Прихожу с учёбы, а сестра после ночных блядок только шары продрала и стоит на кухне что-то себе готовит.
— Саша, — говорит, — есть будешь?
— А что?
— Сейчас пельмени замучу с луком маринованным.
— Годится!
Пока я переодевался, умывался, из кухни поползли запахи обалденные — слюной захлебнуться можно. Прихожу туда, сажусь за стол, а Любка так хитренько на меня смотрит и спрашивает:
— Слушай, а чего это ты к тёте Вале зачастил, через день туда бегаешь?
— Танька со мною по математике занимается, а тётке по хозяйству помогаю.
— Скажи, пожалуйста, какой заботливый! Вобщем так, братец, я всё знаю, про все твои поебушки с тёткой и сестрой! Это ты как умудрился, мелочь пузатая?!
То, что сестра запалила, ничего страшного — у самой рыло в пуху, ебётся, как швейная машина, лишь бы кому не попадя не трепалась, особенно мамке.
— Так получилось, по взаимному согласию и к всеобщему удовольствию, — разулыбался я, а Любка выключила плиту и прыг мне на колени:
— Теперь, Сашенька, рассказывай всё подробно, — а сама задницей мне об ширинку трётся, пробуждает спящего.
Сестрёнка моя — девка хорошая, добрая, только после того, как батяня её распечатал, на передок совсем слабая стала. И мать её за волосы таскала неоднократно, и били её жёны ёбарей, всё бесполезно! Синяки сойдут, и она опять отправляется на свою задницу приключений искать. А попка у неё классная, да и сама Любка — очень даже ничего: личико смазливое, титьки торчат — лифчика не надо, ножки полненькие и стройные. Вот на эти ножки я и положил руку, провёл по ляжке, да задрал халатик до трусов, а пальцами второй руки принялся халат сверху расстёгивать.
— Сашка, ты что, сдурел?! — соскочила сестра и гневно засверкала глазами. — Мало тебе тётки и Вальки, ещё меня снасильничать хочешь?!
— Ну, их никто не насиловал, — лениво начал я разглагольствовать, — сами дали, а что до вас, мадама, не хотите, ну и идите в жопу!
Любка плечами дёрнула и ушла из кухни, а я натрескался пельменей, ополоснул тарелку и пошёл в зал поваляться, посмотреть телевизор, но коронное место было занято. Сестра развалилась на диване и смотрела какую-то муть.
— Любка, вон с моего места! — гаркнул я, но она никак не отреагировала. Я присел на диван и стал толкать её к стенке.
— Тогда подвинься, я устал и тоже полежать хочу.
— А приставать будешь?
— Не боись, не обижу!
Сестра подвинулась, и я лёг рядом, отвернувшись от неё к телевизору. Через несколько минут почувствовал, как её ладонь теребит меня за плечо.
— Чего надо?
— Саша, а правда мне Танька рассказывала, что ты у нас гигант половой?
Я с интересом повернулся к ней.
— Не знаю, хочешь, покажу?
Любка на миг задумалась, выдохнула и родила:
— Хочу, только ты меня не лапай!
А мне только того и нужно было! Стянул треники с трусами до колена, хуй стоит, головкой в небо смотрит, покачивается
— Ой, и в правду большущий какой! — Сестра приподнялась на локте, пожирая глазами моего друга, несмело протянула руку и пощупала яйца.
— Ты чего, Любка, как целка? Ты такого добра в день по нескольку раз видишь!
— Честно говорю — такой размерчик, в первый раз.
Я уже замаялся ждать, и решил взять инициативу в свои руки, схватил сестру за плечи и пригнул губами к самой залупе.
— Санька, погоди! — начала вырываться она. — Когда брат с родной сестрой, это инцест называется, нельзя!
— Дура ты, это когда они письками ебутся, а отсосать — это можно!
— Точно?
Я понял, что Любка включила дурочку, мол не умная я, не знаю ничего, да и хрен с ней, лишь бы быстрее мусолить начала. Сначала она провела залупой по своим губам и облизнула её своим красным, острым язычком, а затем пошире открыла рот и насадилась им на ствол, урча и пуская слюни. Я тоже не дремал, а усиленно расстёгивал халат, мял упругие титьки, теребил соски и пытался, из этой неудобной позы, дотянуться до трусов сестры. А сосала она классно! Сразу видно профессионалку, не то, что школьницы сопливые по углам. Люба брала мою немаленькую залупу на язычок, обжимала губками и начинала всасывать, стараясь затолкнуть ствол, как можно глубже, давилась, кашляла, но продолжала с ещё большим рвением, а затем неожиданно выплюнула хуй из ротика, лихорадочно сорвала с себя халат, трусы и со словами:
— Слабая я, как увижу такое богатство, в пизде огонь разгорается, который тушить надо, — она поднырнула под меня, широко расставив ноги, взяла дубинку в ладонь и подвела к истекающей тягучим соком дырочке, потёрлась ею о залупу и начала насаживаться. А входило-то с трудом! Писька у моей сестрёнки оказалась, на удивление, узкой и пускала в себя гостя по сантиметрику, пока он не упёрся в мягкую, эластичную матку, но треть всё равно осталась снаружи.
