— Людмила Андреевна. Я вас не понял. Вы отказываетесь от своих обязанностей?
— От своих — нет. А эти надо перераспределить между работниками отделения...
— Это какая муха вас укусила?! — напыжился офицер, словно петух на непослушную курицу...
— Мои обязанности лично определит наш вышестоящий начальник, — ответила Людмила, перебросив ногу на ногу так, что открылись для всеобщего обозрения ее аппетитные коленки. Я понятно объясняю?
— Гм... Вообще-то не совсем...
— Тогда обратитесь лично к подполковнику...
Офицер поднял было руку к виску, чтобы ответить привычное Есть!, но вместо этого почти прошептал: «Понятно... «.
Когда Людмила уходила домой, он еще раз подошел к ней и почти прошептал:
— А когда же будут ваши обязанности? После завтра они должны быть готовы. А тут печатать — гора и маленькая тележка...
— Эту «гору» я осилю за час с небольшим. Так что несите мои обязанности, и я возьмусь за дело. А пока я познакомлюсь с сотрудниками...
Старлей быстро удалился с гордо поднятой головой и торчащим членом в штанах. У него перед глазами маячили ее коленки и медленное движение ее заманчивых бедер, на которые так хотелось положить руку.
После окончания планерки у начальника автотранспортной службы военно-морской базы, где Калиневский вручил Стригуну один листок с обязанностями старшего бухгалтера и видоизмененными обязанностями остальных своих подчиненных, начальник отделения прибыл в свое заведование и выложил перед Людмилой все черновики с обязанностями. Та, не дожидаясь его прихода, уже выбрала свое рабочее место в отдельном кабинете, где предполагалось оборудовать комнату для хранения документов и место работы машинистки. Калиневский, зная, что Людмила хорошо печатает, одобрил этот выбор, так как считал неуместным обсуждать с Людмилой свои щекотливые дела на виду у всех. Вскоре в этом кабинете затрещал «пулемет» новой печатающей машинки, по клавишам которой так быстро бегали прелестные пальчики этой необыкновенной женщины, что уследить за ними было практически невозможно. Все двадцать листов печатного текста Людмила успела изготовить за семьдесят минут. Увидеть такого чуда от нее никто не ожидал. Сотрудники сбежались в ее кабинет, охая и ахая от изумления.
— Где же вы научились такому чуду? — Стригун рассматривал напечатанный текст, все больше удивляясь таким недюжинным способностям машинистки.
— Разве это чудо? Моя бывшая учительница по этому мастерству, — положила она руку на печатающую машинку, — была одной из советских машинисток на Нюренбергском процессе. Там были американские машинки с буквами четырех языков: русском, английском, французском и немецком. Машинистка должна была печатать одновременно на языке судьи и языке ответчика. А печатала она на нашей машинке, не смотря на клавиатуру. Могла рассказывать анекдот, курить и печатать одновременно. Она печатала и через полотенце, положенное на клавиатуру. — заключила Людмила.
— А вы сможете так? — лицо офицера вытянулось в подхалимской улыбке.
— Что вы?! Чтобы так уметь, надо тут кое-что иметь, — постучала она себя по виску и громко рассмеялась.
Но Стригуну очень не нравились новые функциональные обязанности этой молодой леди, смахивающей на озорную девчонку, только что утвержденные начальником. Там везде вместо слов должна исполнять, было написано должна контролировать... И молодой, но настырный офицер, решил уточнить этот вопрос у самого начальника службы. Тот внимательно выслушал Стригуна и вдруг обронил: — Оставьте Людмилу Андреевну в покое. Скоро наша служба из автотракторной станет автобронетанковой. Чуете разницу? Вот тогда мы танковую номенклатуру и повесим на ее могучие плечи. Кстати, она не только быстро печатает, но в уме быстро умножает и делит трехзначные и четырехзначные цифры. Вы сумеете так?
— Что вы, товарищ подполковник! И кто же ее всему этому научил?
— При минском университете были годичные курсы повышения квалификации. Она всю программу изучила за два месяца и сдала экзамены экстерном...
— Да! Гений, тетка! — прошептал молодой офицер.
— Не тетка, а красивая, умная и без комплексов женщина... Так что устройте ей располагающее к работе место в отдельном кабинете, а ваш архив перенесите в мой архив здесь, в службе. Нам тоже не помешает кое-что подглядывать там...
