Член, опостылевший ей за вот уже почти четыре года совместной жизни, был все так же зауряден, как, впрочем, и его обладатель. Зауряден во всем. Полувялый середнячок, достойный внимания лишь в те редкие мгновения, когда он полностью наливался — и проникал туда, где его, в общем-то, не очень-то и хотели. Но что ж тут поделать? Условности супружеского сожительства.
Вот-вот. Именно сожительства.
Называть... хм... совместное проживание на одних квадратных метрах со вчерашним студентиком прохладной жизни — а ныне ЯКОБЫ отцом ее ребенка — высокими словами, типа «семейная жизнь» или «супружеское согласие» Марина и не хотела, да и не могла. Ведь, чтобы двое имели право на хотя бы условное счастье, их так называемый «альянс» должен, по крайне мере, с этого самого, условного счастья начаться. Ну, хотя бы со взаимного удовлетворения. Ну, блин, хотя бы с разумной честности!
Но ведь — ни-ху-я. Пока супружец Мариночки пыхтел над нею, утверждаясь в праве владения как самкой (ну-ну...), так и ее половым расположением (ну-ну-ну...) — в соседней комнате блаженствовал младенческим сном ребеночек, зачатый вовсе не его семенем. Что, разумеется, было для быстренько окольцованного Мариночкой парня темной тайной...
«Наверно, пора... « — устало подумала Марина, перед тем как испустить скромное подобие вожделенного стона. Несмотря на абсолютную наигранность, ей, тем не менее, очень нравился этот периодический апофеоз их с «любимым» соития. Ей так нравилось, как одураченный ею по всем фронтам мальчик (ну не мужчина же!), успев выпустить пару жиденьких струек из своего стремительно теряющего крепость органа, удовлетворенно наблюдает за маской насквозь фальшивого наслаждения, которым Марина умело скрывала взаправдашнее презрение.
О, женщины, вам имя... а впрочем, колеса могучего локомотива истории давненько уже намотали на себя кишки такого понятия, как «мораль». Так что — селя ви...
— Звездочка моя... — отвалился в сторону от «звездочки» «герой-любовник», пыхтя совсем не по возрасту. — Классно было, моя хорошая... Тебе понравилось?
А вот это был второй любимый Маринин момент их случающейся близости. Так сказать, послевкусие первого унижения. Вот это вот щенячье «тебе понравилось?». На заре их отношений этот паренек ведь умел... умел ее трахать. Он умел кайфовать и от себя, и от нее, и от процесса — и от того, что тогда она и впрямь было Его Девочкой. А сейчас?
А сейчас, словно с каждым днем слабея от ядовитой подлости, которой сполна опоила его Марина, он совершенно утратил все те качества, которые Марина ценила в самцах.
Настоящих. С большими, пульсирующими членами. Со здоровенным яйцами, которые гудели от густого, плодородного семени. С грубыми, накачанными телами. Надменными самоуверенными выражениями лиц.
И взглядом...
Марина уже давно не испытывала ни малейших сомнений в определении потенциала мужчины по его взгляду. Это взгляд проникал в нее гораздо раньше его феромонов, голоса и члена. Этот взгляд словно нес непобедимую энергию первобытного желания...
Желания обладать.
Мариночка, красавица, куколка, умничка, лапочка и зайка — была для обладателя такого взгляда просто очередной самочкой. Он видел в ней лишь красивые ножки, округлые бедра, круглую попочку, упругую грудь, чуть наивное, нежное личико, пухлые губешки, вздернутый носик...
И — полный взаимного, животного желания взгляд молоденькой, фертильной самочки, чьи трусики уже пропитались влагой из стремительно влажнеющей, розовой писечки.
Именно таким был Он...
Нет... Он был вовсе не таким... Он был лучшим из всех.
Каждый раз, когда Марина ласкала пальчиками свою девочку, сжимала свои аккуратненькие, упругие сисечки с твердыми сосочками, она — из всей череды разнокалиберных партнеров, которые у нее были за все это время — представляла именно Его.
Она вспоминала тот самый — единственный — вечер на морском берегу. Его идеальное, покрытое буграми точеных мышц тело. Его большой, просто огромный член, обвитый толстыми венами, пульсирующий в такт биению Его сердца. Его здоровенные яйца, в которых было столько густой спермы, что это казалось невероятным.
И, конечно, Его взгляд...
Каждый раз, когда Марина бурно кончала в одиночестве, вспоминая ту волшебную ночь, в ее теле вспыхивали раскаленные искры пережитого блаженства, а в памяти разносились эхом слова, которые она тогда кричала прямо в полной мерцающих звезд, ночное южное небо...
* * *
«... Кончай в меня! Я хочу родить от тебя много деток! Хочу быть только твоей, мой родной! Хочу рожать только от тебя! Ты — мой единственный! Я — только твоя, любимый!! Только твоя-а-а-а-а-а-а-а!!!. ..«
«... И он кончил. В то мгновение он вошел в нее так глубоко, что она чуть было не потеряла сознание от смеси боли и наслаждения — и, зарычав, принялся заливать ее жаждущую Его спермы матку потоками Своего семени.
В тот чудесный вечер они до самого рассвета трахались на морском берегу. Воздух вокруг им казался горячим, густым и влажным, как в парной. Тела их, покрытые потом и любовной влагой, скользили друг по другу, словно стремясь навеки слиться в этом танце первобытной страсти. Она навсегда стала Его. И навсегда присвоила Его себе самой.
Перед самым их расставанием, когда они — усталые, счастливые и влюбленные — уходили с того пляжа, Марина, в очередной раз, посмотрела на своего истинного возлюбленного. Тем взглядом, которым самозабвенно (и, порою, даже самоубийственно) влюбленные девушки одаривают Того единственного, с которым они познали подлинные желание, страсть и блаженство.
— Мы ведь больше не увидимся, да? — дрожащим от вновь разгорающегося возбуждения спросила Его Марина. — Больше никогда?
Он улыбнулся ей в ответ. Той улыбкой, от которой ее сосочки вновь затвердели, а по лепесткам ее нижних губок заскользили капли манящей влаги.
— Кто знает... — Его голос был бархатным, глубоким и нежным. — Может, нет. А может, я вновь увижу тебя голенькой, перепутав номера гостиницы.
Обстоятельства их первой встречи были столь необычными — и вместе с тем столь судьбоносными — что Мариша чуть смущенно зарделась. Но даже след мысли покинул ее светловолосую головку и перестал отражаться во взгляде изумрудных глазок, когда он нежно поднял ее подбородок — и коснулся горячим поцелуем ее пухленьких, нежных губ.
Этот поцелуй был долгим: таким, что казалось время вокруг не то замерло навсегда, не то, напротив, понеслось сумасшедшим темпом в бесконечность — туда, где ей так хотелось навсегда остаться с Ним.
Он отстранился от ее сладких губ — и она потянулась следом, поднимаясь на цыпочки, прижимаясь всем телом, лишь бы ощущать Его, лишь бы оставаться с Ним рядом.
— Звездочка моя... — в его устах это обращения звучало обещанием нового блаженства и ласк. — Так мы точно не успеем на автобус.
В это утро Он уезжал к себе — не то на Восток, не то на Запад — чтобы после и вовсе покинуть страну и укатить еще восточнее или еще западнее. И она тоже уезжала домой — в провинциальный городок, которого вполне хватало для ее амбиций, но который далеко не всегда мог утолить ее Желание.
И вот эта мысль — мысль о неминуемом расставании — пробудила в ней новую волну страсти. Но на сей раз уже с привкусом отчаяния. Что-то из разряда «если бы жить нам оставалось всего минуть десять» — или вроде того. Хотя, разумеется, ей бы хотелось, чтобы это было «если бы на планете остались лишь мы, вдвоем»...
Она всхлипнула. Вырвалось. Девочка все-таки...
— Моя маленькая... Девочка моя... — Он нежно и крепко сжал ее в объятиях. — Я хочу не отпускать тебя. Вообще никуда. И никуда от тебя не уходить. Но мы встретились... Черт, именно тогда, когда должны расстаться. Лирика... жизнь. Вот так влюбиться, чтобы разлететься в стороны...
«Влюбиться?»
Марина подняла на Него свои очаровательные изумрудные глазки, из которых по покрасневшим щечкам катились маленькие слезинки, блестящие в первых лучах южного восхода.
—
Влюбиться? — повторила она вслух. — Ты меня любишь?
И вновь — тот самый взгляд, после которого она готова была оставить всю прошлую жизнь позади и отправиться с Ним хоть на край... а хоть и за край света.
— Глупышка... — он дурашливо чмокнул ее в носик. — Все твои сомнения. Моя любовь, — он коснулся ее своей теплой ладонью чуть ниже пупочка — живет в тебе, моя звездочка...»
* * *
Марина повернулась к своему мужу, глядящего на него с выражением унизительного восхищения, и с ангельской улыбкой произнесла:
— Ну, конечно, понравилось, солнце, — она провела пальчиками по его щеке, совсем рядом с расплывающейся глуповато-самодовольной улыбкой. — Ты у меня такой... — Марина едва не «выпала из роли» до отказу удовлетворенной жены, подбирая для благоверного подходящий эпитет. — Такой страстный. Хорошо, я спиральку поставила — а то бы скоро тебе еще лялечку родила. Ты ж у меня лучше всех.
«На троечку, с авансом, без надежды на проценты... « — скептически пронеслось в голове у Марины, когда она наклонилась поцеловать довольного муженька.
— Лапусь, я — в душ, — Марина выпорхнула из постели и, по лунной дорожке, тянувшейся сквозь окно, виляя бедрами, пошла смывать все последствия «супружеского долга».
Скоро зашумела вода — и силуэт молодой, очаровательной девушки, нежась под теплыми струями, потянулся пальчиками вниз, к заветному бугорку, за матовым стеклом душевой кабины. bеstwеаpоn.ru Приходилось сдерживать стоны — на сей раз совершенно откровенные — дабы исполненный придурковатой уверенности любитель объедаться грушами не явился на те самые звуки, которые он последний раз (вот именно, что...) слышал несколько лет назад. Мариночка ласкала себя умело. Научишься ту, знаете ли, когда необходимую разрядку приносят лишь связи на стороне (разумеется!) — а зов желания случается куда чаще даже самых частых «леваков». Впрочем, какими бы умелыми или одаренными в плане мужских достоинств не оказывались партнеры Марины, до Него им всем, вместе взятым и возведенным в n-ную степень, было столь же далеко, как прозаичной похоти (пусть и обоюдной) — до искренней страсти.
* * *
«... Марина накрыла своей ладошкой Его, на своем животике, прямо над тем теплом, где уже начинала зарождаться новая жизнь.
— Любимый мой... — она коснулась губками его мускулистого плеча и прижалась к Его груди, счастливая от прекрасного чувства того, что она — Его и только Его. — Мой самый любимый. Мой самый единственный... У меня точно будет от тебя ребеночек. Я так буду его любить...
— Почему именно «его»? — она слышала, по Его голосу, что Он улыбается. — А вдруг будет девочка? К тому же, еще неизвестно, чем закончился наша с тобою волшебная ночь... Может, я это, «вхолостую отстрелялся», солнце. Поди знай, неисповедимы ведь пути... мутных капелек.
Марина озорно хихикнула. А после — чуть нахмурила бровки.
«От таких... «капелек» я уже, наверняка, скоро пузатая ходить буду. Я же так Его хотела... И Он так... ох, как же Он в меня кончил. Хотя... как говорится, лучше перестраховаться. Мы ж тут не шуточки шутим, Любимый мой.»
— Знаешь, любимый... — произнесла Марина уже совсем другим голосом и коснулась губами кожи под Его ключицей. — Я тут подумала. Если родится мальчик — он же в папочку пойдет, да?
— Ты о чем, солнышко? — в Его голосе послышались нотки возбуждения.
— Ну, ты понимаешь... — Мариночка провела ладонью по Его бедру, удовлетворенно отметив начавшееся под тканью шорт движения кое-чего очень внушительно и очень горячего. — У сыночка отбоя не будет от девочек. Когда узнают, какое сокровище ему от папы досталось...
— О чем ты, зайка? — Он включился в игру, начиная поглаживать ее тело своими крепкими ладонями.
— Твой член, любимый, — Марина произнесла это, стараясь вложить в голос как можно больше блядских ноток. — Твой длинный... твой толстый... твой огромный член, мой хороший. Я даже в порно не видела таких...
— Скажешь тоже... — одна его ладонь оглаживала ее упругие ягодицы, а другая ласкала снизу холмики грудей. — Обычный, такой, ничего примечательного...
