Алёна весело приплясывала по тёплым лужам и с улыбкой наблюдала, как из-под её изящных едва тронутых лёгким загаром босых ножек разлетаются брызги, играющие всеми цветами в свете первых утренних лучей. Как в ответ ей ласково улыбается восходящее солнышко. Как ярко переливаются на густых зелёных ветвях высыхающие капли ночного дождя. Хотелось громко кричать от счастья. Да, она безумно любит эту пору – время погожего июньского рассвета! По утрам, едва дождавшись восхода солнышка, ещё задолго до звонка и команды «Подъём!», украдкой выбегает босиком из ещё сонного корпуса сюда, в этот пустующий интернатский дворик с лужайкой. И наслаждается, едва не задыхаясь от радости. Наслаждается всем, что у неё есть, а она сейчас – самая богатая и самая могущественная в мире. Так ей кажется. И очень не хочется чтобы кто-то разрушил эту необычайно приятную иллюзию. На пальчиках ног оседают сияющие бриллианты – слетающие с травы крупные росинки. Покорно стелются под ножки золотистые одуванчики. Почтительно кланяются нагибаемые лёгким ветерком высоченные тополя и пышные, испещрённые жёлто – розовыми свечками каштаны. Кланяйтесь! Кланяйтесь ей! Она сейчас – полновластная хозяйка всего, что видит вокруг (ведь больше здесь никого нет!). Весело кружить в танце, ритмично взмахивая длинным подолом лёгкого летнего платьица, забывать обо всех прошлых невзгодах, ловить всем своим юным телом солнечное тепло, чувствовать под стопами приятно-прохладную мокрую траву, мягкую грязь и мелкие камешки, так забавно щекочущие девичьи пятки, – это ни с чем не сравнимый кайф! Не хочется думать ни о чём! Как же невыразимо прекрасен этот нежный возраст! Уже машет рукой на прощанье уходящее навсегда детство, уже стучится в дверь бурная юность. Но стучится она робко и почтительно, будто не решаясь огорчать Алёнушку и слишком быстро и грубо лишать её всех прелестей детских лет. Так пусть же покорно ждёт у порога, пока подрастающая красавица вдоволь насладится детскими играми и забавами и уж затем великодушно впустит к себе эту не очень желанную гостью!..
Красавица? Тихо войдя на цыпочках в ещё дремлющий корпус, Алёна остановилась у большого зеркала напротив двери и не без удовлетворения оглядела свою стройную фигурку, не худенькую, но и не полную (от округлых плечиков до стройных ножек), овальное личико с пухлыми щёчками и аккуратно очерченным, по-детски смешным розовым ротиком. Вечно улыбающиеся карие глаза с пышными ресницами. Тёмные брови, никогда не знавшие ни щипчиков, ни пинцетов, и сами по себе гнущиеся изящными дужками. Белоснежный лоб, не низкий и не высокий, и волнистые тёмно-русые кудри над ним… «Красавица, говоришь? Не знаю, не знаю!» И всё же хотелось, упорно хотелось чувствовать себя красивой, верить в своё день ото дня возрастающее обаяние. Нравилось ловить восторженные взгляды мальчишек, в том числе и старших на два-три года, пробуждать у них смутную, едва понятную им самим страсть и причинять несчастным первые горько-сладкие душевные страдания своим царственным равнодушием. Принцесса – так издавна – полушутя-полупочтительно – называют её сверстники. Она никогда не пыталась любой ценой примазаться к чьей-то компании. Напротив – другие постоянно искали её общества, её внимания, её благосклонности. Так уж повела она себя с первых дней пребывания в этом заведении, держа на почтительном расстоянии соучеников и соучениц. Да, есть у них девчонки и покрасивее. И всё же пристальные мальчишечьи взгляды, будто не замечая остальных, чаще и чаще фокусируются на ней – любующиеся, вожделенные, страстные, преданные. То-то же! Она ещё будет повелевать ими, этими глупыми желторотиками!
Чуть было не рассмеялась от удовольствия – заливистым, звонким, победным смехом… Но тс-с! Сегодня, в воскресенье, в корпусе дежурит Марковна – сердитая старушенция-техничка, вечно ворчащая на окружающих и по поводу, и без повода. Наверно, сейчас сидит у себя в подсобке и попивает крепкий зверобоевый чай – набирается сил перед рабочим днём, полным угрюмого бормотания, бестолкового снования из угла в угол, справедливых и беспричинных упрёков ко всем подряд и без конца повторяемых, но, в общем-то, давно уже никого не пугающих угроз вроде «Всё директору расскажу!»…
Хи-хи! Подобрав грациозным жестом подол лёгкого длинного платьица, Алёна не взбежала, а взлетела на второй этаж – к спальням, – оставив после себя на полу длинную цепочку грязных следов. То-то разворчится старая карга! Да и плевать на её ворчанье! Её дело – швабра да тряпка, а не воспитание подрастающего поколения! Так пусть же знает своё место и не суётся в то, чего не смыслит!.. Кстати, а кто из воспитателей работает сегодня утром? Кто придёт объявлять им подъём? Пока неизвестно!..
Потоптавшись на коврике у входа на спальный этаж, но так и не вытерев испачканные стопы, босоногая «королевна» направилась к своей «опочивальне». И неожиданно остановилась. Из игровой комнаты доносились чьи-то приглушённые голоса:
– Ну?! Ты всё понял?
– Д-да…
– Не слышу!
– Да!
– Ты должен отвечать: «Да, Госпожа»! И вежливо! С почтительной дрожью в голосе!
– Да, Госпожа!
Ни фига себе! Алёна подошла к двери в игровую, ещё раз порадовавшись, что она босиком и что никто не слышит её шагов. Там на мягком диване важно восседали три девицы. Одиннадцатиклассницы Янка Воронцова и Настя Ивановская. А третью, смуглую, рыжую, нахальную, она видела лишь пару раз. Кажется, её зовут Лариса. Она – из спортивного интерната, что в соседнем квартале. Эта спортсменка сейчас и держала неизвестно к кому обращённую обвинительную речь:
– Запомни, урод: приставание к малолетним – это статья! Позорная статья! Хочешь сдохнуть в тюряге под шконкой, опущенным петухом? Или в психушке, за семью замками? Мы тебе мигом организуем такое удовольствие! Прямо сейчас накатаем заявления о многократных попытках совращения несовершеннолетних. И прикрепим занимательное видео – о том, как ты втихаря трогаешь спящих девочек за ножки, как нюхаешь и лижешь их шлёпки, как водишь их к себе на «серьёзные беседы» с подозрительными намерениями, как шастаешь возле их раздевалок и душевых в бассейне и в спортзале и как потом весело онанируешь в пустом кабинете. А можем ещё и в сеть выложить это интересное кино – со всеми соответствующими пояснениями! Хочешь?
– Не… нет…
Лариса сбросила туфельку и влепила ему звонкую оплеуху босой ножкой.
– Забыл, как следует отвечать, тварь?!
– Нет, Госпожа…
– Что за унылый тон?! Что, не нравится?! А похоть свою тешить и дрочить нравилось?! Ублюдок!
И, вскочив с дивана, взмахнула ногой в испачканной туфельке-лодочке.
В ответ послышался тяжёлый болезненный стон.
– Ну как? Сладко? Хочешь ещё с носаря в печёнку?! Или каблучком в глаз?
– Нет, Госпожа…
– Моли о пощаде, мразь! Целуй нам ножки!
Только теперь Алёна разглядела избиваемого. Сергей Олегович (нет, просто Серёжка!), тщедушный чудаковатый студентик, пришедший в этом году к ним на работу после педколледжа. Его с первых дней и поныне никто не воспринимал как педагога – ни детвора, ни коллеги, ни руководство. Существовал у них для галочки – как положенная по штату единица. И ничем себя не проявил. Ходячее пустое место. К нему и раньше-то относились наплевательски, а уж теперь, после этого «ритуала», ему, наверно, только и останется бежать без оглядки не только из интерната, но и из города… Да, не каждый день такое увидишь!
Горе-воспитатель ещё долго ползал у девичьих ножек, покрывая их поцелуями и трясясь всем телом то ли от страха, то ли от досады, то ли от своей болезненной страсти. И жалобно всхлипывал:
– Пощадите, прекрасные, добрые Госпожи! Умоляю вас!
– Хреново умоляешь! И целуешь хреново!
В ответ – жалобный плач и скулёж. И теперь уже – громкое, интенсивное и частое чмоканье. Униженный отчаянно тыкался губами, носом, всем своим зарёванным лицом во вьетнамки девушек, в их напедикюренные пальчики, в пол под их ножками.
И снова стонал-молил:
– Госпожи! Благодетельницы! Повелительницы! Богини! Сжальтесь над ничтожеством! Я – сволочь, дрянь, грязь под вашими прекраснейшими стопами! Я не достоин вашего царственного внимания, ваших слов, вашего милостивого наказания!
– Не тебе, паскуда, рассуждать, на что нам обращать внимание! Упал ниц перед нами! Башку к полу!
На голову истязаемого водрузилась только что облизанная и обцелованная им туфелька.
– И слушай моё повеление! Твоё счастье, свинья, что мои подруги в этом году уже выпустились отсюда, а то мы бы тебе устроили райскую жизнь! Но имей в виду: я каждый день буду сюда наведываться и расспрашивать девочек о твоём поведении. И если услышу от них хоть малейшую жалобу – тебе крышка! Понял?!
И девичьи уста изрыгнули страшный многоэтажный мат.
Как раз в это время Алёну угораздило чихнуть. Наверно, слишком крепкими для её нежного слуха были услышанные словечки и выраженьица! Или это дали о себе знать ежеутренние прогулочки босичком?! Раньше она не обращала внимания на такие мелкие побочные эффекты, как чихание, но сейчас их проявление было совсем некстати.
– Кто там? – сердито сверкнула глазами рыжая. – Ян, проверь.
Яна распахнула дверь и повела взглядом направо-налево. Алёна едва успела юркнуть за угол, стиснув зубы и густо покраснев от стыда за своё поведение. Принцесса! Королевна! Подслушиваешь, а потом прячешься по углам, как воровка?! Стыдоба! Ну, ладно, это сейчас неважно, об этом – позже…
– Никого. Наверно, в чьей-то спальне.
– Окей!.. Девочки, меня уже тошнит от этого козла. Может, всё-таки сдать его по назначению?
– Не-е-ет! – зарыдал-заблеял «козёл». – Помилуйте меня, богини!
– Так и быть, живи пока, сволочуга! И не вздумай хоть на секунду забыть о наших словах, о том, что ты нам обязан жизнью! Благодари за снисхождение и пощаду!
И рыжая ткнула ему в лицо грязной подошвой туфли:
– До блеска вылизывай, скотина! А потом покрой почтительными поцелуями – от каблучка до носочка! И Госпоже Яне, и Госпоже Анастасии – тоже!
Надо было видеть, как усердно Серёжка благодарил своих грозных повелительниц! По окончании торжественного ритуала – снова туфелька на голову:
– Будешь лежать полчаса! Вздумаешь шевельнуться – покалечу!
И ударила его ногой по голове сверху – к счастью для него, носком, а не каблуком. Не обращая внимания на раздавшийся жалобный стон, три девушки поднялись с дивана, вышли
из комнаты и спустились вниз к выходу. Оттуда уже доносилось приглушённое ворчание Марковны, вытирающей грязные следы на полу и тщетно пытающейся отчитывать неизвестно зачем зашедших сюда выпускниц:
– Ходют и ходют! Грязь разносют! А я потом за вами вытирай! Всё директору расскажу!
– Цыц! – раздался в ответ резкий окрик рыжей, после чего внизу сразу же воцарилось молчание.
Спальный корпус ещё и не думал просыпаться – сегодня, в выходной, можно подремать на час-полтора дольше обычного. И никто ещё ни сном, ни духом не ведал о произошедшем.
А тот, кому предстояло организовать подъём, уборку комнат, завтрак и утренний детский и подростковый досуг, покорно лежал ниц, не смея ослушаться отданного ему повеления.
И Алёна рассудила, что не воспользоваться такой благоприятной ситуацией было бы просто глупо. В самом деле, почему бы не позабавиться? Решительным шагом вошла в игровую. Подобрав подол длинного платья, уселась на диван и приняла небрежно-величественную позу. А затем – уже чисто автоматически – властно и твёрдо поставила свою грязную босую ножку на Серёжкину голову.
Он даже не шевельнулся. Видно, подумал, что это вернулась одна из мучительниц. То есть благодетельниц. И Алёна не спешила раскрывать себя. Ещё некоторое время она просидела так – с важно-снисходительным видом царицы, одаривающей высочайшей милостью одного из верноподданных. Но почему-то не чувствовала ожидаемого наслаждения – слишком жалким и отвратительным выглядел побеждённый. Сильнее надавила стопой на его голову.
– Ну как? Прочувствовал свою вину? Готов к искуплению? – плавным тоном спросила она.
Он вздрогнул, услышав её голос. Сергей Олегович будто только сейчас осознал весь ужас произошедшего и вспомнил, что он – Сергей Олегович. Воспитатель, взрослый мужчина, а не малолетний похотливый извращенец.
И попытался подняться. Но его намерения пресёк удар ножкой по голове – не такой сильный, как недавно, но всё же ощутимый для него, слабака.
– Лежать! Ты что себе позволяешь, псина шелудивая?! Разве я разрешала тебе подниматься с колен?!
– К… К-колосова? Ты?