— Сашенька, — закатила глаза Люба, — ты только осторожнее, он и в правду у тебя гигант. Давай потихонечку, вот так, вот так...
Через минуту она мне уже подмахивала, высоко вскидывая жопу, пизда пообвыклась и, кончая через каждые две минуты, хлюпала и чавкала на входе и выходе, и брызгала соком на покрывало дивана. Я долбил Любку, присосавшись к твёрдому соску и держа её ладонями за задницу, но всё хорошее кончается, почувствовав холод внизу живота и собравшиеся в кучку яйца, я выдернул хуй и ударил мощной струёй сестре в открытый рот. Она проглотила всё с удовольствием, а последние капли слизывала и высасывала уже из залупы. Мы лежали рядом, Люба слегка подрачивала мне член, а я двумя пальцами раздвигал её лепесточки, залазил в дырочку и начинал обследование мягких, мокрых стенок наощупь. Сестра повернула ко мне голову, плотно прижалась голыми титьками и крепко-крепко поцеловала, раздвинув мне зубы и запустив в рот язык. Изо рта пахло моей спермой, но почему-то не было противно, и я с удовольствием отвечал на поцелуи Любы.
— Ну, что, Саша, как я тебе?
— Клёво и классно, заебись и охуенно!
— Ты тоже отлично ебёшься, я обкончалась — аж лужа на диване, а всё-таки пиздюки мы с тобой, не хорошо это, хотя: что случилось, то случилось. К Вальке с Танькой всё-равно бегать будешь?
— Наверное.
— Ну, и правильно, но когда вот так вдвоём останемся — ты мой! Буду тебя обцеловывать, обсасывать, и вообще, проглочу пиздой своей, чтобы всегда со мною был.
— Своей мохнаткой ты даже хомячка не проглотишь, — и мы громко захохотали, щекоча и целуя друг друга.
Вскоре от отца с зоны пришла малява, что подошло время его долгосрочной (3 суток), свиданки, и чтобы на неё приехала не мать, а Любка. Маманя расстроилась и долго материлась в тот вечер:
— Вот мудила старый! Я его уже не устраиваю, на молодую пизду потянуло, а не думает, что это — дочь, что осудят люди! Любка, иди, поситай отцову писульку, да собираться начинай. Ладно, от манды твоей не убудет, а ему раз в год хоть какая радость! Я пошла в магазин, куплю, всё, что нужно, а ты вещи собери, одежду, завтра утром автобус.
Отец сидел недалеко, в соседнем городке, до которого езды было меньше двух часов. Мать ушла, а Люба села на стул и заплакала.
— Не хочу я, Саша, ехать, его ублажать! Как вспомню, что он со моню, малолеткой делал — убить готова! Ненавижу!!
Я гладил её по голове, как маленькую девочку, а сестра в это время привстала и стянула из-под юбки трусики.
— Сашенька, иди ко мне, только тебя хочу, только тебя люблю, — уселась на диван и раздвинула ноги, раскрыв розовые створки раковины. Лизать пизду мне было не впервой, и я припал к бутону, теребя языком клитор и пальцами разрабатывая дырочку. Сестра застонала, заохала и кончила, обнимая меня за головы и дрожа, задрала юбку, встала раком, выставив на обозрение две белые полужопки, раздвинула их, показывая коричневое, сморщенное колечко, как я понял, приглашая в гости. Я схватил с комода какой-то крем в тюбике, вставил Любке в маленькую дырочку и выдавил туда половину, затем смазал свой дымящийся член и аккуратно начал входить, но что-то не входилось. Жопа напряглась и не пускала моего друга вовнутрь, тогда я рукой дотянулся до сестрёнкиной пизды и начал теребить клитор. Она опять шумно задышала и расслабила на секунду проход, а мне этого времени хватило, чтобы с размаху, по скользкой кремовой дорожке, загнать залупу. Любка замыча
ла и закусила подушку, чтобы не кричать, а я помаленечку, потихонечку начал её ебать ласково и нежно, пока не кончил, как всегда бурно и много. Сестра за это время словила штук пять оргазмов и лежала на животе, а сперма толчками покидала её кишку.
