Рядом валяется лезвие.
Она была больше, чем друг.
Она — твоя первая женщина.
Но это — стихи. Жестокие, но всё же стихи. А правда куда реальнее, жёстче, конкретнее. Окровавленная ванна, и в ней юноша со вскрытыми венами, уже потерявший сознание. Тонкое, юное, красивое, нежное, даже чуть женственное тело, разметавшиеся длинные пепельные волосы, крашенные белыми перьями, и боль, застывшая в тонком изломе ещё незрелых губ.
А в это время его мать возвращается с работы домой. Моложавая эффектная женщина, безумно любящая своего сына слепой эгоистичной любовью, она входит в подъезд, и вдруг земля начинает уходить у неё из-под ног: материнское сердце чувствует неладное. Она поднимается на лифте, с трудом вставляет ключ в замочную скважину, наконец, дверь открывается. Она кричит:
— Артур! — в ответ молчание. — Артур! — запертая дверь ванной, зловещая тишина и едва слышный ручеёк струящейся воды.
— Артур, открой! — молчание.
Женщина навалилась на дверь — сильнее, ещё сильнее. Наконец, дверь распахнулась, и перед матерью предстала описанная ранее картина.
— Это всё ОНА! — сорвалась на крик мать. — Я говорила, я чувствовала!
Но женщина умела брать себя в руки, и поэтому следующим её действием был телефонный звонок по номеру «03».
Паренёк открыл глаза, но видел он всё сквозь плотную сизую дымку. Грубая толстая медсестра бинтовала ему запястья. Рядом стояла белая, как мел, мать и ещё два здоровых мужика в белых халатах. Где-то рядом и в то же время откуда-то издалека до него доносились обрывки разговора:
— Суицидная попытка. Необходима госпитализация.
«Что со мной?» — мелькнула в его голове слабая мысль, и он опять потерял сознание. Очнулся он только в больничной палате. Решётки на окнах, двери без ручек, узкие казённые койки, железные, как в тюрьме. Он ощутил удушливый запах медикаментов. «Так что же со мной? Что случилось?» — вопрошающе застучало в его мозгу.
И тут он закрыл глаза. Потому что всё вспомнил. Всё. Этот срочный вызов на службу. Уносящийся вдаль мотоцикл. Львиная платиново-белая грива, развевающаяся на ветру. Вылетевший из-за угла грузовик. Столкновение. Авария. Страшный удар. И свой внезапный, разрывающий пространство крик: «Нееет!» Но она была ещё жива. Он бросился к ней, опустился на колени, подхватил слабеющее тело любимой женщины.
Хотя тут стоит оговориться. Традиционной «женщиной» Леонору с её сильным и твёрдым характером «мужика в юбке», весьма своеобразной андрогинной внешностью и достаточно неординарной сексуальной ориентацией, направленной на юных женственных метросексуалов, назвать было бы сложно, да и не совсем правильно. Да и Артур, будучи по своей бисексуальной ориентации более ориентирован на юношей, нежели на женский пол, относился к ней соответственно. Когда они шли вместе по улице, оба изящные, длинноволосые, узкобёдрые, в кожаных штанах в обтяжку, ортодоксальное, по большей части гетеросексуальное окружение часто не могло понять, кто из них кто. Ну, а им это было только по кайфу.
Но это отступление. Итак, он подхватил её на руки.
— Леонора! — начал он.
— Спокойно, — перебила она его. — Сейчас говорить буду я. Я ухожу. Но ты остаёшься. И я верю в то, что ты останешься собой, ты станешь тем, кем я видела тебя, кем мечтала тебя увидеть. Ты станешь настоящей сильной личностью. Ты многого добьёшься!
Даже умирая, она осталась верна себе, не потеряв самообладания. Её огромные зелёные глаза смотрели на него из-под ярких стрел, смотрели с такой нежностью.
— Ты ещё будешь счастлив. Обязательно будешь.
— Нет! — захлебнулся слезами Артур. Но она продолжала:
— Да, после меня у тебя не будет женщин, они тебе будут просто неинтересны. Но рядом с тобой ещё будет достойный тебя юноша, которого ты полюбишь, поскольку ни одна женщина не сможет тебе заменить меня, и для которого ты станешь тем, кем стала для тебя я, и это не будет предательством по отношению ко мне. Я хочу, чтобы ты был счастлив, мой милый. Обещай мне: ты будешь жить! За меня, во имя меня, вместо меня. И ещё знай: я люблю тебя, мой дорогой! Мой милый, нежный...
Тут она закрыла глаза, и её голова откинулась ему на колени. И он припал к жёсткой складке её красивых, юных, но (увы!) уже мёртвых губ.
Всё это время Артур ходил как тень. Он знал одно: он должен отдать последний долг Леоноре. Должен. А потом... Так получилось, что Ричард, любимый афган Леоноры и Артура, тоже оказался на похоронах. После церемонии пёс так и остался со своей хозяйкой. Артур звал его, просил, уговаривал пойти с ним, но красавец Рич, печально лизнув паренька в нос, улёгся на свеженасыпанный холм.
