К наступившей ночи, семейство Митрохиных впервые за последние дни собралось у себя дома, своим кругом.
– Павел, ты своего собутыльника, Кудряшова, сегодня вертолётом не отправлял в район? – Спросила Пелагея Кузьминична мужа, прихлёбывая душистый чай из большого блюдца.
– С какой ещё печали ему туда лететь... Почему спрашиваешь? – переведя глаза на жену настороженно поинтересовался Митрохин, опуская тяжёлый фарфоровый бокал чая на стол.
– Да Роман Николаевич у меня нынче спрашивал: – Чего это, говорит, Кудряшов вторую ночь в общаге не показывается? – Ну я ему сказала, что вчера он вас с Петькой бормотухой своей накачивал, а ноне я его в столовой не видела. Может на буровой остался на ночь, но бригадир сомневается, что там ему одному в одиночку комаров кормить, коли все женщины здесь. Что думаешь делать, Паша?
– Не по душе мне его фортеля, может ещё не приехал?.. – Предположил Павел Николаевич.
– Так машина с утра не уезжала. Я ещё удивлялась, почему он не уехал.
– А мужиков на буровую кто возил?, – нервно закуривая «Казбек», спросил Митрохин, хлопнув сына по руке, тянувшейся к отцовским папиросам.
– Цыц, щенок! – Огрызнулся Павел Николаевич на Петьку.
– Чего уж мудруешь над сыном – возразила жена, – если с твоей лёгкой руки он с меня и Татьяны не слазит, с тобой отраву глушит, а курить не дозволяешь, так всё одно у мужиков стреляет. Вчера по твоей милости напился, вместе валялись полдня, Полинка так и пролежала подле него, ровно провинившаяся собачонка. И Настёна под этим паразитом Женькой всю ночь корячилась, утром взглянуть страшно, всю синяками и засосами разукрасил. Ты себе даже по пьяни такое со мной не допускал. А по утру и Полинку ртом напялил на своего «молодца».
– Появится, суд устроим гаду, – зло проронил Митрохин, затягиваясь папиросой. Паскудничать с бабами уговора не было, эдак и лаборанток измордует, падло.
– Не измордует, поди, ежели к утру не появится, можно докладывать в район о несчастном случае, при невыясненных обстоятельствах, – подсказала Пелагея Кузьминична, хрустнув на зубах чайным сухарём и прихлёбывая из блюдца, – мы на топи живём и с каждым может случиться, что с этим поганцем. Да и что он за тип, тоже ещё поглядеть, сюда он не работать приехал, а зачем, с этим разобраться нужно. Только разбираться не станут, а не мешало бы. Ну хватит на сегодня болтовни, давайте спать.
– Мам, мне к Петьке или к отцу? – Спросила Танька, ловя на себе плотоядный взгляд папеньки, грациозно потягиваясь на стуле, выпрямляя под столом затекшие ноги.
– За отца не переживай, ему отдохнуть пару дней не помешает после вчерашнего. Хочешь к Петьке ложись, с малолетнего спрос невелик если родитель с головой не в ладах.
Танька с сомнением взглянула на брата и попросила мать отпустить её, погулять на свежем воздухе.
– Знаю я твой свежий воздух, с практикантом снюхалась, никак?
– Понравился, – коротко ответила дочь, накидывая на себя куртку и направляясь к двери.
Павел Николаевич разделся и полез под лёгкое одеяло, отвернувшись к стене, сознавая свою вину перед супругой.
Пелагея Кузьминична усмехнулась, глядя на обиженного мужа и пройдя за занавеску на свою койку, расстегнула на груди кофту, спустила с бёдер суконную юбку. Петька посмотрел вслед Пелагее Кузьминичне и сбросив с себя одежду, крадучись нырнул за занавеску к матери. Та сидела на кровати и скатывала с ног чулки. Взглянув на сына, Пелагея Кузьминична укоризненно качнула головой и Петька юркнул под одеяло, стянув с себя трусы.
– Чего Таньку отпустил, неужели, со старухой приятней, чудак ты эдакий? – Тяжело опускаясь на подушку, укорила мать, укладывая голову Петьки себе на грудь, – только смотри не засни, пострел.
– С тобой заснёшь, – затаскивая на живот женщины подол ночной рубашки, шутливо проворчал сын. Крепкая ладонь Петьки по хозяйски легла на мягкий лобок матери, покрытый короткой щетинкой не отросших волос.