Утром Люба уехала, а я, сходив в училище, завалился к пацанам. Музыка, видик, водка с пивом — это убойно! Отрубившись в обед, я очухался на полу у одногруппника, когда уже было темно, и побрёл домой. Зашёл, закрыл за собою и тут же услышал звуки из комнаты мамы, подошёл к распахнутым настежь дверям и залюбовался картиной: мама лежала абсолютно голая, задрав и широко раскинув ноги, а на ней кто-то трепыхался, елозя телом между ляжек. Он меня не видел, так как был ко мне спиной, но маманя прекрасно рассмотрела сына, грозно сверкнула на меня глазами и мотнула головой, мол исчезни! Я ушёл на кухню и, к своему восторгу обнаружил остатки пиршества — полбутылки водки и разнообразную закуску. Водочка хорошо пошла под копчёную скумбрию, легла на старые дрожжи, и в голове зашумело, и в глазах запрыгало. Хотел уйти к себе на диван спать, но из прихожей раздался гневный голос матери:
— Уёбывай, козлина сраная! Напился, как порося, даже вставить не можешь!
За этим раздался грохот, наверное козлина, с помощью маминого пинка вылетел через дверь на площадку, и носом начал спуск по лестнице. Щёлкнул замок и мама, в накинутом халатике, опустилась рядом со мною, допила оставшуюся водку и тихо начала оправдываться:
— Ты, Саша, не обижайся на меня, сам видишь — отец постоянно в зоне, а я ещё относительно молодая — 42 года, и организм требует своего, только вот связалась с пьянчугой.
— Найди себе путёвого.
— Как же! Нормальные мужики как услышат, что у меня муж — Сипатый, так и обходят стороной за три километра, так что остаются алкаши или недомерки.
На глазах у мамы появились слёзы.
— Вон, сестра Валька, за последние месяцы расцвела, ажно светится вся. Рассказывала, что живёт с парнем моложе себя, но кто такой не говорит, хоть режь.
Я затаил дыхание. Маму было очень жалко. Она хоть и выпить любит и ругается, но когда трезвая — просто золото: весёлая, общительная, а судьба ей, действительно досталась чёрная-чёрная.
— Мама, — решился я, — к тёте Вале я хожу, так получилось.
Она уставилась на меня широко открытыми глазами, рот скривило в какой-то гримасе, встала, подошла ко мне и засандалила кулаком по носу, а рука у неё тяжёлая, и кровь брызнула фонтаном. Я тоже соскочил со стула и вознамерился сбежать к себе, но мать схватила за рубашку и силой усадила обратно.
— Вот это ни хера себе, сестрёнка! А ты, кобель, что, не знал, в чьей манде лазить собрался?! Убила бы обоих, да знать судьба у нашего семейства такая.
Она в свете тусклой лампочки увидела, что кровь из носа заливает мне подбородок и капает на рубашку.
— Саша, сынок, прости, не хотела я так сильно!
Мама смочила полотенце и стала обтирать мне лицо, рпижимаясь к щеке мягким, тёплым животом. Под халатом у неё, как я понял, ничего не было.
— Пойдём, ляжешь на диван, чтобы кровь перестала течь, а я тебе холодный компресс сделаю.
Я растянулся на диване пузом кверху, а в штанах предательски торчало, не знаю, заметила это мама, накладывая ледяную тряпку, или нет. Она уселась на краешек и тяжело вздохнула:
— Не хотела я тебе, Саша, рассказывать, но всё равно, рано или поздно, узнаешь. Над нашей семьёй, как проклятье какое-то висит. Жили в деревне, у мамы, бабушки твоей болезнь была, вобщем, нельзя ей с мужчинами жить, вот папаша и начал нас с Валькой поёбывать с малых лет, еле мы от него в город вырвались, только 18 исполнилось. Быстро замуж повыскакивали и, уже через пару месяцев, айда мужьями меняться, на ночь, на две, а то и на неделю. Уже не разберешь, от кого дети — от родного, или двоюродного, а теперь с тобой эта история!
Знала бы мама про Таньку и Любку, наверное совсем бы ёбу далась! Боль в носу утихала, выпитая водка туманила мозг, и я решился! Мама поглаживала меня по голове, о чём-то задумавшись, и я тихонечко застонал.
— Что, Саша, болит?
