– Подгузник тоже снимай, – улыбнулась та.
Оставшись голышом, я густо покраснел и прикрылся между ног.
– Как стесняется, – улыбнулась юная медсестра.
– Сейчас же убери оттуда руки! – прикрикнула на меня Дженни и не дожидаясь моей реакции, насильно разняла мне ладони.
– Не надо нас стесняться, – улыбнулась врач.
– Как будто врач с медсестрой не видели маленьких мальчиков голышом! – насмешливо сказала мне Дженни.
– Иди ко мне, – улыбнулась медсестра, поманив меня пальцем.
Я несмело подошел к ней, продолжая прикрываться одной ладонью.
– Становись вот сюда, – сказала медсестра, кивнув на рейку для роста.
– Тебе где сказали руки держать? – повысила голос Дженни.
– И вправду, от кого ты тут прикрываешься, – улыбнулась медсестра, мягко убрав мою руку.
Стоя перед всеми голышом, мне хотелось провалиться под землю от стыда.
– Теперь становись на весы, – попросила медсестра, измерив мой рост.
Я послушно встал на весы.
– 75 фунтов, – объявила медсестра, подвигав гирьки весов.
– Ого, – усмехнулась Дженни, – Хорошо у мамы кушаешь.
– А теперь залезай на кушетку, – приказала мне врач.
Дождавшись, когда я усядусь на высокую кушетку, врач одела фонедоскоп и принялась прикладывать его к моей груди.
– Теперь послушаем спинку, – сказала она через минуту.
Прикосновение холодного фонедоскопа к спине заставило меня поёжиться.
– Хрипов нет, – сообщила врач, и повесив фонедоскоп на шею, взяла из стоящей на кушетке банки небольшую деревянную палочку, – Сейчас проверим горло. Скажи А.
Я широко открыл рот и врач нажала мне деревянной палочкой на язык.
– Горло тоже в порядке, – улыбнулась она, – Ну что, Томми, ложись на спинку.
– Решили осматривать лёжа, как малыша? – с ехидной улыбкой поинтересовалась Дженни.
– Ага, – кивнула врач, – Лёжа намного удобнее.
Еще больше покраснев от стыда, я послушно улёгся на кушетку.
– Сначала пощупаем животик, – ласково улыбнулась врач, принявшись мять мне живот, – Какой он у тебя плотный.
Врач сильнее надавила мне на живот и я, не удержавшись, громко пукнул.
– Как не стыдно! – засмеялась Дженни.
– Когда он в последний раз ходил по большому? – поинтересовалась врач у моей тёти.
– Полчаса назад, – ответила Дженни, – Когда в магазине обкакался.
– Стул нормальный? – спросила врач, продолжая щупать мне живот.
– Вроде да, – пожала плечами Дженни, – Наложил в штаны такую кучу, что потом полчаса отмывала его грязную попу.
– Сейчас мы ее посмотрим, – улыбнулась врач, задирая мои ноги вверх.
Неожиданное прикосновение чужих пальцев к попе заставило меня испуганно вздрогнуть.
– Здоровая гладкая кожа, – сказала врач, бесцеремонно раздвинув мне ягодицы, – Сразу видно, что за ребёнком хорошо следят.
– Стараюcь, – усмехнулась Дженни.
– Эми, дай мне термометр, – обратилась врач к медсестре.
Почувствовав, что врач еще выше задрала мне ноги, я с ужасом догадался, где она собирается мерить мне температуру.
– Поставите ректально? – хихикнула медсестра, подав врачу тонкую пластмассовую палочку.
– Вы наверно всем ставите в попу, раз у Вас одни малыши, – улыбнулась Дженни.
– Детям постарше, как твой, тоже так измеряют температуру, – усмехнулась врач, – Ректальный способ – самый точный
Наблюдая, как врач смазывает кончик термометра вазелином, я едва сдерживался, чтобы не зареветь от обиды.
– Расслабь попку, – улыбнулась врач и широко раздвинув пальцами мои ягодицы, бесцеремонно сунула мне в попу термометр.
– Какой испуганный взгляд, – сочувственно посмотрела на меня медсестра.
– Чего ты так скривился? – улыбнулась врач, толкая термометр еще глубже, – Только не ври, что тебе больно. Термометр – это не клизма. Кстати, – врач оглянулась по сторонам, – Где твой подгузник?
Дженни молча подала врачу мой подгузник.
– Надо постелить под попу, – сказала врач, пихнув под меня подгузник, – На всякий случай.
– Боитесь, что наложит кучу? – со смехом спросила медсестра.
– Представляешь, сегодня абсолютно все это делают, – сообщила врач моей тёте.
– Какают после термометра? – улыбнулась Дженни, – Конечно, не мешает подстраховаться. От Томми сегодня всего можно ожидать.
Было ужасно стыдно лежать с термометром в попе – особенно когда врач начала щекотно ощупывать мои самые интимные места своими холодными пальцами.
– Яички в норме, – улыбнулась она.
Неожиданно щекотка стала такой острой, что я непроизвольно задрыгал ногами.
– Ого, какой сильный кремастерный рефлекс! – усмехнулась медсестра, показывая пальцем мне между ног, – У ясельных малышей гораздо слабее.
– Этот рефлекс сильнее всего как раз в младшем школьном возрасте, – пояснила врач, – От шести до девяти лет.
– А что, всем мальчикам положено так проверять яички? – с улыбкой поинтересовалась Дженни, – Вы же
его просто щекочете.
