Серебристый свет проникал в витражное окно через темно-бордовые бархатные портьеры. Пламя камина освещало богатую обстановку в стиле Людовика XIV. В бликах и неподвижных отсветах толстых свечей все казалось коричнево-красным и таинственным.
Раскинувшись на канапе сидел мужчина в свободной белоснежной рубахе, которая среди всех этих темно-коричневого и черно-красного цветов казалась слишком уж яркой. Он был силен, строен и просто чертовски мужественен. Его темные волосы, которые еще не тронула белая краска, переливались.
Она сидела рядом на медвежьей шкуре на полу и не сводила с него глаз.
— Вы согласны? — тихо спросила она.
— Нет! И еще раз нет! — в глазах вспыхнули оранжевые искорки.
Она подползла к нему и положила руки на его колени.
— Николай... — певуче произнесла она. — Это не так страшно, как кажется... Это даже совсем не страшно. Я помогу вам, и все будет хорошо.
Брюнет болезненно поморщился.
— С какой стати я должен тебе верить?..
— Ты слишком устал... — Она стала поглаживать его ноги.
— Но вы потеряли все чувства...
— Неправда. Мы все чувствуем, также, как и вы. Я ведь тебя люблю... Я хочу, чтобы ты был рядом, чтобы мы всегда были вместе.
— ... но вы не ощущаете течения времени, — возразил он.
— Мы вечны, — согласилась она. — И мы больше не стареем. Мы не страдаем... и боли больше нет! И мы имеем доступ ко всем знаниям... Это дает огромную Власть.
— Власть? Зачем мне она?..
— Я хочу сделать как лучше... Верь мне, просто верь... Я все сдел
аю как надо... — Она змеей заскользила по нему, убаюкивая его своим голосом. — Не бойся, я буду с тобой... Я тебя люблю.
Николай не отрываясь смотрел в ее искрящиеся глаза и чувствовал, как слабеют ноги, как трудно пошевелить рукой, что сердце с каждой минутой бьется все медленнее и вот-вот совсем остановится. Он понял, что сопротивляться уже не может.
Она запрокинула назад его голову и нежно поцеловала.
Когда острые зубки резко вошли в кожу, он сначала даже не понял, что с ним произошло. Она провела языком по рубиновым струйкам, которые бежали по его горлу и затекали на белый воротник. Его била крупная дрожь.
— Ты... ты... — прохрипел он, — зачем... ты...
Ему было больно... очень больно — точно миллионы раскаленных игл одновременно вонзались в каждый миллиметр кожи, ныла каждая клеточка — и бросало то в жар, то в холод. Комната напоминала, то адскую печь, то покрывалась серебристой изморозью.
Он судорожно разорвал рубашку.
— Терпи... потерпи, милый... сейчас все пройдет.
Она провела губами по укушенному месту на шее и ранка мгновенно затянулась.
Он дотронулся до ее обнаженной кожи поверх кружевного чулка... Его рука оказалась затянута в перчатку.
Он почувствовал как каждый мускул, словно сосуд, наполняется силой...
Сухо щелкнули острые как бритва клыки. Она увернулась от него, но он оказался сильнее: скрутил ей руки, наваливаясь на нее всем телом. Своими огромными лапами он распростер ее под собой. Никакой нежности...
Брыкаясь, ей все-таки удалось высвободить руку и эта рука устремилась ему в очень чувствительную область...
Резко приподняв ее за бедра, он овладел ею и неторопливыми старыми интимными движениями довел ее до оргазма.
Теперь он был свободен...
120