— Зайдём хоть в подъезд, погреемся, — говорит он со смехом.
Я знаю, почему он смеётся. Он знает, что мне вовсе не холодно. Напротив, сердце моё стучит с бешеной скоростью, а кровь бежит всё быстрее по моим жилам. Некоторое время назад, стараясь согреться, я сняла своё лёгкое, не защищающее от ветра пальто, влезла к нему под тёплую просторную куртку и застегнула молнию. Сквозь тонкий трикотаж кофточки я почувствовала живое тепло его крепкого, здорового тела. Мне сразу захотелось прижаться к нему как можно теснее, чтоб ни за что не лишиться этого блаженного тепла. Я глубоко и удовлетворённо вздохнула и почти сразу же почувствовала его холодную руку у себя на животе.
— Я погреюсь, можно? — спросил он.
— Ай, какой холодный! — взвизгнула я.
От его холодного прикосновения моя кожа сразу покрылась мурашками, по телу пробежала дрожь, а соски мгновенно затвердели и поднялись. Его рука, словно зная, что делает, поползла вверх и добралась до моей груди. Прохладные пальцы коснулись соска, слегка погладили. Меня снова пробрала дрожь. Щёки вспыхнули румянцем. А он уже забрал в большую тёплую ладонь мою грудь и крепко сжал. Я непроизвольно подалась назад, теснее прижалась к нему спиной и ощутила, что упираюсь во что-то твёрдое. Извиваясь под его рукой, теперь свободно гулявшей по моему животу и бессовестно торчащим под кофточкой грудям, я не сразу поняла, что это за штука.
«Неужто у него оружие?» — удивилась я.
И в следующий миг до меня дошло: ну, конечно, он при оружии, дура ты доверчивая!
«Боже мой, что же мне делать», — пронеслось у меня в голове. — «Чем же это закончится?»
А он всё гладил мой живот, сильно прижимая ладонь, спускаясь всё ниже, его пальцы уже пробрались за пояс юбки, впустив с собой немного прохладного воздуха, что вновь заставило меня содрогнуться. Другой рукой он обнимал меня поверх куртки, дул горячим дыханием мне в шею, щекоча небритой щекой, шепча что-то и смеясь. Я едва понимала, что он говорит, не в силах справиться с нахлынувшим потоком новых ощущений.
— Зайдём в подъезд, погреемся.
К счастью, на подъездной двери ещё не было замка, и мы оказались в тёплом и сухом, хотя и полутёмном помещении. Лишь слабый свет фонаря проникал в окно с улицы. Он расстегнул куртку и повернул меня лицом к себе. Я почти не видела его, только жёлтый огонёк фонаря отражался в его чёрных глазах. Он наклонился и поцеловал меня в губы. Я неловко дёрнула головой, хотела что-то сказать, но тут его язык проник в мой рот, прошёлся по нёбу и зубам. Целуя меня, он одной рукой не больно, но крепко взялся за мои волосы на затылке, чтоб я не отстранилась, другой рукой начал гладить мою спину. После он задрал мою юбку и стал гладить бёдра, ягодицы. Вот он провёл пальцами по голой коже ног выше чулков и меня вновь пробрала дрожь, хотя уже было не холодно. Он легко разорвал мои трусики, прошептав:
— Ты не против?
Я смогла только помотать головой. Меня охватила невиданная слабость, я едва держалась на ногах, а он продолжал л
аскать меня, теперь уже проникая своими твёрдыми пальцами во влажную щёлку, горячую и набухшую. У меня перехватывало дыхание, я прижимала его руку своей рукой, двигала бёдрами в такт его движениям. Тут он слегка отстранился, расстегнул джинсы и освободил член. В темноте он придвинулся ко мне и, слегка потянув за волосы, заставил меня опуститься на колени. Теперь его член был на уровне моих губ, уже припухших от поцелуев. Я чувствовала его запах, вновь заставивший меня задрожать.
— Не бойся, возьми его, — прошептал он, и голос его срывался. — Чувствуешь, какой твёрдый? Поцелуй его.
Я взяла член в руку, осторожно лизнула горячую головку, обхватила её губами, стала посасывать... что ещё делать-то? Что он сейчас чувствует? Тут вдруг мой спутник застонал, вновь взял меня за волосы и начал двигать мою голову, погружая твёрдый член с набухшими венами всё глубже мне в рот. Я взялась за ствол рукой, стала его слегка тереть, но он сжал мою руку крепче, показывая, как надо двигаться. Другой рукой я теребила его яйца, чувствуя, что они тоже напряжены. Мои зубы тёрлись о ствол члена, когда он выскальзывал у меня изо рта, я вновь ловила его губами и посасывала головку, отчего мой спутник слегка постанывал и ещё крепче вцеплялся мне в волосы.
Вдруг он поднял меня с колен, усадил на батарею (к счастью, тёплую, не горячую), раздвинул мои ноги и провёл влажным языком по набухшему, выпятившемуся вперёд клитору. Потом выпрямился, подался вперёд и ввёл влажную от слюны и собственных соков головку члена мне во влагалище. Я дёрнулась и только собиралась пискнуть, что я, собственно, первый раз... но не успела. Он подхватил меня руками под ягодицы, крепко сжал, отчего я расслабилась, и насадил меня на член, введя его глубоко и решительно, вызвав у меня перед глазами вспышку боли, сменившуюся ощущением наполненности этой твёрдой плотью до краёв, бесконечное удовлетворение близости с другим (другим ли?) человеком. А он замер на мгновение и начал медленно двигаться, придерживая меня руками за задницу. Его движения становились всё чаще и резче, член проникал всё глубже, причиняя мне необычайную, пронзительную и сладкую боль, от которой хотелось кричать и которой хотелось всё больше. Я только стонала сквозь зубы да вцеплялась пальцами ему в плечи, больше не пытаясь сдерживать свои ощущения. И, наконец, они перелились через край. Что-то внутри меня вдруг до предела сократилось, бёдра онемели, по спине прошла судорога и я почувствовала, что влагалище начало сильно, толчками сокращаться, словно засасывая в себя член, и он вдруг словно взорвался внутри меня! Но я уже ничего не могла с собой поделать, тело моё содрогалось в такт сокращениям влагалища, и спутник мой, навалившись на меня всем телом, тоже вздрагивал и глухо постанывал.
Наконец он отстранился от меня и прислонился рядом со мной к батарее. Некоторое время мы молча стояли так, переводя дух. По моему телу время от времени пробегали непроизвольные судороги, но они постепенно ослабевали. Наконец мы посмотрели друг на друга. Он улыбнулся, и в полутьме блеснули его белые зубы. Я, осмелев, провела рукой по его колючей щеке. Он задержал мою руку и поцеловал ладонь. Губы его были мягкие и влажные, а дыхание тёплым.
— Пора идти, — произнёс затем он, застегивая джинсы и поправляя рубашку.
Я по возможности привела в порядок юбку и кофточку. О трусиках можно было забыть.
— Ты готова? — спросил он, и, когда я кивнула, распахнул куртку, приглашая меня вновь прижаться к нему, чтоб не замёрзнуть в тёмной и холодной ноябрьской ночи в поисках родной девятиэтажки на этом бесконечном городском пустыре.
182