Все изменилось, когда какие-то полоумные придурки решили взять банк. Виктор Михайлович как раз только припарковал свой Мондео на одной ничем примечательной улице, чтобы зайти в кафе. Совершенно непримечательная улица, но на которой был банк.
Стрельба, дым, крики — все обрушилось на него сразу. Он ничего не успел предпринять, как из белых клубов вырвалась фигура в маске. Но раздался особенно громкий выстрел (верно из-за того, что был близким), и грабитель упал. Не просто упал — из его руки выпал чемоданчик и скользнул под машину Виктора Михайловича.
Следом из белесой дымки вырвался полицейский. Он протирал слезящиеся глаза и громко матерился. Из его слов профессор сделал вывод, что тот стрелял наудачу, едва видя убегающего, и о том, что у того был чемоданчик не имел ни малейшего представления.
Потом были долгие часы в полицейском управлении, его допрашивали и так, и эдак, но наконец отправили восвояси. Нервяк был страшный — вдруг кто-нибудь видел все происходящее, и его сейчас арестуют за соучастие — ведь он не сообщил о важной улике, а скорее всего — о предмете ограбления.
Подойдя к машине, Виктор Михайлович сделал вид, что осматривает колесо и заглянул под машину. Чемоданчик так и лежал под днищем автомобиля. Откуда и был воровато извлечен и также украдкой водворен на заднее сиденье.
А потом были недели на форумах, различных банковских и финансовых сайтах. По всему выходило, что ценные бумаги, извлеченные из чемоданчика, отследить невозможно. На всякий случай Виктор Михайлович поехал в Прагу, где перевел половину в Евро, открыв счет в солидном банке.
Из опаски быть разоблаченным быстрым богатством профессор решил пока не оставлять кафедру и в Росси быть поскромнее, но тем не менее его жизнь изменилась кардинально.
Еще в Праге он снял роскошную женщину, сербку по национальности, но хорошо владеющую русским языком. Она обладала роскошной фигурой, огромными силиконовыми сиськами (великолепно сделанными шарами), классной жопой и отлично разработанными дырками. А как сосать умела!
Виктор Михайлович переживал вторую молодость, трахая Рэдмилу почти каждый день, когда они проживали в роскошном пражском отеле. Продолжал он сексуальные утехи и в России, по-тихому разведясь с первой женой и так же незаметно сочетавшись узами брака с Рэдмилой. Поселились они в центре Москвы в трехкомнатной квартире, но душа рвалась из промозглой столицы.
Зимние каникулы — вот, что должно было спасти от рутины. Была куплена роскошная вилла на средиземном море, чуть в стороне от основного поселка, но все равно можно сказать, что в соседях — звезды, политики и спортсмены, известные всей Европе и всему миру.
Через агентство по найму были выбраны горничная и дворецкий, он же управляющий, чтобы все как у людей. Дворецкий был русским, но рекомендации имел отличные. Дмитрий, так звали управляющего, порекомендовал чернорабочего и уборщика — Майло. Горничную Виктор Михайлович отбирал сам из множества кандидатур и остановился на Консуэле — метиске с Кубы. Отличная фигурка с тонкой талией, упругим задом и настоящими сиськами, лишь немного уступающим размером груди новой жены. Конечно он имел на служанку определенные виды, решив, что теперь имеет право трахать не только законную жену, но иногда развлекаться на стороне.
Не забыл профессор и свою любовь — неподдающуюся студентку Валечку — голубоглазую изящную блондинку, которой был увлечен с первого курса. Она была строга с ним, отказывая все эти 4 года, но можно было надеяться, что солнце, вода и свобода от условностей наконец позволят поиметь неприступную девушку. Ну а если нет, так ведь остается еще сексапильная жена и смуглая красотка. Хотя к Вале он относился трепетно и нежно, стараясь уберегать ее от излишних волнений и плохих компаний. Вот и пригласил в южные края — и позаниматься по предмету, и вытащить из компании придурков-студентов, многие из которых пытались стать кавалерами и ухажерами.
Машина заехала в гараж, Виктор Михайлович вышел из машины и включил камеру. Ему хотелось снять небольшой фильм про свою виллу, чтобы просматривать наполненные солнцем картины в заснеженной Москве. Он, поводя объективом прошел на кухню, обнаружив там Консуэлу, которая готовила ужин.
— О, Виктор, вы быстро закончили дела в банке, ужин уже готов, осталось только накрыть на стол, — слегка коверкая русские слова, но бегло, сказала девушка.
— Подожди, Консуэла! Хочу поснимать такую красивую девушку.
— Ну что вы, ваша жена гораздо красивее.
— Не скажи, ты тоже очень сексуальна и желанна.
Виктор Михайлович, глядя в экран, сделал приближение и заснял впечатляющие полушария в декольте.
— О, вы захвалите бедную девушку.
— Нет-нет, ты очень красива и горяча, просто огонь. Может быть ты могла бы стать великолепной актрисой.
— О да, иногда мне так хочется стать актрисой!
Профессор улыбнулся, решив немного развести служанку, такую аппетитную в своей накрахмаленной формой во всех этих белых кружевах. Получится — тогда он сделает с ней, все, о чем мечтал, еще глядя на фото в компьютере, не получится — так что ж, не судьба.
— О, я мог бы поспособствовать этому, — соврал профессор, не моргнув и глазом. — Только покажи мне, как ты умеешь работать на камеру. Я же должен засвидетельствовать, что ты способна к такой карьере. Прогнись там сексуально, станцуй.
Глаза служанки загорелись, и она закружилась, призывно раскачивая бедрами, прогибаясь и выпячивая аппетитную грудь. Она не была жопастой, но обладала очень женственной попкой, и Виктора Михайловича бросило в жар от близости желанной плоти.
— Ты же понимаешь, — гнул свою линию профессор, — актрисы должны улыбаться и работать на камеру в любой ситуации — несмотря ни на что.
— Да конечно, — Консуэла широко улыбалась, показывая себя.
— Тогда продолжай в том же духе, посмотрим, как ты выполнишь все это в стрессовой ситуации.
Виктор Михайлович зашел за спину к горничной и обнял ее одной рукой, другая рука держала камеру высоко перед девушкой. Камера снимала улыбающееся лицо и две манящие дыньки, уложенные в декольте. Бедра продолжали выписывать восьмерки, и прижавшийся к упругому заду профессор ощутил, что у него стал вставать. Развивая успех, он запустил руку в декольте, нащупав бархатистую кожу и опрятную мягкость женской груди. Девушка вздрогнула, но над ее ухом прозвучал вкрадчивый голос:
— Помнишь: улыбаться и работать на камеру в любой ситуации.
После этого он смог беспрепятственно заняться тисканием девичьего бюста. Его пальцы сжимали грудь и сдавливали сосок до тех пор, пока он не стал твердым, а Консуэла продолжала улыбаться в камеру и раскачивать бедрами, доставляя такое удовольствие, что член принял окончательный стояк.
— Теперь разденься, — чуть подтолкнул горничную вперед профессор, чтобы взять общий план.
— Но хочу быть не такой актрисой, — немного плаксиво пробормотала она, хотя и все еще пыталась улыбаться в камеру.
— Конечно! — воскликнул профессор. — Это просто испытание! Пройдешь его, и я замолвлю за тебя словечко.
Служанка опять заулыбалась ослепительной улыбкой и без промедления принялась раздеваться, стараясь делать это красиво и скоро осталась в одних трусиках и белых чулках. Присутствие рядом молодого роскошного тела так возбудило профессора, что он без промедления взялся за грудь и принялся мять до оставления бордовых отметин на смуглой коже. Камера несколько раз перебегала от улыбающегося лица к пальцам, без стеснения сдавливающих пышную плоть. Консуэла нисколько не возражала, даже сама подставляла другую грудь, едва мужчине хотелось сменить предмет притязаний.
Наконец он зажал очень твердый сосок в пальцах и потянул вниз. Сосок сильно вытянулся, причиняя девушке боль, но какое-то время она сопротивлялась, одновременно улыбаясь, хоть на глазах появились слезы:
— Но я так не хочу...
— Ну тогда и перспектив у тебя не будет, — Виктор Михайлович сделал вид, что убирает камеру, и Консуэла быстренько опустилась на колени.
— А если ваша жена или студентка зайдут, — горничная, которую сверху было обозревать не менее приятно, выглядела с
мущенной, а улыбка складывалась из трясущихся губ. Она с опаской посматривала на пах мужчины, где был заметен выдающийся бугор.
— Ты же знаешь, они на кухню никогда не заходят.
— Но...
— Приступай! — Приказал Виктор Михайлович. — И улыбайся-улыбайся-улыбайся.
Консуэла вздохнула и покорно расстегнула брюки, достав эрегированный член. Робеющая девушка все еще не решалась взять в рот, она только прикоснулась к нему двумя пальчиками и слегка массировала краткими движениями.
— Соси! — рявкнул мужчина, которому нравились робкие ласки, но который уже хотел большего, и девушке пришлось вобрать головку в рот.
Профессор откинулся назад, наслаждаясь минетом и не забывая направлять камеру, чтобы она снимала, как полные губы, сжатые плотным кольцом, скользят по стволу.
— Посмотри в камеру, — последовало новое распоряжение, — и продемонстрируй мне эмоции — я должен передать своим знакомым продюссерам, как ты играешь.
Служанка томно прикрыла глаза черными ресницами и закатила зрачки. «Черт возьми, — подумал Виктор Михайлович, — а девчонка-то действительно умеет играть, легко можно поверить, что она просто тащится, отсасывая мне».
— А теперь покажи мне несчастного ангелочка!
Консуэла сложила бровки домиком, а из глаз казалось сейчас потекут слезы. Особенно это было впечатляюще, когда ее губы продолжали скользить по увитому венами членами. Возбудившийся картиной несчастной девушки, которой приходится сосать, профессор положил ладонь на черноволосый затылок и некоторое время трахал горничную в рот, размашисто поддавая бедрами и смачно хакая при каждом ударе. Девушка не возражала и лишь иногда морщилась — когда головка проникала в горло, а яйца шлепались о подбородок.
Тяжело отдуваясь, Виктор Михайлович остановился:
— А теперь покажи удивление.
Глаза девушки широко распахнулись, черные дуги бровей поднялись, и теперь она сосала, словно пораженная размером и величиной мужского органа. Последний вариант очень понравился профессору, да так, что он почувствовал приближение оргазма. Следовало немного передохнуть, он не хотел еще кончать, желая попробовать и хотя бы пизду мулатки для начала. Поэтому он, отдуваясь, приказал:
— А теперь поработай языком.
Консуэла выполнила приказ. Кончик ее языка заметался по багровой головке, а камера на полном приближении беспристрастно запечатлела, как он двигается из стороны в сторону, а иногда словно пытается забраться в крохотную дырочку наверху. При этом горничная не забывала улыбаться, отчего ее смуглая мордашка выглядела хитрой и кокетливой.
Наконец Виктор Михайлович понял, что быстрого семяизвержения не случится, и поднял служанку на ноги. Продолжая снимать ее, он залез в трусики и принялся теребить половые губы, иногда нажимая на клитор. Конечно он не забыл запечатлеть и этот процесс — как в тонких прозрачных трусиках шевелятся пальцы.
Камера перешла на улыбающееся лицо, и профессор приказал:
— А теперь расскажи сказку «Теремок», которую я по твоей просьбе вчера рассказывал. Только с выражением и в лицах!
Консуэла глубоко вздохнула, когда пальцы чересчур грубо стиснули нежные складки и начала:
— Стоит в поле теремок. Бежит мимо мышка-норушка. Увидела теремок, остановилась и спрашивает: «Терем-теремок! Кто в тереме живет? Никто не отзывается. Вошла мышка в теремок и стала там жить... ай!
Это мужской палец скользнул внутрь влагалища.
— Прискакала к терему лягушка-квакушка и... ай... спрашивает: «Терем-теремок! Кто... ох... в тереме живет... м-м-м...
Виктор Михайлович уже активно шевелил пальцем в пизде, но девушка все пыталась пересказывать понравившуюся русскую сказку, изображая писклявый голосок мышки или квакающий — лягушки.
— «Я, мышка-норушка... ох! А ты кто?», «А я лягуш-ш-ш-ш-ка-аах... — квакушка».
Мужчина, иногда переводя камеру с лица на низ живота служанки, принялся трахать пальцами начавшее увлажняться влагалище. Но Консуэла, только чуть раздвинув бедра, продолжала:
— Иди ко-ооох мне-еее жи... аах... ть! Лягушка... оооо... прыг... оуч... ну-ааалааа в теремо... ооохх...
Под конец ее речь стала бессвязной, потому что ее уже жестко трахали пальцами — сильно и с большой скоростью. Стройное женственное тело вибрировало, груди призывно вздрагивали в такт движением мужской кисти, а губы больше не улыбались, приоткрывшись.
— Достаточно! — сказал Виктор Михайлович, ужасно собой довольный, снимая крупно то гримасу возбуждения на смуглом лице, то набухшие соски, то мгновенно промокшие тоненькие трусики, едва он вытащил руку. — Я вижу, что ты горячая женщина и хорошая актриса, но мы продолжаем тест.
Он улегся на пол и пристроил камеру на груди, а потом установил член вертикально. Консуэла поняла его правильно и, раздвинув пальцами пизду, насадилась.
— Стоп! — прикрикнул профессор. — Не правильно! Где голливудская улыбка? Давай второй дубль!
Мулатка, закатившая глаза и застонавшая, едва твердый хуй оказался в ней, безропотно повиновалась. Она снова встала и, ослепительно улыбаясь в камеру, повторно опустилась на стоявший вертикально кол. Однако профессор уже не снимал, как она улыбается — камера была направлена на половые губки и на то, как багровая головка их раздвигает, а потом проваливаясь внутрь, растягивая их кольцом на стволе.
Консуэле все труднее было сохранять белозубую улыбку, когда она начала скакать на мужском члене. Все чаще она вскрикивала, стонала и вскидывалась, задирая подбородок в потолок. А профессор все это снимал, иногда приподнимаясь и тиская под прицелом объектива сочные полные груди, пляшущие в такт.
Наконец девушка вскрикнула и упала на грудь мужчине, крупно вздрагивая всем телом и ощущая, как сокращается влагалище на твердом предмете внутри. Ей не позволили кончать просто так — профессор схватил ее за волосы, приподняв голову, и запечатлел на камеру все подробности мимики испытывающей оргазм женщины.
Едва Консуэла перестала биться в сладких конвульсиях, мужчина перевернул ее, пристроил камеру чуть в стороне так, чтобы она захватывала средний план, и, положив стройные ноги на плечи, принялся обрабатывать хлюпающее влагалище словно отбойным молотком. Смуглое тело безжизненно моталось под этими ударами, полные сиськи упруго подпрыгивали чуть ли не к подбородку, а профессор все наяривал покорное тело.
Почувствовав приближение оргазма, Виктор Михайлович поднял камеру и устремил ее на свой половой орган, буравящий безропотно предоставленную ему дырочку. А потом резко выдернул хуй и, взрыкивая, кончил.
Несмотря на бурный оргазм он дотошно снял, как густая сперма брызгает на лобок и коричневые складки, оседая на них желеобразными каплями. Вскоре промежность девушки была покрыта потеками густого семени, выглядящего особенно контрастно на фоне смуглой кожи.
«Может и правда заплатить кому-нибудь и пристроить девчонку в кино? — подумал Виктор Михайлович. — Буду показывать потом знакомым видео и рассказывать, как трахал будущую звезду...»
Вдруг где-то в глубине дома прозвучал женский вскрик.
— Что за черт? — профессор выпрямился и, застегнув брюки, сказал Консуэле: — Наверное девчонки балуются, что-то расшумелись. Это как же надо визжать, чтобы слышно здесь? Пойду приструню.
В принципе вилла находилась на отшибе, и никто не мог услышать женского визга, но профессору хотелось побыстрее слинять от вопросительного взгляда карих глаз.
Он быстро прошел в холл, осмотрел небольшой дворик, поднялся к спальням. В одной обнаружилась супруга, укутанная одеялом — в абсолютной темноте зашторенных окон и холоде включенного на минимум кондиционера.
— Витторио? — Она подняла сонное лицо. — Хочу поспать еще, закрой дверь. Если высплюсь, может получишь сегодня все сполна. — Под конец ее голосок стал кокетливым.
Профессор закрыл дверь, прислушиваясь к организму. Разнузданный секс, произошедший только что, почти исключал вечерние развлечения с женой. Но с другой стороны едва он представил роскошное тело под одеялом, огромные буфера Рэдмилы, ее сладкую жопу, длинные сильные ноги... Почему и нет? Отогнав виденье секс-бомбы, которой являлась супруга, профессор отправился к бассейну.
Едва он вышел в патио, как застал безобразную сцену: двое мужчин в плавках тискали его милого ангелочка — Валентину.
Продолжение следует...
226