Одиноких и смешных, робких, смелых, наглых — любых.
Бойся глаз её озорных, тёплых рук и нежных таких,
Нежного сердца, умелого тельца и колдовства,
Что ведёт тебя в пропасть.
П. Маккартни. Прелесть Рита
Некрасивая, говорите? Обезьяна, говорите? Я раньше тоже так думала, пока не поумнела. А уж когда увидела голливудскую «звёздочку» Вуппи Голдберг, то окончательно прозрела и поняла — не родись красивой. Думаете, красивым легко? Мужики шеи сворачивают и бегают стайками, успех гарантирован? Нетушки! Сворачивают — это да, а долго бегают за красивыми только пьяные и убогие, которым уже терять нечего. Умные и рассуждают по-умному: какие у меня, мол, могут быть тут шансы? Правильно, никаких. И все остаются на своих местах или бегут за такими чувырлами, как я. Красивым ведь принц нужен или хотя бы граф. А у меня и псарь в чести, а уж если дворецкий подвернётся или камердинер: Вот и стоят эти топмодельки местного разлива и ждут на большой дороге свой зигзаг удачи. А тут я в засаде на крупную, мелкую и мелковатую дичь, вооружённая до зубов косметикой, парфюмерией и отсутствием явных признаков сопротивления. Да разве ж такое страшко будет отбиваться? Никто не загородит дорогу молодца, как в песне поётся. Я ведь действительно не откажу никому, лишь бы предложили. Ну не то, чтобы никому, это уж слишком сильно сказано, но и перебирать особо не буду, ведь количество всенепременно, как учили ещё классики марксизма, переходит в качество, по крайней мере, полезно для здоровья и цвету лица. А мужиком больше, мужиком меньше — какая разница, я Вас умоляю! Зато будет, что вспомнить, если склероз не замучает к старости, когда и без него мучителей хватит. А уж на этот случай у меня блокнотик имеется секретненький, куда я всех заношу спецкодиком с комментариками. У меня как раз сейчас маленький перерывчик на работе, пока шефчик к шефу побежал, так что можно пока и полистать, душу потешить и телу напомнить.
Вот возьмём, к примеру, Морячка. Как он хотел быть министром! А всех достоинств — морда ящиком и самомнения вагон. Я, конечно, не возражала, я никогда и ни с кем из них не спорила, не спорю и спорить не собираюсь. Зачем? Себе дороже, да и ему больнее. Как он гордился своим достоинством, по крайней мере, тем, что он таковым называл! Ведь других-то, пожалуй, у него и не было. Всё спрашивал меня, хорошо ли мне с ним было. Конечно, хорошо! А как же! Когда плохо, я просто встаю и ухожу, я такая. Помню Конопатого, он ещё не захотел кончать в меня, испугался чего-то, хотя бояться должна была вроде бы я. Так я сразу же встала и пошла домой. Дураков ненавижу, хоть слишком умных и избегаю. Страшно с ними, хоть и интересно. Попадались и умненькие:
До сих пор Художника забыть не могу, так он мне в душу запал. У меня над диваном и сейчас его рисунок висит, «Танцующая с фужером». Почти через год после расставания получила я заказное с белым листиком, исчерченным углём. Когда грустно и одиноко становится, а ведь бывает и так даже со мной, смотрю и гадаю, кто это танцует: я, его мечта или он сам. А ведь не склеить разбитое, не запаять, не зашить. В первый раз он так волновался, трясся весь. Если бы не я, ничего бы у нас не получилось. Полночи мучилась, но своего добилась. Тут у меня осечек не бывает. Нет импотентов — есть лентяйки и чистоплюйки долбаные. А знаете, чем он меня покорил? Одной фразой! Я пожаловалась на свою маленькую грудь, так он в ответ: «Не доить же мне тебя!» Я сразу и приплыла. Он потом раскрылся майской розой и полюбил меня, как никто. Когда температурила, молоко мне грел, цветы носил и все глупости мои выслушивал, как «перпетуум диктофонум». Только уж слишком каким-то несовременным, что ли оказался. Ну, не то чтобы совсем тюхой и неумехой, на околовсяческие изыски большой мастер был, матюкался во время оргазма, кусал, плакал, а как фантазировал... Но когда я ему про Лысоватого рассказала, так сразу почувствовала, что это уже слишком, никогда нельзя мужикам во всём признаваться, только строго дозировано, гомеопатически, не то «мементо мори» или «вот Бог, а вот порог». Вот он и показал. Да ещё и возмутился, как я могла так поступить. Я ведь только потом поняла, как он был прав. Когда оказалась в такой же ситуации, только с другой стороны двери.
