На приглашение Пелагеи Кузьминичны отбыть на покой, Роман Николаевич упрямо покачав стриженой головой, категорически отказался, сославшись на ответственность за порядок в общаге.
– Пелагея Кузьминична, дорогая, я пригляжу за людьми, ты меня не дожидайся, ложись.
– Ну ясное дело, пока всё не допьёте не угомонитесь, – ворчливо отозвалась Митрохина, обводя строгим взглядом участников застолья, – ладно, посидим коли не всё допили, не про всё поговорили, только меня туда не приглашать, – кивнув в сторону противоположного угла барака, заявила Пелагея Кузьминична.
* * *
К приходу Татьяны, Петька лежал рядом с Настей, укрывшись тонким одеялом.
– Чего не пришли любовнички? Или здесь слаще? – усмехнулась Татьяна, садясь у них в ногах на койку.
– А что уже все расходятся? – Встрепенулась Настёна, приподнимая голову с подушки, – Петя, тебе пора уходить, девчонки того гляди нагрянут, а мы здесь без всего.
– Лежите спокойно. Этих сладеньких, мужики не скоро отпустят, – успокоила парочку Таня, припомнив Зинкины шальные, пьяные глаза, – да и Рудникова до утра не покажется, от папочки так скоро не уйдёшь. А я у вас лучше пережду, чем слушать их хрюканье и сопение.
Татьяна отбросила край одеяла, обнажив лежащих любовников. И покачав головой, разглядывая следы на теле Насти, посочувствовала девушке:
– Эка сволочь, лихо он тебя разукрасил бедняжку, как ты только пережила это, – осторожно коснувшись рукой багровых пятен на бёдрах Насти, – ну это скоро пройдёт.
При этом она погладила ноги девушки, исследуя и другие участки девичьего тела, поглаживая высокую грудь, сочувственно покачивая головой, – не больно? – Касаясь рубцов на кружках груди и потемневших сосках.
– Уже не так, как прежде, – тихо призналась Настя, стыдливо прикрывая рукой израненную грудь.
Петька с удивлением смотрел на сестру, которая проявляла странную заботу о его любовнице, касаясь болезненных мест и нежно целуя их. Не решаясь задать вопрос Татьяне по поводу проявления подобных чувств к женщине, он с интересом наблюдал за ответной реакцией Насти, поражаясь и млея от нарастающего в нём самом возбуждения, при виде происходящего на его глазах. Настя прикрыла глаза и вздохнув полной грудью, приподняла стиснутые колени, сжимая пальцами руку парня.
– Губа ещё болит, малышка? – И не дав ответить Насте, Татьяна осторожно пальчиком отвела её вниз и коснувшись своим языком, провела по ней, при этом Настя порывисто вздохнула и расслабила напряжённые губы, чем незамедлительно воспользовалась утешительница, накрыв их своими губами. Рука Петьки легла на лобок девушки и спустив пальцы к прорези наружных губ он утопил их во влажной полости вагины. Томительный стон раздался из сомкнутых уст партнёрши. Приподняв ногу Насти, Петька ввёл вставший член во влагалище и тело девушки стало покачиваться под ритмичными ударами бёдер любовника.
Татьяна, разомкнула губы и распрямилась, мягко сжимая упругую грудь девушки. Вскоре дыхание Насти участилось, руки взмыли вверх, перехватив предплечье женщины, с силой сжимая его и страстный стон разнёсся по комнате. Таня ещё раз склонилась над девушкой и та, поймав её губы, поблагодарила женщину нежным поцелуем. Спустя минуту, Петька зачастил бёдрами и его стон завершил начатое сестрой.
– Ты всё понял, малыш? Обратилась Таня к брату, проводя рукой по волосам Насти, – так братик надо готовить женщину, прежде чем забивать своё копьё ей между ног, если ты хочешь чем-то отличаться от наших мужиков в общаге. И вот что, не оставляй Настю, она тебя любит, не позволяй ей ходить к ним. Оттуда не возвращаются... по себе знаю, – Таня встала и потрепав Петьку по голове, направилась к постели Наташки, намереваясь провести остаток ночи, на её койке, не желая возвращаться к себе домой, полагая, что отец с Рудниковой не дадут ей уснуть до утра.