– Ага, кремастерный рефлекс проверяют щекоткой, – кивнула врач, снова принявшись нестерпимо щекотно трогать мою мошонку, – Видишь, как яички прячутся от моих пальцев, когда я их легонько трогаю? Сначала с левой стороны. Теперь с правой. А если пощекотать за мошонкой, оба яичка подтягиваются.
– Так интересно, – улыбнулась Дженни.
Послышался тихий писк электронного термометра.
– 97. 9 – сообщила врач, быстро вытащив градусник у меня из попы, – Абсолютно здоров.
Почувствовав, что врач опустила мои ноги вниз, я облегченно вздохнул, что унизительный осмотр наконец закончен.
– Куда? – улыбнулась она, когда я попытался встать с кушетки, – Можешь полежать еще минуту? Проверю тебе писюнчик, раз твоя тётя так о нём беспокоится.
– Он у мальчишки и вправду как у грудного, – заметила медсестра, разглядывая меня между ног, – Маленький и с плотным хоботком.
– Ага, очень подозрительный хоботок, – нахмурилась врач, ощупывая мою письку.
Вынужденный лежать голышом и терпеть неприятные манипуляции, я не знал, куда деться от стыда.
– В восьмилетнем возрасте крайняя плоть уже должна легко открываться, – сказала врач моей тёте, – Впрочем, если писает нормально, не о чем пока беспокоиться. Вот если к подростковому возрасту не откроется, тогда конечно потребуется помощь хирурга.
– Значит не будете ничего открывать, – разочарованно протянула Дженни, – А как тогда мыть ему писюнчик, если кожица не оттягивается?
– Оттяни, насколько сможешь, и помой, – улыбнулась врач.
– С мылом? – уточнила Дженни.
– Конечно с мылом, – сказала врач, – Он у тебя надеюсь ежедневно принимает ванну?
– А что, даже таких больших положено каждый день купать? – удивилась моя тётя.
– Конечно положено, – ответила врач, – А если не получается искупать, надо обязательно перед сном подмывать с мылом.
– Попу и между ножек? – спросила Дженни.
– Ага, – кивнула врач, – Но всё – таки лучше, чтобы ежедневно принимал ванну.
– Я постараюсь каждый вечер Томми купать, – пообещала врачу Дженни.
– Именно в ванне, а не под душем, – добавила врач, – Если мальчика ежедневно купают в ванне, там, под кожицей ничего не успевает скопиться. Вода все вымывает.
– Понятно, – кивнула Дженни.
– Можешь вставать, – сказала мне врач, – Остался только анализ мочи.
– Сейчас дам ему баночку, – засуетилась медсестра.
Я слез с кушетки, нерешительно взяв протянутую мне маленькую пластмассовую баночку.
– Надо туда пописать, – с улыбкой попросила меня медсестра.
– А где у вас детям положено этим заниматься? – поинтересовалась Дженни.
– Такого большого наверно лучше отправить в туалет, – сказала врач, – Хотя наших обычных пациентов – дошколят – никто, понятно, туда не водит.
– Они что писают в баночку прямо тут, в кабинете? – хихикнула Дженни
– Писают тут, – кивнула врач, направляясь с моими бумагами к двери.
– Грудные малыши на кушетке под присмотром мам, – пояснила медсестра, – А дети постарше – вон там за ширмой. У нас там стоит детский горшок.
Медсестра махнула рукой на небольшую ширму в углу комнаты.
– Слышал, Томми? – обратилась ко мне Дженни, – Быстро марш за ширму! И без полной баночки не возвращайся!
Весь красный от стыда, я продолжал стоять посреди кабинета, не представляя, как писать в присутствии двух молодых женщин – даже за ширмой.
– Так и собираешься стоять перед нами голышом? – ехидно улыбнулась моя тётя, – Не начну тебя одевать, пока не пописаешь в баночку.
– Может нам выйти? – предложила медсестра, – А то так стесняется.
– Вот еще! – фыркнула Дженни, – Не надо никуда выходить. Пусть скажет спасибо, что разрешили всё делать за ширмой, а не у нас на виду.
"Все равно будет слышно, как я писаю" – обиженно подумал я, отправившись за ширму.
– Ну? – послышался через полминуты строгий голос моей тёти, – Ты собираешься писать или нет?
Я посмотрел на стоящий у моих ног детский горшок и еще больше покраснел.
– Не слышу струйки! – снова обратилась ко мне Дженни, – Забыл, зачем нужен горшок? Или тебе кто – то должен, как годовалому, держать писюнчик и приговаривать "пись – пись"?
– Ага, сходи подержи ему писюнчик, – засмеялась медсестра.
– Даю тебе, Томми, еще минуту, – сказала Дженни, – И если не пописаешь, действительно приду к тебе за ширму.
"Они от меня не отстанут" – с обидой подумал я.
– Я не шучу, – продолжила Дженни, – Приду и заставлю писать в моем присутствии.
В комнате повисло тяжелое молчание.
– Ничего доверить нельзя, – снова принялась ворчать моя тётя, – Даже такую простую вещь, как в баночку пописать.
Неожиданный скрип стула заставил меня испуганно вздрогнуть.
– Даю тебе последнее предупреждение, – послышался голос моей тёти.
Я тяжело вздохнул и начал писать.
– Наконец понял чего от него хотят, – хихикнула Дженни.
Слушая журчание собственной струйки, мне хотелось провалиться под землю от стыда.
127