Меня позвала тетя. Мой задумчивый вид вызвал у нее улыбку. Она переоделась и была в халате из васильков — волосы уложены в клубок. Мир, который я сам себе построил, рушился на глазах, словно карточный домик. Где-то в глубине души, я уже ненавидел Наташку, которая пришла и все изменила одним взмахом шелковых ресниц.
— Чего, как сыч надулся? — спросила тетя, взлохматив мне кудри.
Я промолчал. Нервно убрал голову из-под ее ласковой ладони.
— Такая красавица к нам в гости пожаловала, а ты дуешься, — снова улыбнулась тетя. — Иди, поухаживай. Она о тебе расспрашивала.
— Расспрашивала? — сменил я гнев на милость.
— Конечно! Как только вышел, так и засыпала вопросами.
— Какими?
— Возмущалась, что ты голый ходишь.
— А ты?
— Что — я? Сказала: жарко, людей нет, вот и ходит.
— А она?
— Иди и сам спроси. А мне надо корову обиходить. Вечер уже.
— Как — спросить?
— Мне же спрос учинил? Что да как... Ну, не робей!
Тетя подтолкнула меня к дверям, легким шлепком по заду, и пошла в коровник.
Я зашел в дом. Еще на крыльце услышал быстрые шаги босых ног на удаление.
Подслушивала! Вот, хитрая!
Пройдя в серединную комнату, я увидел Наташку за столом, с книгой: «Лесное хозяйство СССР в 1959-1965 гг.». Наверное, данная книга была очень увлекательной, поскольку карие бесенята Наташки бегали по ней, упорно меня не замечая.
На гостье был тетин халат на пуговках, несколько велик, — не застегнут, обвернут вокруг Наташки, почти вдвое, подвязан матерчатым поясом. Если б я знал тогда, кто такие гейши, подумал, что шпионка из страны Восходящего Солнца крадет у нас тайны о лесных угодьях. Правда, волосы были русыми, но шпионка могла и перекрасится, для конспирации.
— Интересная? — спросил я.
— Не мешай... — ответила Наташка, не отрывая глаз от книги.
— Переверни.
— Что? — блеснула она карими бесенятами.
— Книгу переверни. Деревья...
На обложке были нарисованы деревья — околок, поляна. Все, включая название и фамилию автора, Наташка держала вверх ногами.
Она прыснула смехом и положила книгу на стол.
— Подумаешь! Лучше, я другую возьму. Про диких людей — голых полуобезьян!
— Ага, людоедов! — отбил я ее выпад.
— Ой, ой! Страшно!
Наташка рванулась к шкафу с книгами и зацепилась пояском. Даже не знаю, обо что, — стол был круглый, устелен скатертью с кисеей, но зацепилась, и тетин халат на ней разъехался.
Если кто подумал, что моим глазам открылись ее прелести, то он ошибается. Ничего не открылось. Наташка намного тоньше тети и распахнуться халат не мог, он просто повис распушенными полами.
Она присела в поисках упавшего пояска и, краснея, крикнула:
— Отвернись!
Я отвернулся, поймав себя на мысли, что если бы такое случилось неделю назад, стоял бы как вкопанный, разинув рот. Нафантазировал бы себе кучу подробностей, того что на самом деле и не видел. Признаюсь, без фантазий все же не обошлось. Но они были несколько другого склада. Я стоял к ней спиной, и размышлял: какая у Наташки грудь? Поди, маленькая, как два прыщика. А может, и нет...
— В комнату пройти, можно? — спросил я, ловя ухом движение ее рук по ткани. Шорох запахивания.
— Иди! Я тебя не держу! — ответила она.
Боком, я прошел в свою комнату и решил надеть трусы.
Почему я так решил? Честно говоря, идея созрела уже в самой комнате. Как я уже писал, межкомнатных дверей в доме деда не было, а при входе в ту, где спал я, весела только тюль. Вот, при откидывании ее за себя, у меня и созрела столь греховная мысль.
Трусы лежали на стуле, возле кровати. Еще перед баней, тетя их отгладила стрелочками и положила на видное место, но они так и не пригодились. Возможно, идея облачиться у меня возникла, когда я увидел стрелочки. Не смейтесь, трусы со стрелкой довольно симпатично смотрятся на мужчине. Так или иначе, но я стянул с себя трико и прошелся по комнате обнаженным.