* * *
Тем же вечером Вера Михайловна с особой придирчивостью осматривала своих подопечных, готовящихся на традиционную вечеринку в мужском общежитии.
– Ну что, лахудры рыжие, навели марафет, прошмандовки? Дождались своего часа, к женихам намылились, паганки? – подробно перечисляла Рудникова весь ранее, не раз произнесённый ей перечень достоинств своих помощниц, – и ведь как нарядились, и на лбу писать не нужно, кто вы есть. Дом терпимости на выезде! Так, шмары, морды вымыть и привести себя в божеский вид. От таких рож все женихи разбегутся. Спать домой приходите, чтобы завтра как стёклышки были.
Отчитав лаборанток, Вера Михайловна повязала на шею косынку и вышла за дверь, покачивая бёдрами, обтянутыми серой, расклешённой юбкой.
– Почесала, собака не привязанная! – Выругалась Зинка, – будем мы такую красоту смывать, обойдётся. Пошли, Наташка, без нас всех мужиков разберут.
Вера Михайловна, осторожно ступала по тропинке, усыпанной сухими прошлогодними шишками. Подойдя к митрохинскому жилью, она с болью в душе вспомнила отцовский дом, где прожила не один сезон, даря себя одинокому и по сути единственно родному человеку. Теперь ей предстояло провести ночь с другим мужчиной в той же самой избе и, возможно, на той же кровати. Что-то общее было у Митрохина с её отцом. Такой же нелюдимый и строгий с людьми. Павел Николаевич – высокий, с густой шевелюрой на голове, правда у отца была густая проседь в волосах и в бороде. Крупные черты лица у обоих, предавали им суровость во взгляде, каким они смотрели на людей. Если это отталкивало от себя посторонних, то только не Рудникову. Схожесть этих двух мужчин волновали Веру, расположенность к отцу, видать, передалась в ней и к Митрохину. Потому шла она с привычным волнением, словно в те далёкие годы, когда впервые отдала себя отцу, забыв о своём родстве с ним. И прожила у него достаточно долгий срок, как пришлая баба, получая скупую, но жаркую ласку на его супружеском ложе. Что касается самого Митрохина, Вере ещё предстояло понять существенную разницу в их внешней схожести. И сын его, Петька, так скоро расположил её к себе, своей удивительной притягательной силой. Редкая баба, сможет отказаться от его крепких и сильных рук, а уж от того, чем парень буквально творит чудеса с женщиной и подавно.
Поднявшись на крыльцо, она по давней привычке вошла в избу не постучав и отворив дверь из коридора в комнату почти столкнулась с хозяином дома.
– Простите, не постучала, добрый вечер хозяин, гостей принимаете? Приветливо поздоровалась Вера Михайловна.
– Ну а как же, гостям всегда рады, Вера Михайловна, – радушно принял гостью Павел Николаевич и так, как она практически столкнулась с ним, Митрохину ничего не оставалось, как обнять и коснуться губами щеки женщины.
– Уж коли гостья без особых формальностей, то не хотите, Вера Михайловна, начать наш вечер с очень приятного занятия – поплескаться в баньке, с обеда истопил, только Вас и ждёт.
– Вот как? Я, по правде сказать, и не рассчитывала на такое радушие и заботу, Павел Николаевич. У себя в тазике особо не поплешчешься, – охотно согласилась Рудникова.
– В таком случае прошу, тут не далеко, простыни и прочее хозяйство супруга туда снесла ещё днём.
По знакомой тропинке они прошли к баньке, срубленной ещё в её молодости Михаилом Панкратовичем Рудниковым. Знакомые бревенчатые стены, маленький столик в раздевалке с припасённым угощением, заготовленным руками хозяйки, свежий комплект простынь, полотенца, развешанные на крючках в стене.
