На выходе из зоны таможенного контроля ждал Виктор, мой брат. Темноволосый, темноглазый красавец, косая сажень в плечах.
— Сестренка, дух захватывает, какая же ты красивучая.
Обнимает меня своими огромными лапищами, сжимая в медвежьих объятьях. Надо же, как вымахал, выше меня на целую голову, а я ведь тоже дама не низенькая. Вместо приветствия задаю мучающий вопрос.
— Вить, ты выполнил мою просьбу? Разузнал об Игоре?
...
Подходя к шестиэтажному зданию из стекла и бетона, невольно присвистнула. Мне полагается кусать локти. И я кусаю, ещё как. Только деньги тут не главное, погнавшись за ними когда-то, я упустила настоящее богатство — красивого, умного мужчину, которого любила. Злая ирония судьбы, он теперь богат, а я... в общем, до шестиэтажных офисов мне далеко и не достижимо. Правда, этот офис не совсем его, он только генеральный директор крупной строительной фирмы и, как выяснил Витька, владелец 15% акций этой организации. Впрочем, как ни крути, локти есть от чего кусать.
Кабинет Ковалева Игоря Алексеевича, кто бы сомневался, на самом верху. «Тише, мыши — кот на крыше», — вспомнилась мне детская считалочка. Что ж котик, поиграем? В офисе всё красиво, дорого, современно. Сижу в приёмной, в ожидании, когда меня пригласят. Секретарша раздражает неимоверно. Этакая красавица — собранная, деловая, молодая. Нервничаю, пальцы с французским маникюром отбивают на деревянной ручке кресла дробь. Девушка за столом недовольно косится. Придётся потерпеть, детка, работа у тебя такая. Руки и всё тело покрылись испариной. Слишком тёплый сегодня денёк. Хотя жара, конечно, тут ни при чём, тем более что и кондиционер работает. Ожидание затянулось. Достаю пудреницу, придирчиво вглядываясь в меленькое зеркало. Роскошные длинные тёмные волосы, шоколадные глаза, тонкий носик, личико сердечком, пухлые губки. Новая прическа с густой челкой мне безусловно идёт, да и, пожалуй, молодит. «Сестренка, ты роковая красотка», — звучит в голове голос Витьки — «Такую забыть невозможно, так что Игоречек будет наш». Витька, шут гороховый. Его бы слова, да богу в уши. Всё внутри вибрирует от напряжения, ладони влажные.
— Эльвира Николаевна, Игорь Алексеевич готов вас принять.
Не сразу поняла, что девушка обращается ко мне. Эльвирой я назвалась, чтобы Ковалев не догадался. Странное состояние, вся рвусь туда, в кабинет. От желания увидеть воздуха не хватает, но вместе с тем к ногам словно гири тяжелючие чугунные кто-то привязал. Ну же, не бойся! — уговариваю сама себя. Ты приехала бороться за свое счастье, которое однажды упустила из-за своей жадности, предала из-за своей глупости. Перед дверью ещё один судорожный вдох. Толкаю ручку.
Какой же он красивый! Витя мне присылал фотографии Игоря. Но фото — просто изображения, которые не способны передать всей привлекательности его строгих, чётких движений, притягательность и ум его взгляда, сексуальный магнетизм губ... Ковалев вышел из-за стола, чтобы поприветствовать предполагаемого «финансового партнера». Ещё одна маленькая ложь с моей стороны.
— Добрый день! Эльвира Николаевна!... — нейтральная доброжелательная улыбка мгновенно погасла у него на губах, стоило Игорю присмотреться внимательнее. Лицо перекосила странная гримаса, глаза сощурились, а ноздри гневно расширились. Хм. Кажется, не только у меня проблемы с дыханием. Всего несколько секунд, и он взял себя в руки. Гримасу сменила бесстрастная холодная маска. Умеют же некоторые справляться с волнением. А я до сих пор не могу вымолвить ни слова, тратя все силы на то, чтобы вспомнить, как дышать.
Сел за стол. Развалился. Во всей позе, взгляде, чуть поджатых губах, теперь только презрение. Ничего кроме презрения. Рассматривает меня, нисколько не стесняясь, с головы до ног и обратно. Взгляд, кажется, проникает не то что под одежду, а даже под кожу, под кости, прямо во внутренности. Выворачивает наизнанку. В нём нет секса, только холодное презрительное изучение. В нём нет желания. А я всё равно пылаю, и умение дышать нормально так и не вернулось. В комнате повисло гнетущее молчание. ОН кажется таким родным и, вместе с тем, таким невозможно далеким. Игорь все смотрит и смотрит, снимая, сдирая с меня, как наждачкой, слой за слоем. Что называется: «Почувствуйте себя грязью у ног господина!» Паника разрастается внутри. Зачем я притащилась сюда? Дура! Наверное, всё уже давно забыто и быльем поросло. Да и не тот Ковалев человек, чтобы простить. В глазах закипают слезы. Не хватало только разреветься перед ним. Резко разворачиваюсь и иду назад к двери. Что я делаю? Трусиха! Жалкая, слабая трусиха!
— Зачем приходила?!
Не могу вспомнить ни одного слова из заготовленной мной речи. Повернуться не могу. Словно одеревенела вся, застыла и даже корни пустила в пол. Он подходит. Подходит, и хоть я стою спиной к нему, каждой клеточкой чувствую его приближение. Все встает дыбом от этого приближения, как кошка, внутренне ощерилась, почувствовав угрозу непонятного происхождения. Пальцы, вцепившиеся в тяжелую металлическую ручку двери, побелели. Он касается меня. Боже! Он касается моих рук, разжимая пальцы.
— Зачем приходила? — тихонько повторяет Игорь, вопрос, на который так и не было получено ответа.
Я ведь не смогла произнести вслух ни одного словечка. Шепот, как нечто осязаемое, проникает в мое тело, вызывая странную реакцию, то ли мороз, то ли жар по коже. Неловко разворачиваюсь. Он рядом, совсем близко. Не выдерживаю, обвиваю его шею руками.
— Игорь, если бы ты знал, как я скучала! — губы раскрываются, тянутся к нему. Впиваюсь ими в его рот и чувствую, как мужское тело напряглось, окаменело под моими пальцами и губами. Словно статую обнимаю, а не живого человека. Ноздри заполняет дразнящий запах дорогого мужского парфюма, смешанный с запахом сигарет. Дышу им, вбираю в себя любимый и забытый запах, любимый и забытый вкус. Какой-то странный возглас раздался из глубины его горла. Рык — не рык, стон — не стон. Но окаменелость сразу прошла. И вот уже не я целую мужские твердо сжатые губы, а Игорь мои. И не просто целует, пожирает. Вслед за губами пришли в действие руки. Сжали меня, прижали к себе так, что хрустнули кости... Потом просто впечатал в твердую поверхность стены, навалившись всем телом сверху. В движениях чувствуется голод. Ого-го! Мой стон тонет в его глотке. Рука Ковалева ложится на грудь, колено вклинивается между моих ног. Даже растерялась от такого напора. Зато тело среагировало мгновенно, всё встрепенулось, запульсировало, захотело. Дыхание стало ещё более бурным, а платье, бельё, давят распирающую грудь. Как-то все происходит слишком быстро. Пусть! Такая страсть невозможна без сильных чувств! Я не зря прилетела, всё ещё возможно вернуть! Ковалев покрывает голодными поцелуями мою шею, заставляя выгибаться и трепетать. Платье красивого приглушённого красного цвета задрано до пояса. Снова задыхаюсь, но уже не от волнения, а от остроты ощущений, которые вызывают его руки и губы. Подхватывает меня под попку, тащит к столу, сбрасывает на пол мешающие сейчас бумаги и письменные принадлежности. Мои ноги сами по себе раздвигаются. Уверенные. ..
мужские пальцы ложатся на кружево трусиков. Вздрогнула, всхлипнула. Рука гладит нежные складки через тонкую ткань. Кажется, там всё влажно, прямо хлюпает. Когда Игорь пытается стащить трусики наступает отрезвление. Что мы творим? Что я творю? За соседней стеной красавица секретарша, которая в любой момент может войти. Дверь никто из нас не додумался закрыть. Да и после долгой разлуки мы ведь даже словом не обмолвились.
— Игорь, я не могу так... Там твоя секретарша...
— Никто не зайдет... — голос хриплый, руки действуют всё так же напористо, нагло, отодвигая в сторону мои трусики и проникая внутрь.
— О... Ахк...
— Игорь, не надо... не здесь, — хватаю его пальцы своими, останавливая.
— Набиваешь себе цену? Ну-ну. Не переживай, я заплачу. Сколько сейчас берут немецкие подстилки?!
Отреагировала мгновенно, даже не успев подумать. Звук пощечины раздался в комнате. Ударила довольно сильно, так что его голова качнулась, а на щеке начали проступать красные пятна. Что я наделала? Лицо Ковалева исказила злость. Замахнулся в ответ. Неужто сможет ударить? Нет, слава богу, нет! Рука так и застыла поднятой вверх. Отошел к окну, повернувшись ко мне спиной.
— Пошла вон!
— Игорь...
Молчание. Во всей его позе, широких плечах, высоко поднятой голове, читается непреклонность. Он всегда был такой упертый.
— Игорь, я знаю, простить сложно... Понимаешь, восемь лет назад я была глупой жадной девчонкой... А Курт... он предлагал такую жизнь, которую я только в кино видела: дорогие рестораны, украшения и платья от ведущих домов моды, отдых на роскошных курортах. Да и родители, они хотели для меня счастливой жизни, в стране, которая по их представлениям, намного лучше, чем наша. Конечно, всё оказалась... не совсем так... Богатство и щедрость не всегда синонимы... Мне приходилось даже на помаду денег выпрашивать. А когда я надумала развестись... Впрочем, это неважно... Я так и не смогла полюбить Курта, так и не смогла тебя забыть. Только дочка... дочка держала, он обещал лишить меня возможности видеться с ней. Впрочем, и это тоже для тебя неважно. Я знаю, ты так и не женился за всё это время. Прости, я кажется, поломала не только свою жизнь... Игорь, но ведь такая любовь, как была у нас, она ведь не каждому дана и не часто бывает в жизни. И сейчас ты меня так целовал... может, всё ещё можно...
— Пошла вон!
Вздрогнула, как от пощечины, а Ковалев даже не повернулся. Хотя, это и есть пощечина, пощечина моим надеждам и чувствам. Нет, я не сдамся так просто!
— Игорь, в тебе сейчас говорит злость и обида, просто поду...
— Тебя вытолкать взашей?!!
Его спина злит, его непреклонность злит.
— Игорь, я совершила ошибку. Но кто не совершает ошибок?..
— Ошибка и предательство — разные вещи.
Какой спокойный, безапелляционный голос. Мурашки по коже.
— За свое предательство я вполне поплатилась. А ты тоже мог бы что-нибудь сделать, чтобы меня вернуть.
Обернулся.
— Узнаю красавицу Олечку, всегда выгораживаешь себя, перекладывая ответственность на других!
Видимо задела, показное спокойствие ушло из голоса.
— Я виновата Игорь... очень, но...
— Пошла вон, я больше с тобой не намерен ничего обсуждать!!
Ковалев снова отвернулся, предоставив мне возможность любоваться его мужественной спиной.
— Ты невозможен Игорь, вместо того чтобы поговорить, как взрослые люди!... Ты...
— Охрана. Выведите, пожалуйста, Эльвиру Николаеву, — сколько сарказма в голосе, — из моего кабинета. И впредь никогда, ни под каким предлогом, прошу её не впускать.
— Ты... — зашипела я змеей, — черт с тобой, не хочешь слушать, не надо.
Схватила какую-то папку со стола и грохнула ею об пол.
— Сама уйду! Извини, что побеспокоила!
Дверью хлопнула так, что секретарша подскочила с кресла, и, не скрывая изумления, уставилась на меня. И чего так таращится? С остервенением жму на кнопку вызова лифта. Створки открылись, из кабинки выскочили два бравых молодчика. На лицах охранников тоже изумление и даже некоторая растерянность. Один берёт меня легонько за предплечье. Выдёргиваю руку. Как унизительно! Ковалёв хочет выкинуть меня, как нашкодившего котёнка.
— Я сама уйду, не прикасайтесь ко мне!
Однако они проходят вместе со мной в лифт, видимо думают, что я могу наделать глупостей и разгромить что-нибудь в такой солидной компании. Не зря думают, руки прямо-таки чешутся от желания устроить погром. Взглянула в зеркальную стенку лифта. О, бог ты мой! Теперь понятно изумление сотрудников. Всклокоченные волосы, размазанная помада на губах и перекошенное платье, в вырезе которого видна полоска кружева бюстгальтера. На шее явственно проступили красные пятна, подозрительно напоминающие следы от интенсивных поцелуев. Щеки запылали. Стыдно. Не обращая внимание на парней, привожу себя в порядок. Первый этаж. Иду по холлу, так, словно мне в позвоночник воткнули штырь, с высоко поднятой головой. Он меня все равно не видит, к чему вся эта поза специально для fotobab.ru ? Но сейчас почему-то кажется очень важным и нужным пройтись, как королева, не позволив слезам вырваться из глаз.
Только зайдя за угол соседнего (Дмитриева Марина) здания, смогла вздохнуть свободно.
В машине меня ждал Виктор.
Когда я взгромоздилась на кресло рядом с водителем, он присвистнул.
— Кажется примирение было бурным.
А вот они и слезы посыпались из глаз крупным горохом.
— Не было никакого примирения, — чуть успокоившись, говорю я, — Игорь выставил меня вон и сказал охране не впускать больше.
— Ага, а засосы тебе кто поставил? — от некоторых глазастых младших братьев ничего невозможно скрыть.
— Сначала поцеловал, потом выставил.
— Не дрейфь сестренка, была бы до фени, сразу бы выпроводил и целовать не стал. Так что всё ещё будет. Главное, теперь почаще ему на глаза попадаться. И будет богатенький Игорино у твоих прекрасных ног, Мальвина. Ты тогда про братика не забудь, а то машина у меня вся сыпется, да и жену некуда привести, хибара родительская, сто лет ремонта не видела.
— Да иди ты, придурок! Только о своем кармане можешь думать!
Шут гороховый. Даже стукнула его легонько.
— А что с лордом немецким не проканало, так может Игорюша посговорчивее будет. Старая любовь долго не ржавеет. Не зря его бабы все как одна, на тебя похожи.
Во мне снова поднимается отчаяние, Игорь наверняка точно так же думает.
— Я вовсе не из-за денег, идиот! Я люблю его, очень-очень люблюю!! — опять слезы брызнули из глаз.
— Ну да, не в деньгах счастье, — театрально вздыхает Витька, — А вот машину нужно покупать новую. И завязывай обзываться. А то не посмотрю, что ты старшая, и накостыляю по шее.
...
Насчет «попадаться на глаза» Витька прав на все сто. Только сразу возник вопрос — как это осуществить? В его фирму меня теперь и на порог не пустят. По моей просьбе братишка практически месяц следил за Игорем и выяснил его домашний адрес. Элитная квартира в центре города с видеодомофоном и охраной. Живет Ковалев один, два раза в неделю приходит женщина лет 50, видимо, хлопочет по хозяйству. Вряд ли он будет рад видеть меня на пороге своего дома, и скорее всего, вообще не пустит. Еще тогда, восемь лет назад, Игорь был упрямее тысячи ослов, сейчас, кажется, этого качества в нем еще больше прибавилось. Однако Витька узнал одну очень важную деталь, Ковалев очень часто ужинал в одном и том же ресторане. Что ж, придётся мне полюбить кухню этого заведения...
Я уже две недели каждый вечер сижу в «Старом городе». Витька любит мне составлять компанию, конечно, плачу ведь я. За это время Игорь был здесь три раза. Первый... кажется, официальный ужин с партнерами. Все было очень церемониально: по имени и отчеству, спасибо — пожалуйста. Не ужин, а прямо светский приём. Я залюбовалась тогда Игорем. Какой шикарный. ..
мужик, мечта каждой женщины: красивый, умный, богатый, деловой, уверенный в себе. Два других раза... была чисто мужская компания — друзья. Одного из них я узнала, как не узнать. Сережа — дружок Игоря еще со школьных лет. Он улыбнулся мне вполне ласково, но подойти не решился или не счёл нужным. Сережа хотя бы улыбнулся, Игорь даже не смотрел в мою сторону. Точнее, глянул как-то, в самый первый вечер, опалив презрением и недовольством. И больше никогда его голова не поворачивалась в мою сторону. А я сидела и смотрела, не в силах оторвать глаз. Глядела практически непрерывно, любуясь каждым его движением, поворотом головы, разворотом плеч. Сидящие с ним за столом люди начинали обращать внимание на мой ничем не прикрытый интерес к его особе и что-то говорить Игорю по этому поводу. Но даже тогда он не оборачивался. Твердолобый, упёртый... Такой же, как я... сколько раз мы с ним ссорились в прошлом. Ссорились вдрызг, так, что я, бывало, не выдерживала и набрасывалась на Ковалева с кулаками, а он заламывал мне руки за спину и долго-долго целовал. Целовал до тех пор, пока я не забывала и предмет спора и кто, по моему мнению, был прав, а кто виноват. Это было в прошлом. Тогда можно было быть вспыльчивой, тогда я была любима, а не предала его чувства, погнавшись за красивой жизнью... Нда... Теперь вот сижу смиренно в ожидании, когда же он обратит на меня внимание. Хотя смирения во мне, пожалуй, мало. Во всей позе, в прожигающем его затылок взгляде, вызов...
Сегодня я оделась особенно эффектно и броско. Кожаные брюки плотно облегают бедра и ноги, сверху красный корсет и коротенькая кожаная курточка-болеро. Волосы подняла в высокий конский хвост и выпустила челку, густо подвела стрелки на глазах. Витька, увидев меня во всеоружии, дурачась, присвистнул.
— Ольк, и чего меня угораздило братом твоим родиться.
Игорь пришёл с девушкой. Красивая, и очень похожа на меня. Те же тёмные прямые волосы, большие миндалевидные глаза, немного треугольное личико. Может только нос чуточку длинноват. И фигура похожа: длинные ноги, тонкая талия, большая грудь. Правда, девочка рослая, даже Игоря чуть выше, а в нем почти метр восемьдесят пять. Хотя, если ей снять десятисантиметровые каблуки... А еще она моложе, явно моложе нас с Игорем. Ей лет двадцать, не больше... Странно, во мне нет бурной ревности, как бывало в прошлом, хоть тогда особо поводов и не давали. Сейчас мне скорее грустно.
— Вить, она красивее меня, — не то вопрос, не то утверждение.
— Ей далеко до тебя, сестренка.
— Ты так говоришь потому что мой брат.
— Неа, не только, в тебе есть что-то такое, томность какая-то.
Фыркнула.
— «Томность». Скажешь тоже. Где ты выцепил эту фразочку?
Витька улыбается во весь рот. Хорош гад, бедные девки.
— Так и есть «томность», ну или как еще говорят — шарм. А ещё эта грустинка в глазах.
Опять фыркнула.
— А она, да молода, да смазлива, я бы с ней с удовольствием покувыркался в постели. Но сдается мне, глупа, как пробка. В общем, только для кувыркания.
— С чего ты так решил? Молодость и глупость не одно и тоже.
— Мне видно лицо Игоря и как он кривится, когда девица открывает рот. Оль, она только копия, а копия никогда не сравнится с оригиналом.
— Просто ему нравится определенный тип женщин, — зачем-то возражаю я.
Не знаю где и что там видел Витька. Игорь сидел, как всегда, спиной ко мне, поэтому выражение его лица было скрыто, но то, как он держал эту девицу за руку, поглаживал, целовал пальчики, в этом сквозила ласка и мужская заинтересованность. Уж мне ли не знать.
— Он делает это нарочно, чтобы позлить тебя, — успокоил меня брат.
Слова Витьки немного, но приободрили. В благодарность я даже заказала ему весьма неплохой коньячок к ужину. Сама же сосредоточилась на «сверлении» такого желанного затылка. Не отрываясь, смотрю на Ковалева, пытаясь проникнуть в его мысли, сказать на каком-то телепатическом уровне: ну же, Игорь, посмотри на меня! Посмотри, посмотри, посмотри! Ну пожалуйста! Ему всё равно, даже не заерзал на стуле. А ведь кажется, что я должна уже прожечь в нем дырищу своим взглядом. Девушка же заметила мое пристальное внимание к их столику, занервничала, начала шептать Игорю на ушко. ОН опять-таки не повернулся, но, видимо, сказал что-то успокоительное и снова поцеловал ей пальчики.
Бог ты мой! Почему я не смотрела ниже? Нога девицы бесстыдно трется о его ноги. Они любовники, конечно, между ними страсть и, возможно, чувства. А я наивная, думала, если Ковалёв поцеловал меня так... гм скажем... пламенно, в кабинете, то он постоянно вспоминает этот эпизод и наше с ним не менее яркое прошлое... Вот она ревность, разрушительной стихией прошлась по всему организму. Пальцы сжали тонкую ножку фужера с водой. Как хочется запустить им в Игореву русоволосую голову. В прошлой жизни я, скорее всего, так и сделала бы. Но теперь у меня нет такого права! Я сама себе все разрушила, предала, растоптала свою любовь, разорвала ее в клочья. И должна радоваться за Ковалева, что он нашёл свое счастье... Нет, не могу, слишком плохая, слишком эгоистичная! Горечь затопила всё внутри, она разъедает меня, даже мышцы, даже кости. Наверное, поэтому руку, державшую тонкую ножку хрустального бокала словно свело судорогой. Один вдох, второй, я умею дышать, умею!
— Олька, ты чего такая бледная?
— Вить, они любовники...
— Ну и что? Думала, он евнухом все восемь лет прожил, да кучу баб перетрахал, но это ничего не означает.
Рука Игоря ложится на коленку девушке. Поглаживает, сжимает. Не могу это видеть! Мне надо выйти, уйти, успокоиться. Вспомнить наконец-то, как нужно правильно дышать! Вскакиваю со стула, получилось слегка громко. Точнее, очень громко, из-за моих неловких движений столовые приборы посыпались на пол, а стул с грохотом опрокинулся. Игорь конечно не повернулся, даже не вздрогнул, а вот его спутница, с ухмылкой посмотрела на меня и опять начала что-то шептать в его ушко. Сучка драная! К столику подбегает официант. Как всё неловко, как все по-дурацки.
— Вить, я припудрю... губки, — из-за волнения перепутала всё на свете.
Витька ржёт. А мне не до смеха. Потому что рука Игоря все также поглаживает коленку этой дылды. А ну их всех!
Выбегаю на площадку около ресторана. Жадно вдыхаю воздух. Курящие мужчины обращают на меня внимание. О чем-то говорят между собой, глазея. Знаю, я красива, даже очень, с налетом некоего заграничного лоска, который невольно обращает на себя внимание. Только бы не вздумали идти знакомиться. Мне это совершенно не нужно сейчас. Предупреждая намерения одного, довольно симпатичного парня, разворачиваюсь и возвращаюсь в ресторан.
Игорь стоит в холле. Руки в карманах. Сосредоточенный, немного хмурый взгляд. Опять залюбовалась им: русые густые волосы, серые лучистые глаза, тяжелый волевой подбородок. Он и в 26 лет был красавчиком, а сейчас в 34 повзрослевший, лощёный, матерый... от его великолепия всё внутри сжимается.
— Игорь, меня ждешь?! — пропела я и, собрав всю смелость, на какую способна, подошла к нему, безбожно виляя бедрами обтянутыми чёрной кожей брюк. Я наглая, еще какая наглая, руки закинула ему на плечи. Надеюсь мне не почудился блеск похоти в его глазах. Нет, Ковалев отталкивает с силой от себя, так что я больно стукнулась локтями об зеркало.
Конечно почудилось, это не желание, а злость.
— Не надо делать вид, что ничего не произошло.
— А что собственно произошло?
— Прекрати преследовать меня, это достало уже до чертиков, прекрати пялиться на меня неотрывно.
Ага, все-таки мои жаркие непрестанные взгляды даже через затылок достигали цели! Не такой уж он железобетонный.
— У тебя что, совсем не осталось гордости?
Разозлил, мгновенно вскипела.
— Гордость!? — вырывается с шипением из меня. Да, Игорь, у меня совсем нет этого чувства! Я все сделаю, слышишь, все, чтобы тебя вернуть, поскольку не хочу, чтобы моя глупая. ..
гордость и твоя глупая принципиальная упёртость помешали нам быть счастливыми.
Натянуто, неестественно, расхохотался.
— Какое счастье, о чём ты?! Паровоз с нашим счастьем отправился прямиком в ад, ещё восемь лет назад, когда красавица Олечка неожиданно, вместо того чтобы принять моё предложение руки и сердца, вышла замуж за богатенького немца.
Ему больно, до сих пор — больно! Значит, есть чувства, значит, всё ещё может быть!
— Она всего лишь копия, Игорь, моя копия!
— Иногда копии, бывают намного лучше оригинала, во всяком случае свежей и в них нет гнили.
Горько. Правда всегда бьёт наотмашь.
— Ты-мне-не-нуж-на, — по слогам произносит он, — У меня таких, жадных, на всё готовых самок, вагон и маленькая тележка.
— Отстань, уйди, исчезни, — Ковалев продолжает забивать слова, как будто гвозди в мою голову.
«Финита ля комедия». Что тут ещё можно сказать...
В глазах защипало, запекло. Нет, я не буду плакать, нет! Всё-таки слезинка вырвалась из-под густо подведенных ресниц, потекла по щеке. Игорь задумчиво снимает ее кончиком пальца и растирает в руках. Зачем я нацепила этот тугой корсет, в нём просто невозможно дышать?
— Хорошо, черт с тобой, Игорь, я уйду, но напоследок...
Делаю резкое движение вперед, пытаясь приблизиться, вскидываю руки, пытаясь снова обнять. Нет. Ладонь Ковалёва упирается в грудь, предупреждая попытку к сближению. Даже от этого злого, совсем не любовного прикосновения жар простреливает всё тело. Его пальцы на моей коже словно раскаленное тавро. Губы сушит. Облизнула их, но ощущение жажды всё равно не прошло.
— Игорь, п-пожалуйста, всего один поцелуй.
Снова чувствую это, как восемь лет назад, тогда стоило нам очутиться рядом друг с другом, как все окружающее как будто бы стиралось, подергивалось дымкой, исчезало, уходило на второй план. Были только мы, искры между нами и наши эмоции. Мои гормоны до сих пор балдеют от него. Глаза Игоря изменились, в них больше нет злости, в них сейчас желание, тягучее, как мёд, горячее, как раскалённый металл.
— Пожалуйста, — тихо шепчу я, и хватка Ковалева, не дающая мне приблизиться, слабеет. Тотчас же, самым бессовестным образом, пользуюсь этим, обвиваю мужскую шею руками, припадаю губами к его губам. Прикосновения бьют током, протыкают иголками, жгутся, как медузы.
— Чёрт, — вырывается из его рта.
Впечатывает меня в стенку фойе, и опять я больно ударилась о зеркало локтями, а он... обжигает и обжигает своими губами. Страсть между нами осталась неизменной. Игорь оттесняет меня вглубь коридора, туда, где нас никто не увидит. Теперь можно дать себе волю. Можно запустить ему пальцы в волосы, прижаться к мужскому телу близко-близко, потереться низом живота о бугор в его брюках.
— Сука, какая же ты ссс-сука...
Мужские руки требовательно скользят по телу, наминают через тонкую кожу брюк мою попку, пытаются пробраться к груди под жестко затянутым корсетом.
— Нет, не здесь... — шепчу я.
— Не здесь, — соглашается Ковалев, и тащит меня дальше по коридору, туда, где туалетные комнаты. Пальцы нащупали сосок, сдавили. Между ног прострелило током. Всегда поражалась этой связи между женской грудью и женским возбуждением. Заталкивает меня за дверь, закрывает замок. Я вся дрожу, вся теку, хочу. Теперь, когда дверь закрыта изнутри, его поведение стало еще более решительным. Прижал к стене, мужские сильные руки быстро расстёгивают молнию на моих брюках, протискиваясь внутрь.
— Вот же сучка, трусы специально не надела.
Нет не специально, точнее, я не планировала такого развития событий. Просто хотела почувствовать себя более чувственной и раскованной. Чтобы волны моей сексуальности прошибали его, не смотрящего в мою сторону, даже через несколько столиков. Пальцы требовательно скользят дальше, касаются клитора. Словно попала в какое-то другое измерение, которое врывается внутрь пронзающими всё тело горячими нитями, отсвечивает в глазах тысячью бликами. Весь мир, вся я, сейчас сосредоточены на кончиках его пальцев, ласкающих влажные лепестки между моих ног. Какие возвышенные сравнения приходят в голову. Дура! Вернись на землю! Каким-то краешком сознания понимаю — я в мужском туалете, со спущенными штанами, а Ковалёв надрачивает мой клитор, шепча на ушко пошлости. Пальцы грубо входят во влагалище, доставляя одновременно боль и удовольствие.
