— Моё солнышко. Когда смотрит на меня улыбается постоянно… Я когда на нее, улыбающуюся смотрю, просто таю. Только не смейся, ага? Не, ну она не прям постоянно, как дебилы улыбаются. Блин, не дай Бог вообще… Конечно только когда есть повод… Вообще блин, не люблю дебилов. Они меня в тоску вгоняют если честно. Усыплять их всё-таки нужно…
Беру меню. Картонное, кто-то порвал посередине.
— Ага. Чё-то я не вижу в меню разливного… А во, нашел. Девушка!
Подзываю официантку, она кивает. Значит, сейчас подойдет.
— Чё «ага»? Ты меня слушаешь вообще?
Подошла официантка.
— Ну конечно слушаю. Девушка, пожалуйста, пару Хайнекенов. И пепельницу, если не трудно.
Официантка черканула заказ в блокнотик.
— Конечно. Пару минут.
Удалилась. Он поднял сосредоточенный взгляд на меня. Я ответил:
— Не, конечно, это большая проблема. Но усыплять…. Как- то негуманно. Как животных что ли получается?
Он достал из стаканчика деревянную зубочистку, сломал её пополам, половинку зажал между зубами.
— Какой ещё гуманизм?
Я не ответил. Он переспросил только в этот раз громче и с ноткой обреченности.
— Какой в жопу гуманизм, ты че? Ты с проявлениями гуманизма сталкивался вообще хоть раз? Гуманизм… Ты дебилов видел? Скрюченные, слюни текут, под себя ходят… Разве это жизнь?.. Всем и каждому важно исключительно своё счастье, своя жопа дорога. А родители детей-дебилов и себя лишают радости нормальных детей воспитывать и этих заставляют мучиться… А знаешь, почему? Да потому что у людей так крепко очко сжимается, что просто рука не поднимается избавиться… И вообще, скажи мне, где здесь проявление любви? По ихнему выносить каждый день говно, морща нос, а потом себе говорить :«ну я же делаю благое дело, помогаю как могу, выполняю свой долг» это – любовь? Нихера это не любовь. Это насилие над собой. А любовь это выносить то же говно и чувствовать при этом себя так, будто бы несешь завтрак в постель любимой…
Подошла официантка. Пиво и пепельница.
— Ага, спасибо.
Я пригубил запотевший бокал. Ништяк, пена пять сантиметров, прям как я люблю.
— Однозначно что-то делать нужно. Но все-таки лучше проблему предотвращать, чем потом жить с ней. Я вот слышал, что вроде как на УЗИ может как то проявится, если ребенок с ДЦП. А если уже точно знаешь, что ребенок будет больным, зачем его сохранять?.. А помнишь, кстати, этого мужика, журналюгу московского? Он там чуть ли не истреблять детей инвалидов предлагал. Пришел на «Пусть говорят», и репутацию себе испоганил изрядно. Теперь его все жирные тетки страны за пятьдесят ненавидят. Да и что, истребим инвалидов, возьмемся за некрасивых что ли? Как в Спарте было?
Он повертел в руках бокал, рассматривая зеленый логотип на нем.
— Да нормальный мужик. В принципе в верном направлении мыслит. Пиздит только громко. Но в целом я ему руку при встрече пожал бы. А насчет испорченной репутации - так может это пиар ход такой. Ну это всё не суть важно. Просто понимаешь, приходишь домой запарившись, весь день то сука-шеф, то поставщик-тормоз настроение портили, еще и машина, падла, опять мозги парит. А она встречает меня, на шею вешается… И вроде бы отогнать нафиг, сказать : «отстань, устал я», а желание грубить вообще пропадает… Обнимет так меня за шею, скажет «Привет», и у меня сразу и сил прибавляется и о всяком говне забываю сразу. Вот прям сразу.
Я поставил телефон на беззвучный режим.
— А че с машиной-то?
— Да гранаты опять. И сайлент блоки. Купил Тойоту Камри, сэкономил, называется…
Я пожал плечами.
— Да может дефект какой-то. Или ездишь по бордюрам.
Он сделал пару глотков.
— Да какие дефекты блин? Машина новая. Полгода нет ещё. Нафиг не буду эту марку брать больше. Потом возьму Пассат новый и всё. Но это всё фигня, я говорю тебе. Ты суть не улавливаешь. Я только недавно понял, что она - единственное живая душа, которая не раздражает меня после работы. Ты же знаешь, какой я дурной, когда устаю …
Я знаю. Он и вправду дурной.
Включился экран сбоку. Началась трансляция какого-то матча чемпионата. Люди в баре одобрительно загудели.
— Блин, как подумаю, что Алина тоже с ними оказаться могла… Ни дай Бог, ни дай Бог, конечно.
Он поднял глаза в потолок. Помолчал немного. Продолжил.
— У нее же получается, никого нет теперь. Я говорил? Мы же с Толиком и Анькой с одного детдома. Не, тебе не понять этого. Конечно, ты же в полной семье вырос. А детдом… Детдом это как тюрьма. В том смысле, что сразу видно, кто есть кто. Там и крысы свои есть и петухи даже.
Он усмехнулся.
— И это несмотря на то, что парни и девки совместно живут. Вот так вот. А им, Толяну с Анькой, кроме них самих никто нужен не был. У них знаешь, типа любовь с первого взгляда была. С детства они вместе бегали. И когда Аньку одна семья удочерила, она рвалась к нему. И он к ней сбегал. Раза три, по-моему. Ну, в общем, хреново себя Анька вела в семье новой. Психовала, ревела, со всеми ругалась. Так и дождалась, что у тех людей терпение лопнуло, отдали они ее обратно. Ей уже лет n-надцать тогда было, детдомовцам попасть в семью ведь с каждым годом всё труднее. А ей по барабану было. Я же старше был, помню это всё. Помню, как они ночью в тот день, когда Аньку вернули, свалили из детдома куда-то. Видимо нарадоваться не могли.
Официантка включила кондиционер. Фух, классно. Ночью жарко нереально.
— В общем, опекал я их так сказать. Они такие, неиспорченные были что ли… Из детдома больше не с кем они общения не вели. Вот… А потом мне стукнуло восемнадцать, я из детдома выпустился, продал ветхий дом в пригороде, оставшийся от бабки. Жить там всё равно нельзя было. Ловить было нечего, конец девяностых. Знакомый один предложил дёрнуть в Германию, и я поехал. Там с женщиной познакомился, нашей эмигранткой. Стал жить у неё, она меня языку учила. Потом помогла пристроиться. А Толик с Анькой как из детдома вышли, им от государства квартира перепала. Одна на двоих. Я уже тогда несколько лет жил заграницей, освоился, поднялся немного, стал зарабатывать. К ним на свадьбу приехал. Они через год как вышли, так и поженились.
Он достал из пачки Данхилла сигарету, прикурил спичкой, пустил колечко дыма. Блин, классно, надо тоже научиться колечки пускать.
— И что, они работу нашли себе?
Он кивнул, стряхивая пепел.
— Да, фортануло им в одну контору устроиться. Стали работать, потихоньку обживаться. Кстати ребенка сделать первые года два с половиной у них то ли не получалось, то ли не хотелось… Анька только потом забеременела, в две тысячи втором. Потом в июне Алиночка родилась, я на крещение приезжал, где то через год. Тогда то меня крестным и сделали. Времени у меня немного было, я быстро уехал после этого. А у них всё вроде как нормально стало, на малолитражку заработали, ремонт сделали, техники прикупили.
— А крестная кто?
Он затянулся сигаретой.
— А нету крестной. Они с детдома привыкли особняком быть. Жили друг в дружке. Так вообще, общались по работе с людьми, с соседями, но близко никого не подпускали. Всё-таки не проходит даром детство такое. Вот. Я всё это время в Штутгарте был, так что не особо знал, что там у них происходит. Чисто по интернету общались, и то не часто. Времени ни у кого не было. А потом в начале этого года с бабой своей немецкой расстался. Собрал вещи, деньги, вернулся сюда пятого января. Тут квартиру снял. Седьмого числа же, как раз днюха у Толяна. Ну, я к ним пришел сюрпризом, там подарки, гостинцы принес. На Алинку посмотрел. Шесть лет уже, конечно выросла она… Такая милая, смышленая стала, просто чудо, не ребёнок. Да и все они - не семья, а идиллия сплошная.
Он как то саркастично усмехнулся, отвернувшись в сторону. Посмотрел через стекло окна на мелькающие фары проезжающих мимо машин. Продолжил, так и не поворачиваясь.
— Да уж. И, в общем, весь январь я к ним почти каждый день приходил. Хотелось, знаешь, тоже почувствовать себя в семье. У меня же, как и у них, никого не осталось. Вот так вот. Потом на работу в вашу контору устроился. Ну, потом с тобой познакомились. Я машину тогда в кредит взял. Всё вроде наладилось. И колеса и работа и хата, хоть и съемная. Всё как надо. А потом – Бах! Звонят ночью где то ближе к часу, как сейчас помню. Звонят и говорят, мол так-то и так-то, разбилась их машина, живых нет. Февраль, гололёд... Я ещё тогда подумал, что ВСЕ погибли. Приехал на процедуру, смотрю, они вдвоём. Без Алины…
Он допил оставшееся пиво и поставил бокал рядом с моим давно уже пустым. Я жестом попросил официантку повторить пиво. Через минуту ещё два холодных бокала стояли перед нами.
— Да, помню, ты отпрашивался у Лескова в феврале. Он ещё тебе мозги ебал, что ты отчет не доделал.
Он придвинул бокал к себе, но пить не стал, просто обхватил его здоровой ладонью и смотрел. Наверное, на то, как пузырьки поднимаются со дна бокала.
— Это уже потом было. А в ту ночь… Честно говоря, я какое-то нехорошее чувство лишнего груза испытал в тот момент. Сам посуди, убились бы все – просто рраз, и нет никого. Но Алины то не было с ними…. Что теперь с ней будет? Не в детдом же ей! Хрен вам. Примчался к ним на квартиру. Ключи доктора вместе с остальными их вещами мне отдали. Открываю дверь тихонько. А уже где-то полшестого утра было. Смотрю, Алинка спит спокойно. Че-то как-то хреновастенько стало мне в их квартире, я беру малышку в охапку, прям с одеялом, в пижамке и несу к машине. У порога она просыпается, улыбается, руки тянет ко мне. Уже ведь привыкла ко мне за два месяца. Глупенькая, не знает ведь, почему я приехал… Потом правда серьёзно на меня так посмотрела, говорит что мол мама с папой убежали куда то ночью, но папа обещал, что скоро они вернутся…О, смотри, щас точно гол будет!
Я повернул голову к экрану. Точно. Гол. Посетители разразились дружным улюлюканьем.
— Нормально. А кто играет то?
Он пожал плечами.
— Да без понятия. Вроде Гана и ещё кто-то. В общем, перевёз я её к себе, потом вещи ее, игрушки стал перевозить потихоньку. Не мне же к ней переезжать в квартиру… О родителях ей так и не рассказал, на похороны не брал с собой. Сказал, уехали они. А потом… Потом уже в марте возникла нужда заехать в контору, где Толик и Аня работали. Там и пообщался я с их сослуживцами. И выяснил, что далеко не идиллической их житуха была. Потом при общении с соседями их бывшими я в этом убедился…
Завибрировал телефон. Он достал его из внутреннего кармана пиджака, понажимал что-то, отложил в сторону.
— Смска. Акция какая то от оператора…
Я воспользовался моментом, чтобы спросить:
— И че же ты такого узнал от них? Хреновое начало, конечно. Может что угодно обещать такая завязка.
Он посмотрел на меня, скривив губы.
— Как оказалось, скандалили они постоянно. Только мимо меня всё это проходило. Интернет общение, оно ведь сухое… «Привет, как дела?», «Всё нормально, как сам?». Как за этими буковками на экране углядишь, что у людей в действительности в жизни происходит?! А скандалили они знаешь из-за чего?
— Даже не догадываюсь.
Он с ожесточением ввинтил окурок в пепельницу.
— А из-за того, что слаба, как оказалось, на передок, была наша Аня… И очень хотела жить в достатке. Поэтому и легла под шефа. Точнее ложилась регулярно. Вот кстати и объяснение внезапному взлёту благосостояния их семьи. И ребенка, кстати, она от него же и родила. Беременность не прервала вовремя, муж узнал, обрадовался, что ребенок скоро родится. Пришлось рожать. Только вот Толик то, как оказалось, бесплоден был. Он узнал об этом в две тысячи седьмом, Алине уже четыре тогда было. Узнал и конечно психовать стал. Жену стал бить. В запой ушёл. Раздражительный стал. Алину после всего этого он так и не смог до конца принять. И на ней срывался тоже периодически. С шефом – совратителем чужих жён Толику разбираться не пришлось. Шеф сам копыта отбросил. Ну а чё? Он жирный был, как сумоист, а у жирных ведь с мотором не лады зачастую…
Я достал себе из пачки сигарету. Заметил иронично:
— По ходу, надо бросать курить…
— Ой, не говори вообще…
Он взял себе тоже, прикурил сначала мне, потом себе. Я глубоко затянулся, выпустил струйки дыма через нос.
— В общем жопа.
— Анька то хотела к шефу уйти после скандалов Толяна. Вот только она ему, честно говоря, даром не всосалась. У него была сплошная малина по жизни. С женой разошелся, дети уже взрослые, секретарш натянуть – целый отдел. О дочке то он не знал. Склоняюсь к мнению, что хотела Аня поправить своё благосостояние за счёт настоящего папы Алины. Вот только он умер очень не вовремя. Именно тогда, когда бабки от него как раз не помешали бы Ане. Потому что с приходом нового шефа пришли новые правила. Ему ебать сотрудниц принципиально было не нужно. У него жена на двадцать пять лет моложе. Видел я его. Знатный мужик. Я даже удивился, сколько понтов может быть в таком старом куске говна. В общем замутил он волну сокращений. Крызис типа. И попал под неё конечно Толик. Попал, потому что бухал. А Ане зарплату урезали. Это конечно довело Толика. Он опустился. Проблемы просто захлестнули. Не было работы, не было денег, не было взаимности, былой теплоты. Не было даже Алине места в садике. Толик много раз хотел уйти…
Комментатор матча стал что то особенно громко говорить. Хотя ничего особенного и не происходило…
—. .А уйти то он не мог. Во первых некуда идти было, квартира однушка, одна на троих. А во вторых, знаешь… Любил он очень Аньку. А Анька всё-таки себя любила. Даже не дочку. Скорее комфорт по жизни. Так прошло несколько хреновых для них лет. Она потом тоже отбросила вроде как алчные все эти мыслишки и смягчилась к Толику. Даже покаялась. Конечно, что было ещё делать? Спонсор ведь накрылся… Толик окстился, не сразу, но простил Аньку, потом бросил бухать. И работу нашел новую. Даже начал уделять внимание Алинке. Это уже конец прошлого года был. В декабре у них годовщина была, и они окончательно помирились. В январе приехал я и уже застал мирную картину. Потом день рождения Толика. И всё вроде бы хорошо, да вот только Толик, как оказалось, тоже не ангел был. Любить то Аньку он любил, но на время их ссоры нашёл себе какую-то давалку Анжелу. Не, ну прикинь… АНЖЕЛУ! Путана, не иначе.
Он посмеялся, только как-то не улыбаясь.
— Анжела с ним пила иногда. А в феврале у неё какая-то херня приключилась, она напилась в срачку и припёрлась к ним в квартиру. Толик про эту мразь уже забыл давно, а тут она приперлась вечером, и на глазах жены давай чуть ли не жопой у его лица вертеть… Аня психанула, взяла машину, выехала со двора… Толик Анжелу отпихнул, в чём был за Аней побежал. И это всё на глазах ребенка… Аня водила не очень хорошо, и вмазалась на выезде со двора в заграждение. В принципе не сильно. Вот только Анька выезжая не пристегнулась, головой об руль стукнулась, отключилась. Толик прибежал, её на пассажирское переднее положил, сам за руль сел, повез ее в больницу… И знаешь, где они разбились? В ста метрах от больницы.
Я затушил окурок, сидя с открытым ртом.
— Твою ж мать… Ничё себе…
Он усмехнулся. В этот раз как-то очень зло.
— Да ладно бы это. Они не с дороги вылетели. Они в скорую врезались, которая из больницы на вызов ехала. И гололёд гололёдом, но причина, как менты говорят, не только в этом. Скорее всего, Анька очухалась в поездке и стала в истерике из машины вырываться. Толик отвлекся, срулил на встречную. А там – Газель скорая помощь под восемьдесят жала… Толик ведь и сам прилично ехал…Хорошо, что водила Газели и два врача каким-то в натуре чудом жить остались. Правда, поломаны все оказались. Водила шею сломал. Но говорят, что оклемается. Когда уже на Газели подушки безопасности начнут ставить?…
Он последний раз втянулся в сигарету, высосав её до самого фильтра, и оставил её в потихоньку наполняющейся пепельнице.
— Вот такое вот говно. Так что забрал я Алиночку, мою девочку, и теперь даже и не знаю, лишилась она чего? Безоблачного детства в полной семье или жизни в скандалах, дрязгах и ссорах, лжи и предательстве? Когда единственные близкие тебе люди – один торгует жопой, ложась под богатого клопа, думая только о себе всю жизнь, а второй, воспитывая тебя все первые годы твоей жизни как родную, резко меняет своё отношение к тебе, устраивает пьяные сцены… Это не то, что она заслужила, поверь мне.
Я глотнул уже теплеющего пива.
— Ну как бы ни было, сейчас то она с тобой. Конечно времени прошло всего ничего… Но она не одна. Она с тобой. Ни с чужим человеком, не в детдоме. Она с тобой. Наверняка, она скучает по родителям, какими они ни были бы, но я думаю, что в целом она с тобой счастлива.
Он поднял на меня глаза. И это был уже совсем другой взгляд. Что-то в нём было такое непонятное, в этом его взгляде… Что-то такое… Типа стыда что ли…
— Вот в том то и дело. Она со мной и она вроде бы счастлива. Мне так кажется. Даже очень. Но…
Я поднял правую бровь. Мимическая привычка.
— Что за «но»?
Он отвел взгляд обратно к окну.
— Но я не уверен, что во всём поступаю правильно. Боюсь, что есть кое-что…
Повисла пауза. Кричали болельщики.
— … что я делаю не совсем правильно.
Пытаюсь сообразить, что к чему. Честно говоря, плохо выходит.
— Так... Сказать, что я тебя не совсем понял, значит, ничего не сказать.
Теперь уже он берёт меню. Раскрывает небрежно.
— Чё бы заказать ещё? Не могу так просто сидеть и говорить. Тем более обо всём этом. Нужно что-то или жевать или пить потихоньку…
— Ну, может, ты расскажешь, и потом уже закажем что-нибудь?
Он проводит пальцем по странице с закусками.
— Так, чё, чё тут у них есть нормальное? О, кольца кальмара. Тебе нравятся кольца кальмара?
Ё - моё. Чё за дела вообще?
— Да пофигу в принципе. Нравятся. Ты, это, давай уже…
Он повернулся к барной стойке, возле которой трутся официантки.
— Официантка!