– Приходилось париться в таких банях? – спросил Павел Николаевич, стоя за спиной Рудниковой.
– С молоду – любимым занятием считала для себя. Отец приучил париться ещё в девчонках. Мать особо не любила, сердце было неважное, а мне не запрещала. Вот отец и брал с собой. Мне тогда уже шестнадцатый пошёл. Поначалу стрёмно с голым мужиком-то, полотенцем укроюсь, а как с ним париться. Пересилила себя разок, потом и вовсе отпустило, зато уж удовольствие ни с каким мытьём не сравнишь. Отец был большим мастером в этом деле, зато и бабой через его умение стала. Так бывало, распарит, себя не чуешь, возьмёт на руки, в раздевалку снесёт, на такую вот лавку уложит. Руками так огладит, что наизнанку всю выворачивает, аж до озноба. Чудесное время было, жаль, что не вернёшь былое, – вздохнув произнесла Рудникова, развязывая на шее косынку, глядя перед собой повлажневшими глазами.
– От чего же не вернуть? Всё в наших силах, – пообещал Митрохин, подходя к столу и разливая по стаканам водку, – за нас, за этот вечер, Вера Михайловна, подавая стакан женщине, предложил хозяин и добавил, – на брудершафт.
Они выпили, отложив стаканы поцеловались долгим поцелуем. По телу Веры Михайловны разлилось приятное тепло, её руки легли на крепкие плечи Павла Николаевича и давно забытое чувство к своему отцу, с кем она теряла последнюю волю, подчиняясь каждому его желанию, вдруг осела в руках Митрохина и подхваченная им была уложена на ту же скамью, где не раз отдыхала от отцовских ласк. Прикрыв в сладкой истоме глаза, она почувствовала у себя на груди пальцы Павла Николаевича, освобождающие её от одежды.
– Подожди, милый, я сама... – попросила Вера, вставая со скамьи и расстегнув крючки на юбке, стала стягивать её с себя. За ней последовала блузка и лифчик, открывший увесистую грудь моложавой женщины. Оставив последнюю одежду на скамье, Вера распахнула дверь и вошла в горячую парилку. Павел Николаевич, завороженным взглядом проводил женщину и путаясь в штанинах брюк, спешно стаскивая их с ног, ругая себя за излишнюю суетливость, побросал всё на лавку и метнулся в парилку, где опытные руки гостьи уже вовсю хозяйничали в знакомых стенах баньки.
– Ты пока посиди, Павел Николаевич, я сейчас всё приготовлю и уж тогда подходи, хотя я привыкла с этим не спешить, но вижу, что тебе сейчас не до мытья.
Пытаясь погасить в себе вспыхнувшее желание, он намеренно отводил взгляд от крутых бёдер, белоснежных ягодиц своей гостьи, но глаза вновь возвращались к ладной фигуре Веры Михайловны и руки невольно тянулись к сновавшей по парилке женщине, успевая провести по округлостям груди, стройному колену. Наконец устав сдерживать себя, Митрохин встал со скамьи, перехватив Веру с веником в руке, прижал к себе и запрокинув её голову впился жёсткими губами в мягкий рот женщины. Веник выпал из рук Веры и она подалась к сильному торсу мужчины, закинув их ему на плечи, предоставляя его жёстким ладоням мять свои ягодицы, заводя пальцы в их прорезь.
– Погоди, Паша, остынь чуток, дай водой лавки слить. Успеем ещё попахабничать... Удивляюсь на тебя, живёшь с такими охочими бабами до этих дел и такое нетерпение. Да такого мужика ещё поискать, вон ведь какое добро без дела мается – только ублажать не ленись и сама в накладе не останешься.
Она вложила в ладонь напрягшийся член и помяв его, омыла водой, слив ковшиком на покачивающийся ствол, отметив про себя, что Петькин арбалет ничуть не уступает отцовскому. Наклонившись над ним, Вера открыла рот и сомкнула губы на его головке, качнув несколько раз головой она подняла глаза на лицо своего любовника. Член усердно сновал во рту Веры устремляясь в глубину гортани, вызывая давно забытые ощущения, получаемые в те давние времена от своего отца. При наиболее глубоком его проникновении, Вера предупредительно похлопывала Митрохина по бедру и он ослаблял давление руки на затылок любовницы.