— Ты этого хотела, таскаясь за мной, этого?! — и ещё глубже, сильнее внутрь.
Кто-то жалобно всхлипывает. Вторая рука больно сдавливает сосок груди.
— Ты этого хотела, постоянно пялясь на меня?! Этого?!
Вдруг Игорь резко разворачивает моё тело спиной к себе и сильно шлёпает по попе. Вскрикиваю. Ещё один удар, ещё один вскрик. Расстёгивает молнию на брюках. Собирается поиметь меня в туалете, как дешёвую давалку? Сознание очнулось, а тело все ещё во власти желания, ноги подкашиваются и я, стремясь освободиться от его крепких рук, падаю, больно ударившись коленками о керамогранит пола. Глянцевые квадратики плитки бесстрастно отражают пошлую картинку — я на коленях, со спущенными брюками и освобожденной из-под корсета грудью. Шлюха.
Подскакиваю с пола, на ходу натягивая брюки.
— Ты куда, Оля? Нет!
Он опять дотрагивается до меня, пытаясь удержать. Теперь от его прикосновений больно.
— Я просила только поцелуй, Игорь. А если ты хочешь большего... То давай попробуем всё забыть и начать сначала...
Дрожащими пальцами пытаюсь натянуть корсет на грудь. Игорь смеётся. Неискренне, натянуто.
— Я ничего не собираюсь пробовать. Мне это не нужно. Я, конечно, не прочь трахнуться с тобой, ты красивая баба. Но и только.
Во рту вкус полыни. Горько-горько. В бессилии хочется то ли разреветься, то ли ударить его со всей силы коленкой по яйцам. Не делаю ни того, ни другого. Плотно застегиваю курточку на груди, открываю дверь и молча выхожу. Что я могу сказать? Вкус полыни во рту вызывает тошноту. От влаги, выступившей на глазах, окружающие предметы расплываются. Натыкаюсь (Дмитриева Марина специально для S exytales. org) на кого-то в коридоре, бормоча извинения, иду дальше.
— Обкуренная совсем, — несется вдогонку.
Не слушаю, не останавливаюсь. В зал возвращаться нет сил. Быстрее из этого дурацкого заведения, туда, где воздух. Хорошо, что захватила с собой сумочку и телефон соответственно.
— Вить, я на улице. Поехали домой.
...
Дома, в своей бывшей комнате, открыла толстую общую коричневую тетрадь. Дневник, который я когда-то вела и зачитала до дыр там, в Германии, пытаясь снова окунуться в ощущения влюбленности и страсти, испытываемые мной когда-то с Игорем. Не могла себе отказать в этом мазохистическом удовольствии. Провожу подушечками пальцев по строчкам и буквам. Они как будто имеют не только смысл, но и форму, структуру. Бархатистую, теплую, приятную на ощупь.
«Сегодня самый счастливый день в моей жизни — Игорь признался мне в любви. Мы поехали с ним купаться на речку. Жара, кругом толпа народа, но я вижу только его, и даже вода не может погасить импульсы, идущие от его тела к моему... Потом мы, взявшись за руки, гуляли по окрестностям. Какой он бывает разный, мой Игорек: ласковый, шаловливый, искрящийся смехом, напористый, страстный, иногда даже грубый. Ах, как он прижал меня к тому дереву. Я почувствовала внутри живота словно удар, жаркий удар, несущий возбуждение, а не боль. Мы долго смотрели друг другу в глаза, и кажется, от одного только взгляда я испытала оргазм. Да, это намного лучше! Это намного больше, чем физическая разрядка. Это самое прекрасное, что я чувствовала в своей жизни. Словно наши души занимались любовью. А потом... пошёл дождь, не позволив к душам присоединиться телам. И мы, сняв обувь, бежали босиком по скользкой траве к его старенькому жигулёнку, счастливо хохоча во всё горло. Вот там, в машине, снимая губами дождевые капли с моего лица, Игорь и сказал: «Олененок, я тебя очень сильно люблю». Олененок, Олененок,...
Олененок... в ушах до сих пор стоит звук этого милого прозвища. Слезы побежали по щекам, заползая в уголки губ. Да, я понимаю, тех чувств и эмоций не будет больше между нами. Мы изменились, стали более опытными, возможно мудрыми, а скорее всего — циничными. Но всё же, теперь ведь может быть по-другому. И кто сказал, что это другое, будет хуже?
Три дня я выжидала, надеясь, что Ковалев придёт. Но по мере того как проходили дни, часы, отчаяние постепенно заползло противным холодком в душу. Надо смириться с мыслью, что всё закончилось, что мне не удастся войти дважды в одну и ту же воду. Нет, не могу, не хочу... не сдамся так просто. Если есть страсть, всё остальное тоже можно вернуть!
