Первое сентября... Начало последнего учебного года... В класс вошёл директор и представил нового молодого препода.
. ..Он был высокий, статный, подтянутый, широкоплечий. Светло-русые волосы по-армейски коротко подстрижены, серо-зелёные глаза смотрели с некоторой суровостью, но стоило ему улыбнуться, и его лицо, как по волшебству, становилось добродушным и довольным. Ну прям мартовский кот! Ямочка на подбородке придавала мужественности и... сексуальности.
Вообще-то меня не слишком волновала мужская красота. Я даже в артистов и певцов, в отличие от большинства своих подружек, никогда не влюблялась. Я считала, что настоящий мужчина должен не на сцене кривляться подпрыгивать в распахнутой рубахе на голое тело, а в строгой форменной одежде водить самолеты, охранять границу или, например, производить сложные хирургические операции. В белом халате. И в маске. А под маской... лицо... такое мужественное-мужественное, а глаза — усталые... и умные... У понравившегося мне молодого учителя лицо было весёлое и... все-таки мужественное, уверенное. А строгий костюм-тройка цвета хаки с искрой, светлая рубашка в тон и галстук – зеленоватый металлик.... он же был почти в тон военной форме! Но все же, как ни крути и ни подстраивайся под обстоятельства, впервые в жизни я всерьез запала на красавца-мужчину... А от его взгляда — то сурового, то добродушного — у меня по телу расходились огненные иголочки... И эти иголочки становились ещё горячей, пронзая и сердце, и голову, когда я теребонькала себя под одеялом, представляя себя в постели с мужчиной... Мужчиной своей мечты...
Он сходу, с первого дня утвердил свой авторитет, нашёл подход буквально к каждому, ловко поставил на место шутников с последних парт, но главное — привил интерес к литературе. Вёл уроки так мастерски, что постепенно у нас выработалась своего рода ломка по его предмету, ждали и не могли дождаться — когда же снова по расписанию выпадет «литра». Помню, я бежала в школу, как на свидание, и уходила неохотно, как девушка, насильно разлучаемая с любимым. Но меня грела мысль, что на следующий день снова увижу Рикко.
Он был для меня всем:
Солнцем, счастьем, дождем,
Водой в страшной жаре,
Грозой в небе ночном.
Он был для меня — рай!
Улыбка, взгляды, слова!
Нежность лилась через край,
Кружилась в мечтах голова.
Он был для меня всем...
Но он также был и недосягаемой мечтой, как божество Олимпа. Моей фантазией, моим секретом, моим тайным желанием. Что это было — любовь, страсть? Я не могла себя понять. Что со мной происходило? Я бесилась, видя как другие девочки пытались строить ему глазки. Непонятной односторонняя мечта-любовь казалось мукой...
Ты невозможен для меня, недосягаем.
Ты вроде рядом и так же далеко.
Ты душу мне на части разрываешь,
Не представляя как мне тяжело.
На фоне Рикко образ моего ненаглядного Игоречка вдруг сам собой померк. До того дня, когда в класс вошел директор и представил нового молодого препода, я находила своего Игорем и красивым и прикольным перцем. К тому же он был продвинутый, насколько можно — подписывался на популярные каналы в Ютубе, носил хайповые джинсы «Джулиус», модные кронвера и кепку задом наперёд. Разговаривал манерно, с каким-то московским акцентом, строил из себя АУЕшника — мечта любой глупенькой девочки моего возраста. В характере своего объекта обожания я как-то слабо разбиралась — больше предавалась мечтаниям и грёзила наяву. Но я видела, как он рвётся продемонстрировать свои чувства, желание утвердиться в моих глазах на правах «самого-самого», как он динамит других девчонок, который текли от него. Однажды он чуть было не набил морды своим корешам, шутканувшим в мой адрес. Наличие такого парня поднимало авторитет в глазах одноклассниц, хотя некоторые подруги считали мой выбор глупым. Но это меня не особенно заботило. С ним я была как за каменной стеной. Правда, меня напрягало, что Игрою мало поцелуев. Он хотел секса от меня, и угрожал расставанием, если откажусь. Быть брошенной я не хотела, но и секса тоже. Я хитрила, ссылалась на месячные, болезнь, всё что угодно, чтобы и удержать, и не