— Ты как располагаешь временем? — приплясывала она на одной ножке.
— Завтра я не работаю, обычно по субботам я рыбачу, принимай добычу, — протянул ей увесистый сверток.
— Дядя опять будет у нас ночевать? — вдруг спросил ее сын, выглядывая из-за маминой спины и направляя на меня злополучный пистолет,
— А ты будешь в меня стрелять? — легонько потрепал я его за любопытный носик.
— Ашот! А ну-ка ступай в свою комнату, там тебя уже постель давно ждет, — сурово посмотрела на него мать.
— Скучает за отцом?
— Конечно...
— И как ты объясняешь ей его отсутствие?
— Говорю, что он в командировке за границей, далеко, далеко...
— В честь мужа назвала? — я повернулся к ней, заметив, как краснеет ее прелестное личико.
— Не трудно догадаться. Ашот был очень рад, когда родился этот замечательный наследник его фамилии. Ну, пошли. Все уже готово. Сейчас мы порезвимся, она стукнула пальцем по бутылке с шампанским.
Я прошел в гостиную, снимая на ходу пиджак. Она бережно взяла его из моих рук и повесила в шифоньер с большим зеркалом.
Я сидел за столом в ее квартире и не верил, что это не сон. Мы пили Шампанское и коньяк, закусывая салатом и нарезанной тонкими ломтиками горбушей, и мне казалось. Что сейчас мы не в Севастополе, а в поселке «Тихоокеанском».
— Милая моя девочка. Ну, расскажи, как ты прожила эти n лет? — я наклонился и поцеловал ее руку.
— Эд. А почему ты меня не спрашиваешь, почему я не стала твоей любовницей тогда? Помнишь, как ты меня целовал в шею, когда мы танцевали с тобой, почти слившись в экстазе в нашем ДОФе на Новогоднем балу?
— Помню, моя хорошая, Ты мне очень нравилась, Людка даже ревновать стала. Но ты же очень любила своего Ашота. Не так ли?
— Конечно.
— Вот поэтому я и не лез к тебе в любовники...
— А в мужья полез бы?
— Нет. Хотя у меня от любовника до мужа был один шаг. Я почему-то не люблю жить с женщиной просто так. Я люблю детей, жену, свой дом и рад сделать все, чтобы им было хорошо. Я не люблю, когда мне дарят подарки, но обожаю делать их сам...
— Вот как? Тогда ловлю тебя на слове. Ты вряд ли помнишь, что сегодня у меня и день рождения. Две радостные даты...
— Я помню это...
— Ну, И?
— У меня есть для тебя хороший подарок, только не знаю, понравится ли он тебе?
— Он у тебя с собой?
— Хочешь, покажу?
— Давай сначала выпьем, а подарок потом. Надеюсь, что обратно ты его не заберешь?
— Ну что ты, милая? Кто же дарит, а потом забирает?
— К сожалению, есть и такие. Ну, ладно. Прозит! — она подняла бокал с шампанским.
Мы чокнулись, закусили, и она продолжила свою мысль
— А сейчас ты один? Где же дети?
— И сын и дочь живут во Владивостоке, у них уже свои семьи, квартиры, хорошая работа. А я живу один в трехкомнатной квартире в Омеге...
— Так и не женился после смерти Людмилы?
— Нет...
— Почему же?...
— Я очень любил свою Людку, многое по жизни прощал ей, но любил...
— А меня взял бы в жены?
— Тебя? Конечно... Ты же — исключение... Такую, как ты не любить просто грех...
— Знаешь. Ты ведь тоже нравился мне...
— Ну и почему же ты молчала?
— По той же причине, Была женой Ашота, он тоже во мне души не чаял... А потом, ты все же был командиром части, тебя все уважали, женщины даже любили, в особенности после истории с купальниками...
— Неужто так глубоко любили за японские тряпки?
— О! Да, ты многое не знаешь. С моим приездом туда женский коллектив особо продвинутых женщин разделился на два лагеря: продвинутых — это общество твоей Людмилы, в которое входила и я, и группу — завистливых, это те, которые тоже считали себя продвинутыми, но по внешним показателям уступали нам в красоте и таланте... Между этими кланами шла беспрерывная борьба за власть над красивой половиной мужского населения. Были факты, когда им удавалось кое-кого из нашего лагеря переманить к себе...
— К примеру?
— Помнишь Жанну Коваль? Этакую блондинку с шикарными волосами и вихляющей походкой.?
— Это та, от попы которой мужики не могли глаз оторвать?
— Угадал. У нее, как говорят в Италии, было замечательное «менио».
— А это что такое?
— Умение классно вертеть ягодицами во время ходьбы. Неужели ты не замечал этого?
