В то лето, мы с мамой отправились погостить в одну из провинций Нижнего Египта. Мой дедушка, мамин отец занимал здесь должность смотрителя каменоломен фараона, был человеком богатым и весьма влиятельным в здешних краях и давно уже зазывал нас в гости.
Тот год выдался спокойным. Наш великий мудрый и воинственный фараон Анхотеп III в этом удовольствовался миром и не пошёл, как обычно войной на сирийцев, тирцев или иудеев.
И дядя Ра-Хотеп, старший брат мамы, в чьём доме мы жили отпустил нас с мамой в гости к нему.
Мама была просто счастлива. Она очень соскучилась по отцу и вдобавок, она очень любила живопись и виды оазисов, которыми изобиловал Нижний Египет, внушали ей невероятное вдохновение к художеству.
Мне уже было 14 лет и уже год я обучался в военной квинтиле военному ремеслу. Дядя прочил мне карьеру офицера, желая, чтобы я пошёл по стопам отца. Дядя занимал довольно внушительный пост при дворе фараона и ему не составило труда отпросить меня у ректора на время поездки матери. Дядя Ра-Хотеп хотел, чтобы я сопровождал мать в этой поездке. Во-первых дедушка соскучился и по мне, а во-вторых так бы он меньше переживал за маму. Путь и в самом деле был не близкий. У нас с мамой он занял десять дней.
Здесь, у дедушки мы гостили уже с половину месяца. Я был здесь впервые и всё мне было дико интересным. О, боги, никогда бы не подумал, что Верхний и Нижний Египет отличаются настолько. Как будто две совершенно разные страны. Духом средиземноморья здесь и не веяло. Это был суровый край. Край египетских храмов, жрецы имели здесь просто невероятную власть, занимая в здешних провинциях почти все руководящие должности. Если и в провинциях Верхнего Египта мало кто осмеливался им перечить, разве, что люди обличённые властью фараона, то здесь в их руках было всё, — и власть, и суд над жизнью и смертью. Несколько раз мне даже попадались воины легендарной Храмовой Стражи. И молва, о них не лгала. Чёрнокожие двухметровые гиганты в лёгких доспехах стражей одним своим видом внушали страх.
На границы Нижнего Египта постоянно накатывали орды диких племён, сжигая и грабя всё на своём пути. Потому Нижний Египет был гораздо беднее и малочисленнее. Местным жителям порой приходилось несладко. Корпус Храмовых Стражей нередко были их последней надеждой на спасение.
Мы с мамой ежедневно выезжали на конные прогулки, порой, забираясь очень далеко, где мама подолгу рисовала, наслаждаясь тишиной и красотой.
Тот день не предвещал ничего плохого. Такая же одуряющая жара. Я мечтал побыстрее оказаться в тени пальм очередного оазиса, который мама захочет запечатлеть на своем папирусе.
Если честно, мне эти прогулки по оазисам в последнее время стали порядком надоедать. Но я не хотел обижать маму.
Перед выездом слуги предупредили нас, что сегодня начинается Песня священных скарабеев. И, чтобы мы подальше держались от этих жуков. Не дай бог потревожить их Песню и об этом прознают жрецы. Прерванная песня скарабея считалась очень дурным предзнаменованием. За подобное в здешних местах срубили голову уже не одному несчастному.
Если честно, тогда я пропустил мимо ушей половину того, что рассказывал нам слуга.
В тот день мы снова забрались довольно далеко в пустыню. Я уже весь изошёлся потом, да и мама по-моему чувствовала себя не лучше. Но зато когда мы ступили в оазис, в который держали путь, мы просто раскрыли рты от восхищения.
Посередине песков это был, словно, маленький Эдем. Копна пальм обрамляла этот островок, посередине оазиса разливалось прохладное ключевое озеро, довольно глубокое. А прямо в центре этого озера высилась довольно-таки внушительная скала.
Мама аж захлопала в ладоши от радости.
Пока мама бегала по оазису, охая и ахая от радости, я пустил мулов пастись. В тени пальм развернул одеяло. Расставил еду и напитки, что мы захватили с собой.
Потом, скинув с себя греческую тунику, я остался в одной набёдренной повязке и со всех ног бросился в воды озера. О... это было просто изумительно... Мне казалось, я родился заново. Вода была чудесной, прохладной и свежей...
Я заметил, что мама с улыбкой взирает за мной. Я махнул ей рукой.
— Мам! Иди сюда! Вода просто божественная!!! — весело крикнул я.
Мама улыбнулась мне в ответ. На ней тоже была греческая туника, в тот год они были в моде. Она легко сбросила её с себя, оставшись в узеньких полосочках ткани на бёдрах и груди. Невольно я залюбовался ей... Ткань на груди, плохо скрывала большие мамины сиси. А грудь у мамы была роскошной, никакое другое слово я не мог подобрать, чтобы назвать её... Она была упругой, довольно большой, наверное, полный третий размер. Соски у нее были большие, розового цвета. С годами грудь стала лишь немного провисать, но это и делала её ещё более привлекательной.
Мама как и все благородные египтянки обладала высокими крутыми бёдрами и длинными стройными ногами с маленькими ступнями. А когда она исполняла египетский танец живота у гостей отваливались челюсти. Мама была очень красивый и любой мужчина был бы счастлив видеть её на своём ложе в качестве жены или наложницы. Но после смерти отца, мама не пожелала вновь выходить замуж, хотя охочих до её руки было много. Дядя не неволил её и мама оставалось свободной уже три года.
С усилием я оторвал взор от маминого тела, и прогоняя прочь нечестивее мысли, постарался нырнуть поглубже, чтобы разогнать возбуждение. Я не хотел обижать маму.
Когда я вынырнул, мама была уже рядом, в воде. Мы долго плавали и резвились.
Потом мама принялась за свои картины. Одеваться она не стала, и я просто не мог находится рядом с ней. Против воли мои глаза устремлялись на нескромные части её тела..
Чтобы не попасться ей на глаза, я принялся исследовать оазис, обошёл озеро по кругу и оказался по ту сторону скалы, потеряв маму из вида. Здесь-то меня и заинтересовало кое-что...
Прямо у воды, на песке пальмовыми веточками, окрашенными в золотой цвет была выложена прямоугольная фигура. Посередине возвышался песчаный холмик и оттуда, изнутри, из-под песка раздавался странный удивительно мелодичный звук, напоминавший то ли лёгкое шуршанье, то ли стрекотание, то ли шелест. Меня подобная штука, понятное дело, очень заинтриговала. Я шагнул к песчаному холмику.
И вдруг мелодичный звук, словно почуяв моё приближение, разом угас, а пески холма разверзлись и на меня бросился огромный скарабей. Проклятая тварь цапнула меня за мезинец левой ноги. Я всрикнул. Больше от неожиданности, чем от испуга или боли и, чисто, машинально растоптал мерзкую букашку гигантского размера прям здесь на месте. Выругался и перевёл дух. Я уже хотел возвращаться к маме, когда меня остановил окрик:
— Кто бы ты ни был, осквернитель, стой или будешь убит на месте без суда!
Голос не был громким. Но это был голос человека, уверенного в себе и в том, что он говорит, привыкшего, чтобы его слушали и не привыкшего повторять дважды. Я замер. Осквернитель? И только сейчас, я начал что-то вспоминать, что мне там лепетал слуга во дворе у дедушки про Песню Скарабея. О, нет..
Я обернулся. Их было трое. Храмовые Стражи. Двухметровые гиганты, как с картинки, мощные, поджарые, они медленно приближались ко мне. Огромные бугры мышц переливались под чёрной лоснящейся кожей. Воины были свирепы и огромны.
Тот, что обращался ко мне, среди них был старшим. Это чувствовалось сразу. Ему было немногим больше тридцати, его тело и лицо было покрыто множеством шрамов, что говорило, что он бывалый и опытный ветеран. Его череп был абсолютно гол, а глаза, словно, у песчаного льва, горели жёлтым цветом. Он стоял на месте, сложив огромные руки на груди, и ждал, пока двое других не скрутили мне руки, связав их за спиной верёвкой.
— Сочувствую, парень, — похлопал мне по плечу один из них, — но можешь молиться своим богам. До вечера ты не доживёшь..
Под ложечкой. .. противно засосало. Но я не собирался унижаться перед ними и умалять о прощении.
Третий воин покачал головой:
— Я готов отдать руку на отсечение, ты это сделал по глупости и не знанию... Но дела это не меняет. Тебя ждёт смерть. Жрецы в таких случаях исключений не делают.
Я сглотнул. Меня рывком поставили на ноги. Воин, что стоял, скрестив руки на груди, без интереса оглядел меня и ответил ему за меня:
— Для этого и существуем мы. Алим, одень на него ошейник. И нам пора двигать. Скоро вечер.
Алим этот, который первым выразил мне сочувствие. Он был из этой троицы самым молодым. Ему не было и двадцати, я был в этом уверен. Он тоже был могуч и высок, но в отличие от его сотоварищей, его голову украшала шевелюра длинных волос, сплетённых в два десятка тонких тугих косичек, ниспадающих ему на плечи. Он ловко нацепил на меня ошейник, и подёргав для верности за верёвку, потащил меня за собой, словно, собаку.
— Удачный патруль. Хоть что-то. Получим награду, — третьего звали Молчун. Во всяком случае, так к нему обратился Алим. Его от всех отличала разве, что аккуратная бородка, за которой воин, похоже, внимательно ухаживал, что, наверняка, было нелёгким делом в пустыне. Едва ли ему было больше тридцати.
