Ее звали Элизабет Майхем, эту потрясающую красотку, что сидела напротив нас. Ей было, по ее словам, сорок лет, но сорок лет ей не дал бы никто; с лицом искушенной женщины и телом бронзовой статуи, она существовала вне возрастов и определений; главным и единственным определением для нее, пожалуй, была фраза моего друга Томми:
— Вот это первоклассная сука!
Нас было, как всегда, трое. Всем по двадцать лет, все студенты. Я — негласный лидер и мозг группы. Томми — наши бицепсы и грубая сила. Малькольм — богатый тихушник. Три неудачника, если говорить честно. Мы были молоды, нам хотелось секса, но отчего-то у каждого из нас на любовном фронте следовало поражение за поражением. Если бы не деньги Малькольма и услуги проституток, так и оставались бы девственниками; но протитутки это одно, а заняться этим делом бесплатно, с обычной девушкой — такого никто из нас и представить себе не мог. До сего дня.
Она сама обратила на нас внимание. Этакая скучающая красотка в поисках молодых и горячих парней. Ее не смущало ни то, что нас трое, ни то, что, несмотря на Малькольма, мы не могли ее толком даже угостить в баре. Она была само понимание и сама сексуальность. Как три койота, мы хвостиком следовали за ней, распустив слюни и ревниво поглядывая друг на друга. Дошло бы до ссоры, но она зорко следила за нашим настроением и умело направляла нашу энергию в нужное русло. На дискотеке, куда она нас затащила, мы танцевали с ней по-очереди и все вместе, и каждый смог полапать крепкую попку или сочную грудь, каждый ощутил на своем, скрытом штанами, вздыбленном члене ее ладошку. Каждый ощутил ее жаркое дыхание и влагу ее губ. Уже сходя с ума от желания, мы едва ли не силой потащили ее на квартиру ко мне — уже все трое, уже даже не раздумывая об ревности. А она только смеялась.
Дальше было безумие.
Я помню, как все начиналось. Вроде бы только что мы сидели, как родственники на похоронах — трое оболтусов напротив красивой женщины, разом порастеряв уверенность и гонор — и вдруг я лишилс
я штанов, а мой член обожгло жалящее прикосновение острого язычка. Две ловкие ручки с наманикюренными пальчиками по-хозяйски охватили стволы моих друзей и принялись играть с ними в какую-то дикую игру. Потрясение от происходящего и возбуждение было настолько велико, что нам хватило буквально пары минут, чтобы кончить едва ли не в унисон — я, стиснув зубы, излился в зовущий меня ротик, парни забрызгали ей лицо с двух сторон. Их сперма была на ее щеках, шее, волосах. Довольно улыбаясь и эротично облизывая пальчик за пальчиком, она отстранилась, привалилась спиной к дивану, широко раскинула ноги — и на глазах у потрясенных нас задрала юбку, оголив свою выбритую кису, не скрытую никаким бельем. Ее пальчики нежно потрепали губки, пробежались по клитору, скользнули в щелку — и на глазах у нас эта ухоженная, потрясающе красивая женщина принялась развратнейшим образом ублажать себя, постанывая и закатывая глаза.
Вот тогда-то у нас и сорвало башню. Мы рванулись к ней, как солдаты в атаку; наши штыки мигом отвердели, как стальные. Подхватив ее как куклу, мы мяли ее, раздевали, накручивали соски, запускали пальцы в попку и в киску, давали ей их облизать — казалось, ее ничто из этого не смущало, ее все это только заводило и возбуждало. Неумело и неловко, мы поставили ее на четыре кости и пристроились с двух сторон, периодически меняясь. Потом сложили в сэнвич. Потом она сосала у трех сразу, стоя на коленях. Потом... Мой мозг не запомнил всего, в памяти остались только ее влажное тело, изломанное между нашими, и мучительно-сладкие моменты эякуляций. Все. Больше ничего.
Когда безумие сошло, секс стал ленивым и неторопливым. Более изобретательным. Мы по-очереди мылись с ней в душе — понятное дело, мылись не просто так. Не знаю, как с ребятами, но меня она едва ли не всего вылизала — это было на удивление стыдно и возбуждающе. Не знаю, как с ребятами, но со мной она успела перекинуться парой слов — и это оказались самые страшные слова в моей жизни.
— Я все что угодно отдал бы, чтобы такое происходило со мной как можно чаще!..
210