расстаться. И готовила себя к тому, что однажды, в подходящий момент, он сделает меня женщиной. Разумеется, я не могла не позволить себе параллельно балдеть от некоторых экранно-киношных секс-символов. Как и у всех, у меня были свои айдолы, в реале же образцом романтического героя выступал Игорь. Он всегда был рядом, о нем не надо было мечтать, достаточно было мяукнуть ему на сотик, и он перезванивал или летел на крыльях. Тусовки, на которых мы с Игорем зависали, проходили незатейливо: парни лапали девчонок, те понарошку отмахивались. Нередко бывал пивасик. Некоторые курили, дурачились, что-то обсуждали — разные глупости и пустяки. Но тогда это казалось самым важным, даже священным. «Игорь, руки убрал!» — с небольшой задержкой возмущенно вскрикивала я, щёлкая по беспардонным рукам, лапающим мою грудь. А сама мечтала, чтобы это приятное ощущение длилось подольше. «Бабочки в животе» приятно порхали, будоража мое воображение, приправленное буйными гормонами. «Да ладно тебе, жалко что ли, убудет у тебя?» — обижается наглец, неохотно убирая руки. Но каким бы милым и дорогим сердцу Игорь не казался, он был просто горячим неоперившимся юнцом без тормозов, бравирующим своей крутизной, больше мечтающем о сексе со мной, чем о долговременных отношениях и будущей семейной жизни. И когда появился Рикко, я была ошарашена... взволнована... я вся потерялась. Я вдруг осознала, что вот он — настоящий мужчина! Не в образе киношного супермена — реальный, во плоти, до которого можно было даже дотронуться. Никаких цинично-уверенных понтов, никакой глупой пацановской бравады. Рикко стал первым, о ком я стала всерьёз и по-настоящему думать как о мужчине своей мечты. Словом, ушла в закат.
Но я боялась признаться в этом кому бы то ни было. Даже близким подругам. Они просто подняли меня на смех. Более всего страшилась неосторожным словом или намёком вызвать у Игоря ревность. Какому поцику понравится, что его девчонка тащится от другого, пусть и лучшего во всех отношениях?! Поэтому я продолжала встречаться с Игорем, а в мыслях была с Рикко...
Собственно, почему его неформально звали Рикко? Пацаны наши так прозвали. В основу прозвища легло пренебрежительно-фамильярное Юрик — так в первые дни называли его в моем классе. Потом «ю» убралась, прозвище подрихтовалось и превратилось в Рикко. К слову сказать, все преподы и училки носили соответствующие погонялово, например, физрук Дмитрий Степанович — Любэ из-за фамилии Любавин, историчка Валентина Аркадьевна — Коммуняшка из-за преданности давно сгоревшим в топке идеалам Ленина-Сталина. Училка по информатике Алла Михайловна — Ультразвучка. Заслужила такое прозвище за свою склонность впадать в жуткую истерическую панику по любому случаю, а дети существа жестокие и очень любят провоцировать, чем мы и занимались. Нравилось нам наблюдать как она визжала. Биологичка Светлана Кирилловна была известна как Сметана Киряевна. Ну и так далее. Более всех не повезло учителю по алгебре Игорю Дмитриевичу — сокращённо его звали Пидрич. Он был туг на ухо, поэтому к нему так и обращались. Ну просто если быстро произносить Игрьдмитрич, то разницы и не было по сути. И еще завучу — вечно хмурому и всем недовольному Иннокентию Павловичу, который носил громадные очки, в которых глаза казались выпученными. Кликуха была соответствующая — Залупа очкастая. Но прозвище, которое мы дали учителю литературы и русского языка, было добрым и безобидным, какое чаще всего произносятся в узком дружеском кругу.
Однажды после зимних каникул Рикко неожиданно довел до нашего сведения, что доучивать литературу и русский язык нам придется уже не с ним, а под руководством другого препода. Его уход был мотивирован перспективой работы в одном из престижных ВУЗов. Мы впали в уныние. Особенно я. Было ужасно больно, обидно и пусто внутри. Как оказалось, время не лечит, а лишь маскирует спокойствием раны воспоминаний. Но шли недели, месяцы. Постепенно образ Рикко бледнел, испарялся, как утренний туман, а рядом был неунывающий, полный задора Игорь, который из кожи вон лез, чтобы удивить меня, чем-то порадовать.