Очень скоро я понял, что мои пленители, патруль Храмовой Стражи, патрулирующие во время Священной песни Скарабея места кладки этого проклятого жука. Я гордо молчал, а они ни о чём меня не расспрашивали. Им было даже наплевать, как меня зовут. Впрочем, и вправду, а зачем, им это знать, если жить мне осталось всё равно немного.
Перед тем, как двигаться в путь, Стражи решили искупаться в озере. Они были пеше и путь через пески предстоял не близкий. Алим привязал меня к пальме на берегу. Воины скинули на песок своё оружие, щиты, лёгкие кожаные доспехи и оставшись в одних набёдренных повязках пошли в воду.
Проклятые нубийцы! В Верхнем Египте чёрные считались людьми второго сорта. Им доверяли самую только грязную работу. Да и здесь, тоже не жаловали. Но только не Храмовых Стражей. С этими шутки были плохи. Их боялись и уважали.
— Теха! — я похолодел. Вот, случилось, то, чего я боялся больше всего. Это был крик мамы. Она бежала ко мне со всех ног по кромке воды. Её лицо было искажено гримасой ярости. Ей совсем не нравилось, что я был связан и привязан к пальме, словно какой-то раб.
Я простонал. Иногда, мама, просто убивала меня своей наивностью. Я не думал, что сейчас нубийцы падут ниц перед ней только потому, что она высокородная и сестра такого-то вельможи и дочка такого-то вельможи. А какие у неё ещё могут быть методы воздействия на троих огромных, как гора нубийцев, посередине пустыни? Я чертыхнулся только.
Стражи успели выскочить из воды и перегородить ей путь, до того как она добежала до меня. Мама остановилась и смерила их всех презрительным взором. Все трое на всякий случай склонили голову, они уже поняли, что перед ними стоит не какая-нибудь крестьянка или мещанка, и разумно проявили осторожность.
Самым первым к маме подоспел Алим. Он вежливо попытался узнать у мамы зачем ей нужен я. Мама только презрительно плюнула ему под ноги и сквозь зубы обозвала грязным жреческим рабом. Алим, оскорблённый, аж позеленел, на его скулах заиграли желваки.
Топнув ногой, мама кивнула на меня и тоном не терпящим возражений спросила, по какому праву меня связали. Их командир сделал шаг вперёд, поклонившись маме:
— Госпожа, меня зовут Шерхад. Я нерх, командир этого патруля Храмовых Стражей. Юноша совершил святотавство. Он сделал это прямо на наших глазах. Он убил жука скарабея, во время его Песни. Мы обязаны препроводить его в храм на суд Бога Амон Ра.
Мама испуганно взглянула на меня. Я еле заметно кивнула. Она замешкала.
— Это невозможно, нерх! — твёрдо сказала мама, — вы должны немедленно отпустить этого юношу.
Все трое даже округлили глаза от удивления.
— Госпожа, наверное, вы не расслышали меня, — вкрадчиво повторил Шерхад, — этот юноша УЖЕ ЗАДЕРЖАН ЗА СВЯТОТАВСТВО. Никто теперь не имеет права требовать его освобождения. Даже наместник этой провинции. Только суд Амон Ра теперь решит его судьбу. Таков закон.
— Но я требую!! — мама сузила глаза. Лишь лёгкая улыбка тронула губы Шерхада.
— Кто требует? — с оттенком насмешки спросил он.
Мама, видимо, для пущего эффекта расправив плечи, напыщенным тоном проговорила весь свой титул. В том же тоне упомянув имена своего брата и отца.
Шерхад склонил голову в знак уважения.
— Я наслышан о Вашем отце. Весьма достойный муж. Но не меняет дела. Мальчишка отправится с нами на суд Амон Ра. Таков закон.
Мама вспыхнула, но нубиец добавил, не дав ей сказав:
— В прошлом году за такое же дело живьём содрали кожу с племянника наместника. Сам наместник за племянника не стал заступаться. Святотавство тяжкий грех, госпожа. И немногие, рискуют заступаться за осквернителей. Это весьма небезопасно. А, главное, практически бесполезно... Я не помню случаев помилования.
Услышав это, я совсем упал духом. Видимо всё, песенка моя была спета. Мама тоже замолчала, беспомощно посмотрела на меня.
От моего взора не укрылось, что Алим просто пожирает маму глазами. И в этом взгляде была не только злоба за её оскорбление ему. Он беззастенчиво разглядывал высокую грудь мамы, её бёдра и ноги.
Мама предложила им деньги. Много денег. Шерхад только ухмыльнулся ей в ответ т ответил, что большие деньги им не к чему, — мол, Стражи всю жизнь проводят в храмовых казармах, им не позволено иметь семьи и иметь какое-либо своё имущество, а когда они стареют жрецы кидают их у священным крокодилам Анубиса, и это значит, что большие деньги только обузою А за то, что они отпустят осквернителя они рискуют тем, что их подвергнут позорной и мучительной казни.
Но что же делать? — мама беспомощно воздела руки. От её спеси и высокомерия не осталось и следа.
Стражи переглянулись. Алим сглотнул и шагнув к Шерхаду что-то горячо зашептал ему на ухо. Шерхад гневно взглянул на него и отрицательно закачал головой.
— Пожалуйста, Шерхад..., — взмолился Алим, — мы были три месяца в походе в Великих Песках. А потом сразу в этот патруль... А ты только посмотри на неё! Я буду твоим вечным должником..
Шерхад что-то рявкнул ему на нубийском. И Алим послушно умолк, склонив голову.
Но вдруг за Алима заступился Молчун.
— Нерх, будь милостлив..., — еле слышно проговорил он, — у парня уже едет крыша. Да и я бы не прочь, буду честным. Уже полгода я не имел увольнительной. Когда ещё представится такая возможность? В этом оазисе мы одни... Боги, я думаю, на нас не обидятся... Мы уже столько крови пролили во имя их, — и своей и чужой... Это будет, как их подарок нам. И, прости, нерх, что напоминаю... Когда, в том бою Алим закрыл своим щитом твою грудь от эфиопского копья... — Молчун кашлянул, — ты сказал тогда, что за тобой должок...
Шерхад задумался ненадолго. Выругался... Потом опять что-то сказал на нубийском и повернувшись на месте, пошёл к озеру.
Алим и Молчун улыбнулись друг другу. У меня на сердце похолодело. Только мама, избалованная во дворцах деда и брата, не понимала о чём говорили эти чернокожие гиганты.
Алим улыбнулся ей.
— Я думаю, есть способ помочь Вашему сыну, о высокородная..., — ядовито проговорил он, пожирая маму глазами.
— Да, благославят Вас боги!! — возликовала мама. Она уже забыла о своей грубости и готова была благодарить даже этого, с её точки зрения, недостойного храмового полураба, — что для этого нужно.
Молчун хохотнул. Он принялся расстилать на песке большое шерстяное одеяло, вытащил из своего мешка большой бурдюк с вином.
О высокородная, — с явной долей издёвки сказал Алим. Но мама теперь предпочитала не замечать явную грубость с его стороны, — видишь ли, уже несколько месяцев мы с братьями безотрывно состоим на службе фараона. Времена нынче смутные. Уже много месяцев у нас не было женщины. Если бы ты, высокородная, пошла навстречу нашим желаниям, — очень разнообразным и изощрённым, — мы возьмём грех и гнев Богов на себя и отпустим твоего сына на все четыре сторны.
Мама побледнела, словно дворцовый лист папируса. Её лицо исказило гримаса гнева и отвращения.
— Ах, ты мерзкий раб!! Ничтожество! Трупоед!! Да, как ты посмел... — она плюнула в лицо Алима, — да ты!! Да ты!!
Она влепила Алиму пощёчину. Я видел, как растерянно замер Молчун с бурдюком вина в руках. Алим с искажённым от ярости лицом сжал кулаки. Мама кляла его в пух и прах.
— Алим, — голос Шерхада был спокоен и твёрд, — не тронь её! Прирежь Осквернителя!! Медленно!! Мы доложим, что эта бешенная фурия хотела его освободить и нам пришлось его казнить.
Алим оскалился. Он бросился к Молчуну, где на песке лежал их скарб и амуниция, и схватил свой огромный изогнутый меч. Мама взвизгнула.
— Высокородная, ты сама виновата, — громко сказал ей Шерхад от воды, — не стоит так вести себя со Стражами. Особенно, если Ваш сын взял на себя грех Осквернения.
Я уже возносил молитву Богам, глядя как Алим с торжествующей улыбкой на губах приближается ко мне с обнажённым мечом в руке.
Маму затрясло. Она рванулась бегом ко мне и рухнула на колени перед Алимом, закрыв меня своим телом. Опустив голову, она воздела к Алиму руки, словно рабыня просящая милость у своего хозяина. Мама плакала. Али осклабился торжествующей улыбкой. Он остановился, опустив меч и обернулся к Шерхаду. Тот только пожал плечами, мол, поступай, как знаешь и отвернулся к воде лицом.
— Роскошная женщина, — скзал Молчун, — высокородные египетские жкнщины прекрасны..
Алим воткунул меч в песок и нервно сглотнул:
— В казармах говорили, что они настоящие шлюхи... И любят трахаться, словно похотливые кошки..
Мама вспыхнула и стала пунцовой словно варёный рак. Она не поднимала головы и, казалось, от стыда была готова провалиться сквозь землю.
Алим подошёл к ней вплотную и протянув руку, стал тискать мамину грудь, то одну, то другую. Мама поморщилась. Ей было стыдно, больно и обидно.
— Ого, вот это сиськи..., — прошептал Алим возбуждённо, — а, Молчун?
Молчун тоже принялся мять мамину грудь и согласно закивал головой. Его рука сжимала податливую мамину грудь, сдавливая ее у основания, он легонько тряс ее.