– Паша! Не балуй, не девочка заглатывать такую оглоблю, – отстранила она руку Павла Николаевича, – она мне уже в рот не входит. Явно не мой размер. Как только твои бабы с этим справляются, – растирая скулы, посетовала Вера Михайловна.
– Всё реже, милая. У них и так забот хватает с другими мужиками.
– Задохнулась, пойдем в раздевалку. Вера встала и покачиваясь вышла в предбанник. Расстелив простынь на лавке, легла на спину в ожидании Митрохина, пощипывая твердеющие соски на тяжёлой груди. Павел Николаевич вышел из парилки и присев рядом с Верой, прошёлся по телу женщины, сжимая в руках её груди, поглаживая заросший лобок Рудниковой.
– Спросить хочу, почему ты не замужем? – заглянув Вере в глаза, поинтересовался Митрохин, – чего молчишь, не была что ли?
– Ну почему не была? Была когда-то. И муж был и любовник, без мужиков не жила. Кстати, Павел Николаевич, хочу поблагодарить за своего любовничка – надо сказать, редкостная сволочь была, царствие ему небесное, – выразила свою признательность Вера Михайловна, криво усмехнувшись.
– Ты о ком, Вера, – недоумённо уставился на неё Митрохин.
– О Кудряшове, разумеется, всем мерзавцам – мерзавец. После смерти моего отца, тут же исчез и прихватил с собой кое-что из отцовского наследства. Да, видать, ворованное не в прок. Паш, давай завтра сходим в общагу. Может, что и найдём в его вещах, хотя мало вероятно.
– Сход
ить, конечно, сходим, в чём проблема! А благодаришь за что? Мужика твоего не сберёг, хотя прямой вины за собой не чувствую...
– Вот, что не сберёг, за то и спасибо – собаке, собачья смерть. Посмотрела я на вашу повариху, Стрункина, кажется. За что так с девчонкой! За такое под суд отдать, но судьба сама решила, оно и к лучшему. Ну вот, за разговорами я тебя от дела увела, ты меня не расхотел ещё? – улыбнулась Вера Михайловна, обнимая Павла Николаевича, проводя ладонью по сильным плечам мужчины, приподнимая на скамью согнутые в коленях ноги – давай, Пашенька, я тебя прямо здесь поблагодарю, в парной слишком жарко.
– Легко отделаться решила, Веруня. Начнём здесь, а там и до койки не далеко, не дети на лежаках выплясывать. Вера поморщилась от грубых пальцев, проникших в полость вагины, по хозяйски орудуя в ней. Колени женщины разошлись по сторонам скамьи и Павел Николаевич не преминул воспользоваться предоставленной ему возможностью улечься в раздвинутых ногах женщины.
* * *
Далеко за полночь барак мужской общаги, наполненный скопившимся смрадом от выпитой сивухи, раскуренного табака и мужского пота, голубоватым шлейфом стелящегося под потолком, наконец угомонился. Наташка с Иркой, приняв на себя основную долю мужской, хмельной ласки нефтяников, устало посапывали на койках своих женихов. Покидать горячие объятия мужчин и возвращаться по прохладе таёжного лагеря, в свои холодные постели, девчонкам не хотелось. Усталость навалилась на расслабленные тела девушек, унося их сознание в завершившуюся лихую гулянку. Менялись лица партнёров, сменяя друг друга, не успевая передохнуть от одного мужчины уходящего от них, как тут же к ним за занавеску приходили другие, стаскивая на ходу брюки. Когда случались короткие перерывы, девчонкам чуть хватало времени выпить очередной стаканчик мутной сивухи, закусив хрустящей корочкой подсохшего хлеба, с положенной на него шпротинкой из банки с мутным вонючим маслом.
