– Ты мне что тут, бордель хочешь устроить, и меня втянуть? – засмеялась Валентина.
– Мы уйдем сейчас, – мама попыталась подняться – видимо, не понравилось слово «бордель». Но я её остановил:
– Ну а что тут такого! Ну правда, давайте вместе…
– Ни – ни – ни! Ишь, чё придумал! – мама, нахмурившись, снова попыталась встать, и снова я ей не дал. Валентина была более терпима:
– Как это – вместе? – с любопытством спросила она.
– Ну как, как!.. Вместе – значит, вместе… – проговорил я, лихорадочно сбрасывая брюки и стаскивая свитер, пока, как я чувствовал, их сопротивление ещё можно было преодолеть. Оставшись в трусах и майке, я вновь сел на подлокотник и стиснул мамину грудь, прижавшись поцелуем у мамы за ухом. Быстро расстегнув крючки сзади на мамином платье, я очутился у её ног и стал задирать подол.
– Тц! Как торопится! Что на тебя нашло? – услышал я из – за спины голос Валентины. Не ответив, я шепнул: «Ну, поднимись!» Мама, помедлив секунду, встала, я в два счета избавил её от платья. Я хотел продолжить её раздевать, но она отстранила меня:
– Подожди, я пойду схожу… – она направилась в ванную. Только она вышла из комнаты, я бросился к Валентине.
– Ну что? Классно я придумал?! – я схватил её одной рукой за грудь, а другую прижал к её лобку.
– Я ж говорила – ты развратник! Смотри, мать зайдёт, ревновать начнёт… – Валентина не сопротивлялась, отвечала спокойно, и, более того, – даже взялась за мои трусы, стоящие «домиком». На меня, действительