Однажды, когда мы были у меня дома, вышло так, что Марина вернулась раньше, чем мы ожидали. Мы с мамой барахтались, попеременно седлая друг друга, и в самый разгар услышали щёлканье замка. Марина, зайдя, не сразу отправилась в спальню, где мы были, а неторпливо выгружала сумки на кухне. Это нас и спасло. Иначе бы мы не успели одеться, и как бы оправдывались? «Мама в гости зашла, и мы тут телевизор смотрим… в голом виде»?! Пронесло. Но мы не успели кончить, и у нас зудело. Поэтому не удержались от глупости: когда, поболтав три минуты со свекровью – соперницей, Марина пошла укладывать спать нашего с ней годовалого малыша, я около двери задрал юбку уже собирающейся уходить маме. Она шёпотом предлагала довести меня рукой, но я так жаждал нырнуть в её вагину! Под аккомпанемент младенческого хныканья и Маринкиного убаюкивающего сюсюканья мы совокупились с мамой.
Опираясь на косяк в полутёмной прихожей, мама, глубоко прогибая поясницу и покачивая попой, похотливо поддавала мне её навстречу. А я, придерживая маму за бедра, скользил в любовном елее её лунки, и мне было так хорошо, что хотелось перебраться в мамино влагалище на ПМЖ.
Со временем я успокоился и уже подумывал, что весть «об инцесте в городе М…» рассосалась. Поторопился с выводом…
Как – то вечером мы с матерью возвращались вместе домой. Было довольно поздно. На автобусной остановке, мимо которой мы шли, стояло несколько человек. Незнакомые парни, с банками пива в руках, примерно моего возраста, кое – кого я даже знал в лицо и по имени, хотя мы не были знакомы. Город – то маленький, то по школе, то по танцам друг друга видели.
Когда мы поравнялись с ними, один из парней, худощавый, длинный и чернявый, ухмыляясь, произнёс:
– Идет… Мамоёб… С сучкой своей…
Каждое его слово оглушало меня, как удар по голове. Я замедлил шаг…
– Сколько раз сегодня сучку свою выеб?! – глумливо крикнул чернявый.
Мама, не поворачивая ко мне своё окаменевшее лицо, потянула меня за рукав и негромко и отрывисто процедила:
– Идём. Не связывайся!..
Идти? Не связываться?! Щас… Я остановился и обернулся.
Чернявый мерзко оскалился, зубы у него были в порядке – пока ещё – но в самом этом его оскале было что – то омерзительное, волчье. Я подошёл к нему.
> – Денис! – крикнула мама. Честное слово – я бы закрыл уши на «мамоёба». Но «сучка» – это был перебор…
– Ты мамашу – то раком или… – под гогот остальных гнусаво начал чернявый, но не успел продолжить.
Драться я не люблю. Поэтому бью так, чтобы сразу закончить нелюбимое дело. В общем, сильно я его ударил… Насколько сильно бы ударили вы, если бы вашу мать оскорбили?
Чернявый, размахивая руками и отклонив корпус, трижды коротко топотнул назад, и таки – брякнулся, – по – моему, даже чуть отъехав на жопе юзом. Пару секунд он лежал неподвижно, а мне было всё равно, даже если я ему что – то сломал. Парни, нахмурившись и заропотав, отодвинулись.
– Денис, пошли! – вскрикивала мама за спиной.
Чернявый, пополам согнутый, раскачиваясь, как на палубе в шторм, поднялся… и неожиданно резко побежал от меня. Отбежав несколько метров, он, сделав полукруг, остановился и визгливо, срываясь на дискант, проорал:
– Ссука! Уб – бью, нах!.. Я… Ты…
Я стоял, ярость ушла. Я чувствовал, что эти твари не посмеют ничего ни сказать, ни сделать. А вот я могу любого из них взять за шкирку и шваркнуть о фонарный столб.
– Денис… – умоляюще донеслось сзади. Чернявый, задыхаясь и гримасничая, смотрел на меня. Морда у него была расквашена, в крови и грязи. Вид его крови вызвал у меня мгновенную ассоциацию, напомнив мне, что я – грязный кровосмеситель, совершивший inzest («нечистый», с латыни). Однако этот долболоид выглядел сейчас куда «грязнее», чем я.
Я отвернулся от них, подошёл к маме, и подтолкнул её в локоть. Мы молча и быстро двинулись прочь.
И что ж вы думаете, на этом стресс закончился? Да – а, – вот бывает же так – долго всё спокойно, а потом сразу как навалится…
Мы дошли до родительского дома. Хотя должны были разойтись каждый в свою сторону, после того, что случилось, я должен был довести маму до дома.
Мы вошли в квартиру. Мне было жарко, колени дрожали…
Отец сидел напротив включенного телевизора, закрывшись от него газетой – дурацкая привычка: зачем включено ТВ, если газету читаешь? Щурясь от света, мы вошли в комнату.
– О! И ты явился? Что, – жена выгнала? – обернулся к нам отец.
Мама ушла на кухню приготовить что – нибудь к чаю, а я сел на краешек дивана – того самого, на котором позавчера мама стонала подо мной, а вчера, возможно – под папой.
Отец взглянул на меня, отвёл взгляд. Я, естественно, ничего ещё не подозревал. Отец снова взглянул на меня, и, взявшись за подлокотники, махнул головой:
– Пойдем – ка… Надо поговорить.
Я встал и последовал за ним в другую комнату. Отец с загадочным видом прикрыл дверь. Посмотрел на меня непонятно, и вроде бы с усмешкой.
– Ну давай, рассказывай.
– Что рассказывать? – я бы подумал, что он хочет услышать о том, что случилось, пока мы шли домой, если бы не знал точно, что мать ещё ничего не говорила об этом.
– Рассказывай… что ты с матерью делаешь?
Меня передёрнуло.
– Что ты с матерью делаешь?!. – повысив голос, повторил отец и оглянулся.
Я стоял, растерянно глядя на него. Мимика его была очень странной: он вроде бы старался сделать сердитое лицо, в то же время губы, не слушаясь его, расползались в какую – то ехидную гримасу, а в глазах растерянности было не меньше, чем у меня.
– Ну?! – вот с голосом ему лучше удавалось справиться: «ну» прозвучало решительно.
– Ты про…что? – неслышно просипел я.
– Про то, про то самое! – злорадно произнёс отец, начав кругами ходить по комнате.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
179