* * *
Татьяна спустилась с крыльца и поспешила в сторону столовой, на ходу запахивая на груди брезентовую куртку. Луна разливала тусклый свет по окрестностям лагеря, отбрасывая длинные тени высоких елей. Набежавшие тёмные тучки временами скрывали бледный диск и тусклый свет растворялся в ночной мгле, но вскоре вновь расплёскивался по округе, высвечивая острые вершины таёжных елей. На ужине за столом Сенька Колпин, касаясь коленом Танькиной ноги, стрельнув глазами на свою соседку подал с тарелки кусок хлеба и отдавая девушке немного придержал его в руке. Это был условный знак встретиться, на что Татьяна, дёрнув плечом, не глядя на парня подтвердила, что поняла его, но не уверена, сможет ли придти. Второй кусок, положенный рядом с её тарелкой, говорил о необходимости встречи.
Подойдя к вещевому складу, Таня огляделась, из темноты к ней шагнул Сенька. Девушка достала из кармана ключ и открыла навесной замок склада, где ещё вчера они с матерью лежали на тех же тюках белья, ублажая своих партнёров.
– Заждался? Проходи скорее, – Татьяна в темноте закрыла на засов складскую дверь и не включая свет, прошла в помещение склада, присев на опрокинутую на бок тумбочку. Через зарешеченное оконце, сквозь проникающую в тёмное помещение склада полосу лунного света, Сенька, подошёл к Татьяне и присел у неё в ногах, уткнувшись лицом в колени девушки и продвигая руки к бёдрам своей любовницы. Таня решительно остановила Сеньку и встала с жёсткого сиденья.
– Говори, неслух, чего звал если пообжиматься, так это не сегодня. Да и то будешь по любому последним. Я твоему дружку обещала, пока свой хренишко не стёр в кровь. А лучше будет если новеньких девчонок к этому пристроите, вон их сколько приехало, так мы с мамкой скоро без дела останемся.
– Мне ты нужна, не хочу, чтобы с другими этим занималась, чтобы тебя ещё кто-то кроме меня мог...
– Ишь, чего захотел!..– улыбнулась в потёмках Танька и шёпотом прибавила, – мной командовать может только отец и муж. А кто на мне женится, когда я из постели в постель прыгаю и мужиков меняю. За ночь по трое, четверо случаются.
– А если поженимся, ты согласна быть только моей? – не унимался Сенька.
– Остынь, парень. Мы с тобой не в загсе, тут некому спрашивать нашего согласия. Если до конца сезона не передумаешь... Но менять я ничего пока не стану.
– Нет, не передумаю, – твёрдо обещал Сенька.
– Надеюсь, что не только за этим меня звал? Иначе чего было мне загадочные рожи строить в столовке.
– Ну да, не только за этим... Помнишь, как мы прилетели и ты нас отправила устраиваться в общагу?
– И что?
– Так вот, оставил я вещи в комнате и вышел покурить, Трёха некурящий. Он остался, а я пошёл на крыльцо курнуть. Потом решил осмотреться, людей в лагере никого, прошел далеко за столовую, смотрю, мужик в дождевике вышел на тропинку. Стоит и осматривается по сторонам, долго головой крутил, потом в сторону болот с тропы свернул и осторожно так по высокой траве потопал. Любопытство меня разобрало, думаю, чего он осторожничает, словно не хочет, чтобы его кто-то увидел, куда он направился?
– Сеня, ты что, на болота за ним попёрся? А если бы заблудился и в трясину угодил? – изумилась Татьяна.
– Но не угодил же, – беспечно ухмыльнулся парень, за что получил не шуточный подзатыльник от своей возлюбленной.
– И кто этим Сусаниным был, не призрак?
– А ты попробуй, угадай..., – интригуя Татьяну, предложил Сенька.
– Не морочь мне голову – это первое и второе – куда он ходил?
– Тайничок у него там, кустик боярышника приподнял и в сторонку отложил. Потом огляделся по сторонам, нагнулся и ящик железный достал. Что в нём было, я не видел. Потом всё в обратном порядке. А как сел и закурил, капюшон за спину отбросил, я его увидел – Кудряшов это был собственной персоной.
– С дружком своим уже поделился? – спросила Татьяна.
– Мы всего лишь однокурсники, не более, а ты моя невеста и тебе я доверяю.
– Что думаешь делать, жених?
– Торопиться не будем, стоит, для начала заглянуть в этот ящик Пандоры. Возможно, о нём кто-то ещё знает...
– Место запомнил?
– Метки оставил, если Кудряшов и в правду сгинул, дорогу сами найдём, думаю.
– Ты мне всё больше нравишься, парень, – опускаясь на узлы белья и увлекая за собой Сеньку, прошептала Татьяна, – погоди, дай самой раздеться, а то в темени без трусов уйду. В меня не кончай, возьми тряпицу. Мне пару дней ещё повременить бы... Сеня, а ты в правду меня в жёны хочешь? Может так, покобелировать и в Москву смотаться? Я ведь на пару лет постарше тебя и порченная для невесты. Зачем я тебе сдалась? Я ведь тебе не отказываю и в жёны не прошусь.
– Затем и сдалась, что не просишься, а женой будешь самой классной, я это понял ещё в Управлении, как только тебя увидел. Сам к управляющему ходил, чтобы к вам направили.
– Ты ко всему ещё и романтик... – усмехнулась Татьяна, целуя Сеньку.
* * *
Утро следующего дня только обозначилось первым солнечным лучом, проникшим в оконце сторожки женского общежития, а Настя с Полиной уже выбежали за дверь и поспешили в столовую. Пелагея Кузьминична гремела посудой в кухне, чертыхаясь на своих подопечных.
– Долгонько спите, милые! Ночи не хватило отоспаться без мужской ласки? Чего обе сразу сгинули вчера, мне что ли Петьку ублажать за вас. С ним-то всё лучше, чем с Кудряшовым.
– Петя нас не звал, – смущённо призналась Настёна, отводя глаза в сторону.
– У него теперь выбор большой. Девки, одна другой краше и обе не прочь погулять на свободе, – сообщила Полинка.
Пелагея Кузьминична внимательно посмотрела на девушку и вытирая руки о передник поинтересовалась:
– Почём знаешь, Поля?
– До полуночи тарахтели, да расспрашивали, что за порядки у нас здесь с мужиками. Павел Николаевич им перспективы нарисовал, так хоть сейчас готовы. Старшая их, Вера Мих
айловна, интересовалась с кем ей лучше шашни завести.
– Чего ты ей сказала? – строго спросила заведующая у Полинки.
– Говорю, что коли по уговору, так со всеми на круг, без выбора. А вы, говорит, согласились? А куда деваться, особо не поартачишься. Кино сюда не завозят, артисты не приезжают. Все развлечения только стараниями местных женихов.
– Ну и правильно сказала, – одобрительно кивнула Пелагея Кузьминична, – а сами, что решили?
– Я, пожалуй, соглашусь, – растеряно произнесла Полина.
– Настёна, а ты что решила? – обратилась Пелагея Кузьминична к Насте, сдвинув косынку с шеи девушки, – сильно покусал тебя этот кобель, пусть подживёт немного. Бабы не спрашивали откуда это?
– Рудникова спрашивала. И я сказала, всё равно кто-нибудь сболтнёт.
– Ну сказала и сказала. Давайте приниматься за дело, девчата.
* * *
Вера Михайловна Рудникова – женщина сорока двух лет, со следами ещё не ушедшей привлекательности. Не будучи в браке и не обременённая комплексами в общении с мужским полом, была направлена с двумя лаборантками в геологоразведочную партию для оперативной обработки проб бурения в низинных болотах Васюганской топи. Её приезд в партию не был случайным. Прошёл год, как при невыясненных обстоятельствах в этих местах она потеряла своего отца, Михаила Панкратовича Рудникова, местного коренного жителя таёжного посёлка Медведкино. Работал он в леспромхозе лесником. Жил больше пяти лет вдовцом, слыл нелюдимым затворником в тех самых сторожках, где поселили её с девчонками. Ещё в ранней юности Вера частенько наезжала в каникулы в отцовские угодья и по долгу гостила в них, покуда редкий винтокрылый гость не садился в километре от зимовья с очередным грузом: продуктов, батарей для аккумуляторов, с заменой вышедшего из строя генератора, инструментов и патронов, забирая пушнину, набитую за зиму и прихватывая с собой Веру. Её мать редко наведывалась в таёжное хозяйство, предпочитая одичалой жизни в угодье, поселковую жизнь с людьми, где держала небольшое хозяйство, животину, птицу. Как дочка вошла в возраст и мать стала примечать в ней проснувшейся интерес к парням, женщина приняла верное решение, отправив её до наступающих холодов на заимку к отцу, оставив ему помощницу в хозяйстве и подросшую себе замену в супружескую постель для мужа. Неподалёку от сторожки, Михаил Панкратович срубил небольшую, крепкую баньку из соснового тёса, где любил погреться, охаживая себя веником, а позже приучил к этой благости и дочь. Распарив молодое тело девушки под хлёсткими ударами заготовленного веника из дубовых листьев, отец скатывал дочь чистой водой и выпроваживал в раздевалку, где Вера, завернувшись в простыню, приходила в себя после отцовской банной экзекуции. Позже, уже в сторожке, они ужинали и Михаил Панкратович наливал малую стопку дочери под сытную мясную похлёбку и жаренные грибы на чугунной сковороде. Завершался ужин горячим брусничным чаем из старого самовара. Разомлевшая Вера скинув с себя домашний халат шла на отцовский лежак и вытянувшись на нём сладко засыпала, прикрывшись пёстрым лоскутным одеялом. Отец заботливо прикрывал дочку и выходил на крыльцо покурить под звёздным небом в ночной тишине. Утром Вера просыпалась от тяжёлой ладони отца на своей груди, перебирающей пальцами сосок на её возвышенности. Она садилась на перине и покорно стаскивала с себя рубашку, откинувшись на спину, предоставляя Михаилу Панкратовичу полную свободу действий. Рекомендации своей матери Вера никогда не забывала и безропотно следовала им в общении с отцом. Науку плотской любви, Михаил Панкратович основательно и надолго вложил в голову своей дочери, открыв для неё и то, о чём мать вовсе не упоминала в своих беседах с Верой. Так что улетала домой уже не та неопытная и наивная девчонка, а достаточно зрелая молодая женщина. Этот приезд к отцу на заимку был последним. Закончив школу, она поступила в институт на химфак, отучилась и вернувшись в родные места, устроилась в лабораторию при Управлении по геодезии. С отцом связь прервалась, мать умерла и только звонок из больницы вновь свёл её с отцом, но ненадолго. Доставили Михаила Панкратовича в районную больницу в крайне тяжелом состоянии, врачи установили крупозное двухстороннее воспаление лёгких. Имея на заимке рацию, по которой лесник мог своевременно вызвать вертолет в силу возникших проблем, Михаил Панкратович этого не сделал. Но пришедшей в больницу дочери успел что-то сказать наедине, задыхаясь в затяжном кашле, покрываясь липким потом. Голова старика, оторвавшаяся от подушки, напряжённо вздрагивала, пока он хрипел на ухо, склонённой к нему Вере Михайловне. Глаза горели сухим блеском и вдруг хрип напряжённого рта прервался и не закрывая глаз, отец откинулся на подушку, глядя в пустоту, образовавшуюся вокруг него, стеревшую взволнованное лицо единственной родной дочери. Вера Михайловна провела ладонью по лицу отца и выпрямившись, некоторое время всматривалась в уходящую жизнь из некогда сильного, костистого тела Михаила Панкратовича Рудникова.
С наступлением летнего сезона Вера Михайловна сама вызвалась выехать на место базирования поискового лагеря буровиков, с предложением провести необходимые разработки и анализировать целесообразность бурения в данном районе, по забору полученных проб грунта. Инициатива была одобрена. На вопрос кого бы ей хотелось взять в подчинение на месте бурения проб, Вера Михайловна назвала две фамилии молоденьких лаборанток, двоюродных сестёр, Натальи и Зинаиды Буркиных.
* * *
Перед завтраком в дверь сторожки женского общежития постучались. В комнату вошла Пелагея Кузьминична и приветливо обратилась к жильцам:
– Доброе утро, как на новом месте спалось, девочки? Через полчаса приходите в столовую на завтрак, заодно и познакомитесь с ребятами. Они у нас смирные, с обхождением. Ежели кто глянется, так к вечеру в гости зовите, а то и к ним ступайте, там есть где уединиться. Но у нас правило такое, ежели пришли к ним, то отказу ни для кого не должно быть. Без презерватива не соглашайтесь, у них они имеются. Ну чего молчите? Принимаете условия или нет? Что им передать? – оглядывая лаборанток спросила хозяйка.