И вдруг неожиданно я вновь встретилась с Рикко. Это было относительно недавно — в мае, перед выпускными экзаменами. Зашла в супермаркет, бродила меж стеллажей с товарами, завернула в отдел с косметикой и нос к носу столкнулась с ним. От неожиданности мы оба чуть не выронили корзинки с продуктами. «Диана?!» — удивлённо воскликнул он. «Ой, здрасте, Юрий Владимирович!» — ошарашено пролепетала я. Потом он справился с удивлением, а я — с волнением и мы разговорились. Тема разрулилась с вопроса «ну и куда думаешь после школы поступать?» Я сказала, что точно пока не знаю, но скорее всего на гуманитарию — филологию или журналистику. Он похвалили мой выбор и признался, что в настоящее время работает в СМИ. На прощание дал мне свою визитку и с улыбкой сказал, что, если мне по завершению учебы в ВУЗе понадобится помощь с трудоустройством, он поможет. «Ты умничка, Диана, — добавил он, слега потрепав меня по плечу, — моя лучшая ученица. Помню все твои сочинения по моему предмету. Талант! Из тебя выйдет отличная журналистка». И пристально посмотрел на меня, будто хотел надолго запомнить моё лицо. Надолго и навсегда. Я не выдержала его взгляда, опустила голову, лишь бы не смотреть на него. Это была мучительная и сладостная пытка. Потом мы расстались.
Пока я шла домой, в голове метался рой мыслей, кое-что из былых воспоминаний и чувств. И его последние слова, которые эхом отдавались в голове: «Ты умничка... ты моя лучшая ученица...ты моя лучшая... ты моя... моя...» Значит, он давно заметил меня... Заметил... И я ему понравилась. Нет, не так... Я ему ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛАСЬ... Я почувствовала это всем существом, всем сердцем...
Помню, как мне захотелось куда-нибудь присесть, ощутить спиной твердую опору и обхватить горящую голову руками. Помню, как во
мне за доли секунды развился странный процесс, который, казалось, вышел из-под контроля мозга и существовал отдельно от меня. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Слезами и горючими, и сладкими. А ещё я почувствовала себя последней дурой. В порыве этого странного чувства захотелось выкинуть подаренную мне визитку с его инициалами, номером телефона и прочими контактами. Но я этого не сделала. Сработал голос разума. И что-то еще. Дома я списала все данные Рикко на свой мобильник — визитку можно было легко посеять. Вот так у меня и оказался его номер в контактах... А почему же я ни разу не позвонила, не попыталась поговорить с ним, просто, чтобы услышать его? Наверное потому, что старалась забыть об этой встрече, которая причиняла ненужную боль.
На флешке мобильника у меня на тот момент было полно песен, но я как одержимая слушала только песню Инны Стил и Джуманджи «Любовь остаётся!»
Время уходит — меняется сознание.
Порою радость ранит, как наказание.
Задачи поставлены — выводы серьёзны,
Только зачем-то снова катятся слёзы.
Почему всё не так, как мне хотелось?
Собранная мозаика вдрызг разлетелась:
Цветными брызгами или осколками
В руки впилась, своими иголками.
Ладони сжимаю, всё равно знаю —
Я могу, я сердце не потеряю!
Я любила и ненавидела эту песню. Прослушав и залив подушку слезами, я удаляла её, чтобы потом снова скачать и снова удалить...
К счастью, на носу были экзамены — было чем занять свои мысли, да и Игорь каждый день напоминал о себе то СМСкой, то звонком. Чем ближе приближался день «икс», ну то есть момент, когда я наконец соизволю заняться с ним секазом, его знаки внимания становились все горячее, все пламенней. И сама того не ожидая, я вдруг почувствовала, что вся эта любовь-морковь, кино-домино, танцы-шманцы — это нормально, это моё. Ёпс тудей, да в конце-то концов, ведь меня любят! Я нужна кому-то! Как говорится, пусть лучше синица в руках, чем журавль в небе. А значит, на фигаськи жевать сопли, мечтать о том, что никогда не будет моим. Жизнь — это не игра воображения. Надо быть реалисткой. Надо раздуплиться. Хватит батониться и аутировать, сидя возле окна, и с тоской смотреть, как по пыльному стеклу стекают вниз струйки дождя. И наконец, дать уже своему парню! И не теребонькаться в одиночестве, прогнать «пододеяльного шалунишку».