– Что ты вякнул, оборзевшая скотина?! Тебе напомнить, как следует обращаться к Повелительнице?!
И снова удар. Затем – ещё и ещё. Алёна и не подозревала, насколько, оказывается, она сильна физически. Нанесённые тумаки неожиданно быстро возымели действие – Серёжка больше не решался сопротивляться.
– Так как ты должен обращаться ко мне? Ну?!
– Госпожа… Госпожа Алёна…
– Гляди-ка, сообразил! – она соизволила одарить смекалистого мерзавца благосклонной улыбкой. – Можешь припасть к моей стопе!
И грациозно взмахнула ножкой. Но как только Серёжка потянулся губами к её грязной подошве, с силой ткнула его в лицо этой самой подошвой – так, что он упал на спину. Затем, когда он снова встал на колени, – ещё раз. И ещё. Довольно улыбнулась:
– Ну как? Понравилось? Не слышу утвердительного ответа!
– Да, Госпожа.
– Благодари!
Наконец-то Сергей получил возможность прильнуть к стопе новой владычицы! Прикоснулся к ней губами.
– И это всё?! Смеешь брезговать моей милостью, сволочь неблагодарная?!
– Нет, Госпожа! Простите, Госпожа!
И воспитатель бросился осыпать поцелуями стопу своей воспитанницы – от пятки до пальчиков, – нимало не смущаясь налипшим на ней слоем грязи. Алёна пыталась поймать кайф. Но чувствовала лишь отвращение к этому уроду-извращенцу. В порыве досады и разочарования врезала ему пяткой в глаз. Он застонал, но быстро умолк, опасаясь новых ударов, и полным покорности умоляющим взглядом воззрился снизу вверх на свою новоявленную благодетельницу, повелительницу и богиню, ожидая её новых приказов. Алёна взглянула на стенные часы.
– Пади ниц! – сказала она и снова наступила на его прижатую к полу голову. – Тебе было велено лежать так полчаса. Осталось ещё десять минут. А через четверть часа – подъём. В нашу спальню вползёшь на коленях, склонишь башку к полу у изножья моей кровати и будешь так лежать, пока я не соблаговолю осчастливить тебя своим вниманием. А затем смиренно пожелаешь мне доброго утра и будешь умолять свою прекрасную, прелестную, очаровательную… в общем, сам придумаешь для меня комплименты!.. свою Госпожу не гневаться на недостойного раба, простить его за все прошлые провинности и одарить высочайшей милостью. И не вздумай меня ослушаться, похотливый сучонок. Имей в виду: я видела всё, что творили с тобой мои подружки. И слышала всё, что они тебе говорили. Телефон Ларисы… Госпожи Ларисы… у меня в мобилке, и мне ничего не стоит позвонить ей, пригласить сюда и рассказать кое – что о твоём поведении. Уж вместе-то мы придумаем для тебя достойное наказание.
Серёжка пытался что-то сказать в ответ, но Алёна не пожелала его слушать. Ещё раз пнула свою жертву ножкой в голову и вышла из игровой величественной плавной походкой.
Ах, как же долог сегодня рассвет! И сколько событий успело произойти всего за каких-то пару часиков!
Алёна вернулась в спальню. Всё той же величественно-плавной походкой бесшумно прошествовала к своей кровати мимо сладко спящих подружек. Улеглась. И задумчиво улыбнулась, перебрав в памяти всё недавно произошедшее. Это должно было произойти рано или поздно. Серёжка с каждым днём становился всё более неадекватным. Она хорошо помнит, каким безумным взглядом он постоянно таращился на её ножки и попку, как робел и краснел в её присутствии, никогда не решаясь повысить голос, как дрожал всем телом, когда она одаривала его, это плюгавое ничтожество, своим вниманием. Но всё же из последних сил пытался держать себя в руках и не выходить за педагогические рамки. Пока она наконец сама не подтолкнула его к этому выходу. Каковы же будут последствия сделанного? Хотя… Ей ли бояться этого хлюпика? На что он способен? Только пузыри из носа пустить и пролепетать, что с воспитателем так не обращаются. Ха-ха-ха! Может, пожалуется завучу? Нет, вряд ли он решится на такое. Любовь Сергеевна на дух не переносит этого горе-сотрудничка и, как говорят, постоянно ищет повода, чтобы избавиться от него раз и навсегда. А уж о том, что он может подать «челобитную» директрисе, даже заикаться нечего. Оксана Григорьевна в упор не видит мелкого горе-педагога, работающего (а точнее – делающего вид, что работает) за четверть оклада и с трудом справляющегося даже с такими пустяковыми обязанностями… Да что за мысли глупые?! Судя по недавнему поведению Серёжки, угодливо пресмыкающегося у девичьих ножек, ему нравится терпеть унижения. В том числе и от неё. Так пусть же получит желаемое сполна! Кстати о ножках. Совсем забыла их помыть после прогулки! А надо ли? Вот именно, сегодня как раз и не надо!
