Одна только мысль вклинивалась стыдливым диссонансом в приятное предвкушение праздника. Может, она все-таки зря рассказала ЕМУ об Этом? Но ведь она не рассказала даже, а скорей намекнула, так только, мельком... Да и виртуальная дружба, в конце концов...
Она даже не знает, как его зовут, он для нее — Rumаtа, таинственный виртуальный рыцарь, неизвестно где живущий, хоть Юльке и хотелось узнать это с каждым днем все мучительнее. Румата — ее друг, лучший друг, пожалуй, самый интимный, настолько интимный, что она рассказала ему... нет, не рассказала все-таки, а НАМЕКНУЛА — про Это... Ну, не может же она вечно держать Это в себе, в конце концов! Ее фантазии съедят ее. Восемнадцать лет, а ее даже не раздевал еще никто! Ну как же так?..
Но тут незаметно подкрался сон, и тягостные мысли о своем одиночестве так и не успели испортить предчувствия праздника. Юльке снились радужные, цветные сны...
***
День рождения прошел пестро, весело, увлекательно и... обыкновенно. Юльке надарили кучу подарков, в том числе и таких, о которых она мечтала уже давно; ей наговорили много приятностей, и она видела, что — искренне, от души, что ее любят; и это было приятно, но... Восемнадцать лет — это должно быть как-то по-другому. Особенно, необыкновенно. Она сама толком и не знала, как именно, но чувствовала это, и в ней потихоньку накапливалось разочарование. Чего она ждала? Она и сама не знала. Наверно, давала о себе знать «загадочная женская натура», о которой рассуждал в своем тосте одноклассник Андрюха...
И тут пришел дядя Юлик.
Юлькин тезка был ей каким-то дальним родственником по линии давно умершей мамы — то ли троюродным, то ли еще каким-то дядей, — но любил ее, как родную, нянчил с детских лет, а главное, всегда приносил с собой какой-то дух загадки, тайны. Он сыпал остротами, он вечно разыгрывал, поддразнивал Юльку, вечно делал ей какие-то сюрпризы, был непредсказуемым и эксцентричным... А еще он был совсем не старый и очень красивый. Юлька нередко мечтала о нем, делая его героем своих полуэротических грез.
И вот он пришел — и, как всегда, сразу заинтриговал:
— Вот тебе, Юльчик, подарочек, но это так, апперитивчик, а главный, настоящий подарочек будет позже. Только ни о чем не спрашивай, поняла? С любопытной Варварой помнишь что сделалось?
С этого момента праздник вновь засверкал всеми красками... но теперь Юлька не могла дождаться, когда же будет Подарок. Что это будет? Интуиция смутно подсказывала ей, что это будет что-то совсем, совсем особенное, такое, чего она и вообразить не может. Дядя проницательно посматривал на нее, и Юлька готова была известись от нетерпения. Дядя Юлик был преуспевающим психологом, и ей всегда казалось, что он видит ее насквозь, как рентген...
Наконец под вечер, когда все гости разошлись, дядя Юлик сказал Юльке:
— Ну, пришло время и моего подарка. Он... да не надо глазки таращить, выпрыгнут, что будешь без них делать? Он ждет тебя на улице. А я тут подожду...
Юлька, умирая от нетерпения, выскочила на улицу, благодаря судьбу за то, что родилась в июне, и не нужно тратить время на одевание.
Только она вышла за калитку — чьи-то руки грубо схватили ее. Прежде чем Юлька успела крикнуть, ее рот был заклеен скотчем, руки-ноги связаны, и сама она, беспомощная и напуганная до полусмерти, погружена в машину.
***
Куда и сколько они ехали, она не заметила: поездка казалась ей вечностью, и в голове ее успели пронестись тысячи мыслей и предчувствий, одно ужасней другого. Когда они приехали, Юльку вытащили из машины и понесли на руках в какой-то дом. Вначале она брыкалась, затем затихла. Реплики похитителей не заставляли сомневаться в их намерениях: «какая вкусненькая... сисястая, в соку... Сейчас посмотрим, какие у нее дыньки, ге-ге-ге...»
