Дача была большой. Там было очень много мест, где я любила сидеть или прятаться. Впрочем, львиную долю неогороднего времени я проводила, гуляя между дачами, лазя по старым, порой заброшенным дачам. Это выглядело смешно. Такая пацанка в образе принцессы с вечно сбитыми коленками, замазанными зеленкой, любопытствующим взглядом и непомерным гонором. Еще этот бабушкин стиль.
— Девочка не должна носить штаны и шорты! — говорила она. — Это недостойно!
Отец был другого мнения, но не спорил с ней. С ней невозможно было спорить, она затыкала даже его. Потому-то, у меня было просто до чертиков разных платьев, ленточек, гетр, носочков, трусиков и летней обуви приличного вида. Это было смешно. Все остальные как люди, а я всегда принцесса. Все вещи складывали по цвету и комплектно, бабушка сама их раскладывала, но я всегда одевалась в разное, когда одевалась сама. В ее понимании приличная девушка — это мечта любого извращенца-фетишиста или девочка на загляденье для важного дипломата, или партийного работника. В советское время она была в Партии и занималась какими-то делами для КГБ. Похоже именно оттуда и пошла эта выучка, что теперь накладывалась на меня. И все же, люди стареют, а чуйка притупляется. Несмотря на всю свою КГБшную выучку, бабушка не знала, что знойная принцесса обожает секс и принимает его в любых формах, почти от всех, кто сможет достаточно ее заинтересовать.
В тот день на мне было идеально белое, с нежно-голубыми звездами, платье. Оно было невесомым, из мягкой ткани и реагировало абсолютно на любые колебания ветра. Приходилось прижимать его руками, дабы не нервировать прохожих своим голым животом и такими же снежно белыми трусиками. Юбка платья была до колен, что являлось нормой приличия, вот только она задиралась чуть что или задрать ее не составляло труда. Дополняли все такие же белые носочки на ногах, одетые поверх них белые же туфельки и две белые ленты в замысловатой прическе завитушек. Такая вот знойная принцесса. Вся смугленькая, с природно черными волосами и вся в белом. Парни по пути здоровались, ахали, приставали, желали познакомиться. Мужчины охали, ахали, почтенно снимали шляпу. Мне нравилась эта слава. Хорошо быть кроткой сексуальной сучкой, которую все хотят.
— Слишком много внимания она привлекает свои видом — говорил кто-то, опираясь на лопату у себя в огороде. — Трахнут девочку за милую душу, где-нибудь в темном подвале.
Сегодня новые знакомства были не интересны, хоть я и отметила пару интересных ребят. Да какие уж там новые знакомства. В нашем микрорайоне, все знали друг друга.
Было жарко. Несмотря на свою тонкую, гимнастическую фигурку, я все же немного вспотела. Дед возился в огороде, бабушка собирала и ела клубнику.
Делать было нечего. Чтобы заниматься огородними делами, нужно было узнать у деда, чем ему помочь, потом испросить у бабушки разрешения переодеться, потом сходить раздеться и натянуть на себя мешкообразное старое платье еще ее мамы и лишь тогда, идти работать. После работ предстояло бы голой поблистать в летнем душе, на радость мальчишкам с другой стороны улицы. Заодно можно было получить нагоняй от бабушки, что слишком долго плескаюсь и трачу много воды. И вообще не пристало приличной девушке так долго быть голой на всеобщем обозрении. Она постоянно пилила деда, чтобы он сбил нормальную кабинку из досок. Он обещал, весело улыбался мне и так ничего и не делал. Опоры, бак с водой, лесенка, чтобы воду заливать и естественные стены с трех сторон из кустов малины. Все же дед сделал помост из бревен и досок, чтобы не стоять на мокрой земле или в вязком болоте. А на особо жаркое время, цеплял клеенку, ибо комары очень любят жить в малине.
Однажды меня сильно погрызли комары. Их носики проникли даже в самые потаенные места, через ткань, высасывая кровь с самых нежных и чувственных мест кожи. Вечером я лежала голая на кровати, а бабушка смазывала меня одеколоном. Когда она дошла до моей интимной зоны, начались причитания и нравоучения, как надо приседать, держать ножки сомкнутыми и тому подобное. Она смазывала меня между ног, а мне было приятно. Что и говорить, я получала удовольствие от этих действий.
— Так и что это такое?! А ну марш в свою комнату! — тон был бескомпромиссный.
Пришлось встать и легко пробежаться к себе. Голая села на кровать. Бабушка пришла через минуту.
— На колени — она указала на место перед тумбочкой.
Я вздохнула и встала на колени. Предстояло наказание.
Она взяла книгу поувесистее, водрузила на мою голову.
— Ровнее спину! Ровнее! — я приняла нужную осанку, и книжка лежала на моей голове без лишней поддержки. — Уронишь три раза, будешь прикидываться или поддерживать — будешь выпорота! Стоишь здесь до ужина! Если не умеешь себя вести, как приличествует нормальной девушке, значит будешь учиться.
Бабушка была непреклонна и ушла. Затем вернулась.
— Я буду проверять тебя каждые 15 минут — и снова ушла, прикрыв дверь.
На глаза навернулись слезы, хотелось заплакать. Папа, где ты со своей защитой, когда ты нужен? Ну разве я виновата, что мое тело так реагирует? Разве я виновата, что малина такая вкусная, а комары такие приставучие и кусючие? Ну, блин, зато потом я отыграюсь на своих пристрастиях.
Многим покажется это легким. Ну что такого, смирно посидеть с книжкой на голове? Это не так легко. Мне очень помогало то, что я занимаюсь гимнастикой и вся такая гибкая, умею соблюдать баланс и держать равновесие. Книжка постоянно покачивается, рискует упасть. Если она упадет — это будет слышно. Если я успею ее поймать — она больно ударит по рукам и бабушка потом заметит, что книжка падала, по свежим царапинкам на моих руках. Она специально берет такую книжку. А еще нужно стоять на коленках, а не сидеть. Статично, спокойно, постоянно соблюдая баланс и равновесие, удерживая книжку на голове, стоять на коленках, когда внутри клокочет негодование от незаслуженного наказания — это та еще работа. Первые пол часа все легко и просто, потом начинаешь напрягаться, отгонять лишние бушующие мысли, стараешься успокоиться, но мысли порой врываются, заставляя тебя чуть ли не вскакивать. Страх еще большего наказания, загоняет их обратно и заставляет тебя качнуться немного вперед, рискованно увеличивая наклон книги на твоей голове. Вот она почти соскальзывает, но с какой-то совсем саперной хваткой, удается вернуть ее и себя в положение спокойствия. Пикантности всему добавляет то, что я совсем голая.
Дед заходит в комнату.
— Опять она тебя наказала. Еще долго стоять — он смотрит на часы. — Света, может ей хотя бы одеться?
— Пусть так стоит! — кричит бабушка с кухни. — И не смей ее там журить, она заслужила!
— Это не правда! Я не заслужила! — шепчу я.
Дед молча разводит руками, мол, что я могу поделать, когда командир в доме не я.
— Пусть, может, все же оденется? — делает еще одну попытку дед.
Появляется бабушка, в глазах ни капли сострадания.
— Нет, пусть стоит срамная девчонка. Немножко сгорит со стыда, потом смирнее будет — она уходит, махнув кухонным полотенцем и чуть не хватив деда по лицу.
— А если к нам кто-нибудь зайдет?! — кричит он ей вдогонку.
— Закрой к ней дверь и не пускай в дом всяких чудаков, и прочих любопытных сорок! — доносится с кухни.
Я продолжаю стоять. Дед мне не поможет и не исправит
моего положения.
— Будто ты сама их не водишь — говорит он тихо, разворачивается ко мне спиной и делает одно простое движение, будто поправляя штаны.
Я подмечаю это, я знаю, что за движение он сделал. Занятно, ай да дед! Хотя, я ведь спортивная, гимнастикой занимаюсь, красивенькая, голенькая. Внучка не внучка, а мужской организм реагирует правильно.
Дверь в мою комнату закрывается. Я остаюсь сама с собой наедине.
Время наказания выходит. Открывается дверь, на пороге бабушка. Снимает книжку.
— Хорошо — голос немного довольный.
Ей нравится, что я не сдалась и выдержала, что не разревелась, что не закатила истерику. Ей нравится, как она меня вышколила, что я не оказываю ей сопротивления. Кажется, она любит это в течении всей жизни. Все мужчины вокруг нее такие. Вот и дед такой, а отец вообще сбежал в столицу, чтобы не быть все время под этим гнетом. Все, с кем она общается, ведут себя будто провинившиеся бояре перед Екатериной Второй. А отдельные личности, прибывающие в милости, постоянно подлизываются, лишь бы слова лишнего не сказать да не разойтись во мнении с «царственной особой». Даже директор гимназии, в чьем заведении она ведает библиотекой, ходит под ней как маленький мальчик на побегушках.
— Иди в душ, потом одевай пижаму и ужинать.
Я немного вспотела. Все же держаться так долго, это труд. Быстрый душ, просушка. Одеваюсь в такую же белую, хлопчато-бумажную пижаму. Иду есть.
— Никакого телевизора! — чеканит бабушка за ужином.
Это нечестно. Я хотела посмотреть сериал.
— Берешь Майн-Рида и идешь с ним в постель. Минимум 100 страниц и завтра утром напишешь эссе по прочтенному.
Она не замечает насколько двусмысленно звучит это «идешь с ним в постель», а может просто я такая испорченная.
Дверь в мою комнату закрывается. Горит лишь прикроватная лампа, я зачитываюсь «Всадником без головы» представляя себе образы далекой страны, плантаторов, корсетные платья девушек тех лет, кабальеро и мустангеров, необъятные прерии.
Я слышу, как кто-то идет.
— Хватит уже читать. Спокойно
й ночи — спокойно говорит бабушка и закрывает ко мне дверь.
Я закладываю страницу, кладу книгу на пол и выключаю свет. Выжидаю, когда все в квартире стихнет. Слежу за полосами света, что ползают по стене, когда одинокие ночные авто проезжают мимо нашего дома. Один, два, три.
Мне нравится моя пижама, хоть в ней и немного жарко летом, да под одеялом. Ее можно легко закатать немного вверх и вниз, оголяя самые нужные и пикантные части. Я ласкаю себя, закусив одеяло и слюнявя пододеяльник. В моих бурных, влажных, смелых фантазиях Морисс Джеральд тайком пробирается в мою комнату, обходя бабушкин надзор, закатывает мою пижаму и овладевает моим разгоряченным телом, жаждущим внимания.
— Ууу! — первый вскрик я задушила, перейдя на писк и совсем смолкнув.
Я доставила себе удовольствие. По телу сразу же стала расползаться нега и покой.
— «Только бы не уснуть так» — я спешно нятягивала пижаму, уже ощущая, как проваливаюсь в сон.
Если бы утром бабушка обнаружила меня в таком виде, сидеть бы мне дома наказанной еще неделю.
Выдыхая под одеяло, стараясь унять бешенное дыхание и стук сердца, я прислушивалась. Кажется, никто не придет проверить, что за звук был в моей спальне. Я повернулась на сторону, немного на живот, приняла свою любимую позу с согнутыми ногами и слегка призывно оттопыренной задницей, и уснула.
Возвращаясь к тому дню.
— Нет, тут особо нечего делать — сказал дед и снова углубился в огородние дела.
Я пошла к бабушке.
— Не лезь сюда! Изгваздаешься ведь вся! — бабушка была недовольна. — Опять потом стирать! Только ведь свежее одела. Если, ты, мне испортишь платье, будешь дома сидеть три дня в своей комнате.
— Носки ведь уже все — сказала я обреченно.
Мягкие летние туфельки не защищали от дорожной пыли. Бабушка посмотрела на меня выразительно. Носки были разменной монетой.
— Иди займи себя чем-нибудь полезным. Только не шляйся где попало и помни про платье.
Я вышла с дачи и направилась по одному мне известному пути.