. ..А потом была та самая вечеринка, ванная комната, обжигающий танец любви, чуточку боли от потери девственницы... .Потом снова ванна, и новый танец любви, но любили там уже не меня, а эту дуру Маринку...
Эх, блин, вот она реальная жизнь, где всё красивое, дорогое сердцу однажды смывается в унитаз, как какая-то блевотина...
Хорошо живется на свете пацанам. У них одна головная боль — побольше отпердолть глупых няшек, вроде меня...
Ничего, когда-нибудь я всё исправлю, склею, скрашу тёмные пятна яркими красками...
Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее...
— Ау, лапуля! — донесся звонкий подругин зов из ванной.
Я встрепенулась, и от неожиданности чуть не выронила мобильник. Ещё секунду мой взгляд смотрел на номер телефона Рикко, а мысли нехотя возвращались в привычное русло настоящего. Какие-то несколько мгновений и такой калейдоскоп воспоминаний — целая лавина! У меня возникло чувство, будто я смотрю кино и не могу от него оторваться. Потом вздохнула, быстренько «упаковала» образ Рикко в «тайники» сознания и бодро отозвалась:
— Да! — Как обычно не удержалась, от дежурного прикола: — Тебе там что — спинку надо потереть?
— А можешь? — подхватила шутку Алёнка.
— Могу. Только разбег сейчас возьму от набережной, — кинула я в ответ и рассмеялась. Потом более серьёзным тоном: — Ну чего тебе, говори...
— Так... это... хи-хи... спинку потереть, — не унималась развеселившая Алёнка.
Яненько, подумала я, опять нас на рофляночку пробило.
— Может тебе еще где потереть? — дурашливо ляпнула я первое, что пришло в голову.
— М-м-м, — промурлыкал голос из ванной. — Когда ты весёлая, ты такая развратная... Ну идем, потри. Хи-хи... И спинку, и там, где ещё захочется.
— Щас я тебе потру, — вскинулась я, продолжая ловить «ха-ха». — У меня под рукой как раз посудомоечная щётка. Ты у меня доиграешься.
— Ой-ой, как страшно. — Потом, отсмеявшись, попросила: — Диануль, дай мне что-нибудь из твоих домашних шмоток. А то у меня всё пропиталось потом.
— Так бы сразу и сказала, падла.
— Ха! Сама первая начала меня троллить.
Продолжая обмениваться незлобивыми приколами, я сходила в комнату и, порывшись в шкафу, нашла для Алёнки короткие джинсовые шортики-рванки (о, она такие обожает!) и розовую маячку. Заодно трусики и лифчик. Вообще, зная её как облупленную, я без особого труда могла подобрать из своего гардероба то, что ей подходило и нравилось, вплоть до нижнего белья.
— На, держи, приколистка, — протянула я одежду через приоткрытую дверь ванны.
Подруга стояла у зеркала, улыбаясь своему отражению, — худенькая, миниатюрная, с аккуратной, кругленькой попкой — и вытирала полотенцем длинные мокрые локоны. Услышав меня, она обернулась, и я увидела её сразу всю. Голенькую... Во всей красе. С любопытством я отметила, что у Алёнки, как и у меня, гладко выбритый лобок.
— Спасибули, — пропела она, беря протянутую охапку вещей. И мило так посмотрела, как котеночек, который просил рыбки и наконец её получил...
Я уже было прикрыла дверь, но тут мой взгляд заметил нечто интересное на попке Алёны — татушку!
— Опаньки! А чё там у тебя на заднице? Ну-ка зарисуйся.
— Где? — по-кошачьи изогнувшись, она посмотрела на свою попку. — А, да! Блин, совсем забыла про неё.
И, повернувшись спиной, чуть нагнувшись, игриво повиляла булочками, демонстрируя татуировку в виде грозового облачка с молнией.