— А бёдра... а попка... — Алим дал волю своим рукам, бесстыдно и откровенно лапая маму. Мама заплакала.
— Пожалуйста, не надо..., — взмолилась она, — не будте зверями... Я готова щедро заплатить..
Алим расхохотался:
— Ах, ты богатенькая избалованная шлюшка... Думаешь, всё можно купить? Нам не нужны твои деньги! — он, словно нерадивой проститутке, влепил маме пощёчину, — высокородная шваль, сегодня ты ответишь за своё высокомерие!!!
Я зарычал и стал рваться с ошейника. Я кричал им, чтобы они отпустили маму, я грозился убить их всех. Маме я кричал, что лучше смерть, чем такой позор.
Ко мне рванулся с перекошенным от злобы лицом Алим и на меня посыпался град ударов.
Не бейте его! — закричала мама.
Не будем, — Молчун взял её за подбородок и повернул к себе, — если ты будешь умненькой послушной ласковой девочкой.
Мама торопливо закивала головой.
Алим засунул мне в рот кляп и поставив меня на колени, привязал мои руки к пальме своим ремнем, напоследок пнув меня ногой в грудь.
Они приказали маме раздеться. Всхлипывая, с низко опущенной головой, мама сняла короткую шёлковую маечку со своей груди. Её груди, освободившиеся из плена ткани заколыхались, задрожали и повисли над ее небольшим аккуратным животиком. Нубийцы одобрительно чмокали губами.
Мама, не глядя на них, подцепила пальцами резинку набёдренной повязки и расцепив её, откинула далеко в сторону.
Я остолбенел. Я должен был отвернуться, но не мог заставить себя это сделать. И против воли во все глаза разглядывал свою голую маму. Все её женскин прелести были, как на ладони: тяжёлые, большие, податливые груди, чуть свисающие, с большими тёмными сосками, мягкий животик с небольшой складочкой, волосики на лобке были тщательно подбриты, широкие стройные бедра, большая упругая попа.
— О, боги, вот это сучка! — проговорил Алим. Он схватил маму, с силой прижимая её к себе, сжал её ягодицы, стал снова мять её грудь, урча от удовольствия. Потом он принялся сосать и покусывать мамины соски, — О, Озирис!!! Это боги послали нам этого осквернителя!
Молчун расхохотался.
Мама покорно, словно рабыня всё сносила, лишь всё время отворачивая в сторону голову, чтобы не встретиться взглядом ни со Стражами, ни со мной. Она была всё такой же пунцовой от стыда, обиды и, наверное, страха.
— Брат, у меня давно уже не было женщины..., — пробормотал, дрожа от возбуждения Алим Молчуну, — можно я буду первым? К тому же эта тварь оскорбила меня... У меня к ней свои счёты. Хочу выбить из неё спесь.
Молчун довольно кивнул.
— Давай, братец. Ты же у нас самый молодой. А пока мы с командиром выпьем вина.
Алим схватил маму за волосы и повалил на песок:
— Пошли, сучка, сейчас ты за всё ответишь, высокородная дрянь! Я докажу тебе, что хоть в тебе и течёт голубая кровь, но ты всё-равно обыкновенная шлюха об которую можно вытирать ноги.
Он потащил маму за волосы по песку за собой. Мама только беспомощно сучила ногами по песку. Швырнув её на верблюжье покрывало, что расстилал Молчун, Алим снова схватил маму за волосы и поставил на колени.
Одной рукой он намотал мамины кудри на кулак, а другой сорвал со своих бёдер повязку, обнажая свой огромный возбуждённый чёрный член. Сжав его в кулаке, он принялся водить им по маминому лицу и губам. Мама инстинктивно попыталась отвернуться, но рука Алима надёжно держала её голову за волосы в мёртвом капкане. Алим отпустил свой член и отвесил маме за это пару звонких пощёчин.
— Мерзкая сучка! Перестань корчить из себя святошу, а не то твоему сынку придется худо!!!
Он заставил маму вылизать его большие чёрные яйца, брать их в рот и посасывать.
Молчун позвал Шерхада и они вдвоём, расположились полулёжа на другом покрывале в метрах двух от Алима и мамы. Они пили вино щедрыми глотками из бурдюка Молчуна и весело комментировали всё, что делал Алим с матерью, отпуская в адрес мамы скаберзные шуточки и похабные комплиментики.
— Молодец, шлюшка, — похвалил маму Алим, — давай, раскрывай свой ротик и бери его в рот!
Он засунул головку своего члена ей в рот и сжав мамину голову своими лапами принялся грубо трахать её в рот.
— Соси, соси, сучка... — приговаривал Алим с силой ритмично насаживая мамин ротик на свой мощный член.
Я покрылся испариной. Это было дико и неестественно, но вопреки всем доводам разума я почувствовал невероятное возбуждение. Я не должен был это делать, но я смотрел, как мама даёт Алиму трахать себя в рот.