Не могу избавиться от ощущения, что мне не хотят отвечать.
— Ты какой-то странный сегодня. Если честно, есть ощущение, что ты как будто бы. ..
В который раз к нашему столу подошла официантка. Он не стал ждать, пока я договорю.
— Девушка, принесите кольца кальмара и пива ещё. Есть не фильтрованное? Во, нормально, несите. Только кальмаров принесите много, хорошо? Ну прям кастрюлю что ли…
Девушка устало кивнула и ушла. Я договорил в пустоту:
— … как будто бы ты убил кого-то …
Он посмотрел на меня с лёгкой улыбкой, видимо в предвкушении пресвятых кальмаров.
Всё нах, хорош играть в молчанку.
— Ты чё, блин? Ты расскажи нормально! Неправильно он делает… Я ебу что ли, чё ты там неправильно делаешь?.. С такими базарами…
— Чё ты блин не понял? Люблю я её, ясно?
Он аж подскочил на диванчике, резко произнося это. Я в недоумении:
— А? Чё? Кого любишь?
Он посмотрел мне прямо в глаза. Прямо в зрачки. Проникновенно:
— Сам-то как думаешь?
Маленькая пауза. Продолжил:
— Алинку.
Несмелыми шагами к нам подошла официантка с подносом. Видимо услышала, что разговор идёт на повышенных тонах и не хотела оказаться на линии огня. Поставила поднос с заказом и поспешила к другому столику.
Я потёр правый висок, не понимая, причём тут ЭТО вообще?
— Вот знаешь, после целого часа твоих умилительных деферамб в её адрес, я как-то и сам понял, что ты её любишь!
Он вытер салфеткой пот со лба и нервно отбросил её в сторону.
— Да нихера ты не понял… Я. ЛЮБЛЮ. ЕЁ. В полном смысле слова. «Люблю», значит люблю.
Я потянулся за кальмаровым колечком. На полпути рука остановилась и легла на стол. Брови сами собой полезли на лоб.
— Ты чё, серьезно, что ли? Ты чё, спишь, что ли с ней? Я бля не въехал. Ты чё, педофил что ли?
Я до сих пор не мог поверить. Я сидел с разведенными в стороны руками, ожидая ответа или хотя бы комментария. Он довольно спокойно взял новую зубочистку, отломил половину и зажал между зубами.
— Во первых – серьезно. Совершенно серьезно. Во вторых – ну конечно нет. Как можно вообще спать с ребёнком? И в третьих – само собой нет! Педофилы – ебаные ушлёпки, насилующие детей или склоняющие их к сексу. Ты или плохо слушаешь или фигово понимаешь. Я люблю Алину. Люблю, а не хочу трахнуть. Люблю, а не сплю с ней. Люблю, а не насилую её. Разницу улавливаешь?
Я честно был удивлен спокойствию, с которым были сказаны эти слова. Моё мышление было настроено абсолютно «против». Всё же я взял себя в руки.
— Сколько ей лет?
Он просто ответил:
— Две недели назад семь исполнилось.
Я взял сигарету. Закурил.
— Тебе сколько лет?
Он глянул в сторону. Потом на меня.
— Тридцать мне. Тридцать. Сам же знаешь.
Я отпил темного душистого пойла.
— Тебя такой разброс в цифрах не смущает? Чего лезешь к ребенку? Больше любить, что ли некого?
Он просто ответил.
— Да не в цифрах дело. Не в возрасте. Она – особенная. Ты понимаешь? Особенная. Хотя… О чем я говорю?.. Разве ты поймешь?.. То же самое, как и про детдом говорить. Это нужно прочувствовать чтобы понять.
Прочувствовать… О чем он говорит вообще? Что тут чувствовать? Хотя Бог его знает…
— Так, знаешь что, давай-ка рассказывай, че вообще там такое у вас? Как вообще началось это?
Он отпил прилично пива, зацепил пригоршню кальмаров. Довольно серьезно начал:
«-В моей жизни всегда были женщины. Без ложной скромности замечу, что довольно рано повзрослел. Во всех смыслах этого слова. Так что тягу к противоположному полу я впервые почувствовал фактически в детском возрасте, в n лет. В детдоме с «этим» делом всё довольно просто. Всегда есть девчонки, которые дают. Не то что бы типа как шлюхи – за деньги или ещё за что – то. И в то же время не какие-то там давалки, дающие всем без разбора. Нет, как раз в этом плане наоборот, совсем не каждому даст такая. Наверное, нужно соответствовать каким-то ихним стандартам внешнего вида или образа поведения. В общем, как бы то ни было, в эти стандарты я всегда вписывался. До сих пор с легкой ностальгией вспоминаю свой первый раз. В туалете, по быстрому, мне n, ей n, удовольствия практически никакого, разве что приятное чувство усталости и удовлетворения. Которых, кстати, на следующее утро как ни бывало. Вот такая вот фигня.
К любой другой любви, кроме гетеросексуальной, меня никогда не тянуло. Честно говоря, все эти педики, любители похлестать плетьми по жопе, любители переодеваний и прочие мне были по барабану. Никогда не испытывал к ним ненависти, иногда только посмеивался над откровенно необузданной фантазией всяких таких личностей. Честно говоря, у меня всегда в голове были такие типа рамки того, что делать можно, и того, чего нельзя. Как же, сука, время всё так расставило, что на всякие рамки эти я стал смотреть не взглядом фанатика, строго следующего заданного не им самим курса, а взглядом человека, твёрдо понимающего, что его привлекает, что ему нравится. Сознательно выбирающего из множества путей быть счастливым, тот единственный путь, который подходит ему. И при всём при этом, взглядом человека с чистой совестью.
Не нужно делать сразу такое лицо, будто бы я накосячил и оправдываюсь. Нихрена подобного. Если бы я потакал своим слабостям, и мозги мои находились бы не в голове, а в головке, то не говорил бы всего этого. Не, это всё не то. Здесь – другое.
Когда я забрал Алину из её опустевшей квартиры, для меня это было просто существо. Может, грубо скажу, но ощущения сродни тех, как если бы соседка перед отъездом заставила тебя следить за своим котом. Я никогда ни о ком всерьёз не заботился, понимаешь? А тут ведь ребёнок. Девочка. Да ещё и вроде как крестница. С пацаном, наверное, было бы совсем по-другому.
Я привез её к себе. Ей было шесть лет. Она не знала о том, что случилось с родителями. Я ошибался, думая, что она даже не догадывается. В общем, я попробовал сделать её жизнь похожей на ту, что была у неё прежде. Само собой, тогда я ещё не знал всех нюансов их житухи. Я думал, что она жила в сказке. И я стал пытаться делать так, чтобы Алине не казалось, что сказка закончилась. Честно говоря, у меня плохо получалось. Всё-таки образ жизни сказывается на характере, что бы там не говорили. Я мало уделял девочке внимания. Мои мысли до сих пор занимала смерть её родителей, я занимался этим вопросом. И честно говоря, я испытывал удовлетворение собой, оправдываясь тем, что у ребёнка есть крыша над головой, есть еда, питьё, одежда, ну и всё в этом духе. И как выяснилось, девочке действительно было неплохо в то время. Не было ссор, скандалов, криков незнакомых нетрезвых людей. Но всё-таки я занимался своими делами, большую часть времени был занят. Она была предоставлена сама себе. Нет, конечно, несколько раз Алина подходила ко мне с просьбой или порисовать или повырезать с ней. А я как бесчувственный гондон всегда отмахивался от неё, каждый раз отмазываясь одним и тем же способом. «Прости, малыш, я занят очень. Потом как-нибудь обязательно. А сейчас давай сама, хорошо?». И когда девочка встречала меня, всегда чуть ли не подпрыгивая от радости, я постоянно находил повод избавиться от её присутствия в радиусе трёх метров от себя.
И, короче, один раз вечером позвонили на сотку. Где-то полдвенадцатого было, Алина спала уже. Баба звонила какая-то, про родителей Алины спрашивала. Ну, я ей ситуацию обрисовал, в конце брякнул, наверное, черезчур громко: «Умерли они, разбились две недели назад в машине». Поговорил, трубу положил, слышу в комнате, где Алина спит какие-то всхлипы. Поднимаюсь, иду к ней. А она оказывается, не спала и всё услышала. Глаза уже на мокром месте. Думаю, чё делать? Соврать? Всё равно же рано или поздно вылезет всё наружу.
Посадил её перед собой. Рассказал, мол, так и так. Конечно, всё красиво обрисовал. Сказал ей, что они на небе, им там хорошо, что они на неё смотрят оттуда. Она это всё уже без всхлипов выслушала. Вверх в окно посмотрела. Медведя своего обняла покрепче, закуталась в одеяло, отвернулась к стенке. А я, мудак такой, не нашёл ничего лучше чем сказать «Это ничего, всё будет хорошо» и уйти дальше смотреть телевизор. “Ничего”… Конечно блин, у девочки родители погибли, а я – “Ничего”…
После всего этого как-то телевизор в глаза не лез вообще. Я в душ сходил, спать лёг. Уже почти уснул. Чувствую, руки коснулось что-то. Голову поднимаю. Алиночка. Стоит перед моей кроватью, мишку в руках держит. Я спросонья: «Что такое, что случилось?». Она тихо так: «Можно с тобой?». Такая маленькая, худенькая, беззащитная. А тут ещё такая информация про родителей… Пускаю Алиночку к себе, ложится на бок, спинкой ко мне. Ещё знаешь, подрагивает, как будто от холода, хотя дома тепло было, батареи. Я получше укрываю её. Глажу по спинке. Говорю что – то. Уже не помню, что именно. Но что-то о том, что обещаю, что всё будет хорошо. А сам себя таким говном чувствую.
