стыдно и очень страшно.
Марк посмотрел на меня с сочувственной, как мне показалось, усмешкой.
— Я не садист и никогда никого не бил. А меня самого выпороли только один раз, когда я был подростком. Вот в этом самом гараже, — он помолчал и огляделся вокруг.
— Мы здесь с дедом возились с его старенькой «Волгой». Мне было тогда лет одиннадцать, я был очень подвижный и всё время влипал во всякие истории... Руки были, как говорится, не для скуки. Дед велел ничего не трогать, а я не удержался, конечно... И меня чуть током не убило.
Марк говорил медленно и задумчиво. Это обстоятельное повествование меня, с одной стороны, немного успокоило (вроде бы он не зверь и не маньяк), но одновременно откуда то из глубины начал подниматься ещё больший страх от понимания того, что и наказывать он меня будет так же обстоятельно.
— Дед сначала дико за меня испугался, весь в лице переменился. А потом так
разгневался, схватил меня, зажал голову между ногами, спустил штаны и выпорол... тем, что было под рукой — в несколько раз сложенным проводом. Сказать, что было больно — значит ничего не сказать... Эту боль и ужас я помню до сих пор, хоть и стеганул он меня всего-то раз пятнадцать-двадцать.
Марк встряхнул головой, отгоняя от себя неприятные воспоминания. И продолжил уже громче и быстрее:
— Ну а тебе уже не одиннадцать, да и проступок твой посерьёзнее будет! Думаю, сто ударов проводом будет в самый раз...
Ужас охватил меня с головы до ног, меня начало трясти, а слезы полились в три ручья. Совершенно невозможно, чтобы это произошло сейчас со мной! Я собиралась упасть на колени и умолять о пощаде, но Марк ловко подхватил меня, приподнял и мгновенно уложил животом на стол. Откуда-то у него в руках появились веревки, которыми он очень быстро привязал меня. Спущенные вниз ноги — к ножкам стола, а руки, вытянутые вперед — к стеллажу, стоявшему почти вплотную к столу. Я была так растеряна и убита, что даже не пыталась сопротивляться. Ноги оказались довольно широко разведены в стороны, наверное, вся промежность была хорошо видна, а попа и вовсе выставлена на полное обозрение и поругание, и это делало ощущение стыда и беспомощности ещё острее. А внизу живота все сильнее бился раскалённый шар.
— Тебя пороли когда-нибудь? — спросил Макс, повернувшись к стеллажам.
— Не-ет, — проблеяла я, во мне затеплилась призрачная надежда, что это уменьшит жестокость наказания. Напрасно!
— Ну что ж, можешь кричать, здесь стены капитальные — не гараж, а бомбоубежище. Никто не услышит, — с этими словами Марк повернулся опять к столу, в руках у него был сложенный вдвое белый провод, толщиной примерно в полсантиметра.
Последнее, что он сказал мне перед экзекуцией, было:
— Это жестоко, но необходимо, чтобы ты запомнила это на всю свою жизнь.
Раздался свист провода, и сначала я почувствовала только, как он впечатался в мои ягодицы, в верхнюю их часть, там, где начинается спина. Но тут же появилась и начала нарастать боль, которая пронизала меня до кости. Как будто током ударило. Из меня вырвался дикий вопль. Я подскочила бы до потолка, если бы не верёвки. Жуткая боль длилась несколько секунд, потом начала стихать. Снова свистнул провод, я вся сжалась, и новая порция раздирающей боли обрушилась на моё тело. Я дернулась изо всех сил, но верёвки держали крепко, я смогла только задрать кверху голову и заорать ещё громче. Услышав третий свист, я заранее закричала и в животном ужасе забилась на столе. А после удара прямо таки завыла от непереносимой боли.
Это был кромешный ад: свист — удар, свист — удар,... Я орала, не умолкая ни на секунду, и извивалась в безумных попытках увернуться от провода, но он неизменно находил мою задницу, более того, каждый раз удар приходился точно на миллиметр ниже предыдущего. Я пыталась выкрикнуть мольбу о пощаде, но что-либо выговорить была не в состоянии — я просто ревела как раненный зверь. Это длилось очень долго, я уже ничего не соображала...
Вдруг порка прекратилась. Некоторое время я лежала, не двигаясь, уткнувшись лицом в стол. Я захлёбывалась рыданиями, по лицу были размазаны слёзы и сопли. Немного отдышалась и повернула голову к своему мучителю — Марк стоял, прислонившись к стеллажу и опустив руку с проводом.