Вот и утренний звонок! Зашевелились в постелях соседки по комнате, смешно заворчали сонными голосками, что им опять не дали вдоволь поспать. Ой, девчонки! Смотрите, что сейчас будет!
Послышался стук в дверь – робкий, негромкий. Воспитатели-мужчины никогда не входили в девичьи спальни, предварительно не постучавшись. Равно, как и их коллеги прекрасного пола – в комнаты к мальчишкам. Но во всех случаях стучали громко и требовательно. А это… Это было какое-то безвольное царапание нашкодившего кота, которого не пускает в дом сердитая хозяйка.
– Вползи! – крикнула Алёна.
Подружки захихикали. Но мгновенно умолкли, увидев Сергея Олеговича, на коленях заползающего к ним. Дрожа всем телом, он прополз через комнату от порога до окна – к кровати Алёны. И, как и было ему приказано, распростёрся ниц у её изножья. Девочки замерли от изумления. А главная виновница этой необычной сцены даже ножкой не шевельнула. И продолжала, как ни в чём не бывало, возлежать на своём ложе, исполненная царственного спокойствия. Наконец всё же соблаговолила озарить вползшего лучезарным светом своего внимания.
– Ну?! – повелительно крикнула она.
– Доброе утро, прекраснейшая Госпожа… – едва внятно пролепетал Серёжка, багровея от стыда за то положение, в котором он находился.
Алёна пренебрежительно отмахнулась от него ножкой и демонстративно отвернула взгляд, с затаённой довольной улыбкой ловя боковым зрением изумлённые лица подруг.
– Ничтожный раб нижайше умоляет всемилостивейшую Госпожу великодушно простить ему все прошлые дерзости и клянётся в вечной покорности и послушании, уповая на безграничную доброту и великодушие Повелительницы!
Похоже, Серёжка начал постепенно входить в отведенную ему роль. Он уже не бормотал бессвязно, а говорил торжественно-почтительным тоном. Алёна милостиво улыбнулась в ответ и не без удовольствия заметила, как её раб затрясся от радости. Нет уж, пусть не радуется преждевременно! Не так скоро он получит ожидаемое!
– М-м-м… – промурлыкала она и снова отмахнулась ножкой от недостойного просителя. Он ударил лбом о пол и снова взмолился:
– О прекраснейшая из богинь! Умоляю вас не гневаться на меня! Какими жертвами искупить мне свою тяжкую вину? Я готов на всё ради одного благосклонного взгляда моей владычицы!
В порыве отчаяния он бросился лобызать край одеяла, ножку кровати, пол под этой ножкой. Алёна, немного помедлив, сжалилась над несчастным – со смехом шлёпнула его в лицо грязной стопой, от чего он чуть не упал на спину. Снова поднялся и снова получил хозяйскую оплеуху. Юная красавица равнодушно лупила его ножкой по щекам, с силой тыкала ему в нос и в губы испачканной в грязи пяткой и пыталась рассмеяться. Но почему-то ей было не смешно. Затем, устав избивать страдальца, поднесла щедро покрытую грязью стопу к его лицу.
И насмешливо причмокнула, подсказывая ему надлежащие действия. С обезумевшими от похоти глазами Серёжка припал к этой стопе губами, носом, всем лицом. Со сладостным стоном покрывал он её страстными поцелуями – от пяточки до ноготочков. Казалось, он сейчас сойдёт с ума от наслаждения.
И великодушная богиня снова смилостивилась над кающимся грешником, заблаговременно предотвратив его счастливое помешательство. Отвела ножку от этой смешно измазанной грязью рожи. И произнесла всё тем же мурлычущим пренебрежительным голосом:
– На первый раз прощаю. Чуть позже позволю отблагодарить меня за эту милость. А сейчас ты подашь мне завтрак в постель. Шевелись, ленивая тварь!
И уже в который раз пнула его в морду, не забыв при этом милостиво улыбнуться.
Да, эффект был ошеломляющий! Новообращённый раб уполз за дверь исполнять данное ему повеление. А новоявленная Госпожа обвела окружающих торжествующим взглядом. И лукаво улыбнулась, дав понять, что необычное развлечение только начинается и что впереди будет немало интересного и удивительного.
(Продолжение следует)
496