— Ну, почему же. Я нередко пялил глаза на ее зад...
— Так вот. Эта злодейка вырвала из наших рядов замечательного любовника и полового гангстера мичмана Харковера. Он был адъютантом нашего адмирала, а Людка ушла от своего подполковника, заместителя начальника нашего госпиталя.
— Да ну?! Я даже не знал об этом...
— Странно. Об этом гудел весь поселок. Он же ухаживал за твоей Людмилой, царство ей небесное, — перекрестилась Лиля, попутно смахнув слезинку, набежавшую на ее ресницу.
— Вот как?! Я даже ничего не знал об этом.
— Понятное дело. Мужья последними узнают об изменах своих жен...
— И что же было дальше?
— Харковер женился на Людке, только не твоей, а твою тут же подобрал к всеобщей женской зависти первый красавец и женский сердцеед знаменитый автомобильный инспектор военной автоинспекции мичман Яркин. Он до того втюрился в твою Людмилу, что перевелся в Севастополь, как только вы уехали и служил тоже автоинспектором.
«Ах»! Вот оно что? И как я — дурак не догадался, что он волочится за моей женой, когда мичман Яркин на своем служебном газике не раз подвозил меня с женой в Симферопольский аэропорт встречать детей, приезжающих в отпуск.»
— Ты о чем задумался, Эд? — ее мягкая ладошка нежно поглаживала мою щеку.
— Да так. Вспомнил кое-что, — небрежно махнул я рукой.
— А ты не вспоминай плохое. Она хоть и изменяла тебе на каждом шагу, но ни на кого не променяла...
— Скажите, какое одолжение она мне делала! — безнадежно махнул я рукой...
— Она по своему любила тебя, но изменяла, как она говорила. по причине коротковатого твоего члена, который до матки не доставал. В чем же тут ее вина, если мать-природа слегка подкачала, не наградив тебя членом Валеры Никандрова.
— Ты тоже знаешь о их романе?
— Конечно. Весь поселок
знал...
— Опять я оказался в дураках, —. ..
— Так уж и в дураках. Ты знал об этом, ибо знал все и ох «дружбе» и прощал ее...
— Почему же она не ушла к нему?
— Валера был Дон-Жуаном, а не женихом. Ему важен был сам процесс...
— А ты откуда это знаешь? Небось тоже попробовала его?
— Признаюсь. Грешна, батюшка! Ты уж сними с моей души этот грех...
— И много у тебя таких грехов, милая?
— Много. Ох, как много, батюшка, всех и не счесть... Ведь мы с Людмилой были первыми красавицами в гарнизоне...
— И что же вы свою красоту на мичманов тратили?
— Почему же на мичманов? У наших ног и адмиралы ползали. Особенно у Людкиных. Ты же помнишь, какие красивые ножки у нее были? Таких ни у кого не было. Вот, однажды, наш адмирал упек моего в длительную командировку за молодым пополнением, его лодка как раз в ремонте стояла, а тебя твой начальник тыла с Валериной подсказки, отправил командиром целинной автороты в Северный Казахстан. Ты помнишь такой случай в своей биографии? Ведь до этого на целину отправляли только офицеров автомобилистов, а тут инженера-химика, командира большой части упекли...
— Да! Дела... Ты и об этом случае знаешь..
— О тебе. милый, Эд, я знаю все. Тебя не зря наши бабы любили...
— Да! Ну? Так уж и любили?...
— Любили, любили, — вот только ты смотрел на них нехотя. Видимо очень любил свою взбалмошную Людку...
— Но ты мне тоже нравилась. Кстати, где твоя гитара? Может быть сыграешь мне «Очи черные»
— Поздно уже, да и сын спит...
— А мы тихонечко..
— Ладно. Давай еще по одной, а потом спою...
Мы выпили, закусили, я притянул ее к себе и долго, в засос, поцеловал в мягкие податливые губы...
— Пардон. Уже начинается, — усмехнулась она и положила ладонь на бугорок в моих брюках. Тот тут же зашевелился и стал расти... Я прижимал ее со всей силой, словно опять хотел раздавить ее «шары» под тонкой тканью халата о свою пылающую грудь.
— Так мне петь, или займемся?...
— Петь! Ты же у нас была птичкой-певчей...
Когда она закончила и отложила гитару, мы опять выпили.
— Так как же у вас было с адмиралами?
— Да, считай, никак...
— И все же?