Юльку занесли в дом, и здоровый верзила, который нес ее, достал нож. Юлька завыла от смертного ужаса, но верзила грубо схватил ее за воротник блузки и распорол блузку ножом. Та же участь постигла лифчик, затем мини-юбку, трусики, и скоро Юлька лежала совершенно голая, связанная и беспомощная, и выла от страха и стыда, а рядом с ней валялась кипа изрезанной одежды.
— Все, моя сладкая, теперь у тебя нет одежды, — издевался над ней верзила. — Так тебе лучше: голенькая, аппетитная, уххх! Зачем тебе одежда? Думаешь, тебе кто-то здесь даст одежду? Эй, Васян, выкини это, — он вручил кипу Юлькиных тряпок своему подельнику, и тот исчез в дверях.
Оставшиеся бандиты подтащили Юльку к какой-то деревянной стремянке и стали привязывать ее к ней. Юльку вдруг обожгла догадка: как в ТОЙ фотографии!... В той самой, которая доставила ей столько сладких мук... Юльку примотали толстым канатом к стремянке, причем одну ногу ей отвели в сторону и согнули, открыв ее беззащитную пизду на всеобщее обозрение. Именно так была привязана ТА девушка... Юльку переполнял сладкий, запретный ужас, он зудел в ней и отзывался подсасывающей щекоткой в оголенной пизде, на которую беспрепятственно пялились похитители...
Они подняли стремянку; немая Юлька только извивалась на ней, как связанная дичь. Ее внесли в ярко освещенную комнату, полную людей. Это был светский раут или что-то вроде этого: стояли шведские столы, и за ними — мужчины в смокингах.
И вот сюда, в эту роскошную комнату, на глаза изысканным дэнди внесли голую, связанную Юльку... Раздались восклицания:
— О! Какая девочка! Какой деликатес! Сиськи воздушные, сладенькие! Какая чистенькая, розовая! А киску-то не брила отродясь!..
p>Стремянку с Юлькой поставили диагонально, под углом 30 градусов, причем Юлька оказалась вниз головой, а ее распахнутая пизда — как раз на уровне груди стоящего человека: ее очень удобно было щупать, тискать — и даже облизывать...
Именно это с ней тут же и начали делать. Юльку окружили — и сразу же стали бесцеремонно трогать, мять и щипать все ее голое тело — от грудей, свисающих в обратную сторону, к Юлькиной голове — до пизды, ножек и ступней. Беззащитная Юлька была вся, с ног до головы в руках этих людей, которые аж причмокивали от похоти, играя с ее молодым телом...
Юлька лежала вниз головой, и ей было плохо видно, кто ее окружил, она видела только ноги, стоящие вокруг нее, и руки, снующие по ее телу. Она почувствовала, как кто-то взял ее прямо за голую пизду и стал бесцеремонно мять ее. Она и без того была мокрая, а тут... Юлька чуть не лопнула от цветных молний, которые рвались в ее теле, и извивалась так, что стремянка ходила ходуном. Тщетно! — Юлька была совершенно беспомощна и не могла увернуться от прикосновений, исторгающих из нее потоки предательской влаги. Она слушала, как ее называют деликатесом, мокренькой телочкой, и сходила с ума от унижения и сладких разрядов, пронизывающих ее тело.
А тут еще к ее пизде прикоснулось что-то мягкое, обволакивающее, нестерпимо сладкое... Чей-то язык проникал во все складочки, облеплял их сладкой влагой, щекотал, жалил, вторгался в глубину, истекающую соком, как надрезанная береза... Юлькины глаза готовы были выпрыгнуть из глазниц, лицо налилось, как свекла, а голые сиськи вздымались, натягивая веревки.
— Ай, какие булочки! — и кто-то, став прямо над Юлькой, нагнулся к ней, схватил ее за сиськи и стал мять, взбивать их, как перину. Чьи-то руки сновали по ее телу, окутывая его паутиной прикосновений, а безжалостный язык жалил ее прямо в пизду, в самую ее распахнутую середину... Юлька разрывалась от крика, который застрял в залепленном рту; в ней вздымалась волна мучительной сладости, которая набухала сильней, сильней, и вот — вырвалась на волю, сотрясая Юльку убийственными токами...
— О-о! Ай да сучка! Только минуту ее тискают, а она уже кончила! Что ж дальше-то будет?
— Ооо!... что дальше будет!... Дальше такое будет!... — послышался знакомый голос, и Юлька, еще не отошедшая от последних отзвуков сладкой смерти, обомлела. Дядя Юлик?!... Ааааааа... Но как же он?..
Тем временем ее продолжали тискать и ласкать. Пизда, распахнутая всем досужим рукам и языкам, понемногу начинала разгораться снова; ее словно ненароком цепляли то с одной, то с другой стороны, и она уже истекала ручьями сладкой смолы, требуя постоянного внимания. А между тем мучители подобрались к ее ступне...
Нет, только не это! Юлька металась и хрипела, сходя с ума от языка, облизывающего ее ступню, от жестоких губ, обсасывающих ее пальчики, как леденцы... Кто-то наклонился к ее голым сиськам, торчащим, как буфера... Аааааа!
Три языка терзали Юльку: один обволакивал щекотной пленкой пальчики на ноге, два других жалили ее соски, набухшие, как абрикосы. Вскоре подключился и четвертый, нырнув в горячую глубину ее пизды...
Ааааааааааааааааааааааа!... Юлька маялась, сходила с ума, извивалась на стремянке, как угорь — и наконец излилась мучительной, бесконеченой радугой, растворившись в ней без остатка, как сахар в кипятке. Оргазм выгибал ее так, что стремянка ходила ходуном, и Юльке казалось, что она падает в лиловую бездну, и у нее уже нет ума, и чувств, и стыда, и ничего нет, а есть только пизда, и соски, и горящие пальчики на ногах, и огненный шар в матке, плавивший ее, как паяльник...
***
— Ну что, хорош подарочек? — спросил дядя Юлик.
Юлька сидела перед ним — отвязанная, кое-как одетая, с красными следами от веревок на руках и ногах. Потрясенная, измученная, она едва держалась на стуле.
— Ну, ну... Это ведь только игра... — дядя Юлик подошел к ней и обнял. — Я нанял этих людей специально для тебя. Они ничего не знают о тебе. Ты больше никогда не встретишь их... Я знал, о чем ты мечтала. Ты ведь почти рассказала мне.
— Когда?! Аааах... значит... значит, это были вы?
— Ну конечно. Только вы с Руматой были вроде на «ты», верно? Маленькая моя, — дядя Юлик обнял ее еще нежнее, — тебе было хорошо? Ты кончила целых четыре раза...
Юлька вдруг вскочила, вырвалась и выбежала вон.
Дядя Юлик бежал за ней, кричал ей, умолял вернуться. Потом отстал и остановился, глядя на бегущую, спотыкающуюся фигурку...
Юлька проревела всю ночь. Дядя Юлик названивал ей до утра, но она отключила звук. Под утро она стала затихать, — но при одной мысли о Юлике-Румате, в которого она втюрилась, как дура, а он даже не коснулся ее — отдал каким-то уродам, так и оставив девушкой, — при одной мысли об этом ее вновь и вновь сотрясали приступы плача.
Юлька представляла себе, как Юлик будет домогаться ее, великолепную, сексуальную, неотразимую, — а она задразнит его до эрекции, а сама наймет ему проституток — постарше, пострашнее, — и фиг он получит, а не ЕЕ... и эти мечты приносили Юльке мстительную радость.
Думая о своей страшной мести, она заснула.
Ей снился волшебный, ослепительный, упоительный, феерический секс с дядей Юликом... У того был огромный член, на который Юльку надевали, как бабочку на булавку, — и Юлька хрипела и выла во сне, растворяясь в бесконечном оргазме...
А Юлик сосредоточенно смотрел в это время на стремянку в своем доме — и думал о том, что все было бы хорошо, если бы он не показался Юльке во время «подарка».
196