И тут вдруг такую нежность к ней почувствовал… Почувствовал себя таким нужным… Обнимаю малышку, глажу легонько по каштановым чуть вьющимся волосикам. Она поворачивается ко мне. В темноте вижу, она слегка улыбается. Это не довольная улыбка, а скорее благодарная. Алина без слов обняла меня за шею. А я… Как я мог себя чувствовать тогда? Было тепло в груди, было невообразимо мило, ничего большего. Я гладил ей спинку, пока она не заснула. Убрал её ручки со своей шеи, встал, подоткнул ей одеяло. Ушёл спать на диван. Я не люблю спать с кем-то в одной кровати. Просто я ворочаюсь, когда сплю. Да и эрекция по утрам…
Наутро проснулся в чудесном настроении. Решил, что пора что-то менять. Нельзя забивать на девочку. Суббота была. Думаю, нужно устроить ей праздник. Поднимаю её, говорю, что сегодня поедем в парк аттракционов или куда-нибудь ещё. Девочка заметно оживляется. Улыбка от уха до уха, глаза горят, честное слово... Завтракаем, Алиночка приносит кучку своей одежды, спрашивает, что ей одеть. Вместе выбираем что-то. Едем в парк. В парке я старался уделять девочке максимум внимания. Было классно смотреть, как она катается на аттракционах, улыбаясь мне. Гулять с ней по парку, покупать ей мороженое, идти туда, куда меня тянула за руку Алиночка. Даже просто было приятно видеть, что она отвлеклась. Уже вечером по пути к машине я заметил, что девочка устала. Я взял её на руки. Сама она ни за что не напросилась бы. Нёс её и думал, что всё-таки она для меня не обуза. Она для меня словно праздник. А она улыбалась мне. Это она любит больше всего на свете – улыбаться.
В общем, шло время. Я узнал всю историю жизни родителей Алиночки и ещё раз убедился, что всё делаю правильно. Я заметил, что стал меняться. Она стала менять меня. Я перестал покупать полуфабрикаты из супермаркета – ведь они вредны. Вместо этого я стал готовить, хотя особо никогда не умел. Как оказалось, в этом нет ничего сложного. Фантазия, кулинарная книга и передача Смак с Ургантом по субботам по первому. Алина всё чаще хотела проводить время со мной. Хотя и во двор, конечно, тоже выходила гулять. Когда я возвращаюсь, девочка встречает меня, когда я смотрю телевизор, она обязательно рядом, я стал даже сам укладывать девочку спать. Из интернета вытащил пару сказок, на их основе каждый раз придумывал что-нибудь новое, что рассказывал Алине, пока она не засыпала. И чего только мы не делали, и рисовали, и играли, и просто иногда бесилились. Я делал всё как мог и как умел. И мне было достаточно.
Уже сейчас я понимаю, что я наверное всё-таки перестарался. Знаешь, почему? Потому что судя по всему всем этим я заставил девочку полюбить меня. И даже не полюбить. Влюбиться. Она буквально не отходила от меня ни на шаг. Она постоянно говорила мне, что я хороший, спрашивала, люблю ли я её. Я отвечал что люблю. Но тогда я не любил. Я скорее опекал. Так проходил месяц, другой. Чего ей могло не хватать?
Чего могло не хватать шестилетней девочке? Всё было как надо. Я серьёзно так думал. Я не понимал, что Алина – необычный ребенок. Алина не по годам развита в некоторых вопросах. Порой меня просто в аут выкидывало от того, что она говорила, как она понимала. За несколько месяцев мы стали настоящими друзьями.
Что и когда меня начало напрягать? Когда Алинка перестала меня стесняться. Тогда уже была весна, Алина стала ходить по квартире так, как ей хотелось. И в трусиках и без трусиков. И я не придавал бы этому никакого значения, если бы девочка не стала в открытую заставлять меня обращать на неё внимание. Она откровенно позировала, нарочно переодевалась при мне, просила остаться с ней когда она принимала ванну, при этом уверяя меня, что почему то включается слишком горячая вода, а она не знает, как выключить. Хотя раньше мне достаточно было включить ей воду, уйти, а выключала она сама.
Я стал замечать её красоту. Она очень, очень красивая, и это правда. Но я всё равно относился ко всему этому как к игре. И один раз утром в воскресенье Алиночка сидела на стуле спиной ко мне, как всегда в одних трусиках, я расчесывал девочке волосы. Расчесывать детские волосы очень приятно. За несколько месяцев я наловчился это делать. Но в тот раз как-то не так рукой с расчёской дёрнул. Нечаянно само собой. Девочка вскрикнула. Я не знаю, почему я сказал это, как-то на автомате получилось. Я сказал: «Ой, прости, любимая».
Я сам ещё не понял, что сказал не совсем то, что хотел, Алиночка повернулась ко мне встала на стул на коленки. Прямо на меня посмотрела так. Потянулась ко мне. И вдруг поцеловала меня. Не чмокнула. Поцеловала. Маленькие детские губки на моих губах… Я никогда не думал, что это может быть так… Невообразимо приятно. Эта девочка любит меня, говорил я себе. Я тоже люблю её. Я понимаю это. Но зачем она целует меня? Кто я для неё?
Алиночка прижимала губки к моим губам секунд десять. Потом чуть отстранилась и говорит таким тихим, добрым-добрым голосом: «Ничего, Димочка, мне ничегошеньки и не больно. Ты ведь любишь меня! Ты ненарошно! Ты же хороший…».
Как ты думаешь, что я должен был сделать? Я конечно наругал её. Сказал, чтобы никогда больше так не делала. Сказал это громко, грубо… Сказал, но был нечестен. Я просто отшил её, хотя она сделала это просто так. Мне было приятно, я никогда не чувствовал ничего подобного. Не один поцелуй не сравнится с этим. В нём дыхание жизни. Он откровенен, невинен, лишен страсти и поэтому так ценен. Но я не хочу становиться извращенцем. Она ещё слишком мала. И она мне вроде как не чужая.
Алина… Конечно, она очень обиделась. Она не поняла, за что получила выговор. Я был прав, и прощения за излишнюю грубость просить не собирался. Но знаешь, Алинка довольно быстро забыла обо всём этом. Вообще, я был доволен, что она не грустит слишком сильно по родителям. Но именно после этого всё и началось. Как думаешь, может не стоило ей запрещать ничего, дабы не возбуждать в ней интерес?... В общем, через пару дней после этого, Алина вечером смотрела Шрэка в зале по телеку. Я доделывал отчёт у себя. Как доделал тоже пошёл в зал. Стали смотреть вместе. Алинка развеселилась, стала беситься. То подушкой в меня кинет, то прыгнет с дивана на меня. Я думаю блин, не успокоится. Пофигу, подыгрываю ей, типа я Шрэк, хочу схавать принцессу. Наигрались, она устала, на диван завалилась на спину, запарилась, лежит, дышит глубоко. Я смотрю на неё и чуть не офигеваю – обе ладошки в трусиках. Говорю ей: «Ты зачем засунула руки туда?». В этот раз говорю негромко, просто интересуясь. Она смотрит на меня, отвечает: «Просто так. Так нравится». В голову нехорошие мысли полезли. Что она там делает? Надеюсь, не то, о чём я подумал. А если себе там натворила делов? «Чего там тебе может навиться? Ну-ка вытащи руки. Никогда так не делай. Так нельзя ». Девченка даже глазом не моргнула: «А почему нельзя так делать? Мама так делала». Нифига себе. Я беру и сам вытаскиваю её ручки из трусиков. «Потому что ты ещё маленькая и должна слушаться. Будешь взрослая, будешь делать что хочешь». Алина невозмутимо: «А мама мне говорила, что так можно делать иногда, если у тебя нет дядьки». И смотрит на меня своими глазищами. Господи, ну и мама же у неё была. Я усмехаюсь: «Что за глупость? Ещё чего… Тебе вообще рано обо всём этом говорить. Нет дядьки… Да я прибью того дядьку, который к тебе подойдёт». Алина похлопала ресницами, скорчила рожицу. «А мне дядька не нужен! У меня есть ты…» Я рассмеялся, прилёг рядом с девочкой. «Малышка моя, ну что ты… Твоя мама имела в виду, что женщинам очень плохо, когда нет рядом мужчины. Ведь каждой тёте нужно, чтобы был дядя, который бы любил её. И каждому дяде тоже нужна тётя, которую он любил бы». Алина поднесла пальчик к губам в задумчивости. «А почему у тебя нет тёти, которую ты любишь?».
Знаешь, она тогда задела меня за живое. Один единственный раз в жизни я любил женщину. Наше расставание было ещё слишком свежо в памяти. Я не смог бы остаться в Германии после этого. Точно натворил бы глупостей. Пришлось мне отвечать Алине: «Ну знаешь, ещё совсем недавно я любил одну тётю из другой страны. И вроде бы она любила меня. А потом мы поссорились, разругались… Вот я и приехал зимой сюда». Девочка посмотрела на меня влюблёнными глазками, потом прикинь, придвигается ко мне, кладёт голову мне на грудь и такая говорит: «Это хорошо, что вы с той тётей поссорились. А то бы ты не приехал ко мне». Я чуть не упал тогда, хотя и лежал. Что я мог сделать в тот момент, вот скажи мне, что? Я обнял Алиночку. Погладил ладонью по щеке, по волосам. Какие же у неё всё-таки волосы… Мягкие, нежные, приятно пахнущие детским шампунем… Словно сотканные из ангельской материи, они слегка разметались по поверхности дивана. Я собрал их все до последнего локона, пригладил так, как они и должны лежать. Я хотел возразить девочке, сказать, что-то о том, как я любил ту женщину, как я скучаю по ней… А вместо этого у меня вырвалось: «Я бы ни за что не оставил тебя одну, моя девочка». Она обняла меня своими тонкими ручками крепче, придвинулась ближе. Я уже не сомневался в том, чего она хочет. Я боролся с собой.
Господи, что же происходит вообще… Я
не должен разрешать ей проявлять чрезмерную ласку ко мне. Я её крёстный, ей ещё и семи нет и… И… Но я не могу врать себе.
*Совесть – наглая сука. Когда-нибудь она прикончит меня, помяни моё слово. Если только прежде я не прикончу её.*
Я. Не. Могу.
Чуть отодвигаю от себя Алину. «Малыш, пойми, нельзя маленьким девочкам целовать взрослых мужчин. Нельзя». Она смотрит на меня чуть возмущенным взглядом. «А почему же нельзя? Разве это плохо?». Блин, она искренне не понимает. Я так считал тогда. Пытаюсь объяснить ей: «Это то, что можно делать только взрослым, и лучше, чтобы они любили друг друга. Алина, есть такие люди, которым очень нравятся маленькие девочки. Это плохие люди. Они заставляют детей делать ужасные вещи, делают им больно, чтобы сделать приятно себе. За это их сажают в тюрьму, но я бы таких вообще…»
Алина перебила меня и довольно эмоционально выпалила: «Если взрослые обижают детей, тогда они плохие! А если взрослые любят детей, тогда они хорошие!». Я сел на диване, Алина вместе со мной. Она подняла на меня свои карие глазки. Вдруг так довольно печально произнесла: «Наверное, ты очень любишь ту тётю, которая из другой страны... А я не хочу, чтобы ты её любил, потому что ты хороший, а та тётенька плохая. И…»
Девочка погрустнела. Я не люблю, когда она грустит. Начинаю чувствовать себя виноватым. Беру её себе на колени, сажу перед собой. Она не смотрит на меня, смотрит куда то вниз. Я рукой легонько приподнимаю её личико.
«Что “И”? Что ты хотела сказать мне?».
Она молчит. Кажется, она стесняется.
«Что, котёнок? Скажи мне» говорю я почти севшим от волнения голосом.
Девочка открывает глазки, так тихонько-тихонько отвечает мне:
«Мне страшно, что ты про меня забудешь и уедешь к той тётеньке в другую страну…».
Я не могу сдержать улыбку умиления. Она боится остаться одна. Ну как я могу допустить это?
«Ты что? Я никогда не уеду. А знаешь, почему? Потому что здесь у меня есть одна знакомая девочка, которую я никогда-никогда не брошу. А знаешь, как её зовут? А-ли-на! Её зовут Алина. Знаешь такую?». Она улыбается, кивает головой. Я вижу её чуть влажные розовые губки прямо перед собой. Если она опять поцелует меня сейчас, я не смогу оттолкнуть её. Я слишком люблю, чтобы отказать, обидеть, игнорировать. Я понял это только сейчас.
Зачем же тебе это, моя девочка? Она ложит свои ладошки мне на плечи. Неумело приближает свои губки к моим губам.
*Боже мой, какая же она... Скажи, Господь, если ты есть скажи, зачем ты, создавая такого ангела, поселил в нём желание? Зачем научил её выражать свою любовь именно таким образом, нехарактерным для большинства детей?... Зачем, в конце концов, ты меня наделил человечностью и любовью, сделав меня беззащитным перед магией этой маленькой феи, искренне любящей меня? Зачем…. Зачем псевдо морально-этическими рамками и общественными убеждениями, граничащими с заблуждениями, заставил меня почти убить в себе то, чем сам одарил меня, создавая? Умение любить. Несмотря на преграды, несмотря на возраст, несмотря ни на что.*
Я не могу сопротивляться. Нет, вру. Я не хочу сопротивляться.
Я обнимаю девочку за талию. Нежно прижимаю к себе. Это совсем не то, что я испытывал прежде, обнимая женщин. Я боюсь даже слишком крепко сжать Алиночку. Она как хрустальная фигурка. Такая же хрупкая и совершенная. Хотя нет, плохое сравнение. Хрусталь холоден, несмотря на всё своё совершенство. А я явственно чувствовал тепло, идущее от неё ко мне. Такая маленькая, такая нежная. Я никогда не поверил бы, что ребенок может быть таким, если бы мне рассказали.
Руками отстраняю её от себя. Шепчу: «Малышка, моя маленькая… Немножко не так. Смотри, как правильно». Теперь уже сам целую её. Взасос, но не глубоко. Она начинает ёрзать на моих коленях. Неужели я сделал что-то не так? Отстраняюсь. Не может быть… Алина опять с ладошкой в трусиках. Она не по годам развита. Я знал это, но не знал, что это касается и её физиологии.
«Что с тобой?» - спрашиваю я её с долей волнения в голосе. «Ничего» - Алина ответила, не вытащив ладошку.
«Ты трогаешь письку? Тебе приятно? Постой, ты же себе ничего не повредила там?». Девочка пожимает плечиками.
«Ну-ка ложись на спинку, снимай трусики». Боже, что я говорю?... Она скидывает трусики, ложится на диван. Я осматриваю её писечку. Какая маленькая. Совсем ещё детская. Губки очень нежные, просто шелковистые. Всё такое миленькое, просто сводит с ума. Не дай Бог она повредит себе что-нибудь… Надо будет очень серьёзно поговорить с ней потом на эту тему. Развожу губки в стороны. Фуух, всё в порядке. Моя малышка девственница. И ещё много лет должна будет ей оставаться. Я позабочусь об этом. Пусть только тварь какая-нибудь посмотрит в её сторону…
Нежно глажу писечку. Еле касаюсь пальцами.
«Ты не так делаешь. Вот так нужно»- малышка накрывает губки ладошкой, массируя их гораздо интенсивней, чем делал я.
«Хорошо, как скажешь» - я убираю её ладошку, ложу пальцы на внешние губки, массирую так, как делала только что она сама. Левой рукой глажу животик малышки. Это очень приятно, если делать аккуратно. Животик девочки иногда вздымается, её карие глазки горят, она улыбается мне. Шепчет что-то про меня, про себя, но я уже не разбираю слов. Рукой попадаю ей повыше – на грудь. Конечно, грудь – спорное замечание. Грудь здесь начнет расти ещё не скоро. И тем прекраснее моя малышка. Не могу удержаться, покрываю поцелуями всё её личико, шейку, плечики…
Она обнимает меня. Она устала. Я не думаю, что Алина смогла получить оргазм в таком возрасте. Но я и не к этому стремился. Я хотел, чтобы ей было хорошо. Способ она выбрала сама. Мне не нужно ничего больше, чем видеть её улыбку.
Она прижимается ко мне, обнимает в этот раз довольно крепко. Боится потерять меня. Знала бы ты, как я боюсь потерять тебя.
Я забываю обо всём. Об эрекции, о недоделанной работе. Я обнимаю её за талию. Нажимаю кнопку выключения на пульте от телевизора.
«Спи моё солнышко».
Девочка ворочается.
«А ты никуда не уйдешь?».
«Конечно нет. Куда я теперь от тебя уйду?».
А сам смотрю на неё. Маленькая, невинная, в одной маечке. Всего шесть лет. А вокруг неё уже вертится весь мой мир. Кстати, какое сегодня число? Через неделю у Алиночки день рождения.
00.40 воскресенье, бар. Напряженность
Мне было очень трудно тогда, в тот момент. Когда характер взаимоотношений меняется так резко и так кардинально… Это как минимум выбивает из колеи.
Я не знал, что мне делать.
Я лез на стену.
Я десятки раз стоял перед иконами в храме, прося прощение за то, что я делаю. И это несмотря на то, что я далеко не набожный человек.
Я пытался разобраться в себе. Но снова и снова понимал, что ничего не изменится. Во всяком случае, теперь. Да, конечно, какое бы ни было зло, его можно вытравить из себя. Но это совсем не тот случай. Это совсем и не зло.
Попробуй вырвать из себя любовь. Это несоизмеримо труднее. Это сложнее чем вырвать из себя по дурости кусок плоти.
Каждый раз, когда на меня накатывал депресняк по этому поводу, всё заканчивалось на Але. Один её взгляд, одно любое слово, звук, интонация, и я забывал обо всём. Когда она сидела на моих коленях, когда смотрела на меня, когда улыбалась мне, я абсолютно терял уверенность в том, что делаю что-то неправильно. Во взгляде этой девочки не было наивности, как будто бы она не понимает, что делает. Алина всё делала как-то естественно, непринужденно. Я знал, что она ничего не знает о взрослой жизни, но просвещать её в этих вопросах мне совсем не хотелось. Мне нравится она такой, какая она есть.
И сейчас я понимаю, почему.
Многие мужчины просто устали от пошлости, от грязи, от всего этого разврата, которым в наши дни хотят привлечь нас женщины. Женщины ещё с подросткового возраста стремятся убить в себе детские черты, что так привлекают нас. Девушки стремятся быть взрослее, накачивают губы, надувают сиськи, надевают минимум одежды. И зачем? Чтобы уже в тридцать пять лет закутывать свою разжиревшую тушу с повисшими грудями в халатик попросторнее, выпендристо курить самые длинные сигареты какие только есть, считая себя безумно сексуальной, и всем говоря: «ой, ну вы что! Мне двадцать пять с небольшим….»? И потом причитать: «какой же сука муж импотент, на такую как я и не встаёт у него…».
Опомнитесь, женщины!
При всём этом не стоит удивляться, что всё больше мужчин начинают умиляться совершенным в своей естественности чертам откровенно маленьких девочек. Не замороченных ещё всем этим говном, что литрами выливают на нас телевидение и интернет, сегодняшний образ жизни и теперешние нравы.