— Скромняжка мой... с огромный хуем, — с этими словами, Марина провела кончиками пальцев по внушительному бугру на Его шортах, услышав в ответ страстных вздох. — Скажи, любимый... ты ведь будешь меня вспоминать, правда? Будешь дрочить свой огромный хуй, вспоминая, как я тебе сосала? Как я ласкала своими губешками твой здоровенный член, как ты меня в ротик трахал... Или, может, когда ты снимешь... «телочку». А она вот так — Марина обхватила член, прикрытый тканью, ладошкой — и принялась ласково его массировать — будет тебе надрачивать. А ты ведь будешь вспоминать, как я ручкой ласкала твой огромный хуй, правда, любимый?
— О, милая... — Его голос тал хриплым, а ласки были все настойчивее.
Марина и сама уже откровенно текла, что придавало ее голосу еще больше томности и желания:
— У тебя же было много девочек, да, мой хороший? И будет еще — очень много... Но когда она сядет перед тобой на коленки, облизывая губки... — Марина медленно опустилась перед своим любимым, встав коленками на песок. — Когда достанет твой огромный член... — Марина спустила с Него шорты — и перед ее лицом качнулась здоровенная дубина, покрытая зеленоватыми венами и пульсирующая, в такт Его желанию. — Когда погладит твои огромные яйца, в которых так много теплой и густой спермы... — Он простонал, когда девушка стала нежно сжимать мягкой ладошкой Его зудящие от семени шары. — А потом... потом она посмотрит на тебя, покорная и маленькая, ждущая как ты скажешь ей, любимый... Что ты скажешь ей?
Он посмотрел на нее сверху вниз. В его глазах горел огонь первобытной страсти. Мышцы вздулись, а с багровой головки вниз потянусь блестящие нити обильного предэякулята.
— Возьми мой огромный хуй своим милым, нежным ротиком, любимая.
Марина усмехнулась, продолжая поглаживать ствол и яйца.
— Вот прямо так и скажешь: «любимая»? — он притворно надула губки, совсем рядом с истекающей любовными соками залупой. — Она его даже язычком не трогала... — юркий язычок Марины скользнул по головке огромного члена, слизывая смазку. — Даже не целовала твой хуй огромный — а уже «любимая»... — Марина чмокнула член Любимого, задержавшись на нем губками, высасывая из уретры вязкую жидкость. — Я ж обижусь, лапусь...
— Издеваешься? — еле сдерживаясь, чтобы не простонать, спросил Он стоящую перед ним на коленках очаровательную девочку с великолепным телом, озорными искорками в изумрудном взгляде и пухлыми губками, которые так манили его член.
— А как же... — проказливо улыбнулась Маринка, не прекращая ласкать огромный орган своими ручками. — Я ведь сейчас буду сосать твой здоровенный член, ты меня прямо в горлышко им трахать будешь... Я буду слюной захлебываться, давиться — и буду сосать твой хуй, мой любимый... Единственный мой... А ты какую-то там шлюшку будешь «любимой» звать. Не честно получается, молодой человек!
— Ты — моя любимая... — с жаром, выдохнул Он, уже готовый загнать этой похотливой, прекрасной сучке свой хер прямо в глотку. — Моя любимая... И моя шлюшка...
— Оу... — руки Марина стали еще быстрее ласкать Его член. — Прямо даже так... И что же будущий папочка хочет от своей шлюшки?
— Отсоси у меня... Возьми у меня в рот... — Его голос стал похож на страстный рык.
— Значит, папочка любит, когда мамочка сосет его огромный хер... Папочке нравится трахать мамочку в горло, да, папа? — Марина уже сама плыла на волнах сладкой неги, утрачивая связь с этим скучным, совсем не реальным, окружающим миром. — Нравится смотреть, как девушка, которая забеременела от твоей спермы, будет сосать твой член? Хочешь накормить будущую мамочку спермой, да, папочка?
Он зарычал от неудержимого желания — и засунул свой огромный, раскаленный хер Марине в ротик. Проникновение было столь стремительным, что девушка судорожно задышала, стремясь раскрыть губы шире, не забывая при этом увлеченно ласкать член своего Любимого. Он и впрямь трахал ее в рот, заходясь в первобытной страсти, перестав видеть в ней что-либо, кроме объекта утоления своей похоти. Впрочем, а было ли иначе до того...»
329