Алим старался загонять свой член как можно глубже маме в горло, мама давилась, хватала ртом воздух. Я видел как раздувались мамины щечки, то одна, то другая, когда в нее упирался член, видел как мама давится когда головка члена слишком сильно давила на горло. Мне было жаль её. Но в то же время это зрелище было дико возбуждающим.
— Дворцовая шлюшка, а совсем не умеет сосать, — прохрипел Алим, увеличивая темп ебли, — тебя что там плохо учили??? — конечно же, мама не могла ответить. Её рот был основательно занят., — но, братцы, её рот это рай!!!
Он вышел из маминого рта. Мама повалилась на бок, тяжело дыша и отплёвываясь. Её глаза были просто обезумевшими.
Алим опять схватил её за волосы, дал пощёчину, поставил на колени, заставил ее приподнять зад и упереться руками в песок. Зайдя матери за спину, он звучно шлёпнул маму по попке, так что она вскрикнула. Молчун одобрительно закивал. Алим схватил маму за бёдра и потянул её на себя... Огромный и чёрный, он возвышался над мамой, словно коршун над беззащитной белой голубкой.
Мама жалобно вскрикнула, когда огромный член безжалостно вошёл в неё. Алим с рычанием вонзался в маму, громко шлёпая своими бёдрами о упругие ягодицы мамы. Для пущего эффекта он сжал своими лапищами плечи мамы, и с силой толкал её тело навстречу своим и без того могучим толчкам. Мама была безвольной игрушкой в его лапах.
О, боги... Я сходил с ума от ревности... И ещё от кое-чего... Я видел свою мать, которая голая стояла на четвереньках. Мой член был возбуждён до предела. Такого острого похотливого желания я ещё никогда не испытывал. Я видел молочнобелую, послушно выпяченую нетронутую загаром мамину задницу, сотрясаемую от ударов бёдер Алима. Я смотрел, как её трахают, как сотрясается от толчков её тело, как болтаются её груди, как сотрясаясь, сжимаются ягодицы о бёдра со смаком имеющего её нубийца.
Алим взревел. Он насадил мать на себя изо всех сил. Мама захныкала. Ещё несколько резких и сильных рывков и Алим обессиленно навалился на мать. Она не могла выдержать такого веса и повалилась на покрывало. На какой-то момент она полностью исчезла под огромным телом Стража.
Молчун и Шерхад громко заржали. Они уже хорошенько набрались вина. Алим долго не мог прийти в себя после оргазма. Он отвалился в сторону и громко дышал, мама лежала рядом недвижимо и беззвучно, уткнув лицо в покрывало.
Может, она надеялась, что это всё... Если так, то она жестоко ошибалась.
Алим очнулся и погладил её по попке.
— Шикарная шлюшка! — с восторгом поделилися он с товарищами, — у неё такая узкая тугая дырочка!
Он улёгся рядом с Шерхадом и стал жадно пить вино. К маме потянулся Шерхад.
Он просто перевернул маму на спину, широко развёл в стороны её бёдра, уселся меж ними и, закинув мамины ноги себе на плечи, принялся неторопливо и размеренно иметь её. Он не пытался оскорбить или обидеть маму. Шерхад просто утолял свою похоть. Мама безропотно отдавалась ему, отвернув голову в сторону, лишь постанывая, когда их бёдра соприкасались. Любовное орудие Шерхада тоже было гигантских размеров. Вот, откинув голову назад, он захрипел и прижимая к себе бёдра мамы, принялся кончать.
Молчун уже покусывал губы от нетерпения. Шерхад ласково потрепал маму по щеке и поднялся на ноги.
— Хорошая женщина, — просто сказал он.
Молчун и не думал вставать, он лишь откинулся на спину, приподнявшись на локтях. Он был уже без набёдренной повязки и его член могучей колонной несгибаемо стоял, хищно блестя обнажённой головкой.
— Женщина! Иди сюда и насаживайся! — он ткнул пальцем на свой елдак. Мама медлила в нерешительности и он грозно прикрикнул, — живее!!
Это подстегнуло её. Шатаясь, она поднялась на ноги и подошла к Молчуну, поникшая и тихая.
— Садись на него, я сказал!! — лениво рявкнул Молчун.
Мама неловко нависла над нубийцем, опёрлась ладошками о его мускулистые плечи и широко разведя в стороны бёдра стала присаживаться над ним. Боясь даже моргнуть, я наблюдал, как мамина киска растягивается, вбирая в себя бугристый вздыбленный член Молчуна. Мама добровольно, в буквальном смысле, насаживалась на этот большой чёрный член. Опустившись до самого конца, она замерла, боясь, казалось, даже вздохнуть. Я даже представить себе не мог где и как в ней могло уместиться копьё нубийца.
Молчун довольно урча, хлопнул маму по попе, заставляя её двигаться. Мама поморщилась. Сначала, она медленно вздымалась и опускалась на его члене. Молчун руками мял и тискал её грудь, то и дело припадая к ней губами, оставляя на молочно белой коже большие засосы. Под конец, сжав ягодицы мамы, он стал быстро двигать тазом, заставляя маму подпрыгивать на нём.
— О, сучччка... — пророкотал Молчун, — ты просто прелесть... Ты была бы хорошей наложницей..
Мама молча продолжала прыгать на его члене.
Молчун тоже долго не продержался и скоро, как и остальные, кончил в маму, бурно выражая свои эмоции и восторг.
Потом все трое уселись пить вино и отдыхать. Они весело обсуждали маму и то, как они её отлично отымели. Стражи просто лоснились от удовольствия. Особенно Алим. Этот аж светился..
Они разрешили маме дойти до озерца искупаться и подмыться. Мама подчинилась. И не глядя на меня, побрела к воде.
Но скоро им показалось, что мама слишком долго там возится. Алим снова за волосы притащил её к покрывалам.
Поставив маму на колени, чернокожие гиганты окружили её, маме в лицо смотрели их возбуждённые члены.
— Соси, белая сучка, — прошипел Алим.
Я наблюдал, как маму заставляют сосать. Она не сопротивлялась и послушно, по очереди сосала их члены. Алим неиствовал. Он обзывал её всяческими похабными ругательствами и отпускал в ее адрес непристойности, о которых мама, должно быть до сих пор и не слыхивала, шлепал ее ладонями по щекам, по попке и по сиськам, хватаясь пальцами за соски, выкручивал их или до боли оттягивал. Маме приходилось нелегко. Нубийцы были уже в изрядном подпитии и трахали её в рот, словно куклу, стараясь загонять свои члены как можно глубже, мама давилась, чуть ли не задыхалась, а они только усмехались на это и отвешивали ей за это звонкие пощечины, словно наказывая проститутку за плохую работу.
— Что, шлюха, как тебе на вкус чёрные члены?! — Алим снова схватил её голову своими огромными лапами и принялся яростно вгонять член в рот матери. Мама закашлялась, не выдержав такого темпа, из её глаз снова брызнули слёзы.
Но отдышаться ей не дали. Шерхад легко, словно пушинку, оторвал
маму от земли. Он приказал ей развести ноги в стороны и со всего маху насадил её на свой член. Мама жалобно вскрикнула, а Шерхад держа её за таллию стал с огромной скоростью насаживать её на свой член. Молчун и Алин восторженно засвистели. От нетерпения они принялись подрачивать свои члены.
Увлёкшись, Шерхад оступился и повалился на спину, но маму не отпустил, крепко прижимая её к себе. Какое-то время они лежали неподвижно, потом Шерхад сжав мамину попку, принялся снова её трахать..
Я увидел, как лицо Алима исказила злобная похотливая гримаса и он стал пристраиваться к маме сзади.
— Нет! — испуганно вскрикнула мама, — не надо так! Пожалуйста!!
Она рванулась в сторону. Но Шерхад своими сильными ручищами просто прижал её к себе, лишив всякой возможности сопротивляться. Мама беспомощная, только хныкала и стенала. Брыкаться она не пыталась, нубийцы своими пощёчинами уже научили её послушанию. Шерхад что-то тихо зашептал с улыбкой ей на ухо, как будто утешая.
Алим несколько раз смачно плюнул на головку своего члена, размазывая ладонью слюну по всему члену.
Он склонился над мамой, несколько раз весомо шлёпнул её попке. Мама задрожала и Шерхад крепче прижал её к себе. Алим сжал её ягодицы, раздвинул их в стороны и медленно-медленно стал входить в попку мамы.
Она взвизгнула, запричитала, заелозила попкой, пытаясь уклониться от члена Алима. Но стиснутая между огромными нубийцами, в их могучих руках она была совершенно беспомощна. Они были вольны с ней делать всё что угодно.
Алим сделал очередной толчок. Мама снова заскулила.
— Молчун, брат! Да, закрой ты ей рот..., — весело усмехнулся Шерхад, — я её утешаю, а она не понимает! Помоги ей ты тогда, что ли?
Дважды Молчуна просить не пришлось. Он сразу понял что от него требуется и через миг его член упёрся маме в губы. Мама вздрогнула, но послушно открыла рот, пропуская его в себя и покорная, принялась сосать.
Алим осклабился и единым рывком вошёл в мамину попку до конца. Я услышал только судорожное мамино мычание. Молчун схватил её за уши и не позволил её рту соскочить со своего члена. Мама было внова рванулась, но куда там, — она уже была жёстко зафиксирована на трёх огромных таранеящих её членах.
Это длилось долго. Я почти не видел мамы под этой живой грудой мужских двигающихся в едином ритме мускулистых тел. Моё спасение маме легко явно не давалось.