И не нужно думать, что все мужчины одинаковы, что всем нужен лишь секс. Это стереотип. Ни один мужчина не может без секса долгое время, да, это так. Но не секс приносит счастье. Сегодня секс нередко приносит столько же бед, сколько приносят пьянство и наркомания вместе взятые.
И вы, уважаемые женщины, никогда не будете счастливы, привязав к себе мужчину сексом или беременностью, ещё хуже - жалостью. Да, ваша пятая точка будет в тепле, и вы будете не одиноки (в этом ведь так стыдно признаваться подругам!) но вы будете не счастливы, и на склоне лет спросите себя, ЧТО ЖЕ Я СДЕЛАЛА НЕ ТАК?
А ответ прост как всё гениальное.
Не стремитесь взрослеть. Не развращайтесь. Не убивайте в себе естественность. Позвольте себе быть чуть слабее, чтобы о вас хотелось заботиться. И тогда, клянусь вам, демографическая проблема в России останется в далеком страшном прошлом. Мало того, мы станем самой счастливой нацией в мире. А значит, самой лучшей. И всех мы победим!
=) =) =) =) =) =) =)
Точно так же, день за днем, я побеждал в себе сомнения. Любовь к Алине не оставляла им шанса на выживание.
Сказать, что с того дня всё изменилось? Да всё просто переродилось!
Малышка не стеснялась проявлять ко мне нежность. Она целовала меня так нежно, так неумело… Мои руки запомнили прикосновение её волос, я даже с завязанными глазами из тысяч и тысяч вариантов определил бы её каштановую головку.
Чуть вьющиеся волосы на пять сантиметров ниже плечиков, хрупкая фигурка, немного серьёзное выражение лица, её светло-карие глазки, её улыбка….
Я задыхался от восторга даже когда вспоминал её черты, сидя на работе за компьютером. Я никак не мог понять, как природа сподобилась создать такое чудо, и подарить его мне, обычному мужчине, бывшему детдомовцу, по сути, человеку из толпы?.. А иногда мне казалось, что это и есть награда мне за то, что рано повзрослел, за то, что жил без родителей... Награда за всё.
Но, приходилось брать себя в руки и работать. Лишиться работы я не могу никак – все, что касается меня, теперь касается и Алины тоже.
Но когда я возвращался домой… Всё уходило на задний план.
Мы постоянно общались с Алей, играли, учились. Девочка требовала к себе много внимания, и это как ни странно мне не надоедало. Удивительно, но мне плохо спалось без неё. Ещё удивительней, что я стал гораздо спокойней спать, когда она лежала рядом, головой на моём предплечье. Я перестал ворочаться, мне перестали сниться сны. Как плохие, так и хорошие. Наверное, потому что в присутствии малышки я не мог думать о плохом, а мечтать мне уже не о чем.
Зря думаешь, что мы с того дня вдруг погрузились в разврат и пучину наслаждения, бла-бла-бла…
Я никогда не домогался её. Не заставлял ходить голышом. Не приставал с пошлыми предложениями. Никогда не переодевался при девочке. Не позволял ей принимать душ со мной. Но когда я замечал повышенный интерес Алины к её собственному телу, она всегда просила меня об одном и том же. Потрогать её. Конечно, это случалось не часто. Я не знаю, чувствовала ли она что-нибудь, когда я нежно проводил подушечками пальцев по её маленьким половым губкам. Но её личико светилось тогда. И этого мне было достаточно.
Однажды вечером, когда я купал её, Алина попросила меня убрать мочалку. «Она царапается!». Странно, ведь я сам покупал её в магазине, выбирая самую мягкую... И конечно, сравнивал со своими ощущениями. Но ведь детская кожа это не мужская шкура…
Я стал мыть её ладонями, проводя пальцами по её восхитительной чуть загорелой коже. Больше всего я любил и люблю гладить её по спинке. Она у моей девочки очень, очень чувствительная.
А Алине, по-видимому, больше всего нравилось, когда я обнимал её. Я намеренно не делал это слишком часто, чтобы это не стало обыденно и неинтересно. Смотреть телевизор Алиночке нравилось исключительно лёжа головой у меня на коленях. Правда мне это не слишком нравится. Просто я слышал, что так может со временем зрение испортиться…
Шёл июнь, два дня оставалось до Алиного дня рождения. Я начал думать, как устроить ей настоящий праздник. Всё-таки это первый день рождения девочки без родителей, а грустная мордашка Алиночки мне ни к чему в этот день.
Я придумал кое-что. С зарплаты пошёл в магазин, отвечаю, купил самую дорогую и красивую куклу. Ещё прикольно, нашёл такую, которая похожа на Алину, прикинь… Оставил коробку с куклой в машине в багажнике, чтобы раньше времени Алина не увидела её. Заодно заехал в кондитерку, в магазин. В день перед днём рождения, предупредил девочку, что вернусь поздно. В пол одиннадцатого она уже спала, я прокрался домой, стал украшать дом в темноте. Шарики, ленточки, всякие другие милые фигнюшки… И мне действительно было интересно всё это делать. Каким-то чудом я не разбудил её. Я кстати заранее распечатал одну Алинину фотку – личико крупным планом. Поставил в рамку перед её кроватью вместе с коробкой с куклой. На коробке написал маркером «Самой-самой моей девочке!». На цыпочках прошёл к себе в комнату. Лёг спать, в этот раз один.
Наутро я проснулся от того, от чего и ожидал. От вскриков восторга! Алинка вприпрыжку влетела ко мне в комнату, плюхнулась ко мне в объятья, прямо вместе с коробкой. Я помог ей открыть коробку и вытащить куклу, немаленькую кстати.
Шепнул девочке на ушко: «Нравится?». Она естественно улыбнулась, почему то тоже шёпотом мне на ухо ответила: «Очень». Я встал из постели. «Это ещё не всё. Собирайся, поедем в аквапарк!». Алинка радостно запрыгала на кровати. «Ур-ра! Ак-ва-парк!»
В общем, мы собрались, даже не позавтракали. Аля надела суперское легкое красное платьце с бретелечками. Какая она в нем миленькая…
Приехали в аквапарк.
Алина пошла переодеваться. Вышла в раздельном розовом купальничке. Какая же всё-таки она красивая… Моя девочка…
Жалко, Алина не умела плавать, поэтому плескалась в лягушатнике с другими детьми. Я был у бортика, глаз не мог оторвать от неё. Всё смотрел и смотрел. За каждым движением, за каждым взглядом. Я люблю её
«Тоже с ребёнком?» - спросил приятный женский голос откуда-то справа.
Отвожу глаза от Алины, замечаю очень молодую стройную хорошо одетую женщину с блондинистым мальчиком в плавках тоже лет шести-семи.
«Что, простите?» - я не расслышал вопроса.
«Ваша девочка?» - женщина кивнула в сторону бассейна.
«Да. Моя». Я не смог сдержать радостною улыбку от ощущения, что меня ассоциируют с Алиной.
«М, красавица» - женщина добродушно улыбнулась.
«Спасибо. Я тоже так считаю» - честно ответил я и осмотрел женщину. Даже нет, скорее девушку. А она довольно красива. Даже удивительно, что такая молодая и с ребенком…
«Мам, я пошёл купаться!» - мальчик вырвался из руки матери и побежал к бассейну.
«Хорошо, малыш, беги» - девушка села в соседнее с моим пляжное кресло. Положила ногу на ногу, откинула назад прямые русые волосы, с мелированными в светлый цвет прядками. Её волосы просто лоснились, создавали впечатление, что хозяйка за ними ухаживает очень бдительно. Да и сама она была одета очень сдержанно, немного по-офисному, но в то же время фривольно. Серебристые обтягивающие брюки, фуксиновая шелковая кофточка, легкий пиджак в руках из той же серебристой ткани, что и брюки, открытые босоножки на ниточках с огромной шпилькой. Вся такая стройная, подтянутая. По внешности она казалась надменной, но как только она начинала говорить, я убеждался в обратном.
Она посмотрела на меня, немного смущенно улыбнулась.
«О чём мы говорили?.. Кстати, меня зовут Инна. А вас?»
Что-то в ней было такое… Непривычное. Она протянула мне руку. Я усмехнулся, несильно пожал её.
«Дмитрий».
«Замечательно. Часто приходите сюда с дочкой? Или…» - она взглянула на меня вопрошающе, чуть наклонив голову в сторону.
С дочкой… Да уж… А что ответить то?
«С крестницей. В первый раз.»
«Мм, а мы с Алёшкой часто приходим…» - девушка посмотрела на своего сынишку, скатывающегося с горки.
«А как вашу крестницу зовут?».
Я открыл бутылку Айс Ти, глотнул.
«Алина.»
Она перевела взгляд на Алину, которая плескалась с какой-то другой девочкой.
«Очень красивая девочка. Серьёзно. Не думали о её модельной карьере?».
«Да нет. Модельной карьеры я бы ей не пожелал. Не самый лучший способ зарабатывать себе на хлеб».
«Да, может быть…».
Мы разговаривали целый час о чем-то. Мы многое узнали друг о друге. Я спросил телефон Инны. Я узнал, где Инна живет, что Алёша-ровесник Алины, рассказал, что у Алины день рождения сегодня. Когда Алина вышла из бассейна, Инна поздравила её, добродушно похлопав по плечику. Алина недоверчиво прижалась ко мне. Я вытащил из сумки полотенце, вытер девочку.
«Ну, до свидания!». Инна улыбнулась на прощание.
Алина переоделась, мы поехали домой.
Дома Алину ждал праздник. Я не поскупился и на угощения. Праздничный хавчик, торт, всё как положено. Алинка задувала семь свечек.