Девушки озадачено посмотрели на свою начальницу, но та лишь равнодушно дернула плечами и ответила им:
– Я вам в этом не начальник, условия вы слышали, сами решайте. Но сюда мужиков не водить, здесь и жильё, и лаборатория, так что все дела с ними только не здесь, – и переведя взгляд на заведующую, утвердительно кивнула, – С моей стороны возражений нет, я условия принимаю. Подобные отношения со всеми мужчинами партии, даже с Вашим сыном?
– И с сыном, и с его отцом, правду сказать, с сегодняшнего дня мужиков малость поубавилось. Один уже два дня не появляется, уйти здесь некуда, кругом тайга да болота. Разве, что на топи ходил, и не вернулся. Да искать здесь некому, топь своё не отдаёт. С ней у нас договор – мы к ней не ходим, она нас не трогает. А в остальном, все условия соблюдаются, но и перед мужиками зря подолом не мести, они всегда голодные, словят ежели, пока своего не возьмут не выпустят. Это на случай коли за малинкой или по грибы соберётесь, но и там всё лучше с ними, чем с медведем случится, – усмехнулась Пелагея Кузьминична. Ну, а вы девушки присоединяетесь к нашему уговору? Здесь только по согласию, без принуждения.
Наталья и Зинаида тут же выразили своё согласие, охотно закивали головами и смущёно заулыбались.
– Вот и ладно! – удовлетворёно подвела итог заведующая, направляясь к двери, – собирайтесь на завтрак, милые.
Встретив по дороге Стахова, Пелагея Кузьминична окликнула бригадира:
– Роман Николаевич, как ночь прошла, без происшествий? – тот удовлетворённо кивнул и заключил.
– Всё нормально, Пелагея Кузьминична, отряд не заметил потери бойца, Павел Николаевич может докладывать в Управление по статье «допустимые потери», для болот это приемлемо.
– Сами решайте, я вам не начальник. Хочу тебя порадовать. С женщинами я решила, они согласны на наши условия, но вы тоже без грубости с ними. Не пугайте бабёнок без дела. К вечеру заявятся к вам, так чтобы всё прилично было.
– Паша, у нас сегодня будет? Соскучился по тебе очень.
– Да, что ты такое говоришь! Столько баб вам приведу, любую выбирай, а ты на меня, как кобель на обгрызаную кость ладишься.
– Мне на этой кости все выемки и бороздки знакомы. Уходила бы ты от своего Митрохина, который год за тобой по партиям таскаюсь, давно бы жили с тобой, как люди...
– Ну ты хватился, спохватился, Роман Николаевич. Лет десять назад, ещё бы подумала, а теперь...
Настя вышла с ведром во двор и наткнулась на Петьку.
– Ты чего здесь ошиваешься, Полинку высматриваешь?
– А если тебя?
– С чего бы это? Не наигрался с тёткой что ли?
– А кто тебя тёткой сделал?
– Тоже мне делальщик! На другой день за тебя доделывали, до сих пор вся в синяках. А ведь я тебя хотела, паршивца, а ты меня на Польку променял, а её на водку. Ну да что об этом теперь... – сдерживая обиду в голосе произнесла Настя, выплёскивая грязную воду из ведра на землю. – Вот подживут метины и к мужикам в барак пойду, для меня теперь их ласка будет не лишней, а тебя я видеть не хочу, сопливого обормота.
– Была бы моей, дал бы я тебе по красивой заднице, – зло пригрозил незадачливый любовник.
– Обойдёшься, губошлёп! – мстительно заверила Настя и хлопнув дверью скрылась в кухне.
– Нет, ну вот как это!?... – воскликнул Петька, при этом с досадой пнул валявшееся под ногой помойное ведро, – сегодня же будешь под сопливым обормотом свои оргазмы считать! – и сунув руки в карманы, направился к вахтовке.
Пелагея Кузьминична, взглянув на вбежавшую в кухню Настю, подошла к девушке и повернув её к себе строго спросила:
– Чего вся огнём горишь, обидел кто? Петька, что ли, стервец эдакий?
– Угрожает, гавнюк малолетний! Сперва поигрался, потом к другой... ненавижу себя!
– Потому и винишь себя, что втюрилась в парня, дурёха! Ну это поправимо, – поправив лямку бюстгальтера под халатом, задумчиво изрекла заведующая, – вечерком загляни к нам, обсудим кое что...
Продолжение следует
430