За всё время вечернего застолья Юрка Трёхин неусыпно следил за Полиной, ни на минуту не выпуская её из виду, даже когда требовательный голос Романа Николаевича призывал сидящих за столом сдвинуть стаканы в очередной раз за присутствующих дам. И всё же, один раз замешкавшись после выпитой самогонки, он водил глазами по столу в поисках закуски дурманящего пойла и отерев глаза от набежавшей слезы вдруг не увидел рядом с собой Полины. Озираясь по сторонам, он растеряно с недоумением в глазах взглянул на Пелагею Кузьминичну и в плывущем над столом табачном дыму, поймал на себе сочувственный взгляд женщины. Глядя на него Кузминична с укором лишь качнула головой и скосив глаза на белые ширмы за которые увели Полинку, горестно поджала губы в горькой усмешке. Встав из-за стола, она зашла за спину Юрке и по матерински обняв парня за плечи полными руками провела шершавой ладонью ему по стриженному ёршику волос на голове, произнесла склонившись к нему.
– Проспал жених свою невесту, ну так ведь выпивка дороже бабьей ласки... Вот выйдет от неё Мишка, не хлопай ушами пока опять тебя не обойдут проворные мужички. Да ты на неё не серчай попусту. Она девка взрослая, ей мужики по возрасту положены, а ты, видать, этой радости ещё не пробовал. Хочешь, Юрик, со мной пойдём. Полька от тебя никуда не денется, а так хоть научу чему-то, баб бояться не будешь.
Юрка, мрачно взглянул на дальний конец барака, где за простынями доносился скрип пружин на железных койках и глянув на Пелагею Кузьминичну сказал:
– Тётя Паша, я там не могу, там они, при них не буду.
– Эх горе луковое, возись здесь с тобой, – вздохнув произнесла женщина и добавила:
– Ступай к складам, я сейчас приду и налив на донышко стакана сивухи, опрокинула его в рот, зажевав кусочком хлеба с кругляшом зелёного огурца. Тяжело ступая, Пелагея Кузьминична вышла за дверь и в свете окон барака поспешила к деревянным постройкам складских помещений. Рядом со складом маячила фигура Юрки. Заведующая порылась в карманах кофты и вытащила ключ от складской двери. Отомкнув навесной замок, Пелагея приоткрыла тяжёлую дверь с накладной металлической полосой и пропустила парня внутрь склада.
– Свет не включай, нам помощники не нужны, – притянув за собой дверь, задвинула засов и в свете лунной дорожки в оконце склада прошла к куче матрасов за стеллажами.
– Давай парень побойчее, дело не хитрое. Раздевайся и ложись на матрас. Я сейчас посниму, что на мне и прилягу рядом. Да не печалься о Полинке, коли захочешь девку и не станешь её попрекать – твоей будет, а так лучше не блажи. Чем же ты умаслить собирался девушку, дай рассмотреть диковину. Ну этим ты, конечно, стреножил бы нашу кобылку, если бы она тебе промеж ног не зарядила от позору своего. Тут самой немало потрудиться надобно, чтобы обоим было не в обиду и в удовольствие, – стаскивая с себя необъятную юбку и распахивая на груди вязанную кофту с мелкими прозрачными пуговками. Отбросив одежду на стопу перетянутого бечёвкой нательного белья, она нетерпеливо взглянув через плечо на Юрку, предложила тому расстегнуть ей на спине лифчик и завершив процесс, стряхнув с ног спущенные трусы, опустилась на матрас возле молодого любовника, тяжело отдуваясь от затраченных усилий. Который раз пообещав себе, непременно потребовать от бригадира соорудить на складе лежак под матрасы, для складирования белья и прочих нужд личного порядка. Не дело женщине в её годы утруждать себя в утехах такого рода на дощатом полу сарая, да и заслонку на зарешеченном окне следует установить, чтобы без опаски включать в ночное время внутри склада освещение не видимое снаружи. Митрохин и знать не будет о таком благоустройстве во владениях своей супруги.
