Вообще про таких посетителей товарищ наше всё, который лётчик - АС Пушкин, сказал: Какое низкое коварство, полуживого забавлять, ему подушки поправлять, печально подносить лекарство, вздыхать и думать про себя - Когда же чёрт возьмёт тебя?
Ну да речь не о них, а о тех, кто действительно приходит проведать потому, что ты для них что-то значишь. Но и перед ними можно и даже нужно покочевряжиться. Вроде домовёнка Кузи из мультика
— Я тебе что сказал сделать? Шанежки. А ты что испекла? Пирожки. Вот и ешь их сама. Эээх, тоска! Пойти, что ли, половички снежком почистить?
А она тебе в ответ
— Ты что, милый? Какие половички? Ручки-ножки поморозишь. - Посмотрела в окно. - И какой снег? Лето на дворе.
Примерно так начал капризничать перед Тонечкой, когда она вечером пришла посетить болящего. Кстати, прихватила костыль, что посулила Танюха. Пришла, переоделась и тут же развила бурную деятельность. Всё же проработать всю сознательную жизнь в системе общепита что-то значит. Те судки, что сама же и прислала некоторое время назад с Танькой, забраковала и спасти их от отправки в мусорку смогла лишь моя широкая грудь, которой я закрыл холодильник от вражеских поползновений. В стране невесть что творится, со всех сторон наступают враги, то есть теперь уже друзья, завалили нас ножками Буша, а тут Тоня вздумала свиные биточки в мусорку под предлогом того, что они холодные. Холодные! Бля! Да я такую парашу в своё время в качестве пищи потреблял, что тараканы, эти рыжие, как Чубайс, твари, брезговали этой едой. Мыши дохли, попробовав солдатскую пайку. Помню чуть ли не комиссия от ЮНЕСКО к нам собиралась приехать с целью проверить случаи жестокого обращения с животинками. Не приехали. Зассали, что самих этим накормят.
Выпроводив меня с кухни и дав клятву - Век ебли не видать! - не трогать мои стратегические запасы, начала что-то варить, парить, жарить. Пока отвлеклась на поход в туалет типа сортир, прокрался на кухню и перепрятал все судки в морозилку. Ничё, отогрею и съем. Матушка, помню, и молоко, и борщ на веранде морозила. Единственный из возможных в те времена холодильник. Разольёт по мискам и на мороз. Пирогов наготовит и туда же. Притащишь их с мороза и в духовку. Аромат - Ммммм! - Будто только из печи. Успел. Правда пришлось на ходу отмазку придумывать, чего это я на кухню припёрся. Пить захотел.
— Сказал бы, я бы принесла. Ногу зачем натружать? Таня сказала, что надо как можно меньше ходить.
— Ну да. А про лежать что сказала? И про остальное, что в постели делают.
Тоня засмеялась.
— А вот про это я ночью тебе расскажу. У нас до утра времени много.
Был по каким-то делам в Новосибе и купил там на рынке столик на колёсиках. Да ещё и складывается. Удобственная вешчь в хозяйстве. На кухне на него наставил чего надо и покатил в комнату. Всё не таскать тарелки. Я, когда телек смотрю, так и делаю. А тут Тонечка на этот столик всё сгрузила и притаранила в комнату. Больного кормить. Сама тоже не отказалась, да ещё под стопочку, другую рома Негро, который нам всякие друзья поставляют в обмен на нефть и газ, прочие полезные ископаемые. Прямо папусам поставляют бусики и зеркала. Да, ещё спирт Рояль. Хорошая вещь для бартера. И недорого, и берут нормально. У нас же, как у татар: Нам что спирт, что пулемёт, лишь бы с ног валило.
Я теперь понимаю, почему Тонин муж Виктор Иванович набрал такие телеса. Сахар! Сахар! Диабет! Хренет. Так кормить мужика, так любой боровом станет. И вмиг арбуз отрастёт, а кончик отсохнет. У него, правда, не отсох совсем. Есть ещё кое-что и оно даже изредка встаёт. Это на его днюхе было, когда девки из группы подарок ему приготовили. Правду бают люди, что лучший подарок тот, что приготовлен своими руками. А девки мои, они же советского воспитания. Что в школе, что в студентах, все участвовали в самодеятельности. Вот и вспомнили свою пионерскую да комсомольскую пору. Да, я тоже вспомнил. Как я завидовал тем, кого приняли в комсомол раньше меня. Возраст. Зато радовался, когда принимали в ряды ВЛКСМ нас. Тогда угорели, глядя на то, как комсорг школы Витька Чернышов, скромный парняга, прикалывал значок на грудь Таньке Сорокиной. Изо всего класса, да пожалуй то и изо всей школы у неё одной были такие пышные формы в столь юном возрасте. Акселератка, мля. Как старался не прикоснуться руками к титькам. Мы-то их уже к тому времени щупали-перещупали. Титьки у неё были большие, а мозги маленькие. За домашку, за контрольную или ещё за что можно было тискать Танькины титьки не через форму, а напрямую. Она задирала лифчик под подбородок и титьки вываливались в наши жадные руки. Да, были времена.