Там была своя история. Полюбила я, дура, очень полюбила. А жена евойная и прознала. Да и как не вычислить, если в доме у них день через день бывала. Тут уж совсем дебилкой надо быть, чтобы не угадать! Проследила за нами до самого шалашика в Разливчике нашем. Это ж терпение какое иметь надо и силу воли, чтобы под дверью стоять и слушать, как мы стенаем! Представляю, как сердце у неё наружу рвалось, не вынесла душа поэта, стучать стала, кричать, просить: Всё, мол, тебе сделаю, как она, даже лучше! А хрен тебе с прибором! Лучше меня? Ха-ха-ха! Для этого надо забыть обо всём, кроме него, милого, единственного и ненаглядного. А кто так умеет? Кто себя перестаёт уважать, чтобы сладко, мягко и вкусно было моему (на этот момент) избраннику? Только я, Залупоглазая, как меня завистницы зовут. А у меня действительно глаза навыкате, как у Подруги Вождя, об остальной внешности вы уже догадываетесь: так что, велика Россия, а отступать некуда — позади девичьи страдания с морковками и краном горячей воды, когда она идёт. Впереди — светлое будущее. А есть оно? И с чем его едят? И смотрю я вокруг на знакомых, приятельниц и прочих пиздруг. Ведь каждая как-то устроилась в этой распроблядской житухе, нашла своё место или хотя бы местечко по желанию, возможности или случайности. Вот Носатая — улыбочка буратиновая, три волосинки на голове и обе торчком, мат через слово: А ведь нашла себе мужичонку с мозгами и деньгами. Лупит иногда в меру, поругивается с ней, уходит навсегда до ужина, зато ночь — вместе! Но ведь это ж какая ж скукотища смертная — всю жизнь с одним и тем же! Так и завянуть можно, толком и не распустившись. Вы думаете, что мой почти трёхзначный «послужной список» от гормональной недостаточности? Тоже мне, Клеопатру Донжуановну нашли! Да большая часть этих даже не романчиков, а скорее эпиграмм от элементарной бабьей тоски, одиночества и желания доказать всем и особенно себе, что я ещё чего-то стою, кому-то могу быть нужна. Ну не на всю жизнь, так на всю ночь, пару часов, полчаса. Зато они будут мои! Мужик, ведь, как дитё малое: пощекочи да сладенького дай — он тебе и уроки выучит, и посуду помоет, и расскажет всё, как на допросе, и денег даст, если вовремя попросить. Тут ключевое слово «вовремя». Нельзя, пока не «прогрелся» или уже остыл. Не подумайте: я не корыстная, сама скольких угощала. Просто иногда надо, чтобы в форме быть. И с каждым годом всё больше и больше надо. Уже водопроводной с мылом и улыбки без помады недостаточно.
Это я на людях такая весёлая и бесстрашная. А как закрою вечером входную дверь, поем, залягу у телевизора и только вид делаю, что вникаю в их дебильные проблемки. А сама далеко-далеко, в прошлом или несбывшемся, всё время проигрываю и переигрываю ситуации заново, как Гарри Галлер из «Степного волка»: а если бы так, а не этак, а если бы на трамвае вместо троллейбуса, а если бы сок вместо водки и тэ дэ. Понимаю, что толку от этих измышлений, как от парламентских дебатов, но ничего поделать с собой не могу. Видно от самоедов произошла, вернее, от говноедов. И не хочется мне ни виллы у любого моря, ни лимузина с прибамбасами, ни супермена в койке. Честно, не хочу! Как говорит подруга Лизка, бля буду, не дай Бог! Хочется тепла, доброго взгляда и нежного прикосновения. Чтобы утром хоть кто-нибудь желал доброго. Понятно, хороший товар даже сейчас по-прежнему идёт с «нагрузкой». Приходится терпеть небритость по утрам, грубость по вечерам и стирку его смертоубийственных носков по субботам. А как же: любишь кататься — люби и саночки возить. Не привыкла я и не очень-то хочется привыкать.
А всё-таки придётся. Сколько можно перепрыгивать с пестика на тычинку — не бабочка уже, пора и корни пускать. А за кого зацепиться? Да чтоб был настоящий, ради которого и родилась я когда-то, когда деревья были большими. Всё-таки врали эти раздолбаи марксисты-ленинисты-сусловцы количество переходит только в другое такое же количество, разве что на нуль больше. А нуль — он и есть нуль, как его ни называй. Сколько зайцев и вальдшнепов не настреляй — не заменят одного бенгальского с усами и полосами по хищному телу и глазами-фонарями-отмычками. Где он? Кто он? В каком обличье, под какой личиной прячет тугу-кручину? Царь? Царевич? Пролетают. Сапожник? Портной? Ближе к щели. И не важно, красив он как Ален Делон или страшен, как Жоффрей. Лишь бы любил, мучился за тебя и исцелялся от. Жаль, что нельзя совместить самоуверенность Морячка, влюблённость Художника, взгляд-буравчик Лысоватого со змеиной усмешкой Анекдотчика — а какой ехидина был: тут тебе и Вольтер, и Гашек, и Жванецкий, и вообще здорово языком владел во всех смыслах, между прочим, как вспомню: В общем, всем привет от Агафьи Тихоновны!
Вот и сижу с блокнотом то как зверь, то как дитя. И ведь знаю, что придёт, потому как уже из дому вышел и движется навстречу, как поезд из точки В в А. Тут ещё надо, чтобы стрелочник какой не вмешался или стрелочница. И главное — слушать трансляцию сердечка на весь организм: «Внимание! Поезд В-А прибывает на такой-то путь, такую-то платформу! Нумерация вагонов от головы поезда». И ждать свой вагончик, своего пассажирчика: Не забыть бы только цветы и слёзки приготовить.
Ту-ту-у-у-у! Карету герцога де Маликорна!
123