Свободы моему телу, к которой, за несколько дней, я уже привык, явно не хватало. Говорят по-разному, кто — к хорошему быстро привыкают, а кто — плохое быстро привязывается, но все согласны в одном — быстро. Честно, я просто ходил и наслаждался собственной наготой. Никаких задних мыслей, тем более передних, у меня не было.
Не было, пока я, случаем, не поймал в обзор блеснувших за тюлью карих бесенят. Они лишь на секунду сверкнули любопытством за занавесом, но мои мысли резко поменялись — перетекли от общих, пространных, к конкретным — демонстративным. Я уже не просто ходил, я показывал себя словно юноша Нарцисс.
Слава богу, что я тогда еще не читал античных мифов. Не знал, чем может закончиться чрезмерность в любви к самому себе. Наташка вполне могла воззвать к богине возмездия Немесиде, и она бы меня влюбила в собственное отражение. Но, как уверяют юристы: не знание закона не уменьшает наказания. Я споткнулся о дорожку и с размаху чуть не расквасил нос об половицу.
Послышался уже знакомый смешок.
Я соскочил. Прикрываясь тюлью, словно тогой, просунул голову в комнату, где была Наташка. Она по-прежнему сидела за столом и усилено листала «Лесоводство». От усердного подсчета заповедников, щеки у нее были пунцовыми.
— Подсматривала? — спросил я.
— Больно надо! Сумасшедший! Вот тетя придет, получишь!
Набравшись наглости, я вышел из своей комнаты и прошелся мимо стола к окну. Тетя была еще в коровнике. Обернулся. Наташка совсем покраснела и уткнулась в книгу.
— Ты же не расскажешь... — проговорил я.
— Это почему же?
На секунду, Наташка даже забыла что я голый, вкинула карих бесенят на меня, с вопросом и вызовом.
— Не знаю. Но, не расскажешь.
— Сумасшедший! — фыркнула она.
— Что ты заладила?
— А ты?.. Почему, голый ходишь?
— Нравится.
— Тебе приятно? — вдруг спросила она, ехидные нотки в ее голосе сменились любопытными.
— Приятно.
— А тетя знает?
— Нет, — соврал я.
Почему-то, решил не вмешивать тетю в только-только обозначившиеся отношения с Наташкой. Возможно, я не хотел ее выдать, но скорее всего, во мне шевельнулся будущий мужчина: никогда не нужно говорить с женщиной о другой женщине, как бы она не допытывала. Конечно, Наташка еще не была женщиной — в ней она лишь просыпалась, но и я не был прожженным соблазнителем.
— А я возьму и все-все ей расскажу!
— И будешь сидеть до вторника. Читать «Лесоводство»!
— А если — не расскажу?
— Завтра купаться пойдем. Я тебе поле ромашек покажу.
— Ромашки, я уже видела... А купаться голышом будем? У меня купальника нет.
Я чуть не ляпнул: «у тети его тоже нет», — но вовремя прикусил язык. Возникшую паузу Наташка оценила по одной ей известной шкале согласий и отрицаний.
— Если захочешь, — наконец-то ответил я.
Она уткнулась карими бесенятами в книгу и буркнула:
— Ладно, не расскажу. Но это еще ничего не значит! Понятно?!
Я хотел ее спросить: о чем она? Значит, не значит!..
Входные двери приоткрылись и тетя спросила:
— Ну, как вы тут, без меня?! Не передрались?
Наташка бросила взгляд на меня и перевела его в мою комнату. Этот жест нас сблизил больше всяких слов. Я сиганул за тюль.
— А где, наш мужичок? — спросила тетя. — Ты чего одна сидишь?
— Он в комнате, тетя...
— Ну, пусть... Пойдем ужин готовить...
Наташе тетя не была тетей, но в Сибири строгих условностей родства не соблюдали. Если женщина старше — тетя, мать, бабушка, мужчина — дядя, отец, дед. По этому принципу, тетя и мне тетя, поскольку, дед был дедом. Таким сложным размышлением с вычитанием степеней родства, я занимался, натягивая трусы.
«В общем-то, Наташка ничего девчонка», — мелькнуло у меня в остатке...