На юбилей Виктора Иваныча, который отмечали у нас в столовой, пригласили множество, целую кучу гостей. Как обычно, как всегда это и происходит, говорили красивые слова, утверждали, что шестьдесят не возраст, что это только начало жизни, потому как даже Печкин, который почтальон, полноценно жить начал лишь выйдя на пенсию. Велосипед Виктору Иванычу не подарили, но других подарков было много. Я бы посмотрел на тот велик, который смог бы выдержать эту тушку. Банкет был длительным. Но и он закончился. Гости разошлись. Остались свои. Прибрали подарки частью в кабинет Тони, частью в мою каморку папы Карло. Такое название закрепилось потому, что в этой самой каморке часто снимается стружка со штрафников. Ну не отправлять же их в самом деле на расправу высокому начальству. Проверив, не забыли ли чего, пошли к Тоне допивать, что не допито в столовой.
Желудки были полны сверх меры. Не думаю, что туда можно было втолкнуть что-то, кроме жидкости. Потому на стол собрали в основном жидкие продукты в виде всяких напитков. Из закуски лишь фрукты и сладости. Неча. Не жрать же сюда пришли. Стол сдвинули в уголок, дабы не мешал поздравлять юбиляра особым поздравлением, придуманным девочками при некотором моём участии.
Девчата исчезли в спальне, откуда раздавалось хихиканье, шуршание и шелест ткани, тихий разговор. Виктор Иванович, ненасытная утроба, предложил остограмиться. Для него сто грамм, что для меня глоток. Но не отказывать же имениннику. Не поймёт. Благо, что в силу своего состояния он просто не смог проконтролировать кому и сколько налито. А вот и наши красавицы. Ожидал нечто подобное, но чавку отвесил. А уж с каким стуком упала челюсть юбиляра, просто песня какая-то. Что врать-то? Со стуком. Как она могла стукнуть обо что-то, когда сидел товарищ Витя в кресле, положив живот на колени. Вот на живот, с громким шлепком, челюсть и упала. Прямо сверху галстука, расположившегося параллельно линии горизонта. И было от чего отвалиться той челюсти.
Из спальни вышли четыре пионерки пред...ээээ. Нет, не совсем предпенсионного возраста, но и не малолетки. И по форме, и по содержанию. На головах, украшенных белыми бантами, сидели лихо заломленные пилотки. Титьки рвали белые кофточки, грозя вывалить наружу скрываемое богатство. Чёрные юбочки плотно обтягивали плотные задницы. Танюха махнула рукой. Я, помня наставления главного режиссёра, вставил в кассетоприёмник кассету и щёлкнул клавишей. Магнитофон во всю силу динамиков рванул:
— И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди!
Под эту музыку девчата промаршировали по комнате и выстроились перед юбиляром, находящимся всё в той же прострации. Танюха, оглядев строй, гаркнула:
— Звено! Смирно! - Вскинув руку в пионерском приветствии, отрапортовала. - Товарищ юбиляр Виктор Иванович! Наше пионерское звено приготовило вам подарок. Звено, к демонстрации подарка приступить!
Песню с продолжающимся боем сменила мелодия Энигмы. Девчонки закружили в хороводе вокруг юбиляра, сидевшего с раскрытым ртом. По моему, он не сообразил, что среди пионерок была его жена, его Тоня. Ну да, по сравнению с мужем, молодая, моложе на пару десятков лет, она и смотрелась пионеркой. Только слегка закормленной. Видать у бабушки гостила.