Все бы хорошо, но жить у чужой, пусть и заботливой, старушки для этой молодой женщины, любящей мужчин, было до тошноты тоскливо, которая заботилась об этой паре не хуже родной матери. Одно развлечение было у Людмилы, это развлекать и поражать мнение начальства, предоставляя на его суд еще более новые и загадочные факты из ее молодой, но насыщенной жизни. И тут семье Зуевых, как говорится в народе, сильно повезло. Зуев, встретив жену и порога избушки, положив руку на ее плечо, торжественно сказал:
— Хочешь счастливую новость?
— Хочу! — чуть не подпрыгнула она.
— Танцуй! — он взял ее за руку, поднял повыше ладонь и заставил жену три раза повертеться вокруг собственной оси.
— Ну, говори же?!
— Нам дали комнату с балконом в двухэтажном доме...
— Но там же было все занято?
— Там жил лейтенант с женой, но их перевели во Владивосток и мой начальник вручил мне предписание о заселении квартиры. Завтра с утра будем переезжать...
— Но у нас нет никакой мебели...
— Там все есть: стол, буфет, две кровати полуторные с панцирной сеткой, круглый стол и четыре стула. Есть большой балкон с видом на склад Воротынского.
— А кухня?
— Кухня одна на две семьи. Там еще две комнаты, которые занимает семья Репс, водителя со склада Воротынского.
— А туалет?
— Эти удобства, так же, как и вода — на улице. Отопление зимой печное. Печь в нашей комнате имеется
— А уголь?
— На этой неделе привезут...
— А как же с моей работой?
— На завтра пан Калиневский тебя освободил...
Бывшая их хозяйка, на следующий день, принимая от Людмилы плату за жилье, слегка всплакнула. Ей стало жаль расставаться с такой замечательной парой, особенно Людмилой, которая никогда ей не врала, а говорила только правду, чему научил ее такой серъезный и задумчивый муж. Это качество данной семьи говорить только правду уже уловили окружающие, а также сотрудники на работе у Зуева и его жены. Некоторые даже считали неестественным для таких молодых людей относиться столь ответственно к сказанному ими слову. Некоторые даже хотели узнать имя того учителя, но стеснялись об этом спросить молодых людей. И хорошо, что не спросили, ибо в этом случае Людмила бы ответила, что ее научил муж, а ему пришлось бы сознаться, что его учителем был когда-то сам маршал Лаврентий Павлович Берия. А дело было так. Зуев был бессменным секретарем комсомольской организации роты нахимовцев с седьмого по десятый класс. Незадолго до начала 1953 года шла подготовка к выборам в Верховный Совет СССР, в ходе которой кандидаты в депутаты ездили по своим избирательным округам на встречу с избирателями. Юноши, достигшие восемнадцати лет, имели первое право избирать кандидатов в депутаты. В избирательном округе в г. Тбилиси Нахимовское училище числилось в том округе, где баллотировался товарищ Берия. За месяц до этой встречи Зуева вызвал к себе замполит училища седовласый капитан первого ранга и вручил ему машинописный текст на одной страничке.
— А вам, товарищ Зуев, надлежит это выучить наизусть и выступить на общем собрании училища от имени наших комсомольцев с приветственным словом в адрес товарища Берия. Я думаю, что ему ваше выступление понравится. Вам ясно?!
— Так точно, товарищ капитан первого ранга!, — вытянулся Зуев, взяв листок, понимая какое высокое доверие ему оказано выступить перед таким грозным министром.
Этот день нахимовец Зуев запомнил на всю жизнь. В клубе собралось практически весь личный состав училища. На сцене под большими портретами Ленина и Сталина, накрытый красной бархатной скатертью красовался длинный стол, за которым выглядывали сине бархатные спинки стульев. Справа от стола была высокая трибуна с внутренней подсветкой. Президиум в составе десяти человек во главе с начальником училища адмиралом Новиковым, известным подводником, вышел из боковой двери сцены и устремился к столу. Когда все уселись, то к правому от адмирала месту вдруг устремился из той же двери лысоватый, с округлым лицом полноватый мужчина в пенсне, в котором все узнали Лаврентия Павловича Берия. Все встали. Зал и президиум взорвались аплодисментами. Берия быстро подошел к свободному стулу справа от адмирала, пожал ему руку и, подняв обе руки вверх, сцепил их в дружеском пожатии. Успокоив ликующих зрителей, он снова уселся рядом с адмиралом, и Зуев, сидевший слева от него, услышал негромкое; начнем? Адмирал встал, кивнул в ответ и открыл собрание. Выступление Зуева было третьим. Когда адмирал назвал его, Зуев, собрав воедино всю силу воли, энергично встал и подошел к трибуне. Выложив перед собой листок, но не глядя в него в течении трех минут он произнес свою зажигательную речь и, взяв листок, устремился к своему месту. Но, проходя позади Лаврентия Павловича, его вдруг остановила твердая рука маршала.