Последнее, что помнил Артур, — это ванна и лезвие. А дальше всё. Провал. И вот теперь он здесь. Первая мысль после воспоминаний: позвонить матери, пусть приедет и заберёт его отсюда, заберёт как можно скорее, но тут вошла медсестра со шприцем наготове.
— Тигрицкий, укол! — Артур сел на постели и только сейчас заметил, что на нём не его одежда, а казённая пижама неопределённого цвета. — Укол, Тигрицкий! — уже раздражаясь, повторила медсестра.
— Где я? Какой укол? Какое вы имеете право мне его делать? Я должен позвонить. Где мой мобильный?
Но медсестра проигнорировала тираду Артура. Она развернулась и, тряхнув рыжими, пережжёнными волосами, крикнула:
— Иван, он не даётся! Иди подержи!
Артур, и так бледный, побелел совсем, но не от страха, а от решимости сопротивляться насилию. Но к нему уже спешил Иван — на помощь «сестре милосердия».
— Пидор пидором, а туда же, ерепенится, — ударом хлыста прозвучал в палате гомофобский выпад. — Спокуха, щенок, — и мужлан-санитар, с успехом подошедший бы на роль мясника-тяжеловеса, схватил юнца за перебинтованные запястья и заломил ему руки назад.
Что-то хрустнуло в хрупкой спине паренька.
— Чёрта с два, — неожиданно жёстко и хрипло сказал Артур.
Именно сказал, а не крикнул, потому что сейчас в нём отчётливо звучал голос Леоноры: «Никогда не показывай, что тебе больно. Проигрывая, не теряй хладнокровия, и делай это с видом победителя».
— Чёрта с два, — прорычал он и с силой, круговым движением, как учила его она, вырвал руки, освободился из захвата.
На бинтах проступила кровь. Даже закостенелые в своём садистском профессионализме медсестра и санитар не ожидали такого решительного отпора от столь хрупкого юноши, почти несмыслёныша. Он не кричал, не бился в истерике — нет, этого не было и в помине. Он вывернулся и встал в стойку боевого карате. Он стоял перед ними с широко распахнутыми, ярко-бирюзовыми глазами, горящими нечеловеческим, сжигающим всё на своём пути огнём. Огнём памяти, мести, силы и достоинства. Тут сестра решила сменить тактику.
— Ну, хорошо, — фальшиво заговорила она. — Ты сейчас возбуждён, я сделаю тебе укольчик, и ты успокоишься.
Он узнал этот тон. Так в его жизни говорили те взрослые лицемеры, которым нужно было только одно: усыпить бдительность, а затем полностью уничтожить твою индивидуальность, подчинив её себе. Не пройдёт!
— Я спокоен, как танк перед атакой, — неожиданно ровно произнёс Артур. — А укол я Вам сделать всё равно не дам.
А так как он уже слишком хорошо понимал, где находится, добавил:
— Я требую немедленной выписки, созовите комиссию.
— Он не хочет по-хорошему, — сбросила маску медсестра. — Что ж, ему же хуже. Давай, Иван!
Но Артур гибким змеиным движением увернулся от санитара и выбил у сестры шприц. Это стало последней каплей. Артур получил тупой удар в солнечное сплетение и услышал:
— Наручники! Сульфазин четыре точки.
На помощь парочке подоспел второй санитар, чуть пониже первого, коренастый и белёсый, как моль, и уже через минуту, юноша, как распластанная бабочка, лежал на койке, пристёгнутый к ней за забинтованные запястья и щиколотки. Он чувствовал, как шприц входит ему в правое, затем в левое плечо, затем поочерёдно. ..
в ягодицы. «Не дай почувствовать победу над собой», — зазвучал в сознании любимый голос, и уже слабеющий малый усмехнулся и метко плюнул в лицо санитару-мяснику. Санитар хотел ударить того по лицу и уже размахнулся, но сестра потянула его за рукав со словами:
— Ну его, засранца. Ещё сломаешь ему что-нибудь, отвечай потом!
Оставляя его, распластанного и обколотого, она добавила:
— Да, этого пидараса аминазином не сломишь!
Эта фраза бритвой резанула уже затуманивающийся мозг Артура, хотя он как потенциальный паранорм, к тому же помнящий уроки Леоноры по переведению своего сознания на иной уровень, был гораздо менее подвержен влиянию психотропов, нежели рядовой человек. Итак, его хотят сломать. И тут, капля за каплей, волна за волной, на него стала накатывать страшная мысль. Он здесь по воле матери. Она мстит ему, мстит за то, что он сделал выбор в пользу Леоноры, за то, что он был готов идти за ней до конца и уйти из жизни вместе с ней.
