Действие рассказа происходит в мире «Вархаммера 40, 000». Т. к. этот мир у нас сейчас достаточно хорошо известен, не считаю нужным давать развернутые вводные о том, что такое «Император», «Имперская гвардия», «комиссар» и т. д. Все желающие при необходимости могут воспользоваться Gооglе (и Lurkmоrе). Кроме того, влияние этой специфики на сюжет, в общем, минимально. В целом можно считать, что место действия — постапокалиптическо-фантастический мир, главная героиня — офицер армии тоталитарного гос-ва.
Выкладываю рассказ на этом ресурсе в рамках эксперимента, т. к. сюжет построен вокруг лесбийских и далеко не платонических отношений, а любовные сцены откровенны и в общем порнографичны. Надеюсь, что любителям «клубнички» написанное придется по душе. Комментарии и пожелания всячески приветствуются.
Небольшие пояснения по поводу малоизвестных терминов.
Савларские Химо-псы, савларцы — один из штрафных полков Имперской гвардии. Известны хромающей дисциплиной; «ссавларить» значит «украсть».
Амасек — аналог коньяка.
Лхо — аналог табака; палочка лхо — сигарета.
Улей, город-улей — имперский мегаполис; подулей — подземные трущобы под городом-ульем.
Лонг-лаз — снайперский вариант лазгана (лазерной винтовки).
1.
— Тебе везет, боец.
Кира чуть не скривилась от звука собственного голоса. Боевой газ сушил горло, заставляя петь полудохлым сквигом. Для отдачи команд силы легких хватало с избытком, но при переходе на сравнительно спокойный тон в глотке тут же сам собой возникал моток колючки.
Девица определенно заслуживала спокойного тона, несмотря ни на что.
— Так точно, мэм. Благодарю, мэм.
Хороша, подумалось Кире. Для химо-суки. Для того ада, в котором находится. Даже близко не тянет на рай, но это детали. Хороша не только собой, но и в обращении с лонг-лазом. Одним удачным выстрелом подорвать топливный бак огнеметного танка, обратив пару дюжин зеленомордых в вопящие факелы — тот, кто на это способен, стоит внимания комиссара. Бойцам всегда нужно поощрение, даже если эти бойцы — человеческий мусор, отбросы общества. Мародеры, насильники, воры и богохульники. Император в своей милости прощает всех. Для них милость эта — ошейники штрафного батальона, набитые взрывчаткой, и лазганы, прикованные к запястьям. Кто не умрет в первых рядах, получит шанс на прощение... Так или иначе.
— Как звать, боец?
— Везуха, мэм.
— Я спросила имя.
— Виновата, мэм. Так меня назвали на Лунах Савлара. Документы потеряны, я официально числюсь Везухой Савлар.
Кира сдержанно фыркнула.
— За что загремела, Везуха?
— Непристойное поведение, мэм.
— Забавно.
Еще некоторое время Кира разглядывала Везуху, опустившую взгляд. Та не привыкла к разговору с командованием. Кира хорошо знала, что эта девица чувствует. Мало кто может так просто свыкнуться с мыслью, что твой офицер, посылающий сотни людей в мясорубку, откуда возвращаются только победители или мертвецы — человек, такой же, как и ты. Что ему тоже нужны сон, еда... и иные радости.
— За мной, Везуха.
«Валяясь в холодном углу сырой комнаты в обнимку с лазганом — всю ночь —
ты можешь мечтать о женщине, представляя, как ты развернешь ее лицом к себе,
грубо прижмешь, пробежишься ладонями по гибкому телу, изомнешь, как цветок.
А реальность вносит свои коррективы.»
Эти слова одного из своих сослуживцев Кира выучила наизусть. Сказано было мужчиной, но она его понимала. И потому жадно хваталась за любую возможность, когда сходились три обстоятельства — наличие времени, сил и более-менее привлекательного партнера, неважно, какого пола.
Щелчок выключателя. Мигнув, приглушенный желтый свет наполняет помещение, выхватывая из темноты детали интерьера. Икону Императора в углу. Пикт-снимки на дверце железного шкафчика. Выдвинутый из стены столик, на котором размещался нехитрый натюрморт: бутылка из-под амасека, ныне служащая вазой для синтетической розы, и банка консервированных фруктов.
Личное пространство. Небольшое, но какое есть.
— Надеюсь, я не слишком страшна на твой вкус. Впрочем, тебя никто и не спрашивает.
Своей внешности Кира не стыдилась. В общем-то, знала, что многим кажется весьма привлекательной. Человеческое тело — храм Императора, и осквернять его нагулянным жирком, недостатком гигиены и излишне вольным украшениями было ниже достоинства Киры, даже если бы она не была комиссаром. Но шрамов и памятных отметин на ее коже хватало, что, впрочем, обычно становилось залогом интересных разговоров в койке. Самой заметной деталью было изображение аквилы — двуглавого орла, выложенное из сотен металлических пластинок, имплантированных под кожу чуть ниже ключиц. Под ним расцветали белые кляксы химических ожогов. Словно бы по контрасту с этими страшными отметинами сама грудь у Киры была очень красивой — не очень большие, но упругие сисечки, приятные и на вид, и на ощупь. Плоский живот, выбритый лобок с тату в виде савларской штрафной стрелки, сильные бедра... Лицом Кира также, в общем, вышла — резкие скулы и постоянный прищур бледно-голубых глаз чуть портили общую картину, но зато неплохо подчеркивали характер девушки. А вот любителей играться с шелковистыми локонами Кире очаровать было решительно нечем — она брилась налысо, оставляя лишь несколько прядок на висках.
Везуху Кира особенно не разглядывала. Девчонка как девчонка. Темные волосы, большие карие глаза. Более-менее чистая, приятная лицом и голосом — судя по всему, из свежей партии мяса. Большего от нее и не требовалось.
Особых иллюзий Кира не питала. Знала, что Везуха, работая язычком, будет думать о в первую очередь о добавочной пайке. Да и она сама, когда дело дойдет до чистой механики, переключит сознание на более насущные проблемы. Но это ж не повод вовсе не начинать?
— Знаешь, что делать?
Везуха кивнула.
— Да, мэм. Я... я умею.
— Ну сейчас проверим, как ты умеешь.
Комиссар улыбнулась, царапнув ногтями по выбритой части головы Везухи.
— Не торопиться. Чтоб все было нежно и аккуратно.
Приказ был исполнен. Но не сказать, чтобы в точности. Было заметно, что опыта у Везухи маловато. Глубоко вдохнув, она прижалась к промежности, припала ртом, как при поцелуе, и попыталась сразу запустить язык внутрь. Поперхнулась, закашлялась и подалась назад.
— Да ты охренела.
Кира пожалела, что под рукой нет электростимула. Просто влепила Везухе затрещину.
— Я кому сказала «нежно и аккуратно»?
Девушка отвела глаза, еще раз кашлянула. Ничего не ответила. Кира вздохнула порно рассказы и протянула руку, намотав на ладонь волосы Везухи. Не слишком резко, но грубо потянула на себя, заставляя ее встать.
— Первый и последний раз показываю, как по-человечески надо. Давай, с сись начни...
Одного у Везухи нельзя было отнять. Она была очень послушной и очень старательной. Все остальное за нее, в общем-то, сделало тело Киры, за несколько дней невольного воздержания так истосковавшееся по ласке, что было согласно даже на Везуху.
Кира закусила губу, зная, что лучше не кричать, хотя и очень хотелось. Она была настолько возбуждена, что на нежные мягкие ласки ей стало плевать как раз тогда, когда у Везухи начало что-то получиться. Резко потянула девушку вниз и прижала обеими руками. Заурчала, чувствуя ее язык внутри, неопытный, но достаточно сильный. Время от времени тянула чуть вверх, принуждая коснуться языком клитора, а зачем вновь толкая ниже.
Чудесное чувство. Именно в такие моменты Кире хотелось жить, хотелось благодарить неизвестно кого. Кира не думала о Везухе Савлар, рядовой 404-го полка, которая уже на три часа превысила средний срок жизни штрафника на поле боя. Она думала о другой. Той, которую встретила когда-то давно, под небом из стали и бетона. Там, где в двадцать лет умирали не от пули или шального осколка, а от грязной иглы или ножа надравшегося посетителя.
Та девушка была именно девушкой — редчайшим существом для подулья, где голодное и грязное детство переходило в голодную и грязную старость. Понятия «Имперская гвардия» и «комиссар» для нее были из области сказаний об ангелах Императора, несущих свет и закон на далекие звезды. Кира же стала для нее чем-то другим. Ближе и понятнее, чем гранитные лики генералов и прелатов на стенах базилик. Чище и добрее, чем живые обитатели квартала 4—11 на пятом ярусе улья Вайсхофен.
Обычно Кира не страдала сентиментальностью. Все достижения на личном фронте сл
ивались для нее в череду одинаковых, коротких и предсказуемых сценок, кусочков удовольствия, отобранных с боем у судьбы. Украденных. Ссавларенных. Просто в тот раз она очень хорошо себе представила, что станет с этой девушкой через год-другой. Представила настолько хорошо, что через два дня по рекомендации комиссара К. Максвелл на работу в гвардейскую столовую поступила новая сотрудница («да, она из подулья, у вас с этим проблемы?»), а сама Кира осталась кое-кому должна. Но это было неважно.
2.
— Хорошо, Фио. Очень хорошо... девочка моя.
Кира последний раз сжала и отпустила ноющие соски. Откинулась назад, ударившись затылком об металл перекрытия. Закатив глаза, уставилась в бесконечность железобетонного неба, уходящего вверх тысячами этажей.
Ответного взгляда она не почувствовала. Императору было не до мелких грешков Своих смертных слуг.
Не глядя, Кира протянула руку, коснувшись стянутых в хвост сухих волос. Проведя по бархатистой щеке, легонько надавив на полуоткрытые губы. Удовлетворенно хмыкнув, когда губы с готовностью сомкнулись вокруг указательного пальца.
— Моя девочка.
Фиона ничего не ответила. Облизав палец, она выпустила его и прижалась щекой к тыльной стороне ладони. Ее руки все еще лежали на кириных бедрах.
Обе девушки дышали тяжело. По разным причинам — Кира приходила в себя после оргазма, Фио просто пыталась восстановить дыхание. Вверх она посмотрела не сразу, словно бы не желая встречаться взглядом с Кирой. В отсветах уличных огней ее лицо блестело от соков. Это, разумеется, не могло не стать поводом для комментария.
— Че, вкусно было? Вон, перепачкалась вся.
Фиона фыркнула.
— Ну так помоги умыться.
Девушка произнесла это без напускной игривости. Сухо, спокойно, с толикой сарказма. Так, как ответила бы сама Кира на ее месте.
Прогресс по сравнению с блеянием про «госпожа офицер Кира, мэм», а ведь всего-то пара дней прошла.
Пара очень насыщенных дней. И еще более насыщенных ночей.
Кира приподняла Фиону за плечи.
— Давай сюда.
От Фио пахло, как обычно, кухней и моющим раствором. И самой Кирой.
Поцелуй был долгим. Грубоватым. В нем словно бы в миниатюре отразилось все то, что Кира хотела и могла подарить другой женщине, начиная от ласковых, обманчиво легких первых касаний и заканчивая вспышкой боли в прикушенной нижней губе. Словно бы извиняясь за такой финал, язык Киры еще прошелся по щекам, подбородку и векам девушки серией мягких, успокаивающих движений.
Фио прикрыла глаза, дыша тихо, но все еще часто. Кира легонько коснулась губами ее век, а затем, крепко обхватив за талию, приподняла и развернула на сто восемьдесят градусов, усадив между своих широко расставленных ног. Сделать это было несложно — Фио была удивительно легкой.
Шуршание упаковки лхо. Щелчок крышки, привычное ощущение ребристого колесика под пальцем. Красный огонек, на пару мгновений осветивший лица девушек. Кира глубоко вдохнула, впуская дым в свои легкие, затем поднесла сигарету к губам Фионы. Та тоже затянулась, к удовольствию Киры, не закашлявшись.
Какое-то время они молчали. Первой тишину нарушила Фио. Как обычно, задав вопрос. Как обычно, невпопад.
— А правда, что бывают такие широкие-широкие кровати, где можно и вдоль ложиться, и поперек, и как захочешь?
Кира прыснула. Быстро умолкла, вспомнив, что у Фионы был, мягко говоря, небольшой опыт знакомства с кроватями, отличными от многоярусных узких коек.
— Правда.
— А ты на таких спала?
— Да.
— Не одна, небось?
— Риторический вопрос.
— Какой-какой?
— Глупый.
Фиона приумолкла. Кира поглаживала ее руки, зная, что скоро придет череда более активных ласк.
— Расскажи мне... Ну... Скажем, как мы на такой кровати спим. Ну, и не только спим.
Фио не была первой, кто обращался к Кире с подобной просьбой, и ту это удивляло — рассказчицей она была неважной, и там, где приходилось выходить за рамки пересказов фронтовых баек, оперировала в основном неточными цитатами из грошовых романов и писанины своего старого знакомого из отдела пропаганды. С Фионой же не прокатывал и старый прием «говорить невесть что, главное, обворожительным хрипловатым голоском, и побольше пошлостей», потому что слушательницей она была въедливой и часто перебивала Киру каверзными вопросами.