— Ну как? Прикольно? — спросила она с такой интонацией, словно заранее знала — как. Впрочем, она действительно знала. И не ошиблась — округлив глаза, я изумленно сказала:
— Вау! Агаськи.
— На прошлой неделе сделала, — с сияющим лицом Аленка повернулся ко мне, довольная произведенным эффектом.
— А почему именно облако? И почему именно на копчике решила сделать? — Я знала, что татушки могут символизировать много разных вещей и выражать несколько различных значений. Сама я особо не интересовалась этими художествами.
— Да очень просто. Облако для меня, как напоминание о прошлом, которое сгорело в топке и никогда не вернется. И для прошлого попа подходящее место. — Сделав кивок в сторону своей татушки, она спросила с лучезарной улыбкой: — А ты не хотела бы себе такую?
— Нууууу, — задумалась я, неотрывно глядя на голенькую Алёнку и её прелести. Впервые я видела её полностью обнаженной. До этого только в купальнике. — Нетушки, спасибки... — я отрицательно покачала головой. — Чё-то не хочется.
Блин, мне почему-то до жути нравилось разглядывать её тело, её стройные ножки, нежные точёные руки, тонкую талию и великолепный изгиб бёдер. И эти её грудки с маленькими розанчиками сосков. И её слегка выпяченный лобок без единой волосинки...
Тут до меня дошло, что смотрю на подругу совершенно другими глазами, от чего я встрепенулась и почувствовала, как заливаюсь краской.
Алёнка тоже уставилась на меня, в этом её взгляде было нечто странное — какая-то фривольность. И непонятная искорка... Пугающе-загадочно, интимно понизив голос, она добавила:
— А ещё я думаю сделать татушку где-нибудь спереди. Например, здесь. — И, хихикнув, сделала круговые движения пальцами под пупочком. — А может ниже... Вот здесь... Как думаешь, клёво будет на этом месте смотреться татушка в виде глазика?
Проследив взглядом за её рукой, и, живо нарисовав в воображении тот самый глазик, я прыснула от смеха.
— Глазик на лобке?! Ну ты умора. Ха-ха... Нашла место... Типа третий глаз, которым ты будешь смотреть на мир из-под резинок трусов?
— А чё, прикольно же, — продолжая ласкать свой животик, нараспев протянула Алёнка. — Ещё пирсинг на пупок заклепаю — ва-а-ще-е шикардос. Такая секси буду... — И мечтательно мурлыкнула.
— Ну-ну...
— Хочу такой, как у Полинки.
— Опа! А разве у неё есть пирсинг? Вроде не было никогда...
— Так она недавно сделала. Я же сегодня её видела. Ну она и зарисовалась своей железкой, пока мы болтали. — Подруга озорно прищурила глаза. — Вся такая глэмер — топик, мини-юбка, шпакулы крутые, пирсинг на пупке. И на тачке!
— Ну да, — хмыкнула я, соглашаясь. — При виде Полинки у меня сразу крейгазм наступает.
Продолжая обмениваться с подругой банальными фразами, я поймала себя на мысли, что не могу оторвать взгляд от её руки, снующей вдоль выбритого лобка... Касающейся кончиками пальцев плотно сомкнутых половых губок... Поглаживающих... И, казалось, дразнящих... Вызывающе дразнящих...
Неожиданно для себя осознала, что мои щеки пылают огнем, и чем больше я смотрю, тем труднее оторваться. Я была поглощена, загипнотизирована тем, как она трогает свою расщелину. Почти неосознанно я облизнула губы. Они были сухими и горячими.
Потом увидела её глаза... живые глаза с дикими искорками детской шаловливости и весёлого нахальства. Правой рукой Алёнка продолжала гладить свой животик, а левой взялась за грудь и стала её мять. При этом она улыбалась, показывая меж своих белых зубок остренький розовый язычок. И улыбалась притом так странно, так загадочно...
— Ах, — тихо вздохнула она. С какой-то томностью. И как будто потянулась ко мне...
Словно ужаленная, я вздрогнула от непонятного ощущения внутри себя. Странного, приятного, и пугающего одновременно, от чего сразу заныло внизу живота.
Алёнка тихо рассмеялась и склонила головку набок, как будто на свете не было ничего более само собой разумеющегося стоять вот так голышом и ласкать себя на глазах у подруги.
426