«Всё?» — с надеждой подумала я.
— Тридцать, отдохни немного, — сказал Марк.
«Только тридцать??? Больше я не выдержу!» — от этой панической мысли я зарыдала в голос.
— По-пожалуйста, Марк, хватит, я не могу больше, я умру просто, — сквозь слёзы умоляла я.
— Не умрёшь, — он мотнул головой, — ты девушка крепкая, кровь с молоком. И опять это было сказано с насмешкой, но как-то грустно.
И тут я неожиданно почувствовала, сквозь боль и жжение в ягодицах, что я ужасно хочу заняться с Марком сексом, хочу, чтобы он взял меня прямо здесь и прямо сейчас. Неужели это возможно в такой ситуации? Не может быть! Но... вот же, даже промежность стала влажной. Я сумасшедшая что ли?
— Продолжим, — сказал Марк, и страх заглушил все остальные мысли и чувства.
Я уже поняла, что просить о снисхождении бесполезно и только глухо рыдала. Я молилась про себя, чтобы всё это скорее закончилось.
Следующие тридцать ударов были ещё ужаснее, потому что приходились по уже выпоротым местам. Опять я билась, вопила, поминала то господа, то мамочку. Как я хотела в эти минуты покинуть собственное тело и куда-нибудь улететь... или превратиться вон в того паучка на стеллаже... Потом мне показалось, что боль остается где-то внизу и немного стихает, как будто вместе с телом погружается в болото... Это я начала терять сознание. Марк заметил это, прекратил на некоторое время избиение и поднес мне к носу пузырек с нашатырём. Я дернула головой, сознание прояснилось. Марк дал мне ещё немного отдохнуть.
— Осталось сорок, — без всякого выражения сказал он.
К этому моменту я уже охрипла и совсем обессилела. Или Марк меня пожалел и бил слабее, или боль начала притупляться. Во время последних сорока ударов я дёргалась и хрипло стонала, сознание опять чуть не покинуло меня, понадобился нашатырь.
Наконец экзекуция была закончена. Самостоятельно одеться и уйти я не могла. Сползла со стола, попыталась сделать несколько шагов, чуть не упала — ноги не слушались... Марк осторожно натянул на меня юбку и блузку, помог обуться. Нижнее бельё и колготки положил мне в сумку. Потом он посадил меня на заднее сидение машины. Сидеть на моей несчастной истерзанной попе я не могла и завалилась на бок.
Марк довёл меня до квартиры и подождал, когда я отопру дверь и войду.
Три дня я пролежала на животе, вставая только выпить воды и в туалет. На попу невозможно было взглянуть без слёз и ужаса — сначала она была вся красная и синяя, а через две недели стала жёлто-зелёная. Конечно же, ни на какое море я не поехала. Приходила в себя, и только к концу отпуска более-менее вернулась к нормальной жизни. Хорошо ещё, что все друзья и родственники думали, что я в отъезде, и не донимали меня ни звонками, ни визитами. Я пыталась не думать, забыть об этом происшествии, но мысли снова и снова возвращались к нему. По ночам мне снился тот гараж, стол и провода в руках Марка, я просыпалась в холодном поту от ужаса. Но иногда я видела другие сны, намного более приятные и, хотя там тоже были мой истязатель, стол и гараж, но просыпалась я в сладкой истоме, долго нежилась в постели и мечтала о том, чего никак не может быть.
****
Соседка выписалась из больницы, правда чувствует себя неважно, правая рука плохо слушается. Я стала к ней заходить, то продуктов принесу, то с делами домашними помогу немного. Марк сдержал обещание — никто ничего не узнал, даже тётя. Алевтина Марковна мне про своих предков рассказывает, по их биографиям историю без учебников изучать можно. И про племянника при мне часто вспоминает, какой он хороший мальчик, заботливый. Иногда посмотрит на меня немного лукаво, да и проговорится как бы невзначай, что Марик мной интересовался раньше, до её болезни. Знала бы, как мне тяжело это слышать! Ведь и он мне нравился. А теперь — всё, нет никаких шансов... Или?... Мечтаю с ним у соседки «случайно» встретиться и попытаться ему объяснить, как было дело. Теперь то, после всего этого, он мне должен поверить?!
118