— Мы лежим...
Кира задумалась. А затем все пошло само собой. Как по нотам. Достаточно было просто вспомнить и пересказать события двухдневной давности.
— Я смотрю на тебя сверху вниз, на твои растрепанные волосы, в серые глаза. Не перестаю говорить — нежности, комплименты пополам с уговорами и даже угрозами. Слова не важны, важен тон.
Глубоко вдохнув, Фиона зажмурилась. Кира не знала, поняла ли девушка, что речь идет о недавнем прошлом, а вовсе не о фантазии на тему. В общем, ей было все равно. Она продолжала говорить, подкрепляя слова действиями.
— Я догадываюсь, о чем ты сейчас спрашиваешь себя. С кем меня сравниваешь. Я не красавец-мордоворот с плаката, и не прекрасный принц из дворцов Шпиля. Я — прокуренная баба с обожженными сиськами, с меня снять комиссарскую форму — и без грима в любую вашу банду впишусь. Ну что ж, не всем выбирать свою первую любовь. Вежливо пытаешься меня отшить. На словах. Но твое тело иного мнения. Ты постанываешь, дрожишь, выгибаешься. Хоть и сразу отталкиваешь. Но я настойчива.
Фиона постанывала. Дрожала. Выгибалась. И в этот раз уже не пыталась оттолкнуть.
— Как здорово целовать тебя! В шею, в вырез майки, в губы. Ты странно целуешься взасос, без языка, это как трахать языком твой рот. На тебе слишком много одежды. Но я тебя излапала всюду. Хоть ты и сопротивляешься очень активно. Особенно ревниво закрываешь грудь — было бы что закрывать! Зато низ почти беззащитен.
Ни о какой кровати речи уже не шло. Кира просто позволила своей памяти облечься в слова. Выходило складно. Самой нравилось.
— Ты впиваешься ногтями в мою руку, но вроде бы как раз прижимаешь ее, а не прогоняешь. Ты почти сухая! Я начинаю работать с твоими складочками — одного пальца хватит. Ты узкая. Потом все просто. Чисто механика. Судорога, вскрик. Выдыхаешь — «все». Моей руке становится мокро. Прижимаюсь. Хочу заставить тебя облизать пальцы, но ты совсем против. Облизала сама. Понимаю, что была не чуткой и не нежной. Но тебе вроде понравилось. Это еще не конец. Идем в тепло, нам нужна кровать. Ты уже не против ничего.
Фиона стонала уже в голос. Так, как на памяти Киры лишь она одна и умела — мелодично растягивая звуки, придавая им сходство не то с урчанием зверька, не то с какой-то странной музыкой. Реакция тела не позволяла усомниться в искренности эмоций.
Для всего этого было какое-то объяснение. Какое-то слово из обширного лексикона Адептус Биологис. Гиперсенситивность? Гиперсексуальность? Не менее интересно было и то, как сама Кира смогла распознать это в одной из служанок — не самой красивой и не самой обаятельной. Одной из тех, в чью строну Кира обычно не смотрела. И не очень хорошо относилась к тем, кто смотрел.
Рано или поздно приходит время пробовать и такую дрянь, как говорится.
... Через три месяца половина гарнизона тихо смеялась над историей всепобеждающей любви — капитан Стэнварт фон Кессельриг, белая косточка Сил планетарной обороны, женится на никому не известной девушке из офицерской столовой. Вторая половина гарнизона ржала в голос. Молодоженам было все равно, Кира лежала с осколочным ранением и ее больше заботила чистота инструментов хирурга — из окошек полевого госпиталя шпиль Вайсхофена даже не был виден. Ревность покрутилась и поняла, что конкурировать с болью и здоровой злостью нечего и думать.
А еще через месяц Вайсхофен был стерт с лица земли орочьим Ваагхом. Кира не заглядывала в списки погибших.
Та девушка была частью мира, оставшегося позади — в далеком прошлом. Было неважно, погибла ли она или осталась жить.
Кире хватало того, что она всегда возвращалась, замещая собой других — безымянных и безликих.
3.
Везуха посмотрела вверх, облизывая губы.
— Меня зовут Везуха, мэм...
— А как тебя назвала я?
— Фио.
— Черт с ним. Хватит болтать, продолжай.
Везуха пожала плечами и продолжила. Кира мотнула головой, оставляя прошлое в прошлом. Она выгнула спину, готовясь к приливу жесткого теплого наслаждения, и приказала самой себе забыть о Фио.
Хотя знала, что некоторые приказы остаются невыполненными.
200