Нубийцы громко ухали от удовольствия, причмокивали довольно губами, мама только иногда мычала или постанывала, уж не знаю от чего. Несколько раз ненадолго Молчун вытаскивал член из её рта, давая ей отдышаться. Мне показалось, что за это мама один раз даже благодарно посмотрела на Молчуна, потом она снова послушно распахнула рот навстречу его члену.
Первым кончил Молчун. Я увидел как он извлёк мокрую раздувшуюся головку изо рта мамы и принялся дрочить. Он хотел кончить маме на лицо. Струи семени, густые и мощные, ударили, оседая на мамином лице, и волосах. Она закрыла глаза и поморщилась. А Молчун снова вставил член в её рот. Вскоре, громко застонав, кончил и Шерхад. Он снова довольно заулыбался и не выходя из мамы, расслабленно растянулся на песке, заложив руки за голову. Какое-то время он с интересом наблюдал за лицом мамы, которую продолжал иметь в попку Алим. Мама снова закрыла глаза и опустила голову, её тело просто сотрясали могучие любовные удары Алима. Шерхад мял её груди.
Потом Алим со своим членом в маминой попке, легко поднял маму в воздух и, встав на ноги, держа маму сзади за бёдра, стал играючи покачивать верх — вниз маму на своих руках, накачивая её попкой свой член. Чтобы не потерять равновесия, маме пришлось ухватиться за мощную бычью шею нубийца.
Её грудь соблазнительно прыгала в такт движениям. Огромный член Алима то до половины выходил из маминой попки, то стремительно вонзался до самого упора, так что яички нубийца громко шлёпались о её ягодицы. Мама обессилено висела на руках Алима, уронив голову ему на плечо, и только иногда тихо ойкала, когда член нубийца вонзался в неё слишком резко или слишком глубоко.
Наконец и Алим задрожал в оргазме, медленно опускаясь на колени и отпуская маму рядом.
Стражи уставшие и довольные снова пили своё вино. А у мамы даже не было сил подняться, хотя ей снова разрешили искупаться. Но она так и осталась лежать, там где её оставили, без всяких сил, широко раскинув в стороны руки и ноги.
Искупавшись, с весёлым пьяным задором Стражи снова взялись за неё. Они снова хотели её, словно, никак не могли насытиться. Видимо у них и, впрямь, уже давно не было женщины.
Поставив её на колени, они поочерёдно насаживали её рот на свои члены и мама с завязанными глазами должна была угадать чей член больше иди толще. Это игра их очень забавила.
Потом они опять имели её сразу все втроём. Вертели и так и сяк. Особенно я запомнил, как Молчун и Алим подхватили маму за ноги с двух сторон, спереди и сзади, — и она оказалась висящей в воздухе вертикально с прижатыми к груди ногами, лицом к Алиму и спиной к Молчуну. Нубийцы медленно опустили маму, сажая её на свои возбуждённые члены. В этот раз попкой мамы наслаждался Молчун. Он даже довольно присвистнул и сказал с ухмылкой Шерхаду, какая узкая у мамы попка.
Мама висела безвольной куклой в их руках, сдавленная сильными мужскими телами, уронив голову на грудь Алиму, пока её не насадили до упора на два члена сразу. Она застонала, а нубийцы замерли, — их лица выражали невероятный восторг. Они задвигали бёдрами, синхронно пронзая маму. Маме ничего делать не приходилось. Она просто висела на их руках, пока её трахали.
На этот раз имели её очень долго... Стражи, уже изрядно заправленные вином, никак не могли кончить, они менялись местами, ставили и выворачивали маму в самые различные позы, заставляли ее сосать, облизывать, надрачивать им члены. То брали её по очереди, то опять набрасывались всем скопом.
Когда мама была уже вконец совсем измучена, Шерхад и Молчун все-таки кончили. Шерхад на мамино личико, предварительно заставив её широко распахнуть рот, а Молчун в мамину попку.
Алим же, по-моему, был уже очень пьян. Он подмял под себя маму, закинул её ножки себе на плечи и громко пыхтя, трахал её с огромной скоростью, с силой, всем весом своего тела вонзаясь в маму, но никак не мог кончить.
Шерхад и Молчун чуть в сторонке развалившись в тени листьев пальмы, отдыхали, опять потягивая вино из безразмерного бурдюка Молчуна. Они, посмеиваясь и подшучивая, с живым интересом наблюдали, как Алим продолжает долбить мою истерзанную маму.
Было видно, что шутки друзей его очень задевают, его лицо исказилось и он продолжал с какой-то яростной исступленностью трахать маму, как будто это она виновата в том, что у него не получалось кончить.
В конце концов Алим устал или смешки Шерхада и Молчуна вывели его из себя, — он зарычал, вскочил на ноги, схватил маму за волос и потянул вверх, заставляя её встать на колени. Мама аж вся выгнулась, захныкала дрожа от страха и на её глазах навернулись слёзы.
—&nb
228