К тому времени, когда Марина закончила хозяйственные дела, поднялся уже и Олег, и даже Наташа что-то там гундела внутри палатки, кажется, искала свою ветровку.
— Здравствуйте!, — раздался задорный молодой женский голос.
Марина оглянулась — к ним на поляну вышла женщина примерно ее возраста, в шортах и купальнике, несмотря на прохладный утренний ветерок, одной рукой поправляя падающую челку, а в другой держа какую-то баночку.
— Я не помешала?, — с улыбкой спросила гостья.
— Нет, нет.
— Вы знаете, мы тут недалеко встали, — махнула она рукой куда-то назад, — вчера приехали, а сейчас хватилась, чай-кофе пить, а сахара нет. Прямо не знаю, как и забыла, ну вроде все собирала... У вас не найдется чуточку? А там мы в деревню съездим, купим.
Марина кивнула, улыбаясь, эта проблема со сборами была ей самой знакома. Дай бог, сама чего не забыла.
— Конечно, сейчас поищу.
— А знаете, вы давайте к нам, — продолжала трещать гостья. — У вас, я вижу, и костра еще нет, а у нас все готово. Вы тоже на неделю? Меня Оля зовут...
— Ну, как-то неудобно, — Марина посмотрела на мужа. Тот вытирался полотенцем после умывания, и пожал плечами.
— Да какое там неудобно, бросьте, — засмеялась Оля. — Надо же знакомиться, раз соседи. Подходите, как соберетесь! Тут недалеко.
Она взяла пересыпанный в баночку и сахар, и ускакала, в буквальном смысле, легко перепрыгнув через бывшее костровище, а потом через бревно возле него, а потом, кажется, уже просто так. И даже, кажется, что-то напевая.
Сборы заняли не долго. Когда познакомились, оказалось, что и правда, очень милые люди. Ровесники, Миша и Оля, и двое детей, сын Алеша, чуть постарше их Наташи, и дочка Олеся, немного младше.
Семья была не из бедных. Марку их машины Олег даже назвать не смог, наверное что-то малосерийное, но очень дорогое. Много шутили, смеялись. На вопрос, откуда они, Оля со смехом махнула рукой — где нас только нет. Но в основном в Швейцарии, там главный офис мишиной фирмы, иногда в Париже, наездами в Лондоне. Но сюда, на родину, приезжают тоже частенько — по-настоящему отдохнуть. На этих элитных курортах от тоски кони дохнут, знаете ли, шагу не дадут сделать, чтобы не обслужить. Здесь же настоящая свобода и единение с природой. А в этот раз Миша еще и по делу, хочет открывать здесь филиал, так что решили все сразу. Да только с персоналом проблема. Знать там ничего не нужно, всему научат, проблема найти достойных доверия. Вы и не представляете, как трудно найти преданных людей, снова засмеялась Оля.
Ивановы, уходя, пригласили их к себе на обед. А на обратном пути думали об одном и том же. Хорошо ли там, в Швейцарии. Поскольку они точно люди, заслуживающие доверия.
***
Сидоровы пришли еще до обеда. По случаю уже припекающего солнца, все четверо только в купальном. Женщины занялись готовкой, а мужики сели в тенечек под деревья пить принесенное Мишей холодное пиво, отрядив Лешу заниматься хозяйством.
— Что читаешь?, — плюхнулась на покрывало рядом с Наташей дочка Сидоровых, Олеся. В отличие от Наташи она была худенькой и не фигуристой, хотя и была совсем немного младше.
Честно говоря, Наташа не столько читала, сколько нежилась на солнце и думала о своем, девочковом, так что содержание прочитанного совсем не осталось у нее в голове. Ей пришлось самой взглянуть на обложку — «Унесенные ветром».
— О, — с уважением сказал Олеся, — взрослая книга.
Наташа пожала плечами. Ясно дело, взрослая, не читать же ей детские книги.
— Я по-русски плохо читаю, — пожаловалась Олеся.
— А говоришь хорошо.
— Ну да, мы дома по-русски говорим.
Олеся пригнула голову, и проследила направление наташиного взгляда. Там, в просвете между кустами, окружавшими их небольшую полянку, было немного видно Алешу. Он притащил из леса целое деревце, и сейчас его рубил. Еще не совсем мужское, но уже крепкое и ладное тело играло мускулами, топорик взблескивал на солнце и опускался — бум — одним ударом отрубая очередную ветку.
— Леха дурак, — кратко сообщила Олеся.
— Почему это?, — удивилась Наташа, — он ведь твой брат.
— Ну и что? Все равно дурак.
— А что он такого делает?
— Да вообще... Ну, скажем, по нему все девчонки в интернате сохнут, через меня записочки пересылают. А он ни одной не отвечает. Говорит, они все дуры и ему не нравятся. Говорит, будет ждать любовь. Это по-твоему не дурак?..
Наташа повернулась на бок, начиная интересоваться разговором, но промолчала. Как по ней, это было не глупо, а очень даже умно и красиво. Так делали люди в тех книжках, которые она читала.
Олеся села, скрестив ноги, и внимательно оглядела всю Наташу, с головы до ног.
— Вот в тебя можно влюбиться... Я думаю, что если бы я была парнем, то я бы точно влюбилась в тебя... Но он дурак, вот увидишь, он ничего не заметит...
Наташе польстило, что ее оценивают так высоко, и в тоже время сомневаются, что она способна вызвать интерес какого-то там зазнайки. Это мы еще посмотрим, подумала Наташа. Пока Олеся продолжала болтать, перед ее мысленным взором по блестящему паркету бальных залов проносились белые лошади, и какие-то размытые, но мужественные кавалергарды и графы припадали к ее ногам, целуя руки. Или наоборот, припадали к рукам, целуя ноги? Запутаешься с ними.
— Эй, я спрашиваю, ты целовалась?, — толкнула ее в плечо Олеся.
Наташа сделала лицо усталой от сексуального опыта женщины, долженствующее изображать «как будто можно сомневаться», но на всякий случай ответила скромнее:
— Ну.
Мама с папой держали ее в строгости, хотя если послушать других девчонок, к окончанию школы девственницей осталась только Наташа. Но, слушая их рассказы, правда они или нет, она даже и не жалела. Это должно быть что-то волшебное, а не как у них. Так что если не считать подружек, помидоры и всякую случайную одноразовую чепуху, то по-взрослому она целовалась только с Кирей с третьего подъезда, который по ней с детства сох, и которого она беззастенчиво использовала в корыстных целях. Правда, эти поцелуи были какие-то ненастоящие, и их можно было не считать.
— А научи меня?
— Как это?, — засмеялась Наташа. Не то чтобы она не могла, но одно дело близкая подруга, а другое девчонка, которую в первый раз видишь. С другой стороны, может, и в последний.
— Ну хотя бы в щёчку!, — загундела Олеся.
С лицом «ой не ладно, только не ной», Наташа приготовила губы, чтобы дежурно чмокнуть щечку, но Олеся в последний момент извернулась, и впилась прямо в губы. Наташа отдернулась, захихикав, но, странным образом, поцелуй был какой-то настоящий. Определенно была разница с Кирей, и эта разница ей понравилась. Она даже невольно облизнула губы.
— Ну нет, так нечестно, — опять насупилась Олеся.
— Ты, — толкнула ее со смехом Наташа, — это я-то нечестно? Сама обманула.
— Нет, ты сразу перестала, а ты научи по-настоящему. Ну что тебе, сложно?...
— Ладно, но один раз, окей? По-честному!, — Наташа понравилась роль опытной женщины, она как будто и правда только что поняла, какая она опытная, по сравнению с Олесей.
Та зачем-то легла и вытянула руки по швам, будто ей операцию на аппендиците собрались делать. Эта мысль насмешила Наташу, так что она прыснула и чуть не упала на Олесю. Потом, сдерживая смех, она слегка оперлась на ее живот рукой, и приложила губы к ее губам. Вот тут-то она и поняла, что такое поцелуй. Как будто она вся стала в своих губах, и губы Олеси были всей Олесей, они были живые и теплые, и делали друг другу хорошо, а потом легко соприкоснулись языки, и по ним пошла приятная истома, растекаясь по всему телу, и снова попадая в Олесю через ее руку. Наташа с трудом разлепила губы, вздохнула, но тут же вспомнила, что она опытная женщина, которая учит невинную простушку.
— Ну вот так, примерно, поняла?..
Олеся все так же молча лежала с серьезным лицом. Потом открыла глаза и прошептала:
— Ты такая хорошая...
***
Мужики говорили, как всегда, о вечном. То есть о бабах. Миша развивал свою теорию о женской неверности.
— Да все они изменяют, или изменят, если будет можно, — отхлебнув пиво, сообщил он. — Нет, ну, бывают верные пары, но сильно мучаются. Как две лягушки, которые держат друг друга за горло...
Олег не понял, почем лягушки держат друг друга за горло, и где там у них вообще горло, но картина легко представлялась.
— Так всю жизнь и протерпят, не давая друг другу свободы, пока однажды не возненавидят друг друга за то, что тот забрал себе всю их жизнь. И если изменит один, то другой ему точно не простит — он-то, бедняга, терпел, мучился, и получается зазря, правда? Такое не простить. У меня первый брак так и развалился, — продолжал Миша, не уточняя, правда, кто кому изменил. — Другое дело, если неверны оба. Никаких обид, равенство, как у верных, только никто всю жизнь не мучается...
Олег вроде бы не хотел соглашаться, но в то же время не находил никаких возражений, поэтому просто промолчал.
— Так что теперь я не парюсь за верность Олюньки, — хохотнул Миша. — И даже выгода есть. Я много повидал, но такой мастерицы в сексе не было и не будет. Этого забыть нельзя, будто на небе побывал. А измены. Ну, все изменяют или хотят, в любую пальцем ткни. Я даже на спор выигрывал...
Женщины возле костра, занятые готовкой, чему-то смеялись. Марина как раз наклонилась, чтобы взять что-то покрывала, и желтые трусы купальника туго обрисовали ее задницу, мягкое вздутие половых губ и даже манящую впадинку между ними и попой. Олег подумал — ну не, моя-то не такая.
— Не, ну твоя-то не такая, — спохватился Миша, — я так, вообще. Видно, что верная... И красивая...
Олег тоже отхлебнул пиво, и подумал, глядя на смеющуюся жену, облитую солнцем, как медом — а кто знает? Может, тоже мучается. А может, и изменяла. Он никогда об этом не думал, а тут будто в пропасть заглянул... А вдруг? Никогда не следил, никогда не ревновал, просто слепо верю в это, и не знаю, правда ли это...
***
Женщины говорили о сиюминутном, то есть обо всем на свете, и во всем нашли свои взгляды похожими. Обсудили уже озеро, местность, страну и мир, поделились информацией о динамике цен на местные продукты питания и коллекционную одежду ведущих французских брендов, методы воспитания детей и методы увиливания от воспитания детей, дураков и дороги, королей и капусту — как раз за ней и наклонилась Марина.
— Ой-ты, ой-ты, и мой тоже пялится, — засмеялась Оля, а за ней и Марина, без слов поняв, о чем речь.
— Мужики есть мужики, сколько малиной не корми, все равно в лес смотрят. — Оля положила последнюю очищенную картофелину в котелок с водой. — Поначалу переживала, а потом как рукой сняло.
— Изменяет, что ли?
— Ну конечно. Они же все такие.
— Мой вроде не такой, тьфу, тьфу, тьфу, — Марина была довольна, что нашлось что-то, что у ней лучше, чем у Ольги. А то вся такая фифа, прямо все у нее чудесно.
Оля с легкой иронией посмотрела на нее, потом поправилась: — Ну, может быть. Я не к тому, что изменяет. Просто это неважно...
Марина не думала, что это неважно. Но впервые задумалась, почему важно, чтобы спал только с ней. Разве какая-то другая может увести у нее Олега, просто поманив пиздой? Ее Олега? Да не в жизнь. Тогда почему? И не нужно ли купить парного молока в деревне?
— Мой вот изменяет, зато такой кобель, что дух захватывает, как только вставит. Там и так, и сяк, уж не знаешь, сколько раз кончишь, и еще хочется. Не знаю, если бы его не повстречала, считай, что и про секс ничего бы не узнала. Такой кайф не забудешь...
Марина смущенно помалкивала. Вдруг из-за кустов с визгом выскочили девчонки. Олеся отбирала у Наташи какую-то книгу, та не давалась, но потом вдруг, будто что-то вспомнив, перестала сопротивляться. Олеся убежала в палатку читать, а Наташа вдруг стала двигаться, как деревянная кукла. Приняла какую-то манерную позу, оперевшись на дерево, и стала вытряхивать будто бы камешек, попавший в сланец. Потом странной вихляющей походкой продефилировала к обеденному покрывалу, изогнувшись, взяла печеньку, откусила какую-то крошку, и в том же стиле удалилась назад в кусты, загорать.
Ее мать сидела, открыв рот. Пока Оля глазами не показала ей на Лешу, который, забыв про костер, стоял с таким же открытым ртом. Женщины прыснули.
— Слушай, — сказала Оля, — у меня купальников целая куча, накупила в Европе на все случаи жизни и даже больше. А некоторые не подходят, — она с усмешкой повела плечами, показывая грудь. — Давай я Наташе парочку отдам? Мне все равно, а ей пригодятся.
Марина мысленно оценила купальник дочери. Ну да, еще прошлогодний, а девчонку уже прет, становится маловат. Видать, Оля заметила, но как деликатно подала.
— Ну не знаю, удобно ли...
— Да все ей неудобно, — всплеснула руками Оля. — Я же от души.
И, видя, что Марина уже согласилась, поднялась, — пойду с ней, что-нибудь подберем.
Купальников и правда была куча. У Наташи даже глаза разбежались.
— Вот этот не дам, — очень строго сказала Оля, — это мой самый сексуальный.
Наташа улыбнулась, поняв шутку. Оля отложила несколько, называя какие-то неизвестные Наташе бренды, потом повернулась к ней.
— Давай, раздевайся, мерять будем.
Наташа засмущалась, так что Оля на нее шутливо прикрикнула:
— Давай, давай, все свои, мальчиков нет.
На примерке Оля бесцеремонно крутила девчонку туда-сюда, щупала грудь, поправляла резинки на попе, но все в таком деловито-докторском стиле, что Наташа перестала стесняться, и безропотно позволяла делать с собой все что угодно. В этом было даже что-то приятное, быть игрушкой в чужих руках. Решили, какой купальник надо будет надеть прямо сейчас.
— Только проблема, — сказала Оля, присев на колени прямо перед Наташей. И провела рукой по волосам на лобке, — надо подстричь зону бикини, а то прямо заросли у тебя.
Наташа еще не решилась возразить, как в руках у Оли уже были маникюрные ножницы, и она, придерживая девочку за попу, так что пальцы время от времени попадали между булочек, стала подстригать лишнее. Потом заставила ее сесть и раздвинуть ноги, чтобы подстричь в более труднодоступных местах, при этом без стеснения оттягивала и двигала ее половые губы. Они разбухли, покраснели и стали сочиться влагой, но Оля делала вид, что ничего не видит, хотя они были прямо перед ее носом. Хотелось их лизнуть, но пока было нельзя. Закончив, она с гордостью мастера посмотрела на результат.
— Ну, хоть как-то. Еще надо подбрить, но это уж ты сама, дома сделаешь, у меня бритвы с собой нет, а за мужнину меня муж убьет.
Наташа вскочила, торопясь быстрее натянуть плавки. Она бы умерла от стыда, если бы тетя Оля заметила, что во время процедуры она, впервые в жизни, потекла от чужих рук. Слава богу, она ничего не заметила.
***
После обеда всех разморило, но Оля теребила Марину, чтобы пойти купаться. Правда, сначала пришлось разобраться с делами. Хотели послать в деревню за продуктами мужиков, да они вовремя слиняли смотреть машину Сидоровых, якобы там что-то стучит. Пришлось отправить Наташу с Лехой, чтобы ей не страшно, а ему не скучно. Олесю оставили в карауле, и наконец пошли.
Место оказалось хорошее, и кустами прикрыто от стоянок, и даже крохотный песочный пляжик обнаружился. Слишком маленький, чтобы лечь, но достаточный, чтобы раздеться и положить одежду. Марина и глазом моргнуть не успела, как новая подруга, будто так и надо, сняла с себя купальник, и забрела по щиколотку в воду.
— А вода-то какая теплая!, — обернулась она к Марине, которая несколько растерялась. — Ты идешь?
— Эээ, — промямлила та, — Ну да, только я голая не привыкла.
Оля заулыбалась.
— Да у тебя отличная фигура, тебе-то точно стесняться нечего. Если бы вообще было перед кем, — обвела она рукой вокруг.
— Но, все-таки...
— Да брось ты париться, — уже с некоторой усталостью сказала Оля, — ведь хочется? Ну так и делай, что хочется. Кого мы должны бояться.
И уже не убеждая, с брызгами побежала в воду. Марина еще потопталась, но потом решительно разделась. Не хотелось разочаровывать Олю, вроде у них такой контакт наладился, и вообще, действительно, кому какое дело. С непривычки вода показалась не такой уж теплой, и еще, тоже с непривычки, будто поддувало снизу, между ног. Так что она едва забрела чуть выше колена, как с уханьем плюхнулась в воду целиком, чтобы уж сразу окунуться и привыкнуть всеми местами.
— А, вот вы где!, — раздался голос Миши.
Марина только поднялась, и машинально обернулась на голос, голая, по колено в воде. Рядом с Мишей стоял ее муж, оба держали в руках бутылки с пивом. Она растерялась, не зная, что прикрывать, и куда бежать, вперед или назад.
— Эгегей, — крикнула Оля, которая уже стояла по плечи в воде, и помахала рукой, — давайте к нам.
Миша положил пиво в воду у бережка, снял плавки и пошел в воду, не обратив никакого внимания на наготу чужой жены, которая так и стояла, прикрываясь руками. Его член показался ей огромным, он раскачиваясь прошел мимо нее, и исчез в брызгах и пене, когда Миша бросился в воду.
— Олег, а ты идешь?, — снова крикнула Оля, как будто насмешливо.
Олег колебался. Он несколько неприятно удивился, увидев жену полностью голой при других людях. Как будто она и правда более раскованная, чем он представлял себе раньше. А все ли он знает про нее? Хотя, подумать, жена все равно уже разделась. Как-то неудобно будет, если он один, как дурак, пойдет в плавках.
— Ты что?, — поддержал Олю муж, отфыркиваясь, и растирая воду по телу, — стесняешься голышам, что ли? Да в Европе все так делают. Хотя, дело твое...
Упоминание о Европе окончательно сломало последние сомнения. Конечно же, он не какой-то там зашоренный провинциал, не подходящий для Европы. И член у него тоже не маленький.
— Щас, только пиво положу, — крикнул Олег, будто задержка была из-за этого, и, раздевшись, побежал в воду, чтобы поменьше светить членом. Марина, к тому времени пытавшаяся сидеть в воде ниже дна, последовала за ним...
***
Леша отломил по пути прутик, чтобы от стеснения занять чем-то руки, и сшибал по пути какие-то травинки. Наташе нравилось даже это. Было в этом что-то мужественное, будто бы рядом шел вооруженный мужчина. Стеснение давно прошло, и они уже болтали будто давнишние друзья.
— А правда, что французские девчонки красивые?
— Неа. Тужур, мужур, и нос у них как у галок... И еще без трусов ходят.
— Что, правда?, — поразилась Наташа, не зная, верить или нет.
— Зуб даю. Я тоже не верил, а потом сам проверил... Ну, нет, не для этого, конечно, — покраснел Леша, сообразив, что сболтнул что-то лишнее, — а просто, типа, ради науки.
— Науки?! А как проверял-то?, — невинно спросила Наташа, не упуская случая поддеть.
— Ну, там была целая... как это сказать по-русски... аффэр..., — бедный Леша уже не знал, как выкрутиться. Наташа внутреннее хихикала, но пощадила его, не стала добивать. И потом, ей вдруг стало интересно:
— А зачем они... без трусов-то?
— В смысле?
— Ну можно же в трусах, как все, а они без трусов. Зачем-то это надо. Мода такая, что ли?
— Ну да, хотя не в этом дело...
Леша задумался, как объяснить.
— Если ходить как все, то будешь как все, понимаешь?
— Ага, — сказала Наташа, так что сразу было ясно, что ничего не поняла.
Леша помолчал, подбирая слова.
— Смотри, вот у тебя юбка, а под ней трусы, так?..
— Ну так, — теперь пришло время покраснеть уже Наташе.
—... и ты идешь как обычно, как ходят все, и ничего особенного не происходит, потому что ничего особенного нет в том, что ты идешь в трусах. Так?
— Ага, — сказала та, нахмурив лоб. Пока было понятно.
— А представь, что ты идешь, в юбке, и всё как обычно — а трусов там нет. Все думают, что есть, а их нет. И всякое твое обычное дело — теперь совсем, совсем необычное. Ты чувствуешь теперь, что ты девочка, а не просто человек. Что ты девочка особая, не как любая другая вокруг. Что ты девочка без комплексов и девочка с секретом. Ты рискуешь каждую секунду, и это будоражит. Ты ощущаешь красоту своего голого тела, и что никто не догадывается, что ты голая. И от всего этого ты летишь, свободно, сексуально, необычно, у тебя горят глаза, и ты правда становишься красива и маняща...
— Ага, — у Наташи тоже загорелись глаза, от того, как это рассказывал Леша, она и правду поняла, о чем речь.
— Вот ты попробуй, и сама увидишь.
— Как это? Сейчас, что ли?
— А когда? Я отвернусь, не бойся.
— Да я не боюсь. Просто... ну как, прямо сейчас... мы же в деревню идем...
— Ну понятно. А как ты хочешь, у себя дома, в комнате, заперев дверь?... Хотя, конечно, не все могут, что могут француженки...
Леша замолчал, и снова стал сбивать прутиком травинки. Наташа чувствовала, что теряет его интерес. И так легко доказать, что ты достойна. И разве не хочется и правда почувствовать то, о чем он говорил? И разве она хуже каких-то там французских дур? Да никто и не увидит, что у нее под юбкой.
— Стой, — сказала она, — отвернись...
Сначала у нее горели уши, а походка стала скорее ковыляющей. Но уже через несколько шагов она начала чувствовать, что и правда. Что она свободна и красива. А вскоре уже и сама думать перестала, почему. Просто она стала и правда чувствовать себя такой.
***
Олег перестал стесняться быстро, ему стало нравиться. Даже простые прикосновения к жене во время купания стали другими, яркими. Они много смеялись и дурачились. И вокруг него увивалась Оля, и ему тоже это нравилось. Жена, наверное, немного ревновала и стеснялась, так что когда они с Мишей придумали подбрасывать Олю на скрещенных руках, то Марина сначала отказалась, манерно плавая вокруг. Но увидев, с каким смехом, визгом и удовольствием это делает другая, нисколько не стесняясь тому, как прыгают ее титьки, или как мелькает в воздухе ее промежность, дала себя уговорить и она. Олегу, впрочем, больше нравилось бросать Олю. Костяшки его кулака как раз попадали ей в мягкую мокрую щель, когда она елозила на их руках, устраиваясь поудобнее. И, главное, никто по этому поводу не парился, как будто этого и не было. Так что в конце концов перестали паритьс я и они.
Заминка вышла только после купания. Оказалось, когда Ивановы стали натягивать плавки, что Сидоровы и не собирались одеваться. Просто подобрали вещи и пошли, о чем-то болтая.
— Ээээ, — протянул Олег.
Те оглянулись, но сразу поняли причину:
— А, вы хотите одеться?..
— Ну, да, — сказал Олег, —. .. если вы не против, — смягчила формулировку Марина.
— Ой, ну, да, это в Европе свободно, а здесь люди не привыкли, — сказала Оля мужу.
Тот с согласно пожал плечами. Видя, что Ивановы все еще мнутся, Оля добавила, не то с угрозой, не то с обидой:
— Если вы так хотите, то мы, конечно, тоже можем одеться...
— Нет, нет, что вы, — поторопился Олег, — это дело личное.
Глупо было бы теперь портить отношения, непонятно из-за чего, тем более после всего, что было. Хотят голышом, пусть будут голышом.
— Так дети же, — подумала вслух Марина.
Сидоровы рассмеялись.
— Да чего они там не видели. Это же просто писи и попы, они есть у всех.
У Марины крутилось в голове про Наташу, но это была бы уже вовсе мелочная нудность, да и Сидоровы уже не слушали, так что Ивановы просто пошли вслед за ними.
— Да это нормально, — через несколько шагов произнес Олег, убеждая не то себя, не то жену. — Предрассудки.
— А я ничего и не говорю, — поддакнула она. И, подумав, добавила, — просто все как-то слишком быстро для меня...
Когда мужики занялись мангалом, женщины стали соображать что-нибудь салатное, и обстановка разрядилась. Слово за слово, и они снова стали болтать, как лучшие подружки.
Тыльной стороной руки, в которой держала нож, Оля хотела вытереть что-то на щеке, но этим ножом она только что резала лук, и оттого чихнула.
— Ой, щас слезы побегут... Знаешь, я мир повидала уж, и точно говорю — лучше наших женщин нет на всем свете. Вот взять тебя. Ты красивая, причем естественно красивая. Ты умная. Ты образованная. Ты профессионал. Ты отличная хозяйка. Ты чудесная жена и великолепная мать. Да половины от этого было бы достаточно, чтобы быть одной из лучших жен в Европе, а в Африке ты могла бы быть королевой, если бы их королевы умели считать дальше десяти...
Марина засмеялась. Правда-не-правда, но слушать приятно.
— А что ты имеешь? Даже не отвечай, я и так скажу. Олег мужик хороший, но ведь все это он не ценит. Думает, что это все норма вещей, ничего не стоит. Не понимает, как ему повезло. Обычная тетенька, чтобы варить ему борщи и стирать носки. Правда ведь?
Марина слегка пожала плечом, что можно было понять как «ну, примерно так».
— Истинно тебе говорю — зажрались наши мужики. Ты достойна жить в Париже, а ты, можно сказать, коров в тайге доишь. Это преступление. Как бриллиантом орехи колоть... Ох, разбаловали мы их. Уверены, что мы никуда не денемся. А мы можем и деться. Я так запросто могу. И не тайком, а при нем — пусть ревнует, путь знает, что за меня надо всегда бороться...
Оля помолчала.
— Нет, правда, это действует. Да и много не надо. Вот ты сейчас хотя бы верх купальника сними, и будь уверена, что подействует. Он увидит, что ты сама себе хозяйка. Ты свободна, у тебя свое мнение, и свои права. Что ты себя ценишь и любишь. Что своей красотой распоряжаешься только ты... Пусть мелочь, но хотя бы так. Вот сними, давай, прямо сейчас... Можешь?
Марина попыталась отшутиться: — Да он их уже видел...
Тут Оля назидательно подняла перед носом руку с ножом:
— Воот! Вот о чем я говорю. Ты сама связала себя по рукам и ногам, и положила к нему в карман. Ты даже в такой мелочи боишься поступить без его разрешения. Ну и как ему тебя ценить?... Ты как машинка на веревочке...
В этот момент она снова чихнула, и убрала нож: — Ой. Опять.
Это было забавно, и сразу смазало все назидательность, так что Марина улыбнулась. Но как-то грустно. Оля больше не говорила, а молчала и резала лук. Но ведь правда же, продолжала думать Марина, она взрослая здоровая женщина, жена и и мать, не имеет вообще никаких прав на собственное поведение. Не то что это было бы ей нужно, титьками светить, но ведь даже если захотеть, то нельзя. А что она тогда может, если не может даже этого? И ведь Олег ничего такого не запрещал, сам сегодня так себя вел, что она только поражалась. Все она сама себе запрещает...
Марина молча завела руки за спину, и расстегнула лиф. Титьки выпали на свободу, и будто вздохнули, расправляясь. Она окинула их вглядом сверху и осталась довольна. Пусть поменьше, чем у Оли, зато форму держат лучше.
Олег, болтая с Мишей, случайно бросил взгляд на женщин, и даже сначала не понял. Она что, с голыми титьками? Вот так, при чужом мужике, с болтающимся до колена хуем? И ей все равно, что подумает муж? Олег отвернулся, переживая. И разве что сказать? Она взрослая, сама решает. И вот так вот она решила. Ну хорошо, будем знать...
Миша, переворачивая шашлыки, не сразу заметил угрюмость Олега. Но посмотрев на женщин, кажется, понял причину. Еще немного помолчал, и сказал:
— Нда... Знаешь, не уважают они нас... Вот ты, скажем. Ты верный, сильный, надежный мужик. За тобой как за стеной. Ты готов на все ради семьи. Ты зарабатываешь и защищаешь. Ты на руках носишь и пылинки сдуваешь. О чем еще можно мечтать? Я по миру поездил, точно тебе скажу — таких мужиков, как наши, хрен найдешь...
И что? Все равно им мало, все равно недовольны, все равно держат за мальчиков на побегушках... Будто уверены, что с нами считаться не нужно, никуда не денемся, будем всё сносить и всё терпеть...
Он снова стал переворачивать шашлык. Олег молчал, отхлебывая пиво. Обида переполняла его сверху, как пиво снизу. И ведь все так и есть. Чистая правда.
— Нельзя им давать расслабляться. За таких мужиков надо еще побороться, а не то найдется кто получше. Вот увидят, что могут потерять, сразу по-другому запоют...
***
Обратный путь вокруг озера Леша на Наташей шли вдвое медленнее. Они держались за руки, и оба непроизвольно замедляли шаги, чтобы побольше побыть вдвоем и поболтать.
— Ты красивая, — говорил в этот момент парень, глядя вниз, под ноги. — Правда.
Потом посмотрел на нее и улыбнулся:
— И интересная... Знаешь, я еще никогда ни с одной девушкой так близко не общался, как с тобой... С ними не хотелось, а с тобой хочется...
Наташа шла потупившись, и загребая ногами травинки. На щеках играл румянец. Она готова была слушать это бесконечно.
— В тебе есть что-то настоящее, а другие... они как говорящие куклы, все одинаковые... «Ма-ма», «па-па», — передразнил он искуственный голос кукол, с ударением на последнем слоге.
Наташа млела, полностью с ним согласная насчет других девчонок, и насчет своей настоящести. Она-то точно не какая-нибудь мама-папа...
— Я бы хотел, чтобы ты была со мной, в Швейцарии... Вы ведь можете приехать?
Наташа неопределенно повела головой, не то да, не то нет. Вообще-то, она сильно сомневалась, что сможет поступить в областной институт, но ей бы тоже очень хотелось в Швейцарию.
— Может, это можно как-то устроить. Ты можешь учиться у нас... И мы были бы с тобой каждый день... Я показал бы тебе все горные озера... И цветущую вишню...
Леша вдруг остановился, положил на землю сумку, сорвал какой-то полевой цветочек, и почти вплотную прижавшись к Наташе, стал прикреплять его к ней на волосы. Цветочек все не хотел держаться, и его губы были прямо перед ее глазами, и она хотела, чтобы это продолжалось долго, и чтобы он ее поцеловал. И тут он и правда ее поцеловал. Мягко-мягко, как пушинку. И когда отстранился, она невольно потянулась за ним, закрыв глаза. Он обнял ее, и они стали целоваться уже по-настоящему.
Его рука сползла на ее попу, но она была совсем не против. Юбка была тонкая, под ней не было трусов, так что он гладил практически ее голую попу, попадая между половинок. И ей это было приятно.
Последние двести метров шли вообще долго, останавливаясь каждые десять шагов, и снова целуясь...
***
Так что родители увидели их еще издалека.
— Это не наши там?, — спросила Оля, приложив руку козырьком, и глядя куда-то вдоль берега.
Все посмотрели. Точно, это были они. И они целовались.
— Ну, получит она на орехи — сказала Марина. Ее муж кивнул.
— Да вы что?, — поразилась Оля. — Это же просто поцелуй. Молодость, невинная романтика...
— Рано ей еще, — сказал Олег.
— Рано?!
Тут засмеялись Сидоровы, и, почему-то, Марина. Поучить-то, может, и надо, но уж точно не рано.
— Да вы вспомните себя в этом возрасте!, — Оля была неумолима. — Рано целоваться!, — снова фыркнула она.
Олег вспомнил себя в этом возрасте, и вынужден был мысленно признать, что да. Гормоны из ущей хлестали, поцелуй и правда был самое невинное в череде желаний и действий.
Что вспомнила про себя Марина, осталось неизвестным, но она густо покраснела.
— Не знаю, как вы, а мы в этом возрасте целовались, — сурово подтвердил Миша.
— Ой, как мы целовались. Прямо вся вспотела, как вспомнила, — Оля даже поерзала попой на бревне. — Давай им покажем, Миш, как это делается, а то они не целовались?
Миша сидел, раскинув ноги и привалившись спиной к тому же бревну, так что ей пришлось сплозти к нему, и целоваться, стоя сбоку на коленях. Поцелуй все длился. Ей пришлось опираться между его ног, и ее рука вдруг нащупала и стала поглаживать его член. Рука Миши поползла ей на попу, и один из пальцев погрузился куда-то в темноту, внутрь складок.
Ивановы переглянулись. Но что они могли сделать?
Так их и застали Леша с Наташей.
— Мам, пап, мы купили молоко и сахар, — Леша будто ничего не видел, поставил сумку и помог Наташе перелезть через
бревно.
А вот Наташа была ошарашена. Вроде недолго ее не было, а тут мама с голыми титьками, голые дядя Миша с тетей Олей целуются, она держит его член, а его рука у нее в пизде. И вроде никто не против, все так и надо. То, что она сама без трусов, она в шоке не вспомнила, даже садясь голой жопой на шершавое дерево. Больше всего ее поразил член дяди Миши. Неужели они, члены, такое огромные? Она смотрела порно, конечно, но в реальности еще ни разу не видела. Она с трудом оторвала вгляд от члена, и посмотрела на родителей. Те были смущены, но не возражали против происходящего.
Оля с Мишей наконец перестали целоваться, и засмеялись.
— Теперь вы.
Ивановы стали отнекиваться, но им не давали увильнуть.
— Нет, ну, понятно, не так целоваться, как мы, мы-то не такие невинные, но как-то же вы целовались?
— Ну, не на людях.
— Ой, ладно, какая разница, просто невинный поцелуй. Давайте. Иначе обидимся, — шутливо пригрозила Оля. — Мы-то целовались, а вы нет.
Ивановы переглянулись, не против ли другой, и не увидев возражений, согласились. Они сидели рядом, на покрывале, так что достаточно было только наклониться друг к другу. По сравнению с поцелуем Сидоровых это был детский лепет. Правда, как видела Наташа, мамина рука, стыдливо едва прикосавшаяся к папе, в процессе осмелела и стала его гладить. Что делала папина рука за ее спиной, было не видно.
— Ура, — захлопала Оля в ладоши. — Вы сделали это.
Красные Ивановы смущенно, но гордо принимали похвалу. Пока доедали мясо, предавались воспоминаниям детства. У кого какие были велики, и какой был хлеб, и какие были мультики. Голые люди хохотали, забыв про стеснение.
Леша с Наташей не могли участвовать в разговоре о стародавних временах царя гороха, и болтали между собой.
— А почему нет?, — спрашивал Леха. — Вон и мама твоя сняла. Это же обычная свобода.
— Ну, она же взрослая, — несколько неосторожно ответила Наташа.
— А ты?, — искренне удивился Леша. — Ты разве ребенок? Вон они у тебя какие, красивые, лучше маминых в тысячу раз. Девушка ты, или девочка дрожащая?..
— Ну, я не знаю, — привела Наташа самый последний, и самый страшный женский аргумент. Он был абсолютно неопровержимый, потому что ответа на него не существовало. Так что и Алеша только рукой махнул, отвернулся в сторону, и пробормотал:
— Я думал, ты не такая...
Наташа водила ногами по мягкой травке возле бревна и думала. Потом легко сняла лиф, и бросила его рядом.
Ее мама чуть не подавилась лимонадом и сделала страшные глаза, говорящие «а ну надела назад, сучка драная, а то получишь дома пизды».
«Посмотри на себя, сучка, еще кто пизды получит», — так же взглядом ответила Наташа. И по-детски добавила высунутый язык. Так что Марине пришлось отвернуться, чтобы скрыть невольную улыбку. Что, впрочем, не отменяло разборок дома.
Олег отводил взгляд от дочкиных сисек. А там было на что посмотреть.
Из палатки вышла Олеся, держа в руках заложенную пальцем книгу. Сверху она была голая, так что ее титечки торчали вперед двумя твердыми маленькими эверестами, на которых вместо снежной шапки были коричневые шишечки сосков. Снизу она была обернута полотенцем. Олеся была задумчива. Так, погруженная в свои мысли, она и бухнулась на покрывало возле Олега, и прильнула к нему боком, открывая книгу.
— Дядя Олег, а что такое «холерический характер»?..
Дядя Олег беспомощно застыл, надеясь, что под полотенцем она в трусах. Миша с Олей не обращали на них никакого внимания. От жены он встретил взгляд, в точности повторяющий взгляд Наташе, но ответил взглядом иначе — «блин, а я при чем?».
— Эээ, — стал собирать он в кучу мысли, — это такие люди, снаружи буйные, но добрые внутри. Короче, убьют, и не почешутся.
— Ага, — сказала Олеся, что-то соображая.
Олег не знал, куда девать руку, под которой она к нему прижималась. Не класть же на нее. Так что пришлось убрать руки назад, откинувшись на локти. И вот тут-то, чуть изменив положение, он и увидел, что у дочки нет трусов. Совсем нет. Она то сводила, то разводила колени, занятая разговором с Алешей, видимо, как-то вызывающим у нее сведение и разведение ног. И сама совсем этого не замечала. Но Олег теперь не мог отвести взгляд. В паре метров от себя он отчетливо видел голую пизду дочки. Полоску волос. И даже блеск мокрой розовой щелки, то сходящейся, то расходящейся.
Это было слишком. Как он до этого не отвлекал себя, как не отключал мысли на что-нибудь не сексуальное, как не старался избегать смотреть на прелести Оли или жены, но теперь все было бесполезно — его член стал мощно надуваться под плавками, грозя вырваться на свободу.
Блин. Что делать? Как он это объяснит? Что его член встал на собственную дочь? Или на Олесю, которая уже удобно расположилась, положив затылок ему на живот, и тоже сводя и разводя ноги под полотенцем во время чтения? У него была только секунда. Он вскочил, придержав голову Олеси:
— Пойду-ка я искупаюсь!
И сразу убежал. Все несколько опешили от такой скорости между возникновением желания искупаться и его воплощением, но приняли как должное.
Холодная вода остудила голову. Член не хотел сдаваться без боя, но в перспективе у него не было шансов на победу. Олег стал вытирать воду с лица, и увидел, что к берегу идет Олеся. Она на ходу сбросила полотенце и побежала к нему, высоко задирая ноги, чтобы брызги не так мешали. Он зря надеялся — под полотенцем она была полностью голая.
— Дядя Олег, дядя Олег!, — Олеся с трудом рассекала воду худеньким тельцем, торопясь, пока он еще стоит. — А научите меня плавать!
— Так это, пусть вон папа научит!, — пытался отмазаться он.
Олеся была уже совсем рядом, и все время смотрела ему в глаза.
— А папа плохо учит, говорит, захочешь жить — начнешь гребсти!
— Да я не умею учить!
— А я вам покажу, — Олесе вода была выше груди, что его откровенно порадовало.
— Смотрите, вы ставите руки вот так, — она взяла его за руки и расставила их под водой в стороны. — А я ложусь вот так, — она закинулась ему на руки, цепко держась, и не отпуская.
— А теперь вы стойте, а я буду бить руками и ногами.
Олег послушно стоял, уже не зная, что делать. Член снова воспрял духом. Да и как было не воспрять, если одна его рука была прямо под титьками Олеси, а вторая прямо на ее пизде? И большой палец все больше утопал между ног, и уже попадал на движениях прямо ей внутрь? И перехватить нельзя, потому что еще нахлебается. Олеся старательно водила руками и ногами, впрочем, как-то лениво. И все ленивее. Кажется, ее устраивало просто трение о руки дяди Олега.
Он тоскливо огляделся. И увидел вдалеке буй. Эврика.
— Олеся, ты еще с папой потренируешься, а дядя Олег хочет сплавать вооон туда, к бую, ладно?
Девочка с неохотой слезла. И он поплыл. Так, как никогда не плавал.
— Хорошо идет!, — похвалил Миша, глядя, какие белые буруны вздымает Олег, стремительно удаляясь от берега.
***
Когда он вернулся, атмосфера была самая дружеская. К его счастью, Алеша с Наташей ушли гулять, избавив его от лицезрения голой дочкиной промежности. Олеся снова укрылась с книжкой в палатке. Возле буя он вздрочнул. Так что жизнь снова стала прекрасна, и он даже мог, не боясь за стояк, поглядывать прямо на открытую настежь пизду Оли, сидящей скрестив ноги на покрывале. Она была непохожа на пизду жены так же, как Оля была непохожа на Марину. И рисунок раскрытых губ, и завитки подстриженных волос, и цвет, и форма, и размер.
Зато настроение Марины испортилось, когда она увидела прилипший к пизде соперницы взгляд Олега.
Миша решил разогреть парочку шампуров, и поманил за собой Олега:
— Пойдем, поможешь чутка.
Там он, слишком часто переворачивая шампуры, некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
— Олег. Я вот хочу спросить. А ты там, в воде, случайно, мою дочь не щупал?, — и посмотрел на него пристально и серьезно.
— Нет, нет, что ты, — испуганно замахал руками Олег.
Лоб Михаила разгладился.
— Верю... Хотя, этих девчонок никогда не поймешь, знаешь, если она хотя бы ляпнет что-то подобное, пусть даже неправда — Оля тебе не простит. Сам понимаешь, что делает она — это одно, но дочка это святое. Просто зоной не отделаешься... Но ты ей вроде нравишься, так что ты ее не разочаровывай...
Миша снял шампуры с мангала, и уже пошел, но обернулся:
— Да, и я тебя умоляю. Сними уже плавки. А то так не пойдет, я голый, а ты нет.
Олег постоял, глядя на его спину, и обреченно снял трусы. Это такая мелочь.
У Марины, когда она увидела, что муж вернулся без плавок, с болтающимся хуем, расширились глаза. Да что он делает, при этой-то шлюхе подзаборной? Или хочет ей понравиться? Она будто видела совсем другого мужа, и ей стало беспокойно. То, что она сама сидела с голыми титьками, она уже забыла. То титьтки, а то хуй. Хуй важнее.
Оля встретила изменения в Олеге с полным восторгом. Она беззастенчиво разглядывала его член, и он ей явно нравился. Она прыгала вокруг Олега, то предлагая салатик, то лимонад, то одним боком поворачиваясь, то другим, то потягиваясь напротив него, раздвинув ноги. Хотя не говорила ничего пошлого или неприличного. Ее счастье, подумала Марина, а то я бы лахудре волоса выдрала. В то же время ей как-то льстило внимание другой женщины к члену мужа. Каким-то образом это была похвала и ей.
— Олежек, — ласково сказала Марина, — а ты не мог бы сделать мне массаж? От мужа не допросишься.
Марина было напряглась, но Оля невинно повернулась к ней:
— Если, конечно, Марина не против. Ты не против?
А как она может быть против? Она же массаж просит, а не секс. Нет, скажет, никакого массажа? Другое дело, что отказаться должен сам Олег, если ему важно мнение жены. Что это за массажи другим бабам при ней.
— Нет, конечно, не против, — слащаво пропела Марина, всем видом сигнализируя мужу — «только попробуй».
Но Олег как-то растерянно оглянулся, — а, что, массаж? Да, конечно, Оль.
Марину будто под дых ударили. Вот это муженек. Вот это он дает. А у той уже и масло наготове, уже растянулась на покрывале, животом вниз.
— Ох, как хорошо-то, — сладко повела она всеми частями тела, устраиваясь поудобнее, хотя Олег еще даже не прикасался к ней. А когда он и правда стал растирать, она закрыла глаза, и по лицу стала блуждать улыбка, будто мяли трое. Олег понятия не имел, как делается настоящий массаж, вспоминая на ходу что-то из тех массажей, что делали ему. Но Оле явно нравилось, значит, делает правильно. Он малость приободрился.
Марина молча смотрела, как довольный муж голышом мнет и трет голую бабу, которую сегодня в первый раз увидел. Внутри клокотала обида. И не на Олю, она-то имеет право предложить, а на него. Правду Оля говорила, все они козлы, ни во что не ставят, ни за что не ценят. Да что она, получше бы не нашла, чем этот недоделанный массажер? Охохо, какие парни за ней бегали...
На ее плечи легли руки Миши. Он заглянул ей в лицо:
— Марин, а хочешь, я тебе массаж сделаю? У меня прямо руки чешутся отомстить. Будем с ними квиты, пусть знают, что не только они могут...
Она без лишних слов сразу легла на живот, так, чтобы сбоку наблюдать за мужем. На спину пролилось немного масла, и сильные, но осторожные руки, стали ее разглаживать. Поневоле у нее стали закрываться глаза, так приятно это было. Руки грели, тянули, мяли и гладили, вызывая у нее еле слышное — ммммм. Очень осторожно Миша сдвинул вниз трусы ее купальника, оставаясь в рамках массажной нормы, и добавил масла. Сквозь ресницы она видела, что муж это заметил, и что ему это не нравится. То-то, мстительно подумала она, и окончательно расслабилась.
— Олежк, ммм, а добавь еще побольше масла?, — прожурчала Оля. — Ты природный талант. Так хорошо делаешь, прямо внутри все достаешь...
Олег добавил масла, и стал еще больше стараться. Ишь, кайфует, подумал он про жену, у меня на глазах. Правильно Миша говорил, все они из одного теста.
— Пониже, — глухо попросила Оля снизу, — вот там, да, мммм...
Олег уже смело стал доставать руками ее ягодицы, потом перешел на ноги, и стал разминать ее оттуда. Пальцы соскальзывали в просвет, в опасной близости от пизды, только чуточку не доставая. И снова, и снова. Олег делал вид, что это случайно, просто такой массаж.
Только что слюна не капает, с обидой подумала про него Марина. Еще изнутри ей помассируй. В это время пальцы Миши уже проникали под резинку и сверху, и снизу трусов, так что то была одна видимость, что они что-то там защищают. Марина закрыла глаза, и не думая протестовать. Да хоть бы их и снял, подумала она, только мешаются. И тут она почувствовала, как их и правда осторожно тянут вниз. У нее помокрело в пизде, когда она представила, как Миша смотрит ей туда. Она приподняла попку, и сжала кулачками простыню.
Муж, видя такое дело, отбросил все условности, и перешел на прямой массаж олиной пизды. Оля завздыхала, заохала, и уже и на коленки встала, почти сложившись пополам, чтобы он доставал ей поглубже. Марина, уже накрываемая волнами неги, сквозь затуманенные глаза смотрела на мужа с Олей. Злость только больше переходила в возбуждение, как будто снимая моральные условности. Раз можно ему, значит и мне позволено, и нечего об этом думать, ммммм, как приятно, когда пальцы проникают внутрь.
— Посмотри, — прошептал ей Миша, — а у него встал.
Да, она видела, и поэтому ей было только приятно, что к ней то там, то сям, прикасается вставший мишин член. Пусть муженек видит, пусть сполна испытает то, что испытывает она. Испытывала она, правда, жгучее наслаждение, но имела в виду другое.
В этот момент Оля повернулась лицом к Олегу, и придерживая его яйца, взяла его член в рот. Марина чуть не кончила от такой возмутительной картины. Ах так, значит вот что может делать теперь Марина с другим мужчиной, у которого так большой, мммм, горячий член, и пальцы на клиторе. Ну ты получишь, муженек, дай только повернуться.
Марина, охваченная похотью, порывисто развернулась, и присосалась к члену Миши. О, он напряженный, тугой, так мягко и влажно входит в рот... Мишины пальцы уже проваливались в ее пизду, разверстую, мокрую и горячую от желания...
***
Наташа с Лешей как раз вернулись с купания голышом. Правда, он не смог ее убедить обратно идти без юбки, ведь это было единственное, что оставалось на ней, так что она настояла на своем. Правда, когда она увидела, что происходит, она поняла, что это было лишнее.
Папа с уханьем ебал тетю Олю, держа одну ее ногу на весу. Та только что не подвывала, едва держась на подламывающихся руках. Ее красная пизда выпятилась наружу, как распустившийся бутон розы, и хлюпала, принимая в себя весь папин член до конца. Титьки болтались туда-сюда.
Мама, лежа на дяде Мише, насаживалась всей головой на его член, потом отпускала его, разглядывала как нечто диковинное и снова погружала до самого горла. Слюни стекали ей на подбородок и дальше, на грудь. Дядя Миша, лежа между ее бесстыдно раскинутыми ногами, пальцами растягивал ей пизду, чернеющую большой дырой, и засасывал ее лобок вместе с клитором. Мама мычала и дергалась от удовольствия.
Наташа опустилась бы на землю, если бы ее не подхватил Леша. Пойдем, пойдем, шептал он ей, не надо смотреть, уводя Наташу подальше в кусты. Наташа безропотно шла, уже ничего не понимая. Она села на траву, там, где он посадил, и смотрела, как он гладит и ласкает ей грудь.
— Ты большая, взрослая, — шептал он ей, — время пришло...
Сначала ей было просто приятно, но когда он спустился с поцелуями туда, вниз, ей стало очень приятно. Она застонала, гладя его волосы, пока он играл языком с ее клитором. Этот поцелуй еще лучше, подумала она, вздрагивая от наслаждения. Когда он расстегнул и стал стягивать юбку, она приподнялась и помогла ему руками, быстрее, быстрее, она мешает. Она большая, она хочет, и кто ей что скажет. Мама с папой, которые там делают такое? При воспоминании о том, что там делают мама с папой, у нее из пизды даже брызнуло соком и скрутило от приступа удовольствия, так это было возбуждающе.
И только когда по пизде заскользила головка лешиного члена, она внезапно зажалась.
— Я еще девочка, — стесняясь, сказал она. Да, она хотела, она очень хотела, но все закрутилось так быстро, она еще не успела ничего решить, и дело не в маме и папе, а просто было немного страшно ей самой.
Леша поцеловал ее в губы, — Я понимаю. Хочешь, тогда по-другому?
Она кивнула, не понимая, как по-другому, но какая разница, если это по-другому. Леша мягко перевернул ее на живот, раздвигая ноги и размазывая ее соки вверх, между половинками попы. Наташа поняла, о чем речь, и застонала от страсти, да, да, пусть туда, это будет то же самое, только безопасно и нестрашно.
Впрочем, страшно оказалось, но только пока член входил, мягко, но неумолимо раздвигая мышцы ануса. Как только анус сдался, все пошло, как по маслу. Член раздвигал ее и натирал ее изнутри, набивая удовольствием с каждым толчком. Я женщина, ну, почти женщина — меня ебут!, — с каким-то внутренним ликованием подумала Наташа, и от этой мысли из пизды у нее снова брызнуло, и она, пропустив руку снизу, начала отчаянно натирать клитор. Кончили они с Лешей вместе, и долго молча лежали, обнявшись и смотря на облака в небе.
***
Олег забрел в кусты поглубже, и сел на первой же полянке. Оттуда не было видно стоянку, и царил мир и покой. В залитой солнцем траве один хор кузнечиков по очереди перекликивался с другим хором, и это убаюкивало. В тени деревьев, которые становились уже длинными, было прохладно и приятно для разгоряченной кожи. Он не мог смотреть в глаза жене, и ему надо было все обдумать. В голове крутились какие-то доводы и обоснования, почему это очень важно и одновременно ничего не значит, и кто виноват, и что делать.
— Дядя Олег.
Сзади него стояла Олеся с книжкой, полностью голая. Олег глянул, но тут же отвел взгляд.
— Вы хороший, — сказал она.
Олег хмыкнул. Да уж.
— А можно я вам пососу?, — так же простодушно и открыто сказал Олеся.
— Что?!
— Ну член, конечно, — так же просто объяснила Олеся, и даже взяла его член рукой.
Член, недавно опустошенный, еще не реагировал, свисая колбаской из волос. Олег непроизвольно дернулся, сжав ноги, но сжал вместе с ее рукой и своим членом. Так что Олеся просто стала подергивать рукой, двигая кожей по его члену.
— А чего он у вас не стоит?, — спросила она
Олег даже застонал от такого потока беззастенчивой наивности. Кто же у мужчин такое спрашивает? Олеся вытащила руку, посмотрела на нее, и сказала:
— Ну, тогда вы мне.
— Что?!
Олеся пристально взглянула на него, с каким-то даже сожалением, и сказала:
— Вы прямо ничего еще не понимаете в сексе, да? Ну конечно, мою пизду.
— И думать не мечтай, — как мог строго сказал Олег.
Олеся стала подниматься.
— Ну, тогда я скажу папе и маме, что вы меня трогали, и засовывали мне в пизду руку.
— Что?! Чёрт, — простонал Олег.
— Плохо вам придется, — искренне посочувствовала Олеся.
— Да что ж ты хочешь-то от меня?
Олеся засуетилась, ложась и поудобнее устраивая попу в мягкой траве.
— Вы будете лизать и сосать мне внизу, вон там. Прямо сейчас... Сейчас!, — так непреклонно сказала она, что у Олега уже просто не оставалось времени придумать, как выпутываться.
И, кряхтя и чертыхаясь, он прилег между ее ног, набираясь духу лизать дочке новых знакомых. Он вздохнул, никак не решаясь...
— Что вы делаете с моей сестрой?, — голос был тихим, но звенел таким гневом, что Олег сжался, ожидая удара сзади. Он и не слышал, когда подошел Алеша, и что он видел. Хотя чего уж тут не видеть, все ясно.
— Ой, — Олеся вскочила и прыснула прочь, как кузнечик.
— Пап, подойди-ка сюда, — тем же звенящим голосом крикнул он в сторону лагеря.
Олег медленно сел и стал раскачиваться, как от зубной боли. Он уже вообще перестал понимать, что происходит, и что с этим делать.
***
Марина после секса с Мишей забилась в палатку, переживая те же чувства, что и Олег. Она спорила сама с собой, оправдывалась и объяснялась, и выходило, что все нормально, и ничего менять не нужно, и все это просто классное приключение.
— Марин, — в палатку, наклонившись, заглянула Оля, и между двух ее раскачивающихся грудей Марина видела треугольник ее волос внизу живота.
Марина махнула рукой, не желая разговаривать.
— Ну уж нет, — Оля залезла в палатку, и даже аккуратно сдвинула полотнища, закрывая его, как будто отрезая себе пути для бегства.
Марина лежала на спине, тупо глядя в потолок. По нему бегали солнечные зайчики, но уже с другой стороны. Оля села рядом с ней, оперевшись на руку, и с сочувствием смотрела.
— Понимаю, ты обиделась. Но совершенно зря. Я не хищница и не разлучница. Посмотри на меня!
Дождавшись, когда Марина посмотрит, она улыбнулась во все тридцать два зуба.
— Видишь?... Он даже не изменил тебе, и ты не изменила ему. Вы же делали это вместе, и открыто, и с удовольствием. Вы же если в магазин сходите вместе, и купите разное — друг другу этим не измените? Ну вот так и тут. Это просто совместное удовольствие. Еще один вид семейного секса. Как новая поза.
Марина зашевелилась, оживляясь. Это были новые аргументы, и они падали на благодатную почву. Оля сразу уловила перемены в настроении.
— Это очень просто, и очень хорошо. Видишь, это тело, — она провела рукой по всем изгибам своего тела.
— И это тело, — она провела, легко-легко касаясь ноготками, по коже Марины, от грудей до лобка.
— Это твои волосы, густые, шелковистые, — она запустила руку в ее волосы. Потом стала нежно водить по ней рукой, приговаривая:
— Это твои брови...
— Это твои глазки...
— Это твой носик, очень красивый...
— Это твои губки, такие мягкие и чувственные...
Марина вздохнула, подняла руки на живот, сложила их вместе, тут же разомкнула и положила назад вдоль тела, тяжело задышав.
— Это твоя шея, длинная, лебединая...
— Это твои груди, одна другой красивее...
— А на них сосочки..., — тут Оля наклонилась, и мягко взяла в губы один из сосков, и когда он начал твердеть, отпустила и продолжила:
— Твой животик...
— Твои ножки...
— Между ними пися с волосиками... Нигде ничего плохого, за что следовало бы стыдиться... Они просто есть, и им должно быть хорошо...
Продолжая играть пальцами у Марины на клиторе, она снова наклонилась, проводя по коже Марины волосами своей челки, поцеловала грудь, потом шею, потом губы. И Марина ответила на поцелуй...
Когда они отлизывали друг другу валетом, со стонами и вздохами, в палатку заглянула Наташа, но увидев прямо перед носом мамину пизду, во всю ширину ее раздвинутых ног, в которой почти утопал нос тети Оли, она быстро ретировалась. Заметила ее только Оля, но ничего не сказала, только глубже вонзила язык в недра Марины.
***
— Он изнасиловал Олесю.
Миша выпучил глаза.
— Это она меня изнасиловала, — монотонно сказал Олег, так и продолжая раскачиваться.
— Ты. Выебал. Мою дочь?, — как будто все еще не веря, переспросил его Миша.
— Нет, конечно, ты что... Она хотела орал, — на слове «орал» голос Олега осекся и охрип.
Миша тяжело засопел.
— Орал, говоришь... И что нам с тобой сделать, за орал? А?
Не получая ответа, и все больше распаляясь, он присел ближе к Олегу и взял его за шею.
— Может, тебе медаль дать? Орал второй степени, с аксельбантам? Или деньгами возьмешь, а? Не слышу ответа?
— Не надо... деньгами..., — еле слышно прохрипел Олег.
— Не надо деньгами, говорит, — с притворным удивлением сообщил Миша сыну. Потом снова обратился к Олегу, — и чем же мы будем искупать свою вину? Есть предложения?
Олег помотал головой.
— Может, орал за орал? А? Как ты считаешь?
Сзади захихикал Леша.
— Я считаю, хорошее предложение, давайте его орально обсудим, — ерничал Миша. Он встал, продолжая держать Олега за шею, и притяну л его к своему висящему члену. — Приступайте, докладчик, микрофон уже ждет.
Леша снова захихикал. Олег снизу взглянул на Мишу, и понял, что тот не шутит. Ему уже было все равно. Он лизнул мишин член.
— Бодрее, товарищ, нас ждет долгое выступление.
Олег взял член в руку, удивившись, какой он тяжелый. И яйца-то, как каменные. Волосами все поросло. Он немного подвигал кожей, и член вздрогнул.
— Вот, — одобрил Миша, — хороший мальчик. Давай сделаем так.
Он лег на траву, на то же самое удобное место, где лежала Олеся, так же раскинул ноги, и сделал приглашающий жест. Олег уже без пререканий и промедлений встал на карачки, и привычно лизнул. Потом взял в рот головку. Потом облизал яйца. Оказалось вовсе не трудно, и, сколь не гнал от себя эту мысль Олег, даже не противно. Член был чистый, большой, приятный на ощупь и на язык. Это как самому себе лизать, успокоил себя Олег, только себе нельзя, а тут можно. Он погрузил член поглубже в рот, и стал посасывать и облизывать и легонько покусывать, чему Миша не противился, только поддавая бедрами ему навстречу.
Член встал уже в размер, толстый и длинный, и Олег уже даже немножко гордился, что он творец такой большой и красивой башни, и сосал уже во всю мощь своей фантазии и сил. Даже его собственный член уже оклемался и начал вставать, когда ему в жопу что-то уперлось. Это Леша брал его приступом сзади. Олега это уже нисколько не смущало, он даже похотливо покрутил задницей. Чем помешал Леше, так что получил крепкий хлопок по ягодицам, как будто тот усмирял норовистую лошадь. Сначала шло туго, пока Леша не сбегал за маслом. Крепость пала с одного мощного и длинного толчка. И пошла падать и падать, толчок за толчком.
— Что, нравится? — ласково спрашивал Олега Миша. Олег уже мычал и стонал, обливая мишин член слюнями, не желая упускать ни одну из палок, что таранили его с обеих сторон. — Он у нас специалист, попы любит, и попы его любят, да? Как раз нужный размер и крепость, чтобы распечатывать... Чуешь, да, Олежа? Достает до печенок? Нравится?...
Олежа закатывал глаза и булькал, жалея, что рядом нет жены, чтобы занялась его собственным членом, который грозил взорваться.
И как накликал.
Марина, повеселевшая и успокоенная, с целым ворохом аргументов для мужа, искала его, чтобы помириться. И нашла. Поначалу даже не поняв. Муж, как последняя шлюха, только что не визжал от удовольствия, когда его с двух сторон ебали Миша с Лешей.
Она непроизвольно вскрикнула, и побежала назад. Леша увидел ее уже убегающей, так что бросился за ней, крича:
— Теть Марин, теть Марин. Подождите, вы все неправильно поняли...
Олег даже заскулил, когда его задница так внезапно и резко опустела, зияя черной дырой. Но член изо рта не выпустил. Миша погладил его по голове, жалея:
— Ничего, ничего, касатик, не расстраивайся. Я его заменю. Ты поворачивайся, к лесу передом, ко мне задом, я тебя утешу...
Крик Олега, когда в его жопу ворвался член Миши, заставил оглохнуть и замолчать всех кузнечиков вокруг.
***
Наташа тоже была несчастна. Она искала Алешу, да пошла не в ту сторону. Вернулась в лагерь, там мама и тетя Оля лизали друг друга. Опять пошла искать. Опять вернулась, как раз, когда Алеша убедил ее маму, что ничего страшного она не видела. Сначала он действовал словами, потом дал ей потрогать свой член, совсем не страшный, потом дал залезть к себе в задницу пальцем в масле, потом он залез к ней в попу пальцем в масле...
Когда Наташа вернулась в лагерь, он как раз ебал Марину в задницу, приговаривая:
— Видите, ничего страшного... Очень даже хорошо... И мальчикам и девочкам...
Мама прогнула спину, сколько могла, и только всхрюкивала с каждым ударом, так же, как и ее дочка, отчаянно массируя себе клитор.
— Вот так, лапочка... Ох, какая попочка... Совсем как у дочки... Тугонькая, гладенькая... Давайте я вам еще поглубже засажу, теть Марин?
Тетя Марина еще больше выпячивала попу, и говорила:
— Давай, сынок... Давай, родной... Еби мамочку... Попочка не знала, попочка скучала...
Наташа дождалась, пока они оба, хрипя, не кончили, упав пластом. И только потом убежала. На этот раз в нужную сторону. На полянке ее отец сидел верхом на дяде Мише, плавно двигаясь вверх и вниз. Дядя Миша кряхтел и хвалил папу:
— Ох, какая девочка... Какая ты нежная шлюшка... Мой член не каждый зад возьмет... Ах, как хорошо идет, прямо сердечко твое внутри чувствую... А теперь прыгай, прыгай, быстрее, давай...
Папа застонал, принимая и выпуская огромный член в себя, быстро, как только мог, подпрыгивая. Пока дядя Миша не выгнулся дугой, зарычав:
— О, пошла, пошла, ааа... прими в себя, шлюха...
Потом обмяк, скинул отца и ушел, оставив его лежать на траве.
Наташа подошла, села рядом с ним на коленки, и потрогала его за плечо. Плечо дернулось, скидывая ее руку. Она заглянула ему в лицо, хотя он пытался его спрятать в ладонях. На лице были слезы. То ли радости, то ли горести, то ли боли, то ли удовольствия. Но Наташе стало его очень жалко.
— Пап, — сказала она, — ты самый лучший папа. Мама не знает, а я знаю...
Олег повернулся к дочери, и вытер слезы, пытаясь улыбнуться.
— Ты самый хороший.
Она погладила его по плечу, потом по лицу. Поцеловала в лоб.
— Я никого так не люблю, как тебя... И никогда не буду...
Олег взял ее руку, и прижал к своим губам.
— Я понял только сейчас, как ты меня любишь... И как я люблю тебя...
Свободной рукой Наташа продолжала гладить его волосы, проводить ему по легкой небритости на щеке, спускалась ниже, ниже, и в глазах ее была тишина и мудрость взрослой женщины. Когда рука дошла до члена, и она стала его ласкать, Олег притянул ее к себе, и поцеловал в губы. Они долго целовались, долго гладили друг друга, без ярости и порыва новичков, желающих поскорее удовлетворить свое возбуждение, а как многолетние муж и жена, желающие подольше его продлить, чтобы подарить друг другу максимум удовольствия. Так же медленно и спокойно Наташа примерилась, и села пиздой на папин член. Ни крика, ни боли, только волны удовольствия. И они плыли и плыли по этим волнам, пока оба не кончили, и не прижались друг к другу...
— Ну вы даете, — сказала Олеся, стоя над ними.
Они посмотрели на нее просветленными глазами, продолжая обниматься.
— Еще одно дельце осталось. Мама. Помиритесь. Вы же знаете, как она любит вас обоих, и как вы оба любите ее. Без нее счастье не будет счастьем...
***
Марина лежала на покрывале, на боку. Ее попа уже закрылась, а сперма на ее ногах, животе, и даже на волосах, уже подсохла. Она бессмысленно ковыряла засохшие пятнышки спермы на покрывале, и теребила отставшие ниточки, о чем-то глубоко задумавшись. Она думала, что такое семья. Что такое верность. Что такое любовь. Что такое секс. Что такое муж, и что такое дочь. Она раньше думала, что знает, но теперь оказалось, что ничего она не знала. Все надо узнавать заново.
Ее попу погладила теплая ласковая ладошка. Она обернулась. Это была Наташа.
— Мама, ты расстроена?
— Нет. Просто думаю.
— И это печальные мысли?
— Я не знаю...
Наташа улыбнулась.
— Я тебе помогу узнать.
Так же тихо и торжественно, Наташа стала гладить и ласкать Марину. Пока не добилась ответа. Снова над поляной зазвучали тихие стоны, всхлипы и чмоканья. Дочь и правда любила свою мать. Мать и правда любила свою дочь. Когда от удовольствия Марина стала открывать рот в беззвучных стонах, в него вошел упругий член мужа, снова вставший от увиденной картины. Марина даже не стала открывать глаза, чтобы посмотреть, кто это — она знала член мужа до каждой жилочки...
***
Когда они закончили, полностью обессиленные, уже начинало смеркаться. Вокруг не было никого. Только на ветровом стекле машины, под дворником, они нашли записку:
«Мы все записали, но не волнуйтесь. Это частная коллекция. Нас не ищите, мы сами вас найдем».
Спали они очень спокойно и глубоко, с обеих сторон прижавшись к Олегу.
Утром он сходил на стоянку Сидоровых, но как он и думал, там никого не было. Так он и сказал жене и дочке. Одно он не сказал, потому что сам не понял. Там были следы от палатки, от костра, от места, где стояла машина, были мусор, фантики и бутылки из под пива.
Но нигде не было следов, как они туда заехали, и как выехали. Будто они спустились с неба.
Это было невозможно, так что Олег и думать об этом не стал.
310