К ужину тетя и Наташка принарядились. Тетя надела платье с декольте, синие в продольную широкую полоску, цветом чуть нежнее. Ее приподнятые, собранные и с
омкнутые в ложбинку груди, манили мой взор. Наташка это не преминула заметить. В те короткие моменты, когда я все же отрывался от открытой шеи, поката плеч тети, с маленькой родинкой, ближе к овальному вырезу, то упирался в пытливых карих бесенят, которые, любопытствуя, бегали от меня к тете и обратно.
Ужинали поздно. Тетя решила угостить нас беляшами, — пока подошло тесто, пока они с Наташкой прибрались, приоделись, после возни с мукой, стало немного темновато. Тетя поставила на стол большую десятилинейную керосиновую лампу и вынула из печи чугунок с сочными беляшами — туда она их скидывала после обжарки, чтобы подать горячими.
Готовка нагрела дом, было немного жарко, я расстегнул рубашку, которую к ужину переодел и застегнул. Джентльменства мне хватило только ровно на официальную часть, пока дамы не сели к столу. Русская печь не собиралась остывать, а беляши обжигали руки. Весьма довольным, я восседал на дедовом месте, как набоб, индийский раджа, с двух сторон окруженный юностью и зрелостью — прекрасными ипостасями женщины.
Наташкино платье я уже видел по ее приезду — так, ничего особенного, круглый вырез почти под самое горло, красный обводочек на желтом тоне, на спине пуговки — тоже красные и крупные. Правда, оно было коротеньким — мини, но ведь Наташка сидела и должного интереса во мне не вызывала.
Меня полностью заняло созерцание тети, в цвете керосиновой лампы она не ела, отогнув мизинчик — соблазняла. Я так увлекся наблюдением за тетей, что укусив очередной беляш, случайно, — честное слово, случайно! брызнул горячим соком в Наташку, она находилась по мою правую руку.
Под многозначительную паузу карих бесенят, жирное пятно стало растекаться по выходному платью Наташки. Она уже открыла рот, чтобы выдать мне монолог, который, наверное, я бы надолго запомнил, но тетя опередила.
Подхватив полотенце, тетя привстала, изогнулась через стол, умудрившись не угодить в беляши, прижала его к груди Наташки и произнесла:
— Ничего страшного. Солью натрем, постираем, и будет, как новое.
В карих бесенятах Наташки появилась слезинка, весь ее запал исчез мгновенно. Мне стало не по себе, лучше б она на меня накричала.
— Пошли... — тетя взяла ее за руку и вывела из-за стола. — Нечего ему тут сырость казать. Сейчас мы тебя нарядим...
Они отправились в комнату тети, а я сидел побитой собакой. Ну, как мне теперь было сказать? Крикнуть — это не моя импровизация, а проведения. Измазать себя беляшами?!
Угрызения совести были не долгими, на их место пришла картина расплывающегося пятна, по желтому с красной обводкой платью. Оно растекалось знаком вопроса, по наименьшему сопротивлению. «А у Наташки есть грудь! И совсем не прыщики...», — сделал я великое открытие.
Пока высчитывал, прикидывал, примерял к своим пальцам, — какой грудью Наташку наделила природа, в комнате тети шел тихий разговор — чисто женский, по душам. Я не слышал о чем, но с каждым словом тети, ответы Наташки были веселей, пока вообще, она не рассмеялась.
Штора откинулась и в большую комнату, с направлением к столу, вышла Наташка, в синем обтягивающем платье в продольную широкую полоску, чуть нежнее цветом. Какими-то ловкими хитростями, тетя быстро подогнала свое платье под нее, и, что самое интересное, грудь Наташки, собранная и приподнятая, выкатилась на показ румяными яблочками, только на половину прячась в декольте, что не пускало дальше мои выпученные глаза.
Гордо вскинув голову, Наташка села по мою левую руку.
— Еще и это платье замызгаешь, поросенок! — отбрила она меня, заодно пояснив, почему заняла тетино место.
Или пояснила, заодно отбрила. В общем-то, мне было все равно. Все подсчеты на пальцах оказались неверными. С высчитыванием объема, я явно промахнулся в меньшую сторону. Да, Архимед из меня бы не вышел, если только какой заштатный.
— Ешь! Чего уставился? — снова произнесла она.
Это была Наташкина месть за то, что первую половину ужина мои глаза не уделяли ей должного внимания. Теперь она, румянясь от удовольствия, все своим видом пренебрегала мной.
Тетя вышла из комнаты в ситцевом халате. Запоясываясь, она проговорила:
— Ну, давайте, поторапливайтесь. Керосину мало. Дед теперь только во вторник будет, так что кушайте и марш на улицу. Приберусь, позову.
— Я помогу, тетя — дернулась Наташка.
— Ты вон, кавалера перед сном выгуляй, да сама перед ним покрасуйся! Я, чай, не без рук уродилась. Тебе, Наташ, я с собой постелю. На диване, — дед шибко ругается, ворчит.
— Да, где скажите...
Мы с Наташкой вышли во двор. Комары сразу обвили ее стайкой — наверно, вкусная. В платье тети, сесть на завалинку отказалась, прошлась так, прямо дух у меня перехватило. Я сорвал веточку и разогнал кровопийц, она улыбнулась.
Вообще-то, у меня была цель, я не просто ухаживал. Шел немного позади нее, махал опахалом, словно раб шахини, и разглядывал ее шею. Так, как я выше, то старался заглянуть через плечо. Наташка была не против, ее карие бесенята иногда поглядывали на меня вполоборота, шелк ресниц порхал, то почти смыкая верхние веки с нижними, то широко вскидывая.
Когда мы возвращались от калитки, она ойкнула, поворачиваясь ко мне, наклонилась — убить на ноге комара. Все же это тетино платье, и декольте немного провисло. Моему пытливому взору на секунду были представлена грудь. Она была двумя немного продолговатыми грудками, что расходились в стороны. Я нагнулся вместе с ней, чтобы не потерять обозрения.
Наташка вкинула карих бесенят.
— Ты чего?
— Я? Комара хотел убить!
— Уже... Смотрел, да!
— Куда?
— Сюда! — она ткнула пальцем в декольте.
— Чего покраснела-то?
— Заели... Пошли в дом.
— Тетка еще не звала.
— Тогда не смотри больше...
Я обогнал ее и пошел к собаке. Еще указывать будет!
— Стой! Стой там!
Я провернулся. Наташка оглянулась. Подхватив ладошкой правой руки согнутую в колене правую ногу, наклонилась вперед. Ее продолговатые груди снова открылись моему взору, но теперь они были немного другими, как бы заострились, уперлись сосками в ткань. Карие бесенята смотрели на меня с вызовом.
Тетя крикнула, чтоб шли спать.
Наташка проскользнула в комнату, где ей постелено, шторы сразу были плотно задернуты. Через какое-то время, оттуда вышла тетя с притушенной керосиновой лампой и объявила мне, чтобы тоже ложился.
Я пошел в свою комнату, словно в ссылку. Лег под одеяло, перекинулся на один бог, на другой — не спалось. Карие бесенята Наташки, шелковые ресницы, продолговатые груди, посетили меня, как-то неожиданно. Насилу прогнал. Тогда ко мне в голову пришла тетя, — она лежала обнаженная в ромашковом поле...
Не отбрасывая одеяла, я снял трусы. Мое отличие от девчонок, просилось в ладонь, но на душе было как-то не по себе. Пару раз, без особого огонька, я его огладил... Мешало одеяло. Откинул. Снова огладил.
Нет... Решил спать.
Еще неделю назад, я бы приложил руки к своему «отличию», принял бы созданное самой природой снотворное и уснул с чувством выполненного перед молодым здоровым организмом долга. А сейчас, я лежал и считал себя покинутым.
Тюль тихонько откинулась, вошла тетя, Приложив к губам палец, она скинула ночную рубаху и, жестом, попросила подвинуться.
Легла. Я положил голову на ее мягкую и теплую грудь.
— Чего ты, Горюшко? — спросила тетя, взлохматив мне кудри.
— Наташка спит? — ответил я вопросом.
— Уснула. Сладко так, с улыбкой. А ты, я смотрю, заскучал...
— Она ничего не говорила?
— Говорила...
— Что?
— Все тебе расскажи! Это наши с ней секреты.
Я прижался к тете, вдыхая аромат. Пахло тестом и совсем немного беляшами. Ее рука нашла мое отличие от девчонок. Оно радостно вручило себя в ее ласковую ладонь.
Все произошло быстро. В последний момент, немного приподняв, тетя положила отличие себе на живот, оно ударило по нему несколько раз, брызнув под грудь.
Слившись воедино, мы, молча, лежали, пока я не уснул...
351