Мысленно послав всё к черту, я сел в автомобиль, запустил двигатель, отправился домой. Меня действительно знобило. Пока доехал до своей холостяцкой берлоги несколько раз успел замерзнуть и вспотеть.
В квартиру я зашел, кислым, выжатым лимоном. Избавился от амуниции журналиста, снял туфли, куртку, предварительно, вынув из кармана мешочек-кисет. Открыл на кухне холодильник — одинокой, удовлетворенной наполовину женщиной, стояла недопитая утром минералка. Закрыл.
Прошел в комнату и, разглядывая вышивку на мешочке, устало рухнул на сексодром.
С одной стороны кисета, золотистой нитью, был изброжен круг, — посредине, крест маленький в кресте большом, который, лепестками, расходился на четыре стороны. Меж лепестков летели птицы, распахнув крылья порили над землей. С другой стороны мешочка орнамент был проще, что-то вроде человечка у которого сердцевидная голова с каплевидной точкой сверху. Одинаковыми, точь в точь, звеньями, рисунок повторялся многократно, проходил по ткани змейкой красной нити. Напоминая сплетение веревки, которая начиналась сердечком и заканчивалась безголовым человечком.
Зевнул. Достал из джинсов сотовый, позвонил.
— Вилка, не обижайся... Ты же знаешь, какой я противный, когда болею.
— Можно подумать, что когда здоров, ты белый и пушистый, — отходчиво, пробурчала она. — Аспирин выпей, закутайся в одеяло.
— Какой аспирин, Вилка! У меня и градусника нет.
— Антон, с «рожей» ты не шути. Я в инете того про неё начиталась! Вызывай скорую, если что.
— С психушки... В самый раз мне туда. Гелена в редакции?
— Уехала. Как я ей сказала, что ты заболел — попросил на сегодня выходной, она и уехала.
— А я просил?
— Антон! Хватит... Я тут любовную интрижку в интернете пытаюсь завести, а он, мало того, что отвлекает, так ещё и придуривается. Всё, отключаюсь!
— Подожди, Вилка! Привези мне что-нибудь похомячить. В холодильнике одна минералка и та выдохлась.
— Я тебе что, разносчица пицц!
— Ну, Вилочка, ну, пожалуйста!
— Слушай, женись, давай, уж!.. В обед приеду...
Вилка отключилась.
На меня накатила, то ли лень, то ли тяжесть. Сил хватило только расстегнуть джинсы и освободить своего «жеребца», который словно застоялся и просился из конюшни на волю.
Смыкая веки, подумал: «Может, мне его пришпорить? Если снова обожжет, опробую взвар».
Я вспомнил глаза Тины. Или как на яву увидел? Сначала светло-зеленые, они потемнели, словно от непогоды, зашумела, затрещала западными ветрами дубрава. На густой лес Брянщены наползла тень Мессершмитта...
****
— Сашка! Над нами два 109-тых, — передал я ведомому по связи, переворотом вниз, уводя И-16 из-под огня.
Чувствуя себя единым с машиной, пошел на вираж. Пикируя с высоты, мессеры били по нам из всех пулеметов...
— Охотники, мать вашу! Сашка! Заходим от солнца, в лобовую... Ну, выручай, милое!
Малоскоростной, в сравнении с мессером, но вёрткий ишачок вынес меня из-под огня четырех пулеметов фрица. Штурвал на себя, потянул самолет вверх, к солнцу. Пилот мессера, на долю секунды, потерял меня в его ослепляющих лучах. Снова вираж и ишачок вышел на 109-й, в лоб. Он попытался уйти под меня, я нажал на гашетку. Ишачок встряхнуло от огня из пушки и двух пулеметов...
Мессершмитт задымился, креном уходя в сторону. Я оглядел синее небо. И-16 ведомого горевшей свечей падал на землю.
— Сашка!
В груди полоснуло болью потери друга, в небе я остался один. Второй 109-й пытался зайти мне в хвост. Он тоже потерял ведомого, и даже расстреляв боезапас, нам уже не разойтись. Потянул вверх, я вышел на мертвую петлю. Мессер на вираж.
Мы встретили друг друга в лоб. Ас Люфтваффе открыл огонь, я тоже нажал на гашетку. Мои пулеметы молчали.
— Пусто!
Ишачок передернуло ударами — вспыхнул. Мессер стал уходить вниз, под меня.
— Ну, сука, держись!