Я сидел на диване, смотрел на неё… Моя девочка казалась такой счастливой... И от этого я тоже чувствовал себя счастливым.
«Ну вот, малыш, тебе уже семь лет… Совсем большая…» - сказал я, глядя на девочку, облизывающую ложку, которой она только что ела тортик.
Алина встала из-за стола. Бесшумно подошла ко мне, скользя белыми носочками по тёмному блестящему паркету. Присела рядышком. Положила головку мне на грудь.
«Тебе понравилось сегодня?» Как же приятно перебирать пальцами её волосики, струящиеся с плеч…
«Очень понравилось! Спасибо большое!» Девочка приподняла головку, посмотрела на меня.
Я погладил её по щеке. Она как то даже не улыбнулась. Повернулась ко мне. Так серьёзно на меня посмотрела… Я даже сначала немного осёкся…
Поцеловала меня быстро в губы. Опустила глазки чуть смущенно. Я даже не успел почувствовать. Я приблизил своё лицо к её личику…
Миллиметр до её ротика… Какая она сладкая… Губки пахнут взбитыми сливками с торта… Её ручки на моих плечах. Наше взаимное молчание. Целую её. Нежно. Аккуратно. По-настоящему. Я боюсь, что ей это может не понравиться. Отстраняюсь. Девочка тянется ко мне. Что же ты делаешь со мной, мой маленький ангел…
Прижимается ко мне так крепко, как только может. Ласкается, как маленький котёнок. Я вижу всё как в тумане. Глажу, ласкаю мою девочку.
Целую её губы, глажу спинку. Девочка ложится мне на колени. Я глаже её животик через платье… У неё будет шикарная фигура, когда она вырастет… Но моя малышка уже совершенна. Я вижу её красоту.
Провожу легонько ладонями по её ножкам. Каждое моё прикосновение практически невесомо – я не знаю, как Алина отреагирует. Нравится ли ей это? Отодвигаю подол платьица повыше, до трусиков. Алина не сопротивляется. Почувствовав малейший намёк на то, что ей неприятно, я бы прекратил в ту же секунду. Но девочка отзывалась на каждое прикосновение. Отзывалась радостной улыбкой. Немыслимо хотелось целовать её по всюду.
Я склонился над ней, стал целовать её маленькую нежную шейку. Приподнял платьице. Стал гладить животик уже не через платье. Целовал каждый миллиметрик. Каждую клеточку. Спросил малышку, можно ли снять трусики. Она не ответила мне. Она сама чуть приспустила их.
Я припал губами к маленькому лобочку. Детские половые губки… Безумно нежные… Неописуемо милые… Невероятно красивые…
Мне стоило прожить всю мою раздолбайскую жизнь до этого момента, чтобы почувствовать это.
Это абсолютная красота. Моя девочка… Прикасаюсь губами к её маленькой писе… Какая же она чувствительная… Это очень неправдоподобно, но это так. Она чувствовала, как я провожу языком по её маленьким складочкам. Она слегка подрагивала. Я легонько разводил пальцами губки, прикасался языком к малюсеньким розовым внутренним губкам. Всем своим маленьким детским тельцем Алиночка прижималась ко мне. А я словно прикасался к чему-то сверхъестественному, чему-то нереальному, неземному.
Но она земная.
Маленькая, теперь уже семилетняя девочка свела с ума тридцатилетнего мужчину, полюбившего сначала её душу, а потом и тело… Мужчину, который скорее отрежет себе руку, чем сделает её больно или даст кому-то сделать это. Мужчину, который отдаст ей всё, стоит ей только попросить. Мужчину, никогда не понимавшего никакой другой любви кроме любви к самому себе и к женщине. Мужчину, для которого понятие Я уже не существует, если нет ЕЁ. Наконец мужчину, которого просто нет без неё.
Ты можешь не верить в реальность моих чувств к Алиночке. И её ко мне.
Ты можешь смеяться.
Можешь ругать меня.
Но это лишь от того что тебе не понять этого. Это нужно прочувствовать.
Мне не нужен никто более. У меня есть любимая…»
Я проснулся теплым осенним утром. Как всегда, довольно поздно. Уже десять, а к двенадцати нужно быть на работе. Всё-таки хорошие отношения с руководством могут творить чудеса. И давать тебе поблажки. Кофе, бутерброд. Туфли, джинсы, рубашка, куртка. Хорошо, что моя «сладкая» сегодня у подруги, не придется ехать за ней. Открываю шестерку, провожу рукой по полированной эмблеме с четырьмя кольцами на руле. Завожу мотор. Твою мать, бензина почти нет. Че там за диск в магнитоле? Audioslave? Голова болит такое слушать уже. Радио. Kesha. Сойдет. Разворачиваюсь, выезжаю из двора. Поцарапанный бампер так и не замазан. Надо бороться с ленью.
Офис. Бумажки, новый проект, производственные косяки. Обычная фигня. Но в сентябре особенно. Сроки отчетов, всё такое. Настроение абсолютно не рабочее.
— Зашиваешься?
Поднимаю голову. Он стоит со своими какими-то папками. Как всегда счастливый, просто лампочка. Образцовый сотрудник блин. Ох уж эти влюбленные.
— Да не, нормально.
— Если не прет сегодня, не делай. Мне не нужны отчеты с ошибками.
— А нечего сегодня делать больше.
Я пожал плечами.
— Может быть тогда прокатимся щас на твоей? Я наконец Камри отдал в ремонт. Так что теперь пешеход.
Я усмехнулся.
— Сочувствую. Ну, как прикажет начальство. А куда двигать собрался? Предлагаешь пообедать?
Он повернулся и понес папки к себе.
— Конечно. Но сначала в школу.
Я закрыл экселевский лист, нажал на выключение.
— Даааже так…
— Познакомишься с моим Солнышком.
Я оглядел офис. В этой комнате четыре стола. Кроме нас ещё секретарша и бухгалтерша. Все сидят и спокойно работают, не догадываясь, как много в этой его фразе. Если бы они, хоть на секунду прислушались к его интонациям, когда он говорил о НЕЙ, они, может быть, заметили что-то. Но, не поверив своим бредовым мыслям, вернулись бы обратно к работе. Отличие в том, что Я ЗНАЛ. Я знал и молчал. Потому что старался понять. Понять не начальника. Друга. Старался, хоть это и получалось со скрипом. Единственное что во мне было твердо так это поднять эту историю на поверхность, в случае если я узнаю что их отношения зашли СЛИШКОМ ДАЛЕКО. И всё равно я усмехался своим мыслям, так как случись это я вряд ли бы узнал… Так что разумнее всего было не думать об этом и не лезть в это чересчур глубоко. Хотя сами мысли о педофилии мешали мне спокойно думать, когда я представлял себе ту девочку. Что с ней может случиться…
А так ли ей хорошо с ним?
Так ли он честен со мной? И зачем вообще рассказал? Видимо трудно жить с ТАКОЙ любовью внутри и не иметь возможности поделиться с кем-нибудь…
Ну вот, я уже оправдываю его.
Пофиг, едем. Всеми четырьмя колесами Ауди тянет нас в самый центр города по недавно заново заасфальтированному проспекту. Едем под Katy Perry, спокойно, даже не говорим ни о чем. Парковка у школы… Забита в два ряда. Если не в три.
— Ё-моё… И как тут встать? - оглядываю подъезд.
— Вон, смотри, Паджерик с краю выезжает. – он показал рукой в строну сдающего назад джипа.
Выкручиваю руль, кое-как протискиваюсь в проем между двумя машинами.
— Подожди здесь. Потом в Сити поедем, ок? – он осторожно открыл дверь, чтобы не задеть соседствующую тачку и вышел.
— Ладно… босс…- саркастически покрутил головой из стороны в сторону. Вырубаю зажигание вместе с музыкой. Снимаю оболочку с бежевого Давидова, нажимаю на прикуриватель. Через секунд пять он услужливо выпрыгивает обратно. Прикуриваю.
Твою мать… Девочка… Я ж прокурю салон.
Выхожу из машины так же аккуратно. Слева чёрный GL, водитель открывает дверь перед пацаненком лет десяти. Нихрена себе тут детки учатся… А вроде школа не частная, государственная.
По улице прямо по встречке проносится скорая, заставляя всех остальных участников движения жаться к обочине. Хочешь нормально проехать по пробке – едь за скорой. Или лучше за пожарниками. У них техника внушительней. И бурагозить не будут как менты, врубать крякалку и оралку.
Докуриваю, тушу окурок и кидаю его в мусорку.
Сажусь в машину. Достаю мобилу. Че там по времени?
Задняя правая дверь открывается.
— Здрасте!
Поправляю салонное зеркало. Так это и есть Солнышко?
— Привет Алина.
Девочка мило улыбнулась. Пока босс закрывал дверь за ней и садился рядом со мной, я рассмотрел ее в зеркало.
Худенькая. Маленькая. В темно-синей школьной форме. Действительно красивые немного вьющиеся светло-каштановые волосы. Поднимаю глаза, смотрю на ее лицо. Хм, вправду очень милая. Очень выразительные карие глаза, большие ресницы, негустые брови. В целом, очень правильные черты лица, что тут говорить?
Милая семилетняя девочка. МИЛАЯ. Но в плане привлекательности… Не знаю… Совсем еще ребенок. Только вот и вправду не по детски сконцентрированный взгляд. Нет, это не испуг и не смущение при чужом человеке. Помимо общей жизнерадостности… Какая то внимательность что ли… Такая малышка, а уже создается ощущение, что она всё о всех знает. Но не настолько глупа, чтобы давать это понять или хвастаться этим. Может быть, авария её родителей повлияла?
— Сити помнишь, где находится? – он сел, закрыл за собой дверь.