— Ну уехали мы в субботу на адмиральской «Волге» в «Тигровую падь». Рыбку половить, да и в речке искупаться. Взяли с собой самые лучшие купальники, были как прелестные амазонки. Адмиралы тоже щеголяли в модных в те времена шортах. Ну, а далее стол накрыли на поляне: водка, шампанское, коньяк, консервы из пайка подводника, сам знаешь, сплошной деликатес: сазан в томате, окорок свиной в желе, тушенка, апельсины и, представь себе, «Бычки в томате», до чего же вкусные. Пили, ели, потом плясали у костра в чем мать родила. Они же курили и хлопали в ладоши, крича; «Стриптиз, девоньки! Стриптиз»... Мы разделись с Людкой и выдали им такой танец, что те набросились на нас, что голодные волки...
— И разорвали? — усмехнулся я...
— Что ты! Уложили на брезент, покрытый одеялом и начали сосать6 губы, пупок и ниже. Потом так разожгли нас этим сосанием, что мы сами уложили их на себя. Трахались страстно, но недолго. Куда им до наших любовью закаленных тел. Правда сперму с наших тел слизывали аккуратно и с удовольствием глотали. Ну, что тут скажешь. Пьяный человек — везде делает одно и то же. Он любит плоть и цвет ее и запах, как писал Блок. Попробовали сыграть и в групповушку. Когда Людка, стоя на коленках, делала моему адмиралу услужливый минет, другой натягивал ее сзади. Людка млела от наслаждения и, когда они закончили, ушла в машину, сказав: «Пойду и мальчика угощу». И молодой матрос — шофер драл ее на заднем сидении так, что у «Волги» рессоры ходили ходуном, что вызвало смех у наблюдающих. Все было так обыкновенно и естественно, что ни у кого и мысли не было, что тут офицерские молодухи занимаются сексом с высокопоставленными, далеко не молодыми мужиками, обезумевших от вожделения.
— Ты так красочно рассказываешь, что у меня уже трусы мокрые, — сказал я, запуская ладонь между ее ног.
— Приятно вспомнить старое, — усмехнулась она, прижимая мою ладонь к своему разгоряченному телу.
— Я хочу тебя, милая, — шептал ей на ухо, тиская в жарких объятиях, Она млела от моих жадных поцелуев, похожих на укусы, ухватила мою руку и сунула ее между своих ног. Там горел настоящий костер любви... Я мял ее грудь с такой силой, что казалось, ее халатик сейчас лопнет.
— Милая! Я так хочу тебя, что не могу больше терпеть этих мук любви.
— Подожди! — шептала она и тут же села. Мы стали лихорадочно сбрасывать с себя одежду, оказавшись совершенно голыми, я подхватил ее на руки, удивившись, что она оказалась такой легкой, открыл ногой дверь ее спальни и уложил в постель. Она, окончательно захмелев, стонала:
— Ах! Очи черные, очи жгучие! Как люблю я вас...
Не успел я лечь рядом, как она взобралась на меня и ударив легонько ладонью по боку, воскликнула; «Он сказал, поехали,,, «.
Что мне оставалось делать? Я хотел начать потихонечку, чтобы слегка раскочегарить ее и медленными качками постепенно нагнетать страсть в ее грешное тело. Но она хотела другого. Она была настолько возбуждена, что захотела нестись на этом «мустанге» по бесконечным прериям» с бешеной скоростью. Я «драл» ее с каким-то неведомым мне остервенением, словно хотел отомстить всем бабам нашего «Техаса» за ту тайную гульбу тогда, когда мы — мужья, обремененные службой, не могли позволить себе такую роскошь, как секс с красивой женщиной.
Прошло несколько лет. Я частенько захаживал к Лиле после этой встречи. Да, кстати, когда она по прошествии той ночи провожала меня, целуя совершенно голой у входной двери, спросила:
— Да. А где же мой подарок?
Я сунул руку в карман куртки и вынул коробочку.
— Что это? — не поняла она.
— Это то, что тебе надо, — и я вручил ей женский вибратор самоудовлетворения.
Вскоре Лиля поменяла свою севастопольскую квартиру на Ленинградскую и уехала в Питер, где ее сын закончил «Нахимовское училище». А затем и высшее военно-морское училище им. «Фрунзе» и, став морским офицером, служил на разных должностях Северного флота.
... Однажды мой начальник привел в наш кабинет молодого капитана 1-ранга, бывшего подводника и представил: ваш проверяющий капитан 1-го ранга Аракелян.
Мы ждали проверки в штабе флота и не удивились прибытию этого офицера. Но едва я взглянул на него, как в моем сознании всплыл образ красавицы Лили.
Я отвел офицера в строну и почти шепотом спросил:
— Вашу маму, случайно, не Лилей зовут? Тот усмехнулся и хлопнув меня по плечу спросил; «А вы не тот дядя, который ночевал у нас, когда папа был в командировке?». Мы так хохотали, что все, находящиеся в кабинете, едва не приняли нас за сумасшедших.
Эдуард Зайцев
182