Языки пламени слизывали лак с дерева обшивки кабины. Горел комбинезон, плавилась рука крутившая ручку подъемника шасси. А у меня в висках стучала только одна мысль: «Лишь бы опустились». Теряя сознание, надавил на штурвал грудью, «Ишачок» резко пошел вниз. Ударом меня выбросило из самолета...
Снова увидел зеленые глаза Тины — шумевший подо мной дремучий брянский лес. Превозмогая сильную боль в обожженных руках, раскрыл парашют...
****
— Чего это ты? Дверь не заперта, лежит! Я думала, он порнуху смотрит, а он в воздушный бой играет. Хозяйство, зачем вынул? Фашистов сбивать?
Я открыл глаза. Вилка закрыла ноутбук, что примостился на сексодроме рядом со мной, прикоснулась к моему лбу. — Да ты весь горишь! Температуру мерил?
— Чем? — проговорил я, приподнимаясь.
Вилка хмыкнула и стянула с меня джинсы, вместе с трусами, свитер. Расстегнула и сняла с меня рубашку.
— Давай, ложись под одеяло. Учти, никого рукоделия с рукоблудием, сегодня не будет. Некогда мне. Чай заварю, бутерброды с колбасой, сыром сделаю. Накормлю тебя, напою, и всё! Через полчаса не нужно быть в редакции, Гелена велела светской развлекухи из инета выудить, на целых две полосы, и переработать, чтобы плагиат не прочитывался.
— Знала бы ты, Вилка, как я сейчас фрица на таран взял! Не приставала бы ко мне с глупостями.
— Это на фашиста у тебя член встал? Антон, случаем, ты ориентацию не поменял? — Вилка улыбнулась. — Пошла чай ставить, пока ты и пол не изменил... И прикройся, меня твой «красавчик» всё равно не взволнует.
Я залез под одеяло, жар сменился ознобом. Вилка вернулась с тарелкой бутербродов и большой, полулитровой, чашкой чая. Поставила возле меня на тумбочку, сходила за выдохшейся минералкой.
— Вот тебе аспирин... Глотай сразу две.
Я сунул две таблетки в рот и запил из бутылки.
— У тебя даже заварки нет! Хорошо хоть холодная вода из крана бежит. Нашла какие-то корешки в мешочке, заварила. Ешь, а я пошл
а...
Жадно припав к горячему взвару, выпив половину, я вспомнил про кисет Тины. Я же его рассматривал, когда заснул. Ноутбук, наоборот, оставил в прихожей...
Лицо у меня стало кислым. Вилка поняла это по-своему.
— Не проси! Сказала, нет, значит — нет! Кто тебе такой интересный кисет подарил? Девушка, женщина?
— Девушка. Тина дала, заваривать и пить от жара.
— Тина? В твоей коллекции новенькая? Ой, гляди, доиграешься! Мешочек то не простой, с символами.
— С символами? Какими?
Вилка сходила на кухню, вернулась с кисетом.
— Вот смотри, — она указала на круг, — маленький крест в большом, знаки плодородия. Когда семечко прорастает, оно крестиком лопается, распускаясь под землей маленьким зелененьким росточком, что растет и тянется к солнцу. Оно же и женское детородное начало. Большой крест — лоно. Маленький — ребенок, росточек. Понятно?
— В общих чертах.
— А это, — Вилка перевернула кисет, — веревка твоего рода, от праматери до тебя, охламон. Видишь, завитки сердечком, а сверху точечка-сикелёк — женщина, ростки, в виде тебя безголового — мужчина, их соединение – совокупление. Веревка Рода, завсегда начинается женским половым органом, в нем жизни начало, а заканчивается мужским — кончиком. В данном случае — твоим, мой милый дрочер. Уж не напоила я тебя с подачи девушки зельям приворотным? Виагрой неподучей!
Вилка, через одеяло, подергала в разные стороны мой стоявший член, словно рычаг передач скоростей.
— Откуда про веревку, семя, ростки... знаешь? — спросил я, попытавшись его откинуть, но она не дала.
— Да так... Есть у меня одна, бывшая любовь, косит под чародейку. Но в знаках разбирается. Ну, я пошла.
— Стой! А... — я красноречиво посмотрел на бугорок одеяла.
Вилка перекинулась через меня аркой, уперлась в кровать левой рукой, правой дотянулась до ноутбука. Открыла, пробежала пальцами по «клаве» — на экране высветился портал порнухи.