— Дайка мне листок, мальчик, — попросил Берия, протянув руку. Зуев отдал ему листок и уселся на свое место, так и не поняв, зачем маршалу потребовался его листок.
— «Наверное сверить хочет?» — подумал Зуев, чувствуя, как бьется у него сердце, готовое выскочить из груди.
... Лаврентий Павлович говорил четыре часа без всякой бумажки и, никуда не заглядывая. Он ярко обрисовал международное положение, потом рассказал о внутренних проблемах страны, приводил яркие впечатления от своих встреч с избирателями на других участках, много хороших слов посвятил и флоту во главе с нашим любимым главкомом адмиралом Кузнецовым. Было ясно, что перед слушателями выступает очень талантливый руководитель, знающий буквально все, что делается в стране. Его яркая речь то и дело прерывалась бурными аплодисментами, а выступление завершилось под громкие аккорды гимна Советского Союза, исполненного училищным духовым оркестром. Наконец президиум собрания двинулся к выходу, а адмирал, взяв за локоть Зуева, сказал: «и ты с нами, Лаврентий Павлович хочет с тобой поговорить». У Зуева подкосились ноги, в голове молнией сверкнула мысль; «Не понравилось ему мое выступление». В кабинете у адмирала, где вместе с начальником полит отдела уселся за столом почти весь президиум собрания, Лаврентий Павлович посмотрел н
а листок Зуева и спросил: «Сам сочинил или помог кто-то?» Зуев встал, и чуть ли не заикаясь, ответил:
— Нет, товарищ маршал. Полит отдел поручил. Я только выучил...
— Написано хорошо, и говорил ты неплохо. Но что самое хорошее в этом, это то, что сейчас ты сказал правду. У тебя, юноша, я слышал, отец погиб в Севастополе, мать с детьми осталась?
— Так точно, товарищ маршал...
— Куда думаешь пойти по окончании училища?
— Хотел поступить в политическую академию, но начальник училища не советует...
— И что же он тебе посоветовал?
— Высшее военно-морское училище инженеров оружия в Ленинграде.
— И как же он переубедил тебя? — Берия с ухмылкой глянул на адмирала.
— Он сказал: Из инженера можно сделать политработника, а вот наоборот вряд ли...
Берия рассмеялся и дружески потрепал по плечу адмирала.
— А ведь он правильно сказал. Хорошо, что говоришь правду. Мой тебе совет. У тебя будет долгий путь в службе во славу нашей Родины. Оставайся всегда таким, как сейчас. Всегда говори только правду. Согласен?
— Так точно! — прищелкнул каблуками Зуев.
— А теперь иди. Спасибо, что правду сказал, — Берия пожал Зуеву руку и отпустил...
Потом в кулуарах долго говорили, что Лаврентий Павлович остался доволен нашим адмиралом за то, что его воспитанники правду говорят...
Этот случай остался в памяти будущего офицера на всю жизнь и стал его кредо. За правду его любили подчиненные, уважали, но не любили начальники, так как правда зачастую глаз колет. Порой его старались просто не замечать в противовес тому, как это сделал Лаврентий Павлович Берия, светлый образ которого навсегда остался в душе будущего офицера, несмотря на всю ту грязь, что потом наворотил на него Хрущев. Но и как все люди Зуев не был идеалом. Он никогда некому не говорил о своих сексуальных отношениях. Тут он был тверд, считая, что никто не вправе вмешиваться в его интимную жизнь, о которой он никогда и никому не говорил правды, и если ему кто-то намекал об этом, хранил молчание, как партизан на допросе. Строя планы насчет переезда на новую квартиру, Зуев и слова не сказал, что на их площадке на втором этаже, дверью напротив жил начальник технического склада капитан третьего ранга Воротынский со своей вертушкой-хохотушкой Шурочкой. Это была слегка располневшая женщина, татарочка с округлым лицом, слегка раскосыми глазами и губами полными, растянутыми чуть ли не от уха до уха. Шурочка была само очарование. Едва заговорив с совсем незнакомым ей человеком, не взирая на его возраст, Шурочка тут же переходила на ты, делая слушателя чуть ли не своим родственником. У нее была пышная грудь, упругие очень красивые ягодицы, а спереди, чуть ниже пупка угадывались очертания дороги в «рай». При разговоре Шурочка иногда поглаживала ладошкой эту дорожку, словно приглашала