— Болит, мам, ложись рядом, поговорим, мы так давно не общались, — предложил я и подвинулся к спинке. Мама осторожно легла рядом, одёрнув халат, и повернулась ко мне.
— Бедненький мой, обидела тебя мамка, её полные губы припечатались к моей щеке, но я неловко дёрнулся, и они переместились вниз и в сторону, и слились с моими. Я обнял маму, поцелуй продолжался, казалось, вечность, пока оба мы не задохнулись и не оторвались друг от друга.
— Саша, — серьёзным голосом спросила мама, — ты что задумал? Я тебе не тётя Валя, я — твоя мать.
Но моя рука уже вовсю хозяйничала под халатом, сжимая мамины булочки, а зубами я прикусил через ткань торчащий сосок.
— Мамочка, я так тебя люблю, — шептал я сквозь прерывистое дыхание, а она, не убрав руки со своего тела, глухо сказала:
— Всё, давай спать, я так устала сегодня, — легла на спину и тут же засопела, даже похрапывала. Спала она или нет? Конечно, не спала, но сохранить приличия попыталась. Я, как будто поверив, прошептал:
— Мама, ты спишь? — и получил в ответ всё то же сопение, но чувствовал, что тело её дрожало, а дыхание сбивалось. Я положил руку на халат и потянул его вверх, задавая себе мысленный вопрос: что же она предпримет? Но мама не шевелилась. Уже смелее я задрал подол до пояса, обнажив полные ноги и волосатую, в мелких завитках, пизду, положил на неё руку и, пройдясь пальцами по щёлке. Стал теребить набухший, торчащий клитор. Другая рука хозяйничала на шикарных, мягких титьках, меся их, как тесто. Я склонил голову и начал целовать мамины горошины, теребя их языком, спустился на живот, обследовал пупок и опустился до мохнатки. Вот тут-то мама себя и выдала еле слышным стоном и сотрясанием тела. Я, не вставая, скинул с себя штаны с трусами, осторожно развёл мамины ноги и прижался губами к терпко пахнущей, влажной пизде, всосал клитор и застыл. Мама обхватила мой писюган ладонью и прошептала:
— Вот видишь, проклятие действует! Иди ко мне, Сашенька, иди туда, откуда на свет появился.
Сто раз меня не надо было упрашивать, и я быстро переместился между маминых раздвинутых ног, приставил хуй и со всего размаха протаранил мамину волосатку. Она взвизгнула от боли и забилась подо мной, как в припадке.
— Ты что, сдурел, больно же! Отрастил себе елдищу, как у коня! Теперь я Вальку понимаю, с таким хреном и стыд, и всё на свете забудешь, — ворковала мама, поглаживая меня по жопе и вовсю подмахивая. Писюган заходил в её пизду плотно, и вылазил оттуда с громким « чмок!». Мама разулыбалась:
— Послушай, как он её покидать не хочет, — и ещё сильнее прижала меня к себе. Через несколько минут тело её выгнулось ко мне навстречу, задрожало, мама тихонько взвыла и начала метаться на хую из стороны в сторону, а я почувствовал, как из пизды хлынуло прямо ей на задницу и начал кончать, не успев вытащить член наружу. Стоны прекратились, мама закрыв глаза и всё ещё дрожа, откинулась на подушку и расслаблено замерла. Я испугался, что она потеряла сознание, дотронулся до лица, получил поцелуй в руку и еле слышное:
— Спасибо, родной.
Мы заснули рядом, обнявшись и все три дня, пока не было Любки, ебались, как молодожены: я лизал маму, она отсасывала у меня, подставляла попку и целовала грязными от спермы губами.
С тех пор прошёл год, у меня четыре любовницы, и все они знают, что я ебу каждую, устанавливая негласную очередь. Сестра иногда называет меня « уёбище», но я не обижаюсь, какая-то доля правды в этом есть. С Любой и мамой у меня секс всё реже и реже, сестра после той свиданки с отцом сходила на аборт, начала спиваться, и часто мы с мамой находили её спящей на лестничной площадке в подъезде и оттаскивали домой. Тётя Валя собирается замуж, но это не мешает ей при встрече со мною задирать подол и снимать трусы. А Танюшка, моя сестра двоюродная, расцвела и превратилась из гадкого утёнка в прекрасную царевну. В этом году она едет поступать в институт в другой город, и мы, лёжа после нескольких заходов, фантазируем, что я приеду к ней, снимем квартиру и будем жить, как муж с женой, благо, фамилии разные. Она до сих пор обцеловывает меня и каждый раз признаётся в любви, а я счастливо улыбаюсь и понимаю, что тоже сильно-сильно люблю её.
185