Торс у Вилки, был хорошо натренирован, живот, при её женственности и мягкости, накачен — она выпрямилась, даже не задев моего члена.
— Дерзай... Двери захлопну...
Закрыл ноутбук и принялся доедать бутерброды. Горячий взвар корешков из кисета Тины, со знаками Рода и Плодородия, и, благодаря Вилке, сытый желудок, меня сморили. Уснул...
— Алевтинка! — услышал я, то ли сквозь сон, то ли в проблесках приходящего сознания. — Нашла! Вот он, на дереве, парашютом запутался.
— Точно он, теть Матрён? — послышался знакомый мне голос Тины.
Я приоткрыл глаза.
Подо мной стояла полная баба с вилами в руках — в платке, белой кофте с красной вязью узора на предплечьях и длиннополой темной юбке. К ней подбежала стройная молодуха. Одета она была примерно также, только платок повязан хвостами назад.
— Он! — ответила ей Матрена. — Я что своего от ворога не отличу. Лезь на дерево, посмотри – живой ли?
Подвязав края длинного подола, пояском под грудь, Тина ловко взобралась по ветвям ко мне. В очередном проблеске сознания я увидел стройные голые ножки. Услышал смешок.
— Нашла время смеяться! — крикнула снизу Матрена. — Живой?! Пульс пощупай!
— Да чего щупать! Не видишь, что ли?
Матрена пригляделась к разорванному ниже пояса летному комбинезону, отвернулась и перекрестилась.
— Господи, прости меня грешную.
Повернулась.
— Живой наш соколик, — проговорила Тина. Сняла с меня лётный шлем, вывернула и обтерла мне потное лицо. — Приняла Мать Земля, расстелись тебе ветками деревьев. Парашют-то сгорел, как раскрылся, на себя огонь взял. А ты только пооборвался, да немного опалился.
— Стропы... — пробормотал я.
— Ими ты и запутался.
— Не отцепляй! — крикнула Матрена. — Сейчас сена натаскаю...
Несмотря на приличный вес тела, Матрена понеслась куда-то с вилами.
— Там, недалеко, подвода. Не бойся. Не бросим мы тебя, соколик, — ласково проговорила Тина.
— Мы уже на «ты»? — снова пробормотал я, сухими губами.
— С чего ж я тебе выкать стану? Видели мы с Матреной, как ты, соколом ясным, с черным коршуном бился!
— Сбил?
— Коршуна-то? Упал он, за Десной, черным столбом к синему Небу взвился! Нам за реку дороги нет, по Старине живем, тайным скитом. За Десну не ходим, давно не ходим, а видеть — видим, как вы с ворогом на небе бьетесь. Ты пока не шевелошкайся, как бы ни оборвался. А я Матрене с сеном подмогну и вернусь.
Тина спустилась с дерева, так же ловко, как и взобралась. Скоро стараниями двух женщин под высоким дубом образовался небольшой стожок сена. Она снова залезла на ветви.
— Заправлю, а то ещё обломится, — не удержалась она и хихикнула, пряча мой стоявший член в лоскутья комбинезона.
Внизу, Матрена снова перекрестилась, но отворачиваться не стала, прошептала:
— Веревка, Род, — дай новый всход, не оборвись на мужской начале...
— Чего это она про веревку? — спросил я.
— То наше — Бабье, — ответила Тина. Тебе, соколик, оно не к чему.
— Нож, складной... Возьми в кармане... Стропы обрежь.
— В каком?
— Нагрудном.
Тина сунула руку, куда я указал глазами, достала пустой кисет. Увидела орнамент золотой и красной нитью.
— Откуда у тебя, пришлого из большого мира, солярные знаки?..
Подгоревшие стропы оборвались, я полетел на сено, слыша настойчивый звонок в двери...
****
Просыпаясь, раскинулся на сексодроме.
— Кто там?!
Ответом был еще один, продолжительный, с краткими перерывами, звонок.
Встал. Голый, полусонным, со стояком, пошел в прихожую, открыл входную дверь.
На площадке стояла взлохмаченная рыжая молодая женщина, в сланцах, красных трусиках и такого же цвета топике на лямочках, — на меня смотрела чуть прикрытая, зацелованная солнцем грудь.
— Секс-услуги. Вызывали? — произнесла она, опустила взор ниже и улыбнулась. — Помощь, срочную...
230