слушателя самому проверить ее дорожку. Разговаривая с ней, у женщин пробуждалось смутное желание тут же снять трусы, а у мужиков так торчал «Перчик» из штанов, словно его давно пригласили отведать этот слегка переспелый давно не запретный плод. Ее частые хи-хи и ха-ха придавали общению с ней веселую интимную обстановку и если кто-то из мужиков тут же шептал ей на ушко, что он хочет, та делала круглые глаза и захлебываясь смехом, отвечала: Надо же. А я давно хочу... Запущенную мужскую ладонь в свои трусики Шурочка сильно прижимала к своему лобку, направляя ее в нужном направлении и томно закатив глаза, шептала прямо в губы нахала: «Ах! Я кончила... !». В таком состоянии оттрахать Шурочку не смог бы разве что только ленивый. Шурочка тут же поворачиваясь задом, наклонялась, задрав подол и хватаясь руками за дверную ручку своей квартиры, шептала; «Только быстро. Скоро моя радость на обед припрется... «. Шурочка любила такие моменты, называя их «дыханием жизни», что давало ей очередную тему пошептаться с любимой подружкой. Когда она узнала, что в гарнизоне появилась молоденькая женщина намного красивее ее, Шурочка дала себе слово завоевать ее, сделать из нее свою любовницу и заместителем по своим сексуальным похождениям. Шурочка на пять лет была старше Людмилы, и это давало ей право чувствовать себя сюзереном. Вот и сегодня, не успела чета Зуевых перешагнуть порог своей квартиры, как тут же нарисовалась Шурочка в своем модном халате, надетом прямо на голое тело. В одной руке она держала глубокую тарелку с квашеной капустой, а другой она сжимала за горлышко бутылку водки.
— А! А! А! Новые соседи пожаловали. Разрешите представиться: мадам Воротынская, жена этого начальника, — кивнула она подбородком в сторону балкона, за которым маячил забор технического склада. — Угощайтесь, ребята. Капуста у меня — класс.
— А водка? — усмехнулся Зуев, заметив, что дама уже «навеселе"».
— Это не водка! Это самогон по имени «Первач», — сказала она, наливая мутноватую жидкость по стаканам, стоящих на столе.
— Пардон, мадам. Я только капустку и опять на работу, — сказал Зуев.
— Чудненько. Нам с Людкой больше останется... Ребята. Хотите анекдот. Смеху полные штаны. Так! Выпили! Ух! Бодрящая сволочь, — Шурочка стала энергично гасить пламя во рту, заталкивая в него ложку с квашеной капустой.
— А анекдот? Забыла? — Людмила, подошла к будущей подружке, положив руку на ее плечо.
— Почему забыла? Слушайте. Муж уехал в командировку, а к его жене пришел любовник, Ха! Ха! Ха! — стала надрываться Шурочка, играя животом и задом...
— Ну, а дальше? — спросил Зуев.
— Дальше? На лбу рассказчицы обозначились волны напряженной работы мозга..
— Ну?! — не отставал Зуев.
— Ребята! А дальше я, я, я. — забыла...
Людмила с мужем так грохнули от смеха, что дверь приоткрыли соседи...
Допив самогонку и съев капусту, которая действительно оказалась необыкновенно вкусной, Шурочка что-то шепнула на ухо Людмиле, та понятливо кивнула.
— А теперь, учитывая, что я «Соломенная вдова», так как мой муженек в командировке, ты, — ткнула она своим миниатюрным пальчиком в грудь Зуева, — меня проводишь.
— С превеликим удовольствием, мадам, — Зуев встал и предложил даме ручку.
В квартире соседей было намного уютнее, чем в их комнате. Тут стояла модная мебель, а в спальне была не кровать, а аэродром. Тут могли разместиться не менее трех пар. Везде была чистота и порядок. В зале висели дубликаты картин известных художников, подлинники которых Зуев видел в Эрмитаже и Русском музее. рассказы эротические В спальне же были только большие портреты супругов, стоящих в ЗАГСЕ. Невеста была так хороша, что в ней трудно было узнать Шурочку, а молодой лейтенант вряд ли смахивал на жениха. По сравнению с фото капитана третьего ранга он выглядел безусым юнцом.
— Федя! Ну чего ты уставился на эту дремучую юность. Посмотри на зрелую женщину, — она распахнула халат, и на Зуева, словно пулеметы, глянули своими «дулами» розовые пятачки ее груди. Пупок где-то утонул в глубине миниатюрного живота, ниже которого жидкими рыжеватыми волосками обозначалась дорога в рай.
