Но, пожалуй, стоит начать рассказ издалека и познакомить вас с моей семьей. Меня зовут Наташа, к моменту событий, о которых я хочу поведать, мне было 19 лет, и я была, в общем то, самой обычной молодой девушкой, студенткой филологического факультета, со всеми проблемами и заморочками, присущими этому прекрасному возрасту. Я была, да и остаюсь, единственным ребенком в семье, которая тоже была вполне заурядна.
Мои родители поженились довольно рано, особенно по современным понятиям, когда молодые люди отнюдь не спешат связывать себя узами брака, дабы понаслаждаться холостой жизнью как можно дольше. Мой отец, Павел Алексеевич, на тот момент без пяти минут выпускник военного училища, женился на маме, Марине, которой только-только исполнилось девятнадцать лет. Ей было как мне сейчас, просто с ума сойти, если вдуматься и, признаться честно, меня это изрядно пугает, уж я то точно не готова стать женой кому-нибудь прямо здесь и сейчас, я как представительница поколения nеxt, видать, и вправду живу в ином ритме взросления, хотя и воспитание, полученное мной, было весьма и весьма консервативно.
Вскоре после свадьбы родителей появилась на свет я, кстати, подозреваю, что брак их был, что называется, «по залету», так как я родилась меньше, чем через восемь месяцев после свадьбы, но мы этот вопрос никогда не обсуждали. Отец надел погоны лейтенанта морской пехоты, и началась жизнь, полная скитаний по городам и весям нашей необъятной Родины: мы переезжали с незавидной регулярностью из одного гарнизона в другой, ждали отца из командировок (в том числе и с Кавказа, откуда он привозил награды и мрачное настроение), а мне постоянно приходилось привыкать к новым школам и одноклассникам. В итоге за все детство и юность у меня так и не появилось по-настоящему близких друзей, любви к учебе у меня тоже не появилось, хотя школу я закончила вполне сносно. Во всем этом калейдоскопе сменяющихся мест проживания и новых людей, в моей жизни единственной отрадой был спорт — я не бросала заниматься художественной гимнастикой, и даже подавала в какой-то момент некоторые надежды. Я была готова ездить на тренировки хоть куда, часами вкалывала в зале, и как итог выстрадала свое звание КМС. Но дальше не сложилось, приглашения в региональную сборную я так и не дождалась: как мне объяснили тренера, все дело было в моей комплекции — слишком широкие для гимнастики бедра (эта так завуалировано мне сказали про излишне крупную задницу), рост (к тому моменту я вымахала до 178 сантиметров), да и после четырнадцати лет у меня слишком быстро начала развиваться грудь.
В 18 лет я приняла очень непростое для себя решение и распрощалась с гимнастикой, которая оставила мне в наследство здоровое гибкое тело, прекрасную растяжку, вполне женственную и сексапильную фигуру, и вы не думайте, что грудь и попа, не подошедшие спорту мешали, в обычной жизни это было весьма и весьма кстати, уж мужские взгляды не дадут соврать.
Мама моя тоже переносила «радости» замужества за военным без энтузиазма, ища отраду в работе, которую ей приходилось менять с той же регулярностью, что и мне школы. В отличие от меня она легко и быстро находила себе подруг в любом месте, проводила много времени с ними или на работе, часто уезжала к родителям в П., в общем, с тех пор как я пошла в школу, маму я видела нерегулярно. В итоге я никогда не была с ней очень близка, если не считать дошкольного возраста, и жили мы с ней какими-то параллельными жизнями: нет, я всегда была обихожена и сыта, но душевной близости с мамой у меня не было и в помине. Да и в целом я росла с неким ощущением ненужности родителям, словно у них своя жизнь, а у меня своя. Наверно так оно и было. И хотя папа часто, а порой и надолго отлучался в командировки и по службе, к нему я была искренне привязана, и должно быть любила его сильнее, чем маму.
Когда я оканчивала школу, отец уволился со службы, будучи уже подполковником, и мы перебрались в уже упомянутый город П. Я поступила в университет, папа и мама нашли себе вроде как неплохие должности в солидных компаниях, и жизнь потекла своим чередом. Не могу сказать, что для меня что-то кардинально поменялось: мама все больше была занята карьерой и собой, отец по-прежнему много разъезжал, а я жила все той же условно-самостоятельной жизнью.
Как я уже упоминала, тогда был конец августа, я готовилась пойти на третий курс, дабы продолжить изучение итальянского, языкознания и теории литературы. Вечерело. Я провела почти весь день, бродя по городу, в котором когда-то родилась, но который узнавала и училась любить только сейчас. Посидела с книжкой в Румянцевском саду, выпила чашку кофе в Литературном кофе, снова посидела в сквере на площади Искусств. Я любила бывать одна, меня это нисколько не тяготило, а даже наоборот, хотелось порой побыть безо всех. В тот раз было именно так.
Вы не подумайте, я не была нелюдимой, и не избегала общества сверстников. У меня даже завязывались романтические отношения с одним молодым человеком с исторического. Но тогда мне хотелось побыть наедине с собой и своими мыслями.
Сумерки уже поползли между деревьями, стараясь отвоевать себе как можно больше пространства, становилось зябко, и я поняла, что пора возвращаться домой. Я неспешно шагала по Итальянской улице, разглядывая окна, меня всегда увлекало это: видеть кусочек интерьера и представлять себе людей, живущих в той или иной квартире, кто они и чем заняты. Я заглядывала в витрины магазинов и кафе, рассматривала людей, придумывая их истории, фантазируя про их жизнь, мысли, поступки и переживания. Мне казалось это очень увлекательным, и очень хорошо соответствовало моему настроению.
И вдруг, в одном из ресторанчиков, через большое витринное окно я увидела свою маму, сидящую ко мне в пол оборота. Моим первым порывом было зайти в ресторан и присесть к ней за столик, но что-то неведомое меня остановило, и я осталась на улице, продолжая наблюдать за ней.
Мама выглядела просто превосходно, впрочем, как обычно, своему внешнему виду она всегда уделяла много сил и времени. На ней был светлый деловой костюм, ее светлые густые волосы были стильно уложены, неяркий, но продуманный макияж подчеркивал ее привлекательность. Она сидела нога на ногу, чуть наклонившись вперед к столику, и непринужденно болтала с каким-то мужчиной, иногда пригубливая белое вино из бокала на высокой ножке. Порой мама улыбалась, отчего становилась еще привлекательнее, ее спутник что-то оживленно говорил, порой жестикулируя. Постояв несколько минут, я все же решила не отвлекать маму, и пошла дальше.
Но мысли мои сбились с привычного ритма, раз за разом возвращаясь к увиденному. Что-то не давало мне покоя, что-то сидело занозой, которую никак не удавалось выдернуть. И тут меня словно осенило, новая мысль сперва полыхнула вспышкой молнии, а потом подленько так, словно ледяная змея вползла в мое сознание. То, как мама держала себя, как кокетливо наклоняла голову в сторону, как игриво поглядывала на своего собеседника, как смеялась и как двигалась, не оставляло сомнений — она флиртовала с этим мужчиной. Это определенно не был деловой ужин или что-то еще в подобном роде, это было свидание.
«Блин, это что же выходит, у нее интрижка?», — эта мысль доставляла дискомфорт, саднила и не позволяла думать ни о чем другом. Я гнала эту догадку от себя, но она возвращалась снова и снова. Мама вернулась домой около десяти вечера, но в ее поведении ничего необычного не было, поэтому я так и не определилась, исчерпаны ли мои подозрения, или наоборот, подтверждаются. В ту ночь я долго не могла уснуть, то накручивая себя, то пытаясь успокоиться, пока, наконец, не решила все выяснить наверняка.
«Нужно узнать, чем мама занимается после работы пока отец в командировке», — эта мысль привела меня в порядок и вернула на конструктивный лад. Я решила посветить остаток лета и своего свободного времени слежке за мамой, чтобы развеять или усугубить свои подозрения. План, созревший в моей голове, был прост до безобразия, но успокоил мой роящийся вихрь мыслей, и я смогла уснуть.
Наутро сомнения и не думали проходить, но когда я проснулось, мама уже ушла на работу, поэтому мне не пришлось с ней общаться, придавленной грузом подозрений.
Я вновь, как и накануне, посвятила день прогулкам по городу, стараясь отвлечься и не зацикливаться на том, что я запланировала на вечер. Но чем меньше времени оставалось до конца маминого рабочего дня, тем сильнее становилось мое волнение.
Около пяти часов вечера я добрела до Суворовского проспекта, на котором располагался бизнес центр, где работала мама. Волнение мое нарастало, я откровенно нервничала, поминутно оглядываясь, как будто это за мной кто-то мог следить, а не я собиралась проникнуть в тайны личной жизни моей родительницы, если они, конечно же, существовали. Я была ни в чем не уверена, и сомнения меня не покидали. Не накрутила ли я себя? Не является ли все это плодом моей болезненной фантазии? А если все же что-то происходит, точно ли я хочу знать об этом?
Но как бы то ни было, я оказалась в кофейне, выходящей окнами на вход в многоэтажное здание бизнес центра. Заказав себе большую чашку кофе, я разместилась за высоким столиком, чуть в глубине заведения, откуда через окно могла наблюдать за всеми, кто входил или покидал здание. Потянулись томительные минуты ожидания, мысли роились у меня в голове, перебивая и расталкивая друг друга, не давая расслабиться, руки мои подрагивали, когда я подносила чашку к губам. Я попыталась открыть книгу, чтобы отвлечься, но очень быстро оставила эту затею, боясь пропустить ту, ради которой я тут сидела. Чем меньше оставалось до конца рабочего дня, тем сильнее я мандражировала, пару раз я даже чуть не встала, чтобы уйти, но все же нашла в себе решимость довести начатое до логического завершения.
И вот поток людей, выходящих из дверей, от которых я не отрывала глаз, начал нарастать. Офисные работники, кто в спешке, а кто не очень, покидали рабочие места, выплескиваясь на шумные улицы города. Сердце мое забилось учащенно, и хоть я и пыталась хранить хотя бы видимость спокойствия, скорее всего это у меня не очень получалось. Вдруг, я увидела знакомую фигуру: мама вышла из здания, кто-то из входящих придержал ей дверь, и она своей красивой уверенной походкой направилась вдоль домов, удаляясь от кафе.
Я собралась уже, было, выйти из кафешки и последовать за ней, но тут мама подошла к одной из припаркованных машин, и, открыв пассажирскую дверцу, села на переднее сидение. Толком рассмотреть водителя я не могла, было не очень близко, но то, что это мужчина не было никаких сомнений. Но произошедшее в следующее мгновение словно ударило меня со всего маху под дых, я дернулась на какое-то мгновение, потеряв возможность даже дышать. Мама взасос поцеловалось с тем, кто ждал ее в автомобиле, и этот поцелуй длился довольно продолжительное время, видимо ее совсем не волновала возможность того, что кто-то из ее коллег, проходящих мимо станет невольным свидетелем ее блядства.
Машина тронулась, встроилась в плотный вечерний поток, и, проехав мимо меня, скрылась за поворотом. Я успела чуть получше рассмотреть мужчину, когда машина поравнялась с витриной кафе — это был молодой человек, заметно моложе мамы, я бы дала ему не больше тридцати, хотя быть уверенной я не могла, довольно симпатичный, я бы даже сказала импозантный. Но самое невероятное заключалось в том, что это был не давешний ее спутник из ресторанчика на Итальянской улице.
Острая боль пронзила мою душу, сомнений уже никаких не осталось, я фактически застукала мать на измене, причем настолько публичной и бесстыжей, что это не укладывалось ни в какие рамки. Смесь какой-то детской обиды, унижения и злости захлестнула меня, спазм стрельнул в животе. На полном автомате я вытащила сигарету и прикурила ее.
— Девушка, у нас не курят! — голос официанта вернул меня в реальность, я молча бросила сигарету в чашку с недопитым кофе, подхватила сумку и выскочила на улицу.
Куда я шла? О чем думала? Честно, я не помню. Ноги сами несли меня куда-то, я петляла по улицам центра города, чувствуя только боль и отчаяние. Видимо прошло уже достаточно времени, потому как начали зажигаться фонари. Постепенно я начала выходить из прострации, но что делать дальше я не представляла, у меня не выходило ни на чем сосредоточиться, сделать какие-то выводы или принять хоть какое-то решение. Отчетливо я понимала только одно, в тот момент я не желала видеть мать ни при каких обстоятельствах.
Я огляделась по сторонам. Ого! Сама того не замечая, я дошагала до вокзала, с которого нередко ездила на дачу, в наш небольшой домик, который папа купил несколько лет назад, с уютным садом, на небольшом участке в одном из дачных поселков. И тут решение пришло само собой. Я помнила, где отец прятал запасной комплект ключей от дома, на всякий непредвиденный случай. Что ж, это в любом случае лучше, чем возвращаться домой, куда рано или поздно заявиться моя падшая мать.
Я достала телефон, и немного помедлив, набрала ее. Во-первых, я испытывала какое-то болезненное желание услышать ее голос, а во-вторых, нужно было предупредить ее, что домой сегодня я не приду.
— Привет, милая, — мамин голос звучал абсолютно обыденно, можно было подумать, что ничего у нее не происходит. Или дело это было для нее настолько обычное?
— Привет, — выдавила я, стараясь, чтобы голос не выдал меня, и все было как можно более непринужденно. — Я хотела сказать, что не приду сегодня домой, решили с Ленкой устроить посиделки у нее.
— Хорошо, — мама была абсолютно естественна. — Не переживай, я тоже к сестре заеду, и раз тебя все равно не будет, заночую у нее. До встречи.
И прежде чем я успела что-то сказать, она отбила звонок.
«Вот же сучка!», — мне просто зла не хватало, — «грязная шалава, вот так вот запросто — съезжу к сестре. Блудница блядская!» Я сунула телефон в карман и зашагала к вокзалу, надеясь, что еще успею на последнюю электричку, уже смеркалось, а в вагон я села, когда темнота уже окончательно накрыла город.
Сидя у окна в почти пустом вагоне электрички, которая, под мерный перестук колес, проскочила кварталы и ближайшие пригороды, а теперь тащилась в ночи мимо засыпающих поселков и полустанков, я смотрела на свое отражение в темном стекле, за которым проплывали путевые огни. Мое отражение смотрело на меня из мрачного зазеркалья испуганными и утомленными глазами, и что самое отвратительное, я узнавала в себе мамины черты, да-да, черты той самой женщины, которая обманывала отца, вот может в этот самый миг предавала все то, что было так дорого мне. И я ведь верила, что это было дорого не только мне. Было очень паршиво. Пару раз я вставала и выходила в тамбур покурить, благо народа в поезде почти не было, и каждый раз это не приносило никакого облегчения, и я словно во сне возвращалась на свое место, продолжая с ненавистью рассматривать свое отражение.
Была ли я в состоянии понять свою мать как женщину? Скорее да, чем нет, я уже успела познать радость общения с мужчинами, и прекрасного понимала чего ищут женщины в таких связях: новизны ощущений, физиологического удовлетворения, интереса со стороны нового мужчины. Но простить маме я не могла. Ну зачем я узнала? Почему именно она?
Электричка прибыла на станцию Назия, и я вышла в теплую летнюю ночь, оставшись на перроне в полном одиночестве. Где за пределом света, который рождали фонари убогенького поселкового вокзальчика, шумел в деревьях ночной ветер. Я немного постояла, наслаждаясь запахом загорода, и пошла в сторону поселка. Идти было недалеко, минут 20, но по темноте это заняло у меня более получаса.
Когда я подошла к нашей калитке, то с удивлением обнаружила, что в доме горит свет. Это меня смутило, тут не должно было никого быть, и я даже успела испугаться, что в дом кто-то забрался. Я тихонечко прошмыгнула в приоткрытую калитку и нырнула в тень яблонь, после чего медленно ступая по траве, дабы не выдать себя случайным звуком, направилась к окну, которое по летнему времени было приоткрыто, но на мое счастье закрыто тюлевой прозрачной занавеской. Я осторожно заглянула в комнату, и...
Нет, я не упала в обморок, во мне ничего не оборвалось, я даже не удивилась. Я была готова к тому, что там увидела, просто не хотела верить в это до самого последнего момента.
В комнате была мама с парнем, которого я видела подле ее работы. На столе стояла початая бутылка белого вина и два недопитых бокала. Одежда ворохом была разбросана по всей комнате.
Вмиг стало понятно, что адюльтер в самом разгаре: мамин любовник был уже голым и полулежал на разобранной кровати, с которой просто скинули покрывало, откинувшись на две подушки, сложенных стопкой одна на другую. Между его разведенными ногами находилась моя мама спиной к окну и ко мне, которая подогнув согнутые ноги под себя, отсасывала ему. Из одежды на моей родительнице были только туфли ее любимого стиля Дэффодиль на высоком каблуке и тончайшие трусики-шорты телесного цвета, которые полностью скрывали ее ягодицы.
Мама очень энергично работала головой, двигая ею вверх-вниз, но того как член мужчины входит ей в рот мне было не видно, хотя точка обзора была и неплоха, кровать находилась прямо передо мной и все происходящее на ней не должно было ускользнуть от меня. Она сосала, видимо, лаская ствол обеими руками, потому как они были у любовника в промежности, порой она правой рукой откидывала спадающие волосы, заправляя их себе за ухо. Тот же положил ладонь маме на макушку, задавая ритм маминого отсоса, а второй рукой он ласкал ее плечи.
Отстранившись ненадолго от вылизывания мужского органа, мама взглянула на своего бойфренда:
— Ну как тебе, Альбертик, — мамин голос был сладок и игрив, очевидно, она чувствовала себя уверенно и комфортно в постели с чужаком и наслаждалась моментом без остатка, стараясь не упустить ни капельки удовольствия. Ее кавалер только издал удовлетворенный звук, и развратница снова взяла его член в рот.
В это самое время мне пришла в голову одна идея, в первый момент даже испугавшая меня непотребностью, но ситуация была столь запретна и нереальна, что скорее это меня подстегнуло. Я достала свой смартфон и начала снимать видео прямо через окно. Света в комнате хватало, так что я могла рассчитывать, что в итоге что-то можно будет разглядеть.
Мама прекратила минет меньше чем через минуту после того, как я начала съемку, и оторвавшись от члена того, с кем изменяла моему отцу, распрямилась, игриво выгнув спину. Парень заерзал на кровати, пытаясь слезть, и в конце концам соскочил на пол, и встал так, что он теперь был мне прекрасно виден в профиль, его стоящий влажный член изрядной длины упруго покачивался при каждом его движении, а мама, оставшись стоять на постели на коленях, медленно развернулась ко мне лицом и своему хахалю. Моему взору открылась ее большая упругая грудь с большими темно-коричневыми сосками, на которых выделялись небольшие бугорки пигментации. Без всякого сомнения, к красоте буферов моей маман приложил руку пластический хирург, изрядно добавив силикона, но отнюдь не это поразило меня сильнее всего, если еще что-то в этот вечер было способно удивить меня. На каждой из ее грудей, под сосками красовались татуировки, сделанные толстым готическим шрифтом: FUCK на правой груди и ОFF на левой.
В целом, стоило признать, что тело у мамы было просто зашибенное, особенно для ее то возраста. Стройные ноги, плоский живот, ухоженные волосы и холеное лицо, она всегда была преисполнена грации и достоинства, умела подать себя как настоящая леди. И то, как она удовлетворяла свою похоть, тоже выглядело изящно и красиво. Мне даже стало завидно. Это было новое чувство, чувство зависти к матери как женщине, зависти к ее безграничной сексуальности и красоте, зависти к тому, что она способна решиться на подобный запретный шаг. Это было и мучительно и сладко одновременно.
Развратная, но крайне грациозная потаскуха, в которую в моих глазах превратилась моя мать, опустила ноги на пол и, поддавшись вперед, обхватила ладонью хер, стоящий колом перед ее лицом, и, открыв свой рот, приняла мужскую плоть, плотно обхватив кольцом губ сперва головку, а по мере того, как болт проскальзывал в нее, то и ствол. Затем она подняла накрашенные глаза на лицо своего ебаря, словно желала убедиться в том блаженстве, которое она ему доставляет, и опять начала работать головой, принимая в рот.
Альберт, придерживая маму за плечи, двигался ей навстречу, стараясь пропихнуть свой хуй ей как можно глубже, и та, в какой-то момент, поняв его намерения, просто широко раскрыла рот, что позволило ее партнеру ввести свой болт почти на всю длину. Он немного подержал его в ее рту, а потом начал трахать маманю. Та же, в свою очередь, продолжая держать рот открытым, с растопыренными и выгнутыми губами, принимала его вовнутрь, с каким-то нелепым гвыкающим звук
ом, похожим не то на чавканье, не то на хлюпанье. Мамин ебарь расходился, двигаясь все быстрее и быстрее, загоняя свой елдак ей в глотку и не давая ей перевести дух. Она пускала слюни, видимо, не имея возможности сглатывать, они пузырились на ее губах, тягучими каплями текли по подбородку и падали на грудь, которую Альберт активно ласкал и щупал. Такая ебля в рот заводила молодого самца, который постанывал и раскачивался, а мама даже не делала попыток отстраниться или хотя бы сделать паузу, она положила руки на бедра ухажера, и с видимым наслаждением позволяла влажно драть себя в рот. Закончилось это все лишь тогда, когда мама попросту подавилась хуем, и зашлась сдавленным горловым спазмом, мамин друг извлек свой слюнявый болт из маминой глотки, после чего та начала тяжело хватать ртом воздух.
Он помог ей подняться с кровати, и присев, стянул к щиколоткам трусики, не забыв при этом вскользь помацать ее за жопу. Пока мама переступала с ноги на ногу, освобождаясь от последней детали своего гардероба, так некстати зацепившейся за туфлю, я успела заметить еще татуировку на ее теле: большой православный узорчатый крест, вытатуированный прямо у нее на лобке. Наконец мама отбросила в сторону свои трусы и уселась на кровать лицом к любовнику, который уже раздирал упаковку презерватива, невесть как оказавшуюся у него в руках. Вытащив гондон, он быстро надел его на свой торчащий болт и раскатал на всю его внушительную длину.
Мама легла спиной на кровать, и мужчина подхватил ее за икры, поднял мамины ноги наверх, почти прижав колени к груди, и так, удерживая одной рукой, второй приставил свой хуй к маминому влагалищу и, двинув тазом, начал вводить его в мою маму. Его член легко погружался вглубь, пока целиком не вошел и ебарь уперся своим лобком в мамины ягодицы. Мама же, поддерживая снизу себя за груди, издала протяжный стон, полный истомы. Взявшись за женские ноги под коленями двумя руками, Альберт начал неспешно, но затем все ускоряясь, трахать Марину.
Его хер работал как поршень парового агрегата, выходил почти на всю длину, и он мощно и резко загонял его в маму, звонко шлепая бедрами по ее ляжкам. Мама запрокинула голову и довольно громко стонала, пока ее любовник, усердно пыхтя, ебал ее.
— А-а-а-а-а-А-А-А-А-А-а-а-а-о-о-о-о-А-А, — мамины вскрики становились все пронзительнее, наполняя комнату и вырываясь через приоткрытое окно на улицу. Альберт ни на секунду не прекращал долбить маму, до тех пор, пока та не принялась елозить под ним по простыне, она задвигала тазом, словно подмахивая своему трахальщику, и ее громкий крик, не взлетел к потолку: — Да-А-А-А-А-А, бля-я-я-ядь, д-А-А-А-А-А!!!
Мужчина резко вытащил свой болт из маминой пизденки, на прощание, пошлепав им маму по лобку и половым губам. Затем он помог маме подняться и повернул ту к себе спиной, похотливая блядь, явно уже словившая один оргазм, поставила правую ногу прямо в туфельке на постель, а левой осталась стоять на полу, и призывно выгнувшись задом, руками оперлась на кровать.
Альберт пристроился сзади и, потискав мамину жопу, ткнул ей в промежность своим влажным болтом, который легко проскользнул в маму. Крепко обхватив свою любовницу за бедра, он начал вгонять в нее свой хуй, иногда шлепая мать по ягодицам.
— А!... Ах!... А!! ААААА!!! — фрикции Альберта становились все резче и резче, мама, запрокинув голову назад стала хрипеть и заходиться стонами. Шлепки по ее заду учащались, ее сиськи дружно вздрагивали над скомканной простыней в похотливой пляске в такт входу члена в ее щель, но Альберт лишь наращивал силу ебли, он от души драл мою маман, крепко вцепившись в ее сладкую задницу и растягивал ее в стороны.
Мама внезапно распрямилась и уперлась руками в стенку за кроватью, а ее любовник чуть приостановился и ухватился ладонью ей за титьку, сжимая и тиская ее, потом пару раз шлепнул по ней сбоку, отчего та закачалась из стороны в сторону, а Альберт снова начал трахать ее, но уже не в таком ураганном темпе. Мама обернулась и приоткрыла свой ротик, куда мужчина тут же пропихнул большой палец, который она начала сосать, продолжая стонать и закатывать глаза.
— МмммМММ!!! — насаживаемая на болт телка мычала и упоенно елозила своей пиздой по стволу навстречу входящему в нее херу, что со стороны выглядело как вполне умелое подмахивание. Одну руку мама просунула себе в промежность между подрагивающих ляжек и принялась ласкать себе клитор, активно натирая его. Эти дополнительные стимуляции возбудили Альберта еще сильнее, он крепко схватил маму за бока задницы двумя руками и начал драть ее со страшной скоростью, его хуй просто мелькал, проникая в мамину мокрую щель. Блудливая женщина выгибалась и вскрикивала, вцепившись в простынь и спинку кровати, скребла по стенке, ловя оргазм за оргазмом, ее вопли разлетались по округе, разрывая мир и покой ночи.
Достигнув пика, Альберт рывком вывел свой хер, ловко стянул презерватив и начал рукой наяривать головку, второй рукой подтягивая маму к себе. Она сползла на пол, сев на колени, и подставила свое лицо под болт любовника. Через несколько секунд он начал кончать, спуская моей матери на лицо и волосы, оставляя густые массивные сгустки спермы на ней. Ее анфас был изрядно забрызган семенной жидкостью, но она лишь обессиленно привалилась к кровати, все также сидя на полу, и даже не пытаясь утереться. Удовлетворенный Альберт вальяжно подошел к столу, взял с него бокал с вином и протянул его маме. Разгоряченная соитием женщина приняла его из рук любовника и сделала жадный глоток, перепачкав край бокала спермой со своего лица.
Я отвернулась от окна, выключила телефон, и, прижавшись спиной к стене дома, медленно села на корточки. Самое удивительное для меня в тот момент было мое же возбуждение, да-да, та сцена, что я только что наблюдала во всех подробностях, изрядно взволновала и возбудила меня. Щеки мои полыхали, а руки мелко дрожали. Вот же мамаша мне удружила, теперь и я стану такой же извращенкой, что ли?
На улице становилось зябко, и мне пришлось подняться, чтобы поискать место, где я могла бы перекантоваться ночью — выбор был невелик. Я пробралась к старому сараю, где у отца была оборудована небольшая мастерская, пошуршала в темноте под поленницей, ища ключи, и моя рука, наконец то, нащупала прохладный металл. Я с замиранием сердца открыла скрипучую дверь в сарай и скользнула вовнутрь, тихонечко прикрыв дверь за собой.
Внутри пахло как-то удивительно, как из детсва: смесь запахов старых вещей, пыли, дерева и чего-то еще, неуловимого, но приятного. Через окно со множеством импостов в помещение проникал свет от фонаря на соседском участке, и кромешной темноты там не было. Я подождала, пока глаза привыкнут к сумраку, и уселась на старый топчан.
Что же со мной происходило? Что во мне поменялось? Почему я, просто посмотрев на то, как трахают мою мать, была готова изменить свое отношение к ее измене? Тут определенно что-то было не так!
Я долго так сидела и размышляла. С одной стороны я неимоверно злилась на мать, она была мне противна и я даже подумать не могла о том, чтобы простить ее, но с другой стороны, я ей завидовала, меня впечатлила красота, с которой она занималась сексом с посторонним мужчиной, да и вся пикантность ситуации не на шутку заводила меня, и я не могла винить ее чисто по-женски.
Но мои думы были прерваны шумом, который доносился со стороны дома, я бросилась к двери и выглянула в щель, чуточку приоткрыв ее. От дома, во всех окнах которого горел свет, по гравийной дорожке шла моя мама на своих высоченных каблуках, поминутно оступаясь в темноте, она была абсолютно голой. По ее движением мне сразу стало ясно, что она в изрядном подпитии, она приблежалась к сараю, и мне стало, вдруг страшно, что она знает о моем присутствии. Но нет, маман шла в туалет, стоящий неподолеку. Да уж, моя утонченная мама, которая просто не выносила дачу, сейчас, глубокой ночью, голая и пьяненькая шла в сельский толчок мочиться.
Я прикрыла дверь, но мне было отлично слышно, как мама, поругиваясь в пол голоса и цокая каблуками, прошла в уборную, как ее струя изливалась в ведро, которое служило горшком, и как спустя несколько минут, она прошла в обратном направлении.
Уснуть в ту ночь я, конечно же, не смогла. И рано утром, пока еще все было покрыто росой, и промозглый холодок и туман владели округой, я на первой электричке вернулась в город.
Мама в быту продолжала вести себя, как ни в чем не бывало, а вот мне делать вид, что все как прежде было не так уж и легко. К счастью, пересекались мы не так уж часто, я подолгу пропадала из дома, сводя общение с матерью к минимуму.
Я с нетерпением ждала папиного приезда, мне жизненно необходимо было увидеть его, просто поговорить с ним, я хотела, чтобы он как можно скорее очутился рядом. Но сомнения о том, стоит ли делиться с ним открывшейся тайной о маминой измене, не покидали меня. Я не была уверена, стоит ли делиться с ним, нужно ли взвалить на него груз этого печального знания.
Но когда через два дня отец вернулся из командировки, я уже созрела, я больше не могла держать это в себе, и только в себе, я отдавала себе отчет в том, как тяжело отцу будет все это узнать, но по-другому уже просто не могла.
— Папа, нам нужно поговорить, — я старалась говорить как можно более непринужденнее, опасаясь, чтобы голос не выдал моего волнения раньше времени: — И это довольно срочно.
Папа взглянул на меня с улыбкой, но видимо выражение моего лица все же выдало меня, и он сразу понял, что тема беседы будет и вправду серьезная: — Что-то случилась, доча?
Я вновь постаралась сделать вид, что ничего страшного не происходит, и лишь натянуто улыбнувшись отцу, вышла из комнаты. Он последовал за мной. Я полагаю, что мое напряжение в миг передалось ему, он всегда отлично умел чувствовать меня, это была какая-то необъяснимая ментальная связь, если хотите.
Папа предложил поговорить на кухне, но мне очень не хотелось делать этого у нас дома, поэтому я попросила его сходить куда-нибудь. Мы быстро оделись, и вышли во двор. Я чувствовала, что папина тревога нарастает, он явно терялся в догадках и точно уж не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора, поэтому, когда мы сели в папину машину, я сказала, что говорить будем прямо тут, дабы не мучить отца по дороге куда бы то ни было.
Я сидела на пассажирском сиденье просторного джипа, нервно крутила в руках свой телефон и понятия не имела, куда деть свой взгляд, с чего начать, как вообще об этом говорить. Отец смотрел на меня с озабоченностью:
— Так что стряслось то, Наташа? На тебе же лица нет!
— Пап, — начала, было, я, но тут же замялась. «Нет, надо все быстро рассказать, а потом будь что будет», — решилась я, наконец. — Пап, я узнала, что мама тебе изменяет. Извини, вышло у меня это случайно... вернее сказать не совсем случайно, ну короче, неважно... Короче, она спит с чужим мужчиной пока ты в отъезде, ну и я, типа, узнала? — количество слов-паразитов просто зашкаливало... — Да, она трахается с любовником, — я понимала, что нужно выпалить все разом, пока навернувшиеся слезы не придушили мою возможность хоть как-то внятно излагать, — прости, что я говорю тебе об этом, но я не могу держать это в себе... Прости, но она спит с другим..., — я как-то очень жалко и по-детски всхлипнула и протянула ему свой смартфон, на которой был заснят мамин адюльтер: — Вот тут вот все, можешь сам поглядеть!
Отец выслушал мою исповедь молча, и в его лице ничего не поменялось в первый момент, видать годы службы научили его держать удар. Он машинально принял из моей дрожащей ладошки гаджет, но, даже не взглянув на него, достал из кармана пачку сигарет, прикурил, щелкнув зажигалкой, и выпустил тугую струю дыма прямо в салон. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, и что он думал в эту минуту, я могла только догадываться.
— Извини, — папин голос звучал сдавленно, и было ощущение, что слова даются ему с трудом: — Извини, Ната, но это целиком моя вина!
Я сперва не поверила своим ушам, что он такое несет? Какая его вина? Уж не тронулся ли он умом от свалившегося на него «счастья» в виде моего откровения? Но все же я верила в силу рассудка своего отца, но понять пока не могла ровным счетом ничего.
— В смысле?
Отец снова затянулся горьким дымом, тяжело вздохнул и поглядел на меня:
— Я бы, конечно, предпочел, чтобы это так и осталось секретом для тебя, но раз уж так вышло. Не вини маму, виноват тут только я.
Я чуть не задохнулась от такого поворота? Все же в уме мой батюшка? О чем он, вообще, говорит? Я с тревогой заглянула его лицо, уже, было, открыла рот для гневного вопроса, но он жестом прервал меня:
— Подожди, не спеши, вижу, что спорить собралась. Давай я все расскажу тебя по порядку, а потом уж сама решишь, чьей вины тут больше и вообще...
Отец снова вздохнул и заговорил, говорил он долго, почти без пауз, прерываясь лишь на то, чтобы прикурить очередную сигарету:
— Все это началось не вчера, и даже не позавчера, а много-много раньше. Когда мы с твоей мамой поженились, и родилась ты, мы жили хорошо, даже очень хорошо. Но я был молод, горяч, не нагулялся видать, и у меня стали появляться интрижки на стороне, проще говоря, я изменял ей. И меня это дело так увлекло, что стал я настоящим бабником, ни одной юбки не мог упустить, превратился в настоящего маньяка, тащил в постель всех до кого мог дотянуться... Да, — батя скосил глаза на меня, но и сидела с каменно-непроницаемым лицом и молча слушала его.
— Так вот, — продолжил он, — на фоне этого меня уже не устраивал просто секс, я хотел все большего и большего, всякие фантазии стали появляться, которые мама не очень то и одобряла, а то и просто отвергала... В общем, стал я в ее глазах настоящим извращенцем. Потом пару раз меня твоя мама поймала на измене, скандалила, конечно, хотела на развод подать, но я ее как-то уговорил, винился и все такое. А потом я трахнул ее сестру, тетю Люду...
Тут у меня вырвался возглас негодования, и я с ужасом посмотрела на него. «Тетю Люду? Ну, пиздец просто. Вот этот человек, мой отец, сидящий прямо рядом со мной, оказывается настоящий секс-экстремист, охуеть не встать!», — но мои мысли были прерваны голосом отца, который продолжал вещать без особых эмоций.
— Сама можешь представить, как твоя мама отреагировала, это был полный финиш. Она женщина гордая, простить такого не могла, да и не хотела... Но вот тогда она мне и призналась, что ты родилась не от меня. Когда мы с ней только встречались у нее, оказывается, был еще кто-то, от кого она и забеременела, а замуж, по одной ей ведомой причине, вышла за меня. Я, конечно, не поверил, но мы сделали анализ ДНК, и это оказалось правдой. Прости, Наташенька, что все открылось, но теперь тебе лучше все знать... После мы решили сохранить семью, чтобы вырастить тебя, развод не самое приятное мероприятие для ребенка, решили жить семьей пока ты не станешь самостоятельной. Но, как сама можешь догадаться, с тех пор мы верность друг другу не блюдем, у каждого своя личная жизнь.
Мир в моих глазах расплылся на невнятные силуэты, бегущие слезы застили взор, и этот звон! Я его отчетливо слышала, могу поклясться. Звон разлетающегося вдребезги мира, в который я так верила и в котором жила, сейчас он горел, крошился и рушился вокруг меня. Я издала протяжный стон и затряслась в беззвучном рыдании.
Отец... Отец ли? обнял меня за вздрагивающие плечи, притянул к себе и стал гладить по голове. Сколько мы так просидели, я точно не помню, но видимо долго. Постепенно я начала успокаиваться, я, в принципе, неплохо умела держать себя в руках, но от такого кто угодно бы расклеился.
— Вот как-то так, — батя закурил еще одну сигарету, видя, что я начала приходить в себя, но я забрала ее из его пальцев и затянулась. — Но все равно ты — моя дочь, Наташа. И никак иначе, отец не тот, кто родил, а тот, кто вырастил.
— Да нормально все, не переживай, я уже большая девочка, — я улыбнулась, должно быть, выглядела я крайне глупо, зареванная, курящая при отце и улыбающаяся. Но я не злилась на него, совсем ни капельки. Папа всегда был самым родным мне человеком, и я отчетливо поняла, что таким он всегда и останется.
— Знаешь, Павел, — я снова затянулась и выдохнула дым в его сторону, — я теперь тебя так и буду называть, формально ты мне отчим. Ну, или папа Паша!
Отец хохотнул, видимо поняв, что я точно успокоилась и истерика прекращена.
— А все равно, мама наша — шалава, а ты не виноват. Не хрен ей трахаться на стороне, что ей тебя мало, вы же спите вместе? По звукам из вашей спальни порой очень даже слышно как вы там спите!
— Да, интим у нас случается, и весьма неплохой, но ты права, Марина довольно быстро вошла во вкус, у нее постоянно кто-то есть на стороне, если так можно сказать. Я не против, привык. Даже иногда обсуждаем с ней наши увлечения, добавляет, знаешь ли, пикантности, — папины глаза заблестели. Сказав это, он включил мой телефон, который все это время он так и держал в руке, и сразу же на экране появилось видео, стоящее на паузе. Он ткнул пальцем в дисплей, и машина тут же наполнилось мамиными оргазмическими стонами, на видео было отлично видно как мою родительницу дерет любовник. Папа с интересом досмотрел видео, а когда оно закончилось, выключил телефон и передал его мне.
— Да, мама у нас с огоньком, — в папином голосе чувствовались игривые нотки, — не могу сказать, что я шокирован, скорее даже наоборот... испытываю некоторое волнение... или даже возбуждение.
— Знаешь, Паш, — мне, похоже, совсем не требовалось времени, чтобы начать называть отца-отчима, фиг теперь разберешься, по имени, — при всей драматичности ситуации, я тогда тоже испытала странное горячее чувство, близкое к оргазму... да и когда пересматривала видео... в общем меня заводит подсматривать за мамой. Не знаю чего там больше: запретного плода, нездоровых наклонностей или еще чего, но не могу сказать, что мне это не нравится.
Отчим то ли хрюкнул, то ли хмыкнул, и полез в карман за своим смартфоном, потом что-то поискал в нем, и пару раз ткнув в него пальцем, протянул мне его:
— Ну-ка, тогда взгляни на это.
Я приняла из его рук телефон и увидела иконку видеофайла. Я запустила его под папин комментарий: — Это я у мамы в телефоне нашел в свое время, ну и себе скачал.
Видео начало проигрываться, и я увидела голую маму, стоящую на коленях, съемка велась откуда-то сверху, судя по ракурсу, мамин партнер держал телефон где-то на уровне своего лица, и все запечатленное повторяло то, что он мог видеть сам. В кадре был стоящий член, который мама самозабвенно сосала, причмокивая и стараясь поднимать глаза вверх, прямо в камеру, снимающую ее. Она качалась всей верхней половиной тела, сося чей-то хер, умудрялась порой принимать его полностью, доходя губами до самого основания, при этом раздавались блаженные и одобряющие возгласы ее любовника, который пытался ласкать мамину сиську, но та никак не хотела умещаться в его ладони, будучи заметно больше. Он то тискал ее, то просто гладил, пока мама, не отрываясь, сосала и сосала. Потом неведомый мужчина перехватил левой рукой свой хуй за основание и резко вытащил тот из маминого рта и начал шлепать им маму по лицу. Она же, широко улыбаясь, вывалила свой язычок, и шлепки приходились по ее языку, щекам и подбородку. Наигравшись подобным образом, он снова подсунул его маме в рот, и та с готовностью насадилась головой на мужской орган. Отсос продолжился еще какое-то время, после чего мама выпустила, наконец-то, хуй изо рта и, развернувшись, встала в коленно-локтевую позу, и ее партнер, не прекращая съемку, тоже опустился на колени позади откляченной маминой задницы. Повозившись членом, который он снова взял левой рукой, он приставил его к маминой щели и медленно ввел под аккомпанемент протяжного женского оха. Мама принялась двигать задом, умело, то насаживаясь на хуй, то почти полностью выпуская его из своего влагалища, мужчина, снимавший видео, при этом не делал никаких движений. Так моя маман подмахивала минут пять, издавая вскрики различной высоты и тональности, пока обладатель члена не вытащил его из мамы и не излил не ее ягодицы поток спермы. На этом видео обрывалось.
— Па-а-ап, — я вернула ему телефон, — я даже и не знаю, что прямо сейчас сказать. Ну кроме того, что я опять возбудилась...
— А что тут скажешь, мама наша любит секс. Хотя, с другой стороны, а кто его не любит?! Но нам то с тобой нравится, что мама любит секс, другими словами мы любим, что мама любит секс, — стало понятно, что он прикалывается, и никакой неловкости в моем присутствии не испытывает.
— А много у тебя еще таких видео, где мама демонстрирует свою любовь к сексу? — я приняла папины правила игры.
— Увы, Натаха, это единственное, она у нас с тобой предельно осторожная и осмотрительная, — папанька явно был не прочь посмотреть что-нибудь еще с мамой в главной роли.
— Да уж, полагаю пока не стоит ей ничего говорить, — мы похоже подумали об одном и том же, как говорится с кем поведешься — от того и наберешься. — Я уверена, что она нам еще доставит приятных впечатлений.
Папа молчаливым кивком согласился со мной. Было очевидно, что подумали мы об одном и том же.
Продолжение следует...
184