Где-то было пусто, но ухожено. На иных дачах царило запустение. Вот здесь хозяйка недавно умерла, а родственникам дача только в обузу. А здесь более-менее, но владелец пьет и на полноценное ухаживание за дачей, у него не хватает сил. Я прошла мимо большой трехэтажной дачи в зарослях. Когда-то там жил странноватый, страшноватый мужчина. Он разводил и держал нутрий. Оттуда вечно были слышны странноватые и страшноватые звуки. Подходить близко, осматривать дом и слушать эти странные звуки, странных существ, я могла лишь в компании своих дачных друзей, моих защитников.
Сейчас дом пустовал. Нутрий в нем больше не было. Он ветшал и разваливался. Я как-то рискнула забраться в него через окно, порвала платье и была потом выпорота бабушкой за столь халатное отношение к вещам. Внутри оказалось полно небольших клеток, странно и неприятно пахло. Все выглядело очень заброшенно, даже через чур как для брошенной дачи. Иные заброшенные дачи, выглядели менее обветшало. Я тогда не стала осматривать все, еще и эти скрипящие доски на полу, рискующие проломиться под невесомой мной. Кажется, под домом был погреб, но где вход, я так и не нашла, а заходить во внутреннюю комнату, где было больше всего клеток, я не рискнула.
Я прошла мимо того дома, оставалось совсем немножко. Хорошо, если они будут у себя.
Калитка была открыта. Слышалась возня, играющее радио, крики мужчин. Я осторожно прошла в сад, прижимая к себе платье, чтобы не зацепиться за виноград и не изгваздаться.
Двое мужчин занимались садовыми работами — дядя Саша и дядя Миша.
— О, вот и наше золотце пришло — Саша, отряхивая руки пошел ко мне.
Я выставила перед собой руку, останавливая его.
— Если я испорчу платье, мне влетит — я показала на него и его руки.
— Понял. Каюсь — он примирительно поднял свои, серые от работы в земле, руки. — Ты пришла сегодня просто отдохнуть или поиграть?
— Поиграть.
— Тогда, может немного раззадоришь нас? — спросил подошедший Миша.
Я молча, заискивающе улыбаясь, приподняла платье, оголяя ноги, мои гимнастические бедра, нежные трусики и плоский живот.
— Восхитительно — сказали в один голос мужчины. — Тогда ты иди в дом, разденься. Там слева есть чистый ящик, самый верхний. Сложи все туда. А мы сейчас в душ и к тебе.
Они осмотрели друг друга.
— Действительно, не пристало с такой красотой быть рядом в таком виде.
Я зашла в дом и прошла во внутреннюю комнату. Здесь было жарко, окна были закрыты. Я открыла пару окон, задернула ажурные занавески, еще советского вида. Развязала две небольшие бретели на плечах и стянула через голову платье. Затем аккуратно сняла туфельки и носочки. Последними я сняла трусики, оставшись совсем голой. Все вещи я сложила в указанный ящик, заранее проверив его — он действительно был чист. На массивной дубовой кровати валялось куча всего. Я сбросила все на пол, стянула покрывало и клеенку. Постель была не первой свежести. Судя по пятнам и запаху, после последнего раза со мной, здесь раскладывали кого-то еще. Я залезла в небольшой комод и нашла свежую простынь. Быстро заменила и уселась на нее голой задницей. Простынь была жестковата, но все же лучше, чем делать это на старой, грязной постели.
Мужчины зашли в дом, сложили что-то свое. Я слышала их медвежий топот в передней. Они наконец зашли в комнату. Голые, мокрые после недавнего душа.
— Я сменила простынку. Взяла свежую в комоде — я указала пальчиком на комод.
— А, да. Забыли совсем дураки старые. Молодец, что посмотрела. Еще обиделась бы на нас и не стала бы больше радовать своим присутствием.
— И телом — сказал Миша, хищно глядя на мою наготу.
Старым дуракам было 52 и 55.
— Ну иди уже наконец сюда, маленький ангел — я встала.
Две пары мужских рук потянулись ко мне. Ощупывали мою гимнастическую попку, проникали между ножек, трогали живот и бока, щипали соски, трогали мое недовольство — грудки, едва ли дотягивающие до первого размера.
