Он — один из умнейших умов столетия, а может даже и не столетия. На его проповеди собирались толпы бюргеров и простолюдинов.
Но, он проповедовал не те обряды, спасение души происходит не так как считал он.
Его, в рубище, с босыми ногами втолкнули в сырую маленькую тюремную камеру. Он останется здесь, а через несколько месяцев будет казнен. На огромной площади толпы зевак будут наслаждаться его мучениями — как дикое пламя будет пожирать его тело.
Он пробыл в камере несколько недель. Постоянно голодный, грязный и вонючий. Молит ли он смерть чтобы она побыстрее к нему пришла? Чтоб на костре сожгли лишь его труп, но не его живого и так любящего эту прекрасную жизнь?
Дочь тюремщика приходит к нему каждый день по нескольку раз, приносит сухой ломоть хлеба и немного воды.
— Здравствуйте, мученик. Ну и настрадались же вы! Я даже не знаю как облегчить ваши страдания. А знаете, если вы пообещаете, что не убежите я вас отведу к ручью и вы сможете там вымыться. Вы даете мне честное слово, что не обманете честную девушку и вернетесь в эту камеру?
Она через задний ход вывела этого оборвыша и за руку отвела к воде.
Он снял одежду и вошел в воду. Что то между её пухлых ножек подсказало ей что чувства к этому несчастному у неё не как у доброй хрестианки. Похотливая плоть стонала и просила её утолить.
Он её не видел. Она немного задрала своё широкое платье и начала массировать лохматые губки, клиторок. Пальчики утопали в её мокроте. Она очень широко развела ножки и нещадно стала драть себя внутри. Она смотрела на его голую спину, И жадно мастурбировала. Наконец она бурно кончила. Вытерла ручки, которые были в её соках о подол платья. Щеки горели от удовольствия, которое она только что себе доставила.
Через какое то время еретик закончил купание, вышел из воды и снова одел на себя по
ношенную одежду. Они молча шли обратно.
— На, покушай супа. Я сама готовила. Здесь даже мяска есть немного, травы всякие, коренья. Он вкусный! Держи.
сказала девица и сунула ему плошку с едой.
Он поблагодарил её и быстро съел всю еду. Только один кусок хлеба долго держал в ладони и как бы думал — съесть сейчас или все же оставить на потом.
Через несколько дней она снова позвала его на водоем. Потом накормила.
Через час вернулась.
— Вы меня извините. сказала она и сняла платье. Под ним ничего не было. Пухлые бедра, кругленький животик, большая грудь.
Он отвернулся.
— Сейчас уже можно! Давайте! Никто не узнает.
Она видела, что он этого не хотел. Но плоть не обманешь. Она подошла к нему нежно поцеловала в щеку, потом прильнула к губам и стянула его рубаху. Его член налился. Он был красавец — длинный, достаточно толстый с крупной головкой.
— Сядьте, пожалуйста! Вам будет хорошо.
Он смотрел на неё мутными глазами. Она подумала, что разум уже начал покидать его.
Он сел. Она опытной рукой, которая держала за Хуй не одного мужика взяла его за член и направила себе внутрь.
Ей стало хорошо. Она даже не ждала когда два тела привыкнут друг к другу, но стала бесстыдно на нем ерзать. Раскачиваясь на его жезле. Она целовала его сухие губы, лизала шею. Ебля не продолжалась долго, он быстро кончил. Она и не ждала чего то крутого от него. Несколько минут она сидела на нем. Потом встала, одела платье, поцеловала в губы и вышла.
Несколько месяцев они ходили на водоем, потом сидели молча когда он кушал её похлебку, потом она прыгала на нем и целовала, целовала.
Все закончилось.
Огромная площадь. Толпа народа. Она стоит вдали в слезах. Его дух вознесся на небо. Его сожгли. Такова участь всех еретиков.
— Я ходила на твои проповеди! Я всегда на них ходила! тихо повторяла она до крови кусая пухлые губы.
239