Сама не знаю, как очутилась около его дома. Благодаря проныре Витьке, я знала номер квартиры. 55-я, на 7 этаже. Сколько счастливых чисел в одном наборе. Он дома, об этом мне сказала не только его машина, стоявшая на парковке, но и застучавшее, как сумасшедшее, сердце в груди. Перед видеодомофоном замерла на минуту, пытаясь справиться с волнением. Набираю подрагивающими пальцами номер. Раздался щелчок, наверное, домофон включился, наверное, он меня видит, наверное, мне нужно что-то сказать. Только вот язык онемел. Стою и смотрю в чёрный квадрат видеодомофона, нервно покусывая губы. Молчание давит на тело, как нечто осязаемо, тяжёлое, тёмное. В желании вдохнуть хоть немножко воздуха, грудь бурно вздымается.
— Что ты хотела? — какой спокойный, даже равнодушный голос.
— Игорь... — запнулась, — Давай поговорим.
— Я все тебе сказал, мне нечего добавить.
Он меня ударил, все моё тело ощутило боль от этого удара. Руки задрожали.
Всё... зря припёрлась. Нет. Нет. Не могу, не хочу! Я буду цепляться всем, чем можно, за всё, что можно. В голове всплыли его циничные слова: «Я, конечно, не прочь трахнуться с тобой, ты красивая баба. Но и только». Губы кривит циничная усмешка, цепляться теперь можно только пиздой. Ну и что ж, хотя бы потрахаюсь с ним вдоволь! Вспомню, как это бывает с любимым человеком.
— Ты говорил, что хочешь меня! — сказала с вызовом, с вызовом посмотрела.
Опять осязаемое, давящее молчание. Неужели и этого мне не будет дано?
Молчание, молчание, молчание. Глухой голос:
— Заходи, седьмой этаж.
Выдох облегчения из моих губ. Писк открывшейся двери.
Надо же, я умею ходить. В голове вспыхнули слова песни: «На седьмом этаже, за семь часов счастья, спасибо тебе». Пусть, пусть всего семь часов или меньше, но я проживу их на полную катушку, наслаждаясь каждым мигом. Лифт поднимается вверх, а что-то горячее вместе с толчком лифта устремляется вниз моего тела. Я вся истекаю соками, я хочу... и будь, что будет!
Игорь ждал в проеме двери, одетый в одни только спортивные серые брюки. Жара внизу живота стала ещё больше. Конечно, он такой красивый. Восемь лет назад я бы кинулась ему на шею, впилась в губы, стремясь быстрее в постель, быстрее словить свою дозу кайфа... Сейчас вынуждена быть более сдержанной.
— Заходи, — шепчет Игорь.
Нерешительно переступаю за порог. Ковалев прислоняется ко мне сзади, отодвигает в сторону волосы и целует в шею. Это так остро, что практически непереносимо. Хочется кричать, визжать, стонать, ругаться матом, мурлыкать, выть животным. Кожа с той стороны тела, к которой его губы прикасаются, покрывается мурашками.
— Ахм...
Резкий разворот. Теперь я прижата его сильным телом спиной к двери. Руки Ковалева грубовато сжимают мою грудь и попу. Скольжу пальчиками по мужскому обнаженному торсу, ниже, ниже. Игорь возбужден, член просто распирает штаны. Сдавливаю и слышу выдох возбуждения на ухо. Нет, Ковалев не дает пошалить. Он хочет по-другому — быть главным. Раз. Мои руки подняты вверх, и прижаты его сильными к холодной металлической поверхности двери... Два. Мужское колено раздвигает мои подрагивающие, готовые подкоситься ноги. Три. Колено вверх до упора. Низ живота пылает, зудит. Подаюсь вперед, похотливо трусь об его ногу, пытаясь хоть как-то унять бушующую плоть. У меня так давно не было мужика.
— Опять без трусиков, какая же ты блядь.
Да, чёрт возьми, я такая! И ему всегда нравилось то, что я отбрасывала все комплексы в постели. Оставляла их валяющимися у кровати, как сброшенную в нетерпении одежду. Влажная щель, смазкой, рисует темные склизкие отметины на его брюках.
— Ссссуууукааааа, — злобно рычит Игорь мне на ухо, и целует голодными злыми поцелуями в шею. Веки безвольно прикрываются в блаженстве. Свет, тень, свет, тень, пляшут в глазах, словно мы на клубной дискотеке.
— ОООООООООООО, — протяжный стон-всхлип вызывают внедрившиеся во влажную плоть мужские пальцы.
— Сука, сука, сука... — постоянно повторяет Игорь, и глубже, глубже пальцами внутрь. Странно, но это грубое слово звучит, стучит в моих ушах, словно ласка, и воспринимается, как комплимент — признание моей неоспоримой сексуальности. Возможно, потому что в нём, в этом слове, кроме злости, столько восхищения и возбуждения. Бьющего чер
180