— Маленький, сладкий ангел — шептали мужчины.
Я стояла между ними. Одна пара рук сжимала и разводила мои ягодицы, язык иногда проникал между половинок персика и ласкал мои дырочки. Передняя пара рук гуляла по всему телу от шеи до пальчиков на ногах, прощупывая каждый кусочек кожи. Больше всего, передние руки, увлекались животом, грудью и зоной бикини.
— Теперь я хочу — сказала я.
— Нет, нет, сладкий ангел, мы еще не насытились твоей плотью — язык проник между ног, лаская анус и половые губы.
Саша встал, наклонился, взяв мое лицо руками и поцеловал мои щечки, затем губки, дальше шею, засасывая соски, кусая их, теребя, целуя пупок и еще ниже. Он снова присел. Теперь его губы целовали меня там, стараясь ухватить мой маленький комочек удовольствия.
— Люблю целовать маленькие, потные, девчачьи письки — восхищался он там внизу.
— Дайте мне их подержать.
— О, мы дадим маленький ангел. Конечно же дадим. Не волнуйся — мужчины встали.
Я взяла руками два небольших пениса. Легонько дроча их, ощущая их тепло и твердость.
— Ложись на кровать, маленький ангел.
Я легла на спину, сжимая ножки. Один забрался за мою голову и положил свой пенис мне на лицо. Я улыбнулась ему, будто старому другу. Второй надел презерватив и раздвинул мои ножки.
— Будь нашей, ангел. Будь нашей до конца и без остатка.
— Буду — я надула губки.
Михаил взял свой член и нетерпеливо повез им по моим надутым губкам. Я открыла рот и взяла его. Александр вошел в меня и навалился всем своим весом.
Оргазм? Нет, не слышала. Я не умею получать оргазм с мужчинами. Только сама с собой, утопая в своих пододеяльных мокрых фантазиях. Но я просто дико «кончаю» морально, от того что я маленькая шлюшка, которой пользуются многие для своих утех. А еще я не умею делать минет — просто сосу и причмокиваю. Хоть дырочки мои не подкачали — они теплые, тугие и достаточно глубокие. Я развлечение для мужчин. Мое гимнастическое тело с персиковой попой и маленькими сиськами, мои теплые, тугие, кожаные чехольчики между ног, мой стиль и все эти платьица — все это просто выносит мужской мозг. Меня хотят иметь, получая удовольствие, но не заботясь моим. Его и нет, но то, которое есть — мне его более чем хватает.
Александр дернулся несколько раз и кончил в резинку. Медленно вышел. Его место тут же занял Михаил. Использованный презерватив был вывернут мне в рот. Вязкая, солоноватая, с кислинкой мужская сперма заполнила рот и была быстро проглочена. В довесок, я получила мягкий член, только что выплеснувший ту сперму. Я взяла его в рот, обсасывая и очищая от последних капелек, что продолжали течь из уретры. Саша встал и вышел. Я услышала, как он чиркает спичками.
— Ум, да! — Миша вышел из меня, быстро снял резинку и додрачивая, спустил мне на живот и грудь.
Я размазывала его семя по себе. Собирала кончиками пальцев отдельные капельки и отправляла в рот.
Второй мужчина отправился курить так же, как и первый.
Где-то в животе было приятно.
— «Я маленькая шлюха» — подумала я и мне стало хорошо.
Спустя пару минут, я вышла к ним в переднюю.
— Я маленькая шлюха и получаю от этого удовольствие — сказа я уже в голос.
Мужчины повернулись.
— Ты маленький ангел пошлости и разврата — две пары мужски губ, почти синхронно, поцеловали меня в живот.
— Маша! Домой! — раздался крик бабушки где-то далеко.
— Тебе пора — засуетились мужчины.
Действительно не стоило задерживаться. Я быстро оделась, поправилась и отряхнулась возле зеркала.
— Мы ждем тебя снова — я получила два чмока в щеки.
Достала платок и протерла лицо перед зеркалом. Вытерла следы недавней любви и поправила кое-что.
— Как я выгляжу?
— Ебабельно до умопомрачения! — был вердикт.
257