Леонора, Леонора, Леонора! Он подавил стон. Его идеал, сочетающий в себе лучшие женские и мужские черты. Ведьма. Маг-сарагон. Такое же психологически двуполое создание, как и он сам. Способная одним взглядом как прекратить самую крутую разборку, так и заставить человека растаять в её руках. Женщина его мечты, способная, когда надо, быть роскошной дамой, а когда надо — сильным и волевым мужиком, а когда она оставалась с ним наедине — нежным и любящим геем-метросексуалом, универсалом в женском теле. Именно поэтому Артур, будучи изначально бисексуалом, но всё же будучи больше ориентирован на юношей своего типажа, подарил свою девственность Леоноре, отдавшись ей и спереди, и сзади, как и она ему. Она была старше его на 15 лет. Сейчас ему 21. А ей уже никогда не будет 35.
Странное дело: он был здесь, его тело было здесь, распластанное и пристёгнутое к койке, и в то же время его здесь не было. Не было. Он был далеко отсюда во времени и в пространстве. По времени — в прошлом трёхлетней давности, а по пространству — на Сиреневой улице, в опорном пункте милиции. Там он впервые увидел её — высокую, яркую, сильную платиновую блондинку с погонами капитана. А дело было так.
Если бы не проблематичные отношения Артура со своей матерью, их встреча могла бы и не произойти, хотя, с другой стороны, она была предначертана самой Судьбой. Мать, естественно, по-своему любила Артура, но любовь её была слишком деспотичной. Ссоры между ними вспыхивали сразу же, как только мнение Артура шло вразрез с мировоззрением Нонны Германовны. Артур любил мать и прощал ей непонимание и её наезды на него относительно его предполагаемой ориентации, длинных мелированных волос, серебряной серьги в ухе, таких же украшений, джинсов в обтяжку, «косухи» и кожаных штанов, увлечения мужской косметикой и парфюмом. Все это он сносил стоически, не позволяя себе сорваться и послать её куда подальше, хотя порой ему и очень хотелось это сделать. Однако юноша привык уважать себя и держал марку, отстаивая своё мнение по возможности деликатно. Но когда мать отдала на усыпление его единственного четвероногого друга — сиамского кота Лоуренса, Лори, с огромными сапфировыми глазами, — это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения сына.
Артур вернулся с тренировки по карате. Надо сказать, что паренёк, хоть и осознавал свою не совсем традиционную ориентацию, всегда делал разницу между утончённым, следящим за собой метросексуалом, тем не менее со стальным стержнем внутри, вполне способным в ответ на гомофобский выпад: «Эй, ты, пидор!» развернуться и основательно съездить по морде обидчику, и действительно сопливым женоподобным пидором, не способным постоять за себя и любимого человека. Поэтому он регулярно посещал занятия в спортивной секции, причём не мягкого айкидо, а жёсткого контактного карате и своими успехами добился уважения у тренера и парней-гетеросексуалов, поначалу косо смотрящих на изящного, длинноволосого, виляющего при ходьбе бёдрами красавчика. Артуру удалось грамотно «поставить» себя и утвердиться в секции под кличкой Тигра. Вполне естественно, что слабаку такую бы не дали.
Но ближе теме. Артур вернулся с тренировки. Снежинки таяли на его чёрной кожаной косухе, которую он, вопреки возражениям матери, носил круглый год не снимая, как и кожаные штаны, меняя всё это только на тонкую водолазку в облипку сиренево-голубых тонов либо на футболку с волком и обтягивающие светло-голубые джинсы летом. Он снял сапоги-"казаки» со «шпорами» (обувь он предпочитал исключительно узконосую) и остался в узких джинсах и фиолетовой водолазке, удачно гармонирующей с голубым. Тоненький, стройный, но вместе с тем ощутимо сильный силой интеллектуальной, уверенной в себе личности. Только... только почему Лори его не встречает?
— Лори! — позвал Артур. — Лоуренс, малыш, ты где?
Но кота нигде не было. Артур прошёлся по комнатам роскошной, дорого обставленной квартиры. Чувство непоправимой беды заполнило его, стучало у паренька в висках. Тут в двери щёлкнул ключ. Артур резко обернулся к матери.
— Где Лори? — закричал он, не слыша своего голоса. — Где? — надрывный крик Артура был похож на рёв раненого зверя.
— У него был лишай, — спокойно ответила Нонна Германовна, снимая норковое манто. — Это неизлечимо. Мы могли бы и сами заразиться.
У Артура началась истерика. Он не мог потом вспомнить, как, на ходу накинув «косуху», оказался за дверью. Прошла неделя скитаний. Первые два-три дня Нонна Германовна надеялась, что сын вернётся домой, но когда и на шестой день он не появился, она подала заявление в милицию. А так как внешность у беглеца была характерная, то вскоре его задержал дежурный наряд.