– Ну, вроде, как и устроились, чего затих, сынок, не робей. Голой бабы не видел что ли? Давай-ка милок я тобой займусь покамест.
При этом, Юрка смущённо коснулся белевших в полосе лунного света больших грудей Пелагеи Кузьминичны, ощущая в ладонях крупные соски, твердеющие от прикосновений его ладоней. Мягкими движениями женщина, оголяя головку члена склонилась к ней и провела несколько раз языком по стержню, вызвав в Юрке внутреннее волнение.
Когда Полина вернулась за стол и не нашла на месте Юрку, ожидая увидеть его презрительный взгляд, впрочем, она всё же надеялась заполучить парня, дожидаясь его у себя за ширмой. Но на смену Михаила вошёл его дружок Серёга и всё повторилось вновь, хотя не без удовольствия для самой Полины.
– Ну и чёрт с ним, пусть на других упражняется, тем более, мне есть с кем душу отвести. Пожалуй, последнюю на посошок и домой.
Подхватив бутылку со стола и придвинув к себе гранёный стакан, Полинка нацедила в него сивухи на пару глотков и предварительно выдохнув, залпом опрокинула в себя налитый стакан мерзкого пойла, обжигая гортань, зажимая при этом рот ладонью. Сквозь набежавшие слёзы, она вдруг различила перед собой размытые контуры коротко стриженой головы своего поклонника, удивлёно разглядывающего её через стол.
– Чего уставился? Тут ещё осталось, а я пойду, с меня хватит, усмехнулась девушка и громко икнув, неуверенной походкой направилась к дверям, взмахнув на прощанье рукой.
* * *
Утром Пелагея Кузьминична растолкала спящих девчонок, наказав им сию же минуту собираться к себе и не дожидаться нареканий от своей начальницы.
– Быстро собрались и вон от сюда, шалавы. Ишь пригрелись, паскудницы! Вот вам Рудникова космы-то расчешет. Хорошо, что Полина ушла, а то бы всю задницу ремнём расписала.
– А нас бить нельзя, мы взрослые девушки,
– А я за вас не в ответе, Вам, что начальница вчера наказала, чтобы домой ночевать шли, а не валяться с мужиками до утра. Под утренний стояк жениховский попасть хотите? – гневно ворчала Пелагея Кузьминична, выходя в сопровождении сестёр из общаги. Навстречу им на тропинке показалась дочь, зябко ёжась от утренней прохлады. За ней семенили обе поварихи, кутаясь в воротники свитеров, спотыкаясь на кочках, сонно тычась друг другу в спины.
Войдя в столовую, Пелагея Кузьминична, пытливо заглядывая в глаза Насти, поинтересовалась:
– Петька, никак, тебя до утра мурыжил? – придерживая девчонку за подбородок, усмехнулась заведующая, – хороша ты будешь весь день.
– Я ему говорила, чтобы шёл к себе, а он как с цепи сорвался, всю ночь меня тряс, как грушу, – счастливыми глазами пожаловалась Настя.
– И правильно делал, – охотно одобрила Пелагея Кузьминична, погладив по голове свою подопечную, – приглядывай за этим шалопаем, глядишь, всё у вас и сладится. Ну иди, займись делом.
– Полина, пойдём со мной, – окликнула девушку Пелагея Кузьминична, направляясь из столовой, – захвати пару вёдер для картошки.
– Что у тебя с этим Юркой вчера за размолвки пошли, – присаживаясь на скамейку у чулана с овощами, строго спросила Кузьминична, усаживая рядом с собой Полинку – то как голуби сидели прижавшись дружка к дружке, а то враз по сторонам разлетелись? Ты девка ладная, в самом соку, нечего трепать себя с мужичьём по чужим лежанкам. А парень неплохой и нравишься ты ему, – приобняв девчонку за плечи, поделилась заведующая.
– На что я ему сдалась, тётя Паша? Он из городских, с образованием. Уедет в свою Москву и не вспомнит обо мне ни разу. А уж как вчера я при нём с мужиками, так и вовсе близко ко мне не подойдёт. Была бы ему нужна, не пустил бы с ними, – сжав кулачки между колен, пожаловалась Полинка, с набежавшими слезами обиды на глазах.
– Не блажи, дурёха. Поговорю с ним, но и ты хвостом не крути с другими. Ежели помиритесь, то ключ от склада, так и быть, уступлю. И не ходи на людях смурной, мужики любят весёлых и глупых баб. Давай картошку набирай в вёдра и пошли чистить, время-то уходит.
* * *
Вернувшись домой от Насти, Петька застал отца, стоящего у своей кровати на которой сидела Вера Михайловна, с чулком в руках, накатывая его на голую ногу.
– Пойду я, ждать не буду, в столовую приходи, потом в общагу сходим, – сказал Павел Николаевич, обращаясь к Рудниковой. И сдёрнув с вешалки куртку, вышел за дверь.
– Чего, Петенька, отворачиваешься. Или больше не интересую тебя, малыш? Может, всё же соскучился по мне?
Петька оглянулся на дверь и нерешительно подошёл к женщине. Вера медленно подняла глаза на парня и не отрываясь от лица своего недавнего любовника, одну за другой стала расстёгивать на своей блузке пуговицы.
– Вера, сюда могут войти.... – остановил её парень, положив руку на плечо женщине.
– Ты кого-то боишься, мальчик? Там, на дороге ты был решительней. Я знаю надёжное место, где нас никто не увидит. Иди в баньку, я сейчас приду туда. Ступай, милый, тебе понравится, – проведя рукой по животу парня, сказала Рудникова, спуская руку всё ниже, сжимая твердеющий стержень через брюки Петра.
Петька попятился к двери, не отрывая взгляда от Веры Михайловны. Не прошло и пяти минут, как он, отворив тяжёлую дверь в старую баньку, переступил её порог, растеряно озираясь по сторонам. В бане ещё сохранились следы недавнего пребывания в ней отца и Рудниковой. Лежащие на лавке простыни, развешанные полотенца на бревенчатых стенах раздевалки, остатки закуски на столе и недопитая водка в стаканах.
– Умеет отец комфортно провести время с женским полом, – с завистью подумал сын, оглянувшись на скрипнувшую дверь в предбанник.
– Уж не знаю, где мы сможем с тобой свидеться, как не здесь, в общаге на людях я не сторонница, а тут вполне приличная обстановка, жаль только время ограничено, как в душевых номерах в городе. Вера закрыла дверь на засов и притянув к себе парня поцеловала в губы, прильнув к нему всем телом.
– Нам стоит поспешить, голубчик – тихо, почти шепотом, напомнила Вера, подтягивая юбку к животу, стягивая трусы с округлых бёдер. Чулок на ней не было, и бёдра отсвечивали белизной в сумраке предбанника, – как мне лечь, Петенька, я хочу чтобы тебе было хорошо со мной. Хочу, чтобы тебе всегда хотелось меня. Когда вернёмся домой, ты малыш будешь приходить ко мне. Ведь я ещё не старая, ты мне очень нужен... Даже когда женишься, я буду любить тебя. Ни одна женщина не даст тебе, того, что могу дать я.
Петька расстегнул ремень на брюках и спустил их с себя, попросив Веру встать коленями на застеленную простынёй лавку. Опустившись на согнутые локти, женщина слегка прогнулась в пояснице и глядя через плечо на своего любовника, приглашающее улыбнулась, выставив перед ним крупные белоснежные ягодицы с манящей прорезью между ними. Петька положил ладони на упругие шары ягодиц и слегка раздвинул их, открыв перед собой створки лоснящихся влагой наружных губ, скрывающих вход в розовую плоть женской вагины.
На мгновение перед глазами Петьки возник испуганный лик Насти, с гневным укором серых глаз на побелевшем, бескровном лице. И за ним в ту же секунду раздался хлёсткий звон разбившегося стекла в оконце предбанника.
Продолжение следует
285