Это нашим бабушкам всё время кажется, что мы плохо кушаем. И пока у мальчиков не отвиснут титечки и животики, пока у девочек попы не перестанут вмещаться на один стул, бабушка не будет знать покоя, пичкая своих любимых чад. С подъёма и до отбоя. Была бы её воля, она бы и сонному дитяти в рот чего-нибудь толкала: блинчик со сметаной, оладушек, пирожок, просто ложечку творожка. Не кормят родители деточку в городе, ой не кормят! Исхудало чадушко. Помню сразу после службы поехал показаться родне, какой стал бравый солдатик. Сбежал от бабули в первую же неделю. После солдатской пайки и на деревенскую пищу - желудок забастовал, не выдержав издевательства. Так что, просидев энное время в дощатом сооружении в позе орла, свалил от греха подальше.
Девчата кружили в хороводе, кружась ещё и вокруг собственной оси, демонстрируя товарищу имярек себя во всей красе. Приподнимали руками титьки, натягивали на задницах юбки. Танька, наша оторва, первой расстегнула кофточку. Следом за ней манёвр повторили остальные. Разного размера, упакованные в единообразные бюзики, титьки замелькали перед глазами Виктора Иваныча. И где взяли такие бюстгальтера? Раньше такие шили на швейке номер два "Большевичка" Матушка, помню, строчила такие себе и сестрёнкам, соседкам и родственницам по выкройкам из журнала то ли "Работница", то ли "Крестьянка". Различие с фабричными было лишь в том, что мать шила на ручной машинке Подольского завода, а те были пошиты на промышленной машине с электроприводом. Мелькание титек, прикрытых белой тканью, сменилось мельканием титек голых, освобождённых от оков ненавистных лифчиков. Любая женщина, носящая лифчик в силу традиций общества, мечтает избавиться от него при первой возможности. Недаром они считают домом то место, где можно скинуть туфли на каблуках и снять лифчик. А если ещё и снять трусы, так это предел мечтаний. Прямо родительский дом, который начало начал.Девочки, кружась перед именинником, по очереди присаживались к нему на колени, мазнув по губам соском, тут же уступали место подруге, чтобы и она могла сунуть сосок своей титьки в рот юбиляру. Благо тот не закрывался. Виктор Иваныч не реагировал на это, впав в какой-то ступор. Ни разу не попытался прикусить сосок, либо просто поймать титьку руками. Лицо покраснело, дышит часто, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Я прям заволновался: А ну как кондратий хватит? Инфаркт, понимаешь, микарда, такой, какой показывал на своём пальце герой Юрского в красивом фильме про любовь и голубей. Надо бы в скорую позвонить, чтобы были на атасе, чтобы были готовы по первому сигналу вылететь сюда, пугая народ сиреной и мигалкой. И место в реанимации на всякий случай. Случаи, они ведь всякие бывают. А им ещё и с третьего этажа эту тушку тащить. А кто понесёт? Я? Не смешите пизду, она и так смешная. Я одну его ляжку не подниму, потому что мне это совершенно не надо. Присмотрелся. Нет, помирать, вроде, не собирается. Тем более, что девчата приступили ко второй части марлезонского балета, начали избавляться от юбок. Единственно, что сделал Виктор Иваныч, расслабил узел галстука. Девчата сбросили юбки на пол, просто переступив через них. Лишь у Ольги получилась небольшая накладка. Брюки не превратились в элегантные шорты одним движением руки. Проще говоря юбка застряла на жирной заднице поварихи. Вечно с ними так. Справилась. Пел же в одном фильме герой: Не женитесь на курсистках, ни жирны, как сосиски. А женитесь на медичках, они тоненьки, как спички. Если заменить курсисток поварихами, то как раз оно самое и есть. Не знаю, какие были сосиски в те времена, а в наши навряд ли сою и крахмал, что используют для наполнения оболочки сосисок, можно назвать жиром. Как говорится: При изготовлении колбасы и сосисок ни одно животное не пострадало.
Избавившись от юбок, девчата продолжили танец, дразня клиента своими телесами. В одинаковых беленьких трикотажных трусиках (И где взяли?), чулочки (Никаких колготок!) держатся на ногах простыми шнуровыми резинками. Бля! Чу
ю, что скорую нужно будет вызывать не одному Виктору Иванычу. Плеснул себе в стопарик чего-то из бутылки, замахнул, не почувствовав вкуса. Хорошо тому мужику, в кресле. Его пузо не даёт рассмотреть реакцию на девок. А у меня штаны сейчас начнут лопаться. А эти сучонки-дразнилки, трусики спускают с попок. С каких попок? С задниц! С жоп! И стягивают не совсем. Приспустит слегка, покажет чуток загорелого тела, подтянет. Следующая дразнит мужика. Сволочи, как их ещё назвать. Издевательницы. Ну погодите! Тоже буду так делать. Буду водить вокруг да около, а в дырку хрена лысого вас, а не головку. И не по губкам, не по клитору. По ляжкам да по ягодицам.
Фуууххх! Разделись. Из одежды на них остались красные галстуки да чулки. Драть таких пионерок раком. Во все дыры. А они вплотную занялись Виктором Иванычем. Пиздец мужику. Пропал. Сейчас изнасилуют в самой извращённой форме. Что? Мужиков не насилуют? Ещё как насилуют. И сейчас именинник испытает это на своей шкуре. Ээээ...Не совсем на шкуре, но испытает. Ольга с Тоней присели перед ним на колени, ищут под нависшим сугробом застёжку брюк. Танька зашла сзади, расстёгивает рубашку, уже стянув галстук. Прижала титьки к голове жертвы, он от её объятий задыхается, горит синим пламенем. Пробует трепыхаться. Куда там. Из личного опыта общения с этой бандой насильниц, на всю голову отмороженных, могу дать совет расслабиться и постараться получить удовольствие. Все заняты, одна Лиза не у дел, неприкаянная. Сейчас я тебя и прикаянню. В смысле к делу приставлю. Сгрёб её за руку и потащил на кухню. Вроде бы сейчас остальным не до жратвы, заняты более интересным делом.
Не успел штаны расстегнуть, Тоня выплыла на кухню, хозяйка. Что, кто-то попросил горячего? Нет? А чего припёрлась? Пришла, тряся телесами, интересуется
— Вов, Лиз, а вы что тут делаете?
Совсем непонятно, что на кухне могут делать голая баба, вставшая к столу раком, и мужик, спустивший штаны до колен. Обсуждаем рецепт салата Оливье. Вот заспорили, какой сорт колбасы подходит больше - докторская или любительская? Тоня, как спец с профессиональным образование, решила, что она лучше объяснит, куда и какие ингредиенты кладутся. Подталкивая Лизавету в спину, только лишь не направив пинком под зад, выпроводила ту из кухни.
— Лиз, иди. Тебя там Таня потеряла.
В дверном проёме сделала почти акробатический этюд из времён пионерской юности. Благо и галстук в наличии имеется. Делай раз! Наклонилась. Делай два! Вцепилась руками в косяки двери. Делай три! Выставила зад, расставив ноги. Цветок раскрылся розовым бутоном, выделяясь на фоне загорелой попы. И я, слабый человечишко, не смог сопротивляться зову природы, засеменил мелкими шажками, стреноженный спущенными до щиколот штанами. И как сопротивляться? Глаза смотрели на раскрытый бутон, на тёмный глазок ануса, подмигивающий и зовущий. Хуй стоял так, что с треском стягивал шкуру с задницы. Даже пупок переместился вниз, ближе к лобку. Это у стареющих артисток, делающих подтяжку лица, пупок вместе с лобком перемещается вверх, ближе к титькам. Когда весь мир, все чувства сконцентрировались в головке, о каком сопротивлении может идти речь. Когда она горит огнём и просит, чтобы её потушили. И едва ты проникаешь в жерло вулкана, полыхающего огнём страсти не менее твой головки, забываешь обо всём. И тебе плевать на весь мир. Он сейчас сконцентрирован в головке. А та, при виде раскрытого бутона, заполненного соком любви, совсем сдурела. Отключила все функции организма. Мохнатым шмелём нырнула в бутон, стараясь добраться до истоков нектара, испить из этого источника, вобрать в себя всё, что отдаёт цветок. Проталкиваясь вперёд, ощущая венчиком все складочки стенок тоннеля, ведущего к высшему наслаждению, старалась выпить всё, что предлагал бутончик. Старалась и не могла. Излишки нектара вытекали наружу, скапливались на лепестках, заставляя их переливаться всеми цветами радуги в лучах электрического света, сползали к яркой ягодке клитора и оттуда падали на пол со звоном весенней капели. Шлёп! И через некоторое время снова - Шлёп! Особенно обильным это истечение становилось тогда, когда упругий до каменного состояния ствол выходил наружу, извлекая за собой целые потоки нектара. Почти совсем выбравшись наружу, замирал, слегка касаясь багровой головкой входа и вновь погружался, раздвигая лепестки. Погружался, выдавливая дополнительную порцию сока. Влагалище, в ответ на ласки головки, сокращалось. И в такт сокращению стенок влагалища пульсировало светло-коричневое пятнышко ануса, зажмуривалось, собирая вокруг себя морщинки, расслаблялось, и морщинки разглаживались, кожа становилась гладкой и блестящей, блестела от смазки. Старый дурень, проживший немало лет, до сих пор не знающий, что попа тоже может выделять смазку. Отмечая это краем сознания, всё пил и пил нектар, то погружаясь внутрь цветка, то выбираясь на короткое время наружу, чтобы с новой силой ворваться внутрь, успеть ухватить побольше, пока хозяйка позволяет.
Тонин живот поджался. Ягодицы напряглись. С силой растянул их в стороны, будто стараясь порвать совсем. Её зад то резко подавался навстречу, то вилял из стороны в сторону, будто стараясь найти то положение, при котором шмель принесёт наибольшее наслаждение цветку. Внутри, где-то в животе, зарождался звук. Он перемещался к груди, замер, не имея сил преодолеть преграду, в горле, наконец прорвал плотину и вырвался наружу.
— Ааа! Аааааа! Аааааааа!
Громкий крик Тони ударил по ушам. Показалось, что он впитался сквозь кожу внутрь меня, становясь энергией, сконцентрировался в груди и лавиной ухнул вниз, вырвался вместе со спермой наружу. Теперь кричали оба. Если быть более точным, то я просто рычал, яростно прижимая к своему лобку Тонин зад. Казалось, что эти толчки никогда не прекратятся. Я не съел столько сметаны, сколько её вытекло из меня. И в тот момент как-то не беспокоило, что нас могут услышать. Услышат девчата. Им не привыкать. Услышит Тонин муж. Плевать. Стоял, прижимаясь к Тоне, ждал, пока усталый, сморщившийся любитель нектара сам не покинет цветок. Выпал, повис бессильно, роняя с себя то, что не сумел собрать. Тоня несколько раз сократила мышцы влагалища. Как замечательно у неё это получается. Изнутри, из самого бутончика выдавилась белая жидкость. Густая, не стекла сразу вниз, медленно поползла по пока ещё раскрытым губкам. И с громким звуком добавилась к ранее упущенным каплям нектара. Тонечка выпрямилась. Не поворачиваясь лицо, завела руку за спину и сразу поймала ладонью липкий отросток. Подержала его, будто ожидая продолжения, вздохнула и лишь тогда развернулась. Улыбаясь, отчего будто помолодела, потянулась с поцелуем. Так и стояли какое-то время, обнимаясь и целуясь. Не говоря ни слова, потянула меня за собой на выход. Едва не перегрёбся, запутавшись в спущенной до щиколот одежде. Перебирая ногами избавился от штанов, оставив их лежать сиротливой кучкой на кухне. Тихонько вошли в комнату. Могли бы и не таиться.
Виктор Иванович, словно кит, выброшенный на сушу, возвышался студёнистой массой на самой середине разложенного дивана, создавшего в этом положении огромный траходром. По нему и вокруг него ползали три женщины, блестя обнажёнными телами. Две - Лиза и Таня, загорелые, и Ольга, белая, как сдобная булочка из муки высшего сорта. Она и была булочкой. Мягкая, пухлая, вкусная. Девчата со смехом играли с бубенчиками юбиляра, отбирая друг у дружки его отросток, сосали и целовали, сами садились ему на лицо раскрытыми промежностями. И тому, похоже, нравилось это. Он ловил руками девчат за ягодицы, прижимал к себе, к своему лицу и с чмоканьем целовал их пирожки. Успевал потискать титьки. Увидев жену и меня, замер. На лице появилось какое-то виноватое выражение, продлившееся до того момента, как белая Ольгина задница, приземлившись на это лицо, скрыла его от нас. Он лишь успел вяло махнуть рукой. Нет, инфаркт товарищу не грозит. А девчата, будто взбесившись, присаживались на эту гору мяса, старались затолкать в себя отросток, вытягивая его из-под колышавшегося живота, хохотали и комментировали свои действия, на что, похоже, Виктор Иваныч не реагировал, занятый поцелуями очередной пизды. Танька махнула призывно рукой
— Тоня! Вован! Вы где шараёбитесь? Идите к нам!
После того, как мы присоединились к пиршеству плоти, всё для меня смешалось в кучу и потом вспоминалось эпизодами. Руки, ноги, сиськи, письки. Кого-то ебал, кого-то вылизывал, кто-то сосал. Тоня, так и не подмывшаяся после нашего соития, накормила мужа медком, получившимся от смешения нектара её бутона и сметанки шмеля.
Выдохлись. Силы, даже поддерживаемые сильным возбуждением и алкоголем, не безграничны. Успокоились.
Что главное в таком деле, как оргия? Во-время свалить, унося ноги, чтобы потом не прятать взгляд, стыдливо отводя глаза. А через какое-то время всё успокоится, устаканится и можно будет уже со смешком вспоминать произошедшее, лелея мечту повторить ещё раз это безумство. Тоня, набросив на плечи халат, прикрыла за нами дверь. Ольга осталась ночевать. Заснула в обнимку с Виктором Ивановичем на диване, отдав все силы страсти. К Лизе идти было ближе всего, к ней и направились втроём. Пешком, потому что метро закрыто, в таксе не содють. Метро в нашем городе отродясь не было, а такси поймать в нашем районе, да ещё ночью, дохлый номер. Благо идти недалеко. Толкаясь, стараясь быть первым, влезли в ванну. Сполоснувшись, на пределе сил упали в кровать. Какой секс? Просто прижались плотнее и провалились в объятия товарища Морфея. Если кто не в курсе, так это бог такой.
Тоня накормила, напоила, увезла на столике посуду и шумела на кухне. Лежал, ожидая её, листал принесённую Татьяной книгу. Завтра почитаю, всё завтра, потому что сегодня, сейчас буду сильно занят. Тонечка пришла влажная после душа. Влезла под одеяло, прижавшись.
— Бррр! Ты холодная, как лягушка!
— Поцелуй - принцессой стану. Василисой Прекрасной.
— Ты и так прекрасная. Прижимайся уж и начинай превращаться.
— В лягушку?
— В жабу. Получишь сейчас.
Тоня оттолкнула меня, такого больного мужчину, попытавшегося принять доминирующее положение. Проще говоря попытался влезть на бабу.
— Танька сказала, чтобы ты меньше напрягался. Лежи уж, контуженный. Сама всё сделаю.
Влезла, даже не спросив разрешения. Нет, я бы, без слов, разрешил, но всё же как-то уж слишком по-хозяйски девки стали относиться ко мне. В принципе я к ним отношусь точно так же. Вроде мы все одна семья и они мои законные жёны. Тоня влезла, уселась, пристроив куда нужно и что нужно. Замерла и лишь играла мышцами влагалища, с улыбкой наблюдая за моей реакцией. Ну не стерва ли?
— Нравится?
— Тонь, идиотский вопрос. Я балдю.
— А так? - Наклонилась, приблизив тити к лицу. При этом ствол немного вышел из влагалища, держался практически одной головкой. И теперь мышцы влагалища, сокращаясь, массировали её, заставляя млеть от удовольствия. - Так нравится?
— Даааа...
— Соскучился?
— Очень. - Потянулся обнять, поцеловать тити. - Наклонись.
— Врёшь. - Но наклонилась, подставляя тити. - Врёшь ведь, зараза.
— С чего ради? - С глубоким вздохом поймал тити, прижался к ним щекой, начал целовать соски. - Ни капли не вру.
— Танька ведь была.
— Ты ревнуешь? - От неожиданного признания оторопел. - Тоня, ты правда ревнуешь?
— Вот ещё. - Фыркнула. - Самую капельку. Ты же не муж.
— А мужа, значит, не ревнуешь. И что он сейчас с Ольгой, это в порядке вещей?
— Пусть. Они, наверное, нашли друг друга. Мне даже завидно. Витька меня начал Ольгой кликать. - Засмеялась. - Раньше бы приревновала, а сейчас...
Тоня вздохнула, выпрямилась, качнувшись, начала восхождение к вершине, на которой её ждал оргазм.
Лежим обнявшись. Уткнулся носом в титьку. Прямо мамочка кормящая с ребёнком. Тоня засмеялась
— Вовка, ты как ребёнок. Титьку не отпускаешь. А вздыхаешь так, будто тебе долго её не давали, а потом ты дорвался.
— Тоня, милая. В каждом из нас живёт память о материнской титьке. И в мозгу логическая цепочка: Титька - молоко - пища - вкусно. А чтобы никто не отнял, вцепляемся руками. Ты что, не помнишь, что при кормлении малой всегда титьку руками придерживает.
— Помню. Спи, маленький мой. Пососи, может молочка насосёшь. Спокойной ночи. баю, баюшки, баю...
167