— Я хочу тебя, Зуев, — она подошла к нему, обвила руками шею, прижала к своим губам его губы и так сильно впиталась в них, что у того слегка закружилась голова.
— Кто ты?! — отшатнулся он.
— Медуза Гаргона, если хотите. Устраивает?
— И что хочет от меня сия Медуза? — задал он риторический вопрос, прекрасно понимая, что сия необыкновенная женщина хочет элементарного секса.
— Возьми, меня Федя! Твоя в претензии не будет. Она разрешила. Кстати, я би сексуалка. Когда твоей половине будет скучно я развлеку ее. Я знаю, чего хочется мужчине и женщине...
Говоря это, Шурочка тяжело дышала, глаза у нее были подернуты светлой пленкой, губы подрагивали, а руки? О! Эти волшебные пальчики. Они уже ощупали его лицо и грудь, а теперь правой рукой они придерживали его за ягодицу а левая рука мягкой ладошкой шарила застежку на ширинке брюк, чтобы выпустить «невольника» на свободу.
Зуев сразу узнал эти знакомые методы разжигания мужчин, которые успешно применяли Питерские сорви-головы девочки. Не успел он дальше проанализировать ее поведение, как она толкнула его в живот, и он бухнулся задом на край кровати, и тут ее ловкие руки расстегнули пуговицы и его брюки уже повисли на спинке стула.
— Только ты поосторожнее, — предупредил он, чувствуя, как она заглатывает его член.
— Угу! — промычала она, не переставая его сосать и причмокивать при этом. Он готовился уже слить в ее жадный рот, но это, видимо, не входило в ее планы. Она встала на колени рядом с его задом и тихо сказала:
— Теперь твоя очередь на куни...
— Куни, это моя слабость, — ответил он, впиваясь губами в слегка влажные губы ее влагалища.
— Можешь и покрепче, — она поддала ему задом, словно внезапно взбрыкнувшая лошадка.
— Хорошо, — промычал он и так впился губами в ее мягкое, податливое тело, что Шурочка ойкнула и строговато сказала:
— Не очень-то нажимай, парниша. Моя мохнатка еще мне пригодится...
Он быстро снял с себя остатки одежды, развернул ее вдоль кровати, задрал ноги так, что ее ступни оказались на его плечах, и так вдул ей своего «Молодца», что ей показалось, будто он забил ей в ворота «рая» осиновый кол. Но это ощущалось какие-то мгновения, а затем буйная страсть свила их тела в змеиный клубок. Он трахал ее, все убыстряя темп. Ее сопение перешло в ахи и охи, а затем ее рот издавал только одно и-и-и-и-и до тех пор, пока бурные потоки извержения обоих «вулканов» своей лавой не загасили страсть обоих горячих и вспотевших тел.
— Успокоившись, она спросила?
— Искупаться хочешь?
— У тебя есть предмет этого буржуазного быта?
— Я знала, что вы переезжаете. Титан заранее натопила. Иди и приведи свою брошенную ромашку в поле. Пусть тоже испробует плоды цивилизации.
Когда Зуев, придерживая Людмилу, вновь перешагнул порог соседки, то в нос ударил запах жареного мяса. Шурочка решила основательно накормить новоселов.
... Потом они сидели втроем за столом, пили конъяк, который Шурочка берегла для самых дорогих гостей и закусывали жареным мясом с картошкой. Дамы щебетали, как два говорливых попугайчика, а Федор уткнулся лицом в черно-белый телевизор «Рекорд», который принимал только две программы из Владивостока.
Далеко за полночь соседи ушли к себе.
— Людмила ворочалась, вздыхала. Наконец придвинула лицо прямо к его уху и прошептала:
— Ну, как она, как женщина?
— Хорошая девочка. Только больше десяти минут напор не держит...
— А ты слил ей?
— Конечно...
— А она?
— Захлебнуться можно...
— А если она родит от тебя?
— Ну и что же?
— Ты не бросишь меня?
— Ну, что ты, радость моя... Как ты могла такое подумать?...
— Я беременна, Федя.
— Значит родишь мне сына 3-го октября, Помнишь наш договор.
— Помню! Я же исполнительная девочка и люблю тебя...
— Я тоже...
Они обнялись, поцеловались, и тут же прилетевший Морфей похитил их и унес в свое волшебное царство...
Эдуард Зайцев.
179