И вот сержант ввёл его в кабинет. Леонора (тогда он ещё не знал этого имени) сидела за столом. Рядом лежала пустая кобура и пистолет Макарова.
— Спасибо, Сергей, можешь идти, — отпустила она сержанта, и Артур удивился этому красивому, но в то же время твёрдому, даже полумужскому голосу женщины-капитана.
Она была очень яркой, и, несмотря на милицейскую форму, её макияж в любимых сиренево-голубых тонах Артура был скорее в стиле транса, нежели в стиле женщины-инспектора. Грива платиновых волос капитана была безупречно уложена. От неё исходила очень сильная, но в то же время позитивная и спокойная энергия. Артур как яркий представитель людей Индиго был способен различать цвета ауры человека. Свечение вокруг Леоноры было лилово-бирюзовым. «Сенс!» — подумал паренёк, и он не ошибся. К тому же он явственно понимал, что встретил, наконец, свой Идеал. Это была первая женщина, на которую Артур смотрел в том числе в сексуальном контексте, сам тому удивляясь. Её абсолютно не женская, но в то же время и не чисто мужская энергетика манила Артура, звала его к себе, завораживала.
— Что, орёл, проблемы с матерью? Взбунтовался? — спросила она, закуривая.
Артуру бросились в глаза две вещи. Во-первых, её руки — не женские и не мужские, ощутимо сильные, с набитыми костяшками, что говорило о владении единоборствами, но тем не менее с изящными музыкальными пальцами и длинными, безупречно нарощенными фиолетовыми с серебром ногтями в форме миндалевидных стилетов. Артур был в восторге от этой картины. Во-вторых, она курила вишнёвые сигариллы «Кэптэн Блэк»! Артур нечасто позволял себе курить и никогда не снимал напряжение при помощи табака. Он допускал курение хороших дорогих сигарилл, именно сигарилл, а не сигарет, исключительно как дополнение к приятному общению и был абсолютно независим от этого пристрастия. Но «Кэптэн Блэк», особенно вишнёвый, был его любимой маркой!
Он смотрел на женщину и не мог отвести от неё свой взгляд. Ему казалось, что он уже знал её, знал когда-то в прошлой жизни, и, быть может, даже не в одной. Смотрел во все глаза, а глаза у него были красные, воспалённые после недели скитаний и ночёвок в подвалах. Его тянуло в сон, зверски одолевал голод.
— Ну что, орёл, есть хочешь?
Артур кивнул. Она прочитала его мысли. Он уже ожидал от неё чего-то подобного,...
утверждался в первоначальной мысли о том, что общается с сенсом, и начинал верить в неслучайность данной встречи.
Леонора встала из-за стола. Да, фигура у неё оказалась именно такой, как и предполагал Артур, — не женская и не мужская, скорее пограничная. Широкие плечи, едва заметная грудь, тонкая талия, узкие бёдра, длинные накачанные ноги. Чёрные туфли на высоких шпильках, чулки со швом сзади, соблазнительно облегающие гладкие сильные икры. Артур едва заметно перевёл дыхание. Она достала свежий хлеб, французский сыр, икру (ого! даже так!), нарезала бутерброды, затем поставила на стол красивые чашки с блюдцами.
— Как зовут-то тебя, бунтарь? — мягко обратилась она к нему, и его обдало тёплой и мягкой волной.
Ему сразу стало легче.
— Меня? Артур, — он смущённо опустил глаза.
Длинные ресницы отбросили тень на нежное юношеское лицо. На бархатных щеках заалел румянец.
— Ну, а меня Леонора, — представилась она с улыбкой, замечая метаморфозу в парнишке.
— Очень приятно, — отозвался Артур и тихо добавил, — спасибо Вам.
— Что, солнце, проблемы дома? — и он ощутил мягкое ментальное касание.
Он рассказал ей всё: и про домашнюю войну, и про проблемы с матерью, и про смерть Лори, и про, и про, и про. А Леонора... Она смотрела на этого хрупкого женственного пацана с тонким изломом бровей и серебряной серьгой в ухе, ясными бирюзовыми глазами, пепельной гривой с белыми перьями, распущенной по плечам, и нежным бархатным румянцем, в то же время совсем не изнеженного и слабого, а наоборот, с ощутимо сильной и, видимо, управляемой им энергетикой, в равной степени сочетающей в себе мужское и женское, инь и ян, слушала его историю и узнавала в нём себя — такую же максималистку, такую же непримиримую к насилию, только 15 лет назад. А он всё говорил, говорил и говорил.
Уже съедены все бутерброды, выпита последняя чашка «капуччино», а темы для разговора всё находятся сами собой. Они оба любят животных, у обоих любимая порода собак — афган, а кошек — сиамская, они оба любят Высоцкого и Цоя, у неё мотоцикл появился в его возрасте, а он о нём только мечтает, им обоим близки гей-культура и менталитет. Артур, сам того от себя не ожидая, говорил с ней о самых интимных вещах, совершенно этого не стесняясь... Артур открыл глаза. Он почувствовал, как щёлкают, снимаясь (наконец-то!) наручники. Перед ним стоял незнакомый санитар — молодой, черноволосый, с усами.