— Канешн. Хорошее место. Бываем там иногда с Настей.
Уже позже, в кафе, он сказал мне:
— Я не просто так попросил тебя съездить со мной.
Отправляю в рот очередной кусочек котлеты по-киевски.
— Я весь внимание. Только, пожалуйста, без очередных описаний вселенского счастья. Мы друг друга поняли. Хоть мне и трудно понять всё это, я допускаю, что и так может быть.
Смотрю на Алину. Хорошо, что ей интересней макать фри в кетчуп и смотреть клип Нюши по плазме над нами, чем слушать, о чем мы говорим.
Он поковырялся вилкой в кумпире.
— Дошутишься. Даже не собирался. На самом деле никогда не было мне в жизни так трудно, как сейчас. Кстати, как тебе моя Алиночка?
Девочка подняла на нас глазки. Я посмотрел на нее, типа улыбнулся.
— Красавица.
Девочка так же мило, как и в машине улыбнулась, прикольные такие ямочки у нее на щечках. Только заметил.
— И в чем же трудности? Работа есть, бабло есть… Любимая есть… Ты счастливый человек.
Он глотнул кофе из фирменного картонного стаканчика.
— Инна.
— Что Инна?
Я понизил голос почти до шепота.
— Ты любишь ее?
— Мне с ней комфортно. Она взрослая. Я не люблю ее. И я опасаюсь что догорю.
— В смысле?
Он посмотрел на меня очень серьезно.
— Когда то мне сказали… Что можно или любить долго кое-как. Или отдавать всего себя. Гореть. Но недолго. Я не хочу ничего терять.
Я усмехнулся, отодвигая пустую тарелку.
— Ты сам втянул себя в очень серьезную фигню. Дал себе послабление. Там где все проходят мимо, ты решил топать напрямик. А там совсем другая дорожка. И в другие места ведет. Вплоть до не столь отдаленных.
— Я не чувствую себя виноватым. Я не делаю ничего плохого.
— Объективно да. Субъективно нет.
Он усмехнулся.
— Смотря кто субъект.
— Отдел опеки. Вполне весомо?
Он отвернулся в сторону.
— Воровство, к примеру, вошло в норму вещей сегодня. Глядишь, когда-нибудь…
Я перебил его, так как понял мысль:
— Очень, очень нескоро. Когда в порядке вещей будет, например, использовать сыворотку правды.
— Жду не дождусь. В целом за эти месяцы у меня появился кто-то такой же, как и я сам. Кто-то, кого я не боялся бы слишком сильно сжать в руках. Кто-то, кого я вряд ли полюблю.
— Да откуда ты знаешь то? Время всё и всех на свои места ставит. Ты так уверен, что твоё предназначение по жизни – ласкаться и работать языком? Иметь дочь – не дочь и женщину – не женщину? Быть любовником одной и другом другой? Хотя должно быть в точности наоборот.
— Инна в постели просто супер. – сказал он совсем тихо.
— А, вот так значит… Тогда в чем дело вообще? Нет необходимости наяривать самому себе под впечатлением от малышки! Это ли не счастье, ёпты! – ответил я ему так же совсем почти не слышно.
— Я тебе открою один невероятный секрет. Удовольствие ни от одного полового акта не сравнится с тем, что чувствуешь после ТАКИХ впечатлений. Это все равно, что сравнивать силу травки и героина, если судишь по силе кайфа. И если многие мужики поджав хвосты отрицают то, что завести натурала как никакая женщина сможет именно малышка, я сочувствую им. У меня хватает ума и смелости почувствовать в себе это.
Я развел руками.
— Так может женщины вообще нам не нужны? Давайте все жить по такому принципу! Маша Кулачкова после встречи с малышкой – супер, Анджелина Джоли – прости, ты больше не в теме.
Я сказал это громковато…
— А кто Маша Кулачкова? – невинно спросила Алина.
— Да это так, в одном фильме. – заверил её он.
И потом сказал мне:
— А женщины как раз для выпускания пара. Верь, не верь. Это так и есть.
— А как же фигова любовь? Отношения, чувства, все, на чем зиждется мир блин?
— Любовь это индустрия. Придуманная для идолизации чувства, означающего нежелание быть одному и желание быть удовлетворенным.
— Да нет у тебя никаких трудностей. Ты всё для себя уже решил, философ. Да, местами ты очень прав. Не знаю, правда, насколько долго ты сможешь прожить с чувством, что происходит что-то неправильное. Инна скорее всего поймет что вас ничего кроме постели не объединяет…
Я стал собираться, надел куртку, положил на стол деньги за свою часть обеда.
И он и Алина непонимающе посмотрели на меня. Куда я собрался? Они ведь ещё не поели…
— Я хотел тебе сказать на неделе. Я на другую работу ухожу. Мне предложили альтернативу. Ближе к дому, платить больше будут. Так что видеться вряд ли будем. Одно хочу сказать, смотри сам. Алина не будет всю жизнь маленькой. Так вечно не будет. А если будешь жить с Инной, она поймет всё. Поймет и уйдет. В любом случае, я не завидую тебе. И я не хотел бы больше знать о тебе и об этой истории. Не обессудь, братан, давай, удачки.
Он просто смотрел на меня удивленно.
Я перевел взгляд на Алину.
— Пока, малышка! Будь счастливой.
Не дожидаясь ответа девочки, вышел из кафе. Сел в машину. Поехал в офис забрать вещи. Наверное он теперь будет бояться, что я сдам его ментам. Но ментов я ненавижу, а любителей детей просто не понимаю. Всё таки он не маньяк. Я чувствую это. Он бы сам повесился, если бы изнасиловал девочку, поддавшись порыву. Да и всё это надоело мне до безумия.
Я критичен.
Безразличен.
Не способен к пониманию.
Следую общественным нормам морали.
Я хуёвый друг.
И я превосходный участник современной системы отношений, построенной на воровстве, наглости и безразличии.
Я идеальный человек двадцать первого века.
P.S.
А он всё так же как всегда любил, лелеял своё чудо. Забыв про всё: закон, мораль и совесть. И каждое утро не разливалось лучами, пока он не видел ее глаз… Искрящихся… Таких любимых… Он ясно понимал, что Инна просто средство для того, чтобы не сойти с ума от любви к Алине, своей малышке, самому прекрасному человеку на Земле. Он сдерживал себя, чтобы не стать ее рабом, хотя каждая мысль о ней тянула встать перед девочкой на колени как перед маленькой богиней.
Ему приходилось отвлекаться, чтобы оставаться адекватным. На работу, на спортзал, на посиделки с мужиками, на помощь девочке в уроках…. На Инну…
Он чувствовал, что очень нравится Инне. Она таяла в его руках в постели. Где только они не были в городе… Кафе, рестораны, клубы… Он старался разграничивать время так чтобы не быть одновременно и с Инной и с Алиной. Хотя конечно, они встречались. Алина слегка сторонилась Инны, хоть со временем и стала относиться гораздо дружелюбней. Но он видел, что с девочкой происходит, когда она видит их вместе. Алина начинала не то чтобы нервничать… Не то чтобы обижаться…
Скорее отстраняться. И возвращать ее к обычному жизнерадостному состоянию приходилось постоянно, и это было довольно долго и неприятно. Он чувствовал, что если так будет и дальше, то он потеряет доверие ребенка. Так что перестал светиться с Инной при Алине.
Он совсем не ощущал себя предателем, когда спал с Инной. Он знал, что секс необходим его телу. А любить Алину необходимо его душе, его сущности.
Теперь он уже точно знал, чего хотел. Она маленькая, и он любит ее соответственно ее возрасту… Но она не всегда будет маленькой, пройдет время и Алиночка станет девушкой. Будет ли он любить ее тогда? Несомненно. И теперь он был уверен как никогда в этом. Настанет время, и она начнет чувствовать сильнее и гораздо более богатую палитру чувств. Что он будет делать тогда?
ЛЮБИТЬ. так как сможет она. Так как захочет она.
А сейчас он наслаждался каждым прикосновением к ней, каждым поцелуем. Еще дороже для него были ее поцелуи… Уже не детские. Но всё равно неопытные. Искренние.
Ласкал ее, покрывал тело поцелуями, не мог уснуть пока она не заснет у него на плече… Он падал вниз, в рай, ведь для него рай был внизу а не недосягаемо вверху как для остальных людей. Он был выше рая.
А за пределами дома она была просто его маленькой дочкой… Крестницей если точнее…
Он ходил на родительские собрания. Радовался её успехам. Помогал в трудностях.
Он смотрел с легкой грустцой на календарь…
Уже скоро будет год, как Алиночка с ним.
И за этот год он подарил ей любви больше чем кому либо ещё за всю свою жизнь. Он усмехнулся. Как ведь горе одних людей может так в корне повернуть жизнь других… Причем в кардинально лучшую сторону.
А скоро Новый Год… И столько милых хлопот… И сердце его начинало биться как-то иначе… Как будто бы приятней…
А интересно, верит ли Аля в Деда Мороза?... Нужно спросить…
Было ли всё это самой необычной любовью на свете, до понимания которой многие люди ещё просто не доросли мозгами?
Или вопиющим актом педофилии, замаскированным под так называемую любовь?
А может это всё было просто сном… Местами невероятно приятным, местами непонятным, почти пугающим, местами жестоким как сама жизнь…
Решать читателю.
******
А он всё смотрел на неё и повторял про себя: МОЁ СОЛНЫШКО…
А она всё думала и думала…за что её так любят?... Может быть за пятёрки в дневнике?…
КОНЕЦ
**********************************************************
Если есть отзывы, комментарии или желание обсудить рассказ, агент или аська
[email protected] icq 604041328
217