— А ты ничего, парень, — сказал тот с плохо скрываемым уважением.
— А тебе-то что? — после так называемых четырёх точек сульфазина зрачки у Артура расширились, и свет резал ему глаза.
Говорить было больно, но юноша усилием воли сдержал судорогу в челюстях. Он попытался сесть на кровати. Конечности затекли, но он сделал над собой усилие и всё-таки сел. Санитар опустился рядом с ним.
— Игорь, — протянул он руку.
— Я не подаю руки надзирателям, — криво усмехнувшись, произнёс Артур.
— Да, характерец у тебя! — заметил Игорь.
— Какой есть, — отрезал Артур.
— Я знаю твою историю, — тихо сказал Игорь.
— Ну и? — Артур начинал понимать, что первый раунд остался за ним.
— Ты крепкий орешек, не сломался.
— Размечтались, глупенькие, — съязвил Артур.
Ему вдруг, несмотря на боль, стало просто смешно. На ум парню пришло высказывание Хемингуэя, услышанное им от Леоноры и столь любимое ими обоими: «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». А тем более не просто человека, а паранорма, даже такого юного, как Артур, в своё время наученного Леонорой в случае воздействия на психику переводить своё сознание на иной уровень.
— Она и не ожидала бы от меня другого, — добавил он, помолчав, обращаясь как бы к самому себе.
— Она — это та женщина, капитан? — осторожно спросил Игорь.
— Предположим.
— Вы давно были с ней знакомы?
— Три года, — ответил Артур. — Она была для меня всем, — вдруг вырвалось у него.
Но он тут же взял себя в руки и добавил:
— Просто она была очень сильной личностью. И необыкновенной женщиной, — он опустил глаза.
Даже не совсем женщиной. Не бывает у рядовых женщин такой внешности и такого чисто мужского характера!
— Ты сказал — характер, — продолжал Артур. — Это её заслуга. Не родителей, не матери, а её.
Игорь понял, что больше не стоит спрашивать об этом, и решил сменить тему.
— Болят? — кивнул он на руки.
— Я спокойно отношусь к боли, — последовал ответ.
— Боль бывает разной, — осторожно заметил Игорь.
— Это не имеет значения, — быстро среагировал Артур.
Ему очень не хотелось показать собеседнику, что тот практически прочитал его мысли. Да, боль бывает разной. Боль от удара можно стерпеть. Можно дать сдачи. Изрезанные руки заживут. А вот та боль, которая поселилась в нём и живёт, сжимая виски словно тисками, парализуя всё его естество, боль невосполнимой утраты, боль потери...
«И когда рядом рухнет израненный друг,
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого что убили его, не тебя».
Первый Друг. Первая женщина. Первая любовь. Первая любовница и, учитывая специфику их сексуальных отношений, первый любовник. И первая потеря. Но это сейчас, в настоящем. Тогда же он сразу понял, что встретил свою Судьбу. Он закрыл глаза и опять увидел её.
Познакомившись с Артуром, Леонора была вынуждена вызвать Нонну Германовну в отделение. Она подняла трубку служебного аппарата.
— Нонна Германовна? Вас беспокоит капитан Звездинская, — голос Леоноры звучал вежливо и нейтрально. — Ваш сын находится в отделении. Я вынуждена вызвать Вас и разобраться в возникшей проблеме.
— С какой такой стати? Я не сплю ночей, а вы будете разбираться?
Несмотря на то, что телефон стоял на столе, а трубку Леонора держала у самого уха, Артур различил повышенный голос матери с властным истерическим оттенком.
— Нонна Германовна, — тон Леоноры оставался абсолютно спокойным и корректным. — Ваш сын ушёл из дома не без причины, и я считаю своим долгом разобраться в случившемся.
В своей реакции мать оказалась верна себе. Артур это уже понял и потому ничего хорошего от встречи с ней не ждал.
— Ну что, герой, придётся нам с тобой немного повоевать, — произнесла Леонора, положив трубку на рычаг.
— Нам? — удивлённо переспросил Артур.
— Да, нам с тобой с твоей мамой и твоей маме с нами, поскольку я уже поняла, что корень всех зол лежит не только в тебе.
Артуру никогда не удастся забыть чувство, волной переполнившее его при этих её словах.
— Если бы у меня была такая мать, как Вы, — голос у юноши надрывно зазвенел.
— Если бы.
Леонора встала из-за стола, подошла к нему и провела узкой, но в то же время сильной ладонью с безукоризненно длинными заострёнными ногтями по его нежной горящей щеке. И Артур, резкий, дерзкий, известный в своём районе, несмотря на утончённую внешность, под кличкой Тигр, спокойно выходящий в драке один против троих, ткнулся в плечо Леоноре, как маленький затравленный зверёк. А Леонора, одинокая волчица Леонора, живущая логикой и практически никогда не дающая волю своим чувствам, гладила пепельную с белыми перьями гриву длинных волос пацана и ощущала дрожь крепких, в меру накачанных, но в то же время таких хрупких плеч. «Надо беречь светильники, — вспомнились ей слова Экзюпери. — Порыв ветра может их легко загасить».
Разум. Логика. Стальной разум. Железная логика. Но сейчас, видя перед собой это юное девственное создание, тонкое, хрупкое, но далеко не слабое и уже достаточно сексуальное, и разум, и логика Леоноры склонялись к тому, чтобы счесть целесообразным дать волю своим чувствам. Вот она — дерзость, чистота, бисексуальная красота, девственность! Леонора ощущала себя не женщиной и не мужчиной, а скорее, сарагоном — психологически двуполым созданием. Она скорее была готова принять присутствие другого юноши в жизни своего фаворита,...
но взгляд, а тем более его сексуальный раппорт в сторону особи женского пола ею совершенно не допускался. А тут она вполне осознавала, что за индивид перед ней, и сознательно отвечала на его ментальный посыл. Аура паренька светилась нежным сиренево-голубым свечением, что выдавало в нём потенциального паранорма, причём не латентного, а в определённые моменты вполне сознательного.
— Ну-ну, милый мой, успокойся. Успокойся, солнышко.
И она едва-едва, скорее даже по-матерински коснулась губами его щеки. Его словно ударило током. В ответ на неё ясно посмотрели ярко-бирюзовые глаза, и она вдруг поняла, как много смогла бы она отдать за этот преданный девственный взгляд.
После разговора в отделении Артур вынужден был вернуться «домой». Закрывшись в своей комнате, ложась спать, он с болью ожидал увидеть во сне глаза Лори, а увидел Леонору, но почему-то уже не в милицейской форме, а в чёрной коже, в «косухе» и «казаках» со «шпорами», а рядом с ней красавца-афгана, платинового в чёрной маске.
И вот на следующий день, одевшись во всё чёрное, за исключением фиолетовой водолазки (это был его, а впоследствии — их с Леонорой любимый цвет), уже в пять часов Артур с букетом лиловых роз стоял напротив отделения на Сиреневой. Вот уже пол-шестого, шесть. Почему же она задерживается? Пол-седьмого. И вдруг... Артур не поверил своим глазам! Леонора! Но уже не в форме, а во всём чёрном, белые волосы по плечам.
— Леонора, — мысленно позвал он.
Она резко обернулась, почувствовав его ментальный посыл. Их глаза встретились. Её — колдовские, зелёные, и его — ярко-небесно-бирюзовые. Они стояли, смотря так глаза в глаза, замерев. Сколько они простояли так? Минуту? Пять? Десять? Первой заговорила Леонора.
— А, это ты, милый. Я знала, что ты придёшь.
— Ведь иначе и быть не могло, — он и сам не ожидал от себя такого ответа.
— Ну, что? Прокатить тебя на мотоцикле?
Так вот, оказывается, чья чёрно-фиолетовая «Хонда» была припаркована возле отделения! Артур шагнул к Леоноре, как в тумане, не удивляясь своей смелости. И вот уже её сильные руки лежали на его изящных, но тем не менее крепких плечах, и вот уже не было инспектора по ДН Звездинской и её подопечного Тигрицкого, а перед отделением стояли, слившись в поцелуе, сильная, волевая женщина и тонкий, нежный юноша — оба в чёрной коже, стройные, длинноногие, узкобёдрые, длинноволосые. Прохожие смотрели на них, кто с улыбкой, кто с пониманием, большинство же — с недоумением и осуждением. Ортодоксальное гетеросексуальное население не могло понять, что это за пара, явно не укладывающаяся в общепринятые рамки. Сколько радости пережили они потом вместе. И сколько боли. Леонора, будучи состоявшейся личностью и профессионалом, пользующимся авторитетом у себя на службе, могла закрыть рот кому угодно и, естественно, позволила себе роскошь не скрывать своих отношений с новым фаворитом. Менты отделения воспринимали Леонору такой, какая она есть, относясь к ней как к «мужику в юбке» и нехилому профи, и поэтому в том, что в скором времени Артур утвердился в отделении в качестве «официального фаворита Звездинской» и принимался ментами, как родной, ничего удивительного не было.
А вот Артуру пришлось намного труднее. Для Нонны Германовны, относительно современной женщины, не была тайной, покрытой мраком, не совсем традиционная ориентация её сына, от чего, естественно, она была далеко не в восторге. Но одно дело, девчонка-малолетка рядом с сыном, или пусть даже пацан, поскольку мать уже поняла, что хорошие девочки-ровесницы сыну абсолютно неинтересны, а точнее, у него на них просто аллергия.
Артур вообще недолюбливал традиционных представительниц женского пола и смотрел либо на ровесников своего же типажа, либо на ярких и сильных женщин значительно старше себя. Но мать была готова скорее увидеть рядом с ним его ровесника, пусть и мужского пола, нежели отдать сына молодой, но уже взрослой женщине, состоявшейся личности, способной своим авторитетом перекрыть её, Нонны Германовны, авторитет, давно утерянный и существовавший только в её воображении.
Если бы в своё время мать поняла, что её сын — далеко не рядовой юноша, и его нужно воспринимать и любить таким, какой он есть, и не пытаться переделать, мотивируя свои действия расхожим «у всех сыновья как сыновья, а ты», уважать его индивидуальность, ориентацию, увлечение эзотерикой... Если бы она всё это в своё время поняла, она бы его не потеряла, и, может быть, даже осталась для него в какой-то степени близким человеком. Но она была слишком уверена в своей правоте, лишь упорствуя в своих заблуждениях, и к моменту встречи Артура с Леонорой стала для своего сына абсолютно чужим человеком, почти врагом.
И поэтому в том, что первая любовь Артура стала для матери Артура врагом №1, «старой дурой» и вообще корнем всех зол, ничего удивительного не было. При всём при том Леонора при разговорах с Нонной Германовной и тех «разборках», которые та пыталась учинить, вела себя в высшей степени достойно, не опускаясь до предлагаемого ей уровня, что выводило Нонну Германовну из себя ещё больше...
— Это ты, что ли, такой крутой, пидорок? — Артур спокойно поднял голову.
Рыжий коротко стриженный парень на голову выше Артура и вдвое шире его ярко выраженной гомофобской направленности нахально ухмылялся, стоя перед ним.
— Крутыми бывают только яйца, и то только после пяти минут варки в кипятке. Да ещё гетеры-гомофобы типа тебя, — спокойно среагировал Артур.
— Да ну! — было видно, что Рыжий не ожидал такого грамотного вербального отпора.
— Ну да, если выражаться твоим языком, — отпарировал Артур, направив взгляд враз потемневших глаз в переносицу, так называемый «третий глаз» Рыжего.
Артур попытался предотвратить физическую разборку, помня их любимое с Леонорой изречение: «Лучший бой — это бой, выигранный ещё до его начала». Пацаны за спиной Рыжего переглянулись, как шакалы, вожак которых первый раз нарвался на Волка, пусть ещё молодого и недостаточно матёрого, но вполне явственно показавшего им свои зубы.
— Да ты... — Рыжий сделал тяжёлый шаг в сторону Артура, но Тигрицкий, опередивший Игоря, который собирался было встать между ними, был уже на ногах.
«Концентрация! — зазвучал в мозгу любимый голос. — Обрати энергию и силу противника против него самого». И поэтому Артур оставался на месте, когда Рыжий пошёл на него, и только в самый последний момент резко ушёл в сторону. Рыжий, потеряв равновесие, грохнулся, ударившись о железную спинку кровати.
— Итак? — осведомился Артур.
— Да я тебя... — нельзя сказать, что Рыжий не имел представления о таких вещах, как самбо и карате, но от него веяло грубой животной силой, техника же Артура была отработана и интеллектуальна.
И поэтому Артур не стал отвечать ударом на удар (а так хотелось!). Но Леонора всегда говорила ему: «Будь сдержан в проявлении физической силы. Запомни: сильный человек всегда жЁсток. ЖЁсток, а не жестОк, а жестокость — это качество слабака». И поэтому, помня это, Артур не ответил Рыжему, но, взяв его руку на перехват, применил лёгкий болевой приём. Но лёгким его называла Леонора, лёгким он был для Артура, а по искажённому лицу Рыжего таковым его назвать было бы сложно.
— Итак, вопрос исчерпан? — осведомился Артур.
— Исчерпан, — услышал он сдавленный ответ.
— Ну, вот и замечательно, — произнёс Артур, отпуская руку Рыжего, и с металлом в голосе продолжая, — а теперь я бы хотел сказать о следующем. Я ни с кем не собираюсь конфликтовать. Слышите — ни с кем. Но я не завидую тому, кто хотя бы ещё раз поднимет на меня руку. Открою вам секрет: если вы думаете, что уважающий себя гей или бисексуал не может дать отпор дурно воспитанному гетеру-гомофобу, вы глубоко ошибаетесь, и эта ошибка может вам очень дорого стоить. Более того, свою сексуальную ориентацию с вами я обсуждать не намерен. Надеюсь, я достаточно ясно выражаюсь? Ну что ж, молчание — знак согласия, — и Артур спокойно опустился. ..
на кровать рядом с Игорем, который, видя, как ведёт себя Тигрицкий, разумно решил не вмешиваться.
Рыжий потирал предплечье, а пацаны уже с уважением поглядывали на Артура, несмотря на его внешность и длинную гриву с белыми перьями. «Нехило!» — прочитал Артур в глазах Игоря.
— Тоже её школа? — помолчав, спросил тот.
— Да, — коротко ответил Артур, — её.
Игорь внимательно смотрел на юношу. Какое-то время Артур сидел неподвижно, как бы возвращаясь к действительности из небытия.
— Ричард, — вдруг вырвалось у так долго молчавшего Артура.
— Что? — не понял Игорь. — Ты сказал «Ричард»?
— Да. Это её сын. Четвероногий сын.
— Но... это ведь кличка, то есть имя собаки, — поспешно поправился Игорь, обжёгшись о ледяной взгляд Артура.
— Да, это её, то есть наш афган.
— А где он сейчас? — осторожно спросил Игорь.
Артур помолчал, потом поднял глаза. Игорю никогда не удастся забыть этот взгляд. Малый далеко не робкого десятка, прошедший Чечню, видевший на своём пути не один окровавленный труп, не раз смотревший в глаза смерти... Но тут вздрогнул даже он. Голубо-бирюзовые глаза Артура потемнели, стали иссиня-чёрными, пространство сгустилось в них, превратившихся, как казалось потом Игорю, в две бесконечные, зияющие, светящиеся неизбывной болью бездны.
— С ней, — услышал ответ Игорь.
— Как? — не понял он. — На кладбище?
— Да. — Артур опустил глаза. — Я звал его, уговаривал уйти со мной, но он сделал свой выбор.
Артуру вдруг вспомнилась история появления у них Ричарда. Оставив мотоцикл после ночного полёта по спящей Москве, сияющей огнями, с ощущением полной свободы в пространстве и вечности, они шли обнявшись. Полная луна отбрасывала семь радужных кругов, и их длинные волосы (её — платиновые, и его — пепельные с белыми прядями) отливали то голубым, то розовым, то сиреневым. Они были вместе, они были счастливы. И вдруг...
— Ах ты, скотина, — из-за торца углового дома до них донеслось пьяное подобие человеческого голоса и хриплое рычание.
Артур ускорил шаг, а Леонора в два прыжка была уже за углом. Пьяный в дым детина держал за перекрученный ошейник подросшего щенка афгана, платинового в чёрной маске. Передние лапы собаки дрыгались в воздухе, а другой, окровавленной, рукой подонок держал плеть, стараясь попасть афгану в пах. Рядом лыбилось двое дружков псевдохозяина, недалеко ушедшие от него по состоянию интеллекта. Артуру казалось потом, что это не Леонора, а чёрная кобра метнулась вперёд, а когда он понял, что произошло, сапог-"казак» Леоноры уже стоял на груди ублюдка, а плеть была у неё в руках.
— Спасай щенка! — бросила Леонора Артуру, однако она могла этого и не говорить, поскольку паренёк и собака, как по мановению волшебной палочки, бросились друг к другу.
Но драка есть драка, а это вообще был бой без правил. Один из дебилов был обезврежен, но оставалось двое других, один из которых уже вытащил газовый пистолет, который Леонора в считанные секунды выбила у него из рук круговым ударом ноги, заставив того с криком согнуться, схватившись за запястье. Артур, до сего момента прикрывавший афганчика, среагировал адекватно. Уроки самбо и карате не прошли даром, и боковое зрение его не обмануло — Леоноре требовалась помощь: третий дружбан двух вырубленных подкрадывался к ней сзади с ножом, выбирая точку для удара наверняка. Артур успел потрепать своего нового друга по шее и молниеносно оказаться за спиной целящегося в Леонору мерзавца, продемонстрировав при этом великолепную реакцию. Владея особым болевым приёмом, он вывернул руку нападавшему, добавив ещё для верности удар по шее ребром открытой ладони.
— Ты, сво... — только и прохрипел тот, выпуская нож из побелевших пальцев.
Он попытался ударить Артура в пах, но только что спасённый афганчик вцепился ему в икру, заставив того заорать нечеловеческим криком. К тому времени Леонора, уже разобравшаяся со своими «подопечными», спокойно подошла к ним, взяла собаку за ошейник и сказала:
— Отпусти его и не бойся, больше тебя никто не обидит.
Она откинула львиную гриву назад и повернулась к Артуру:
— Ну, так ты говорил, что твоя любимая порода — афган? Вот и сбылась наша с тобой мечта.
Пёс как будто понял, о ком она говорит, он встал на задние лапы и лизнул в губы сначала её, а потом Артура. Так у них появился Ричард. Этой же ночью Леонора пригласила парня на ужин при свечах. Вымыв и высушив Ричарда феном, расчесав его, они показали ему его законное отныне место — на отдельной тахте в гостиной. Леонора, несмотря на свой мужской характер, так же, как и паренёк, умела и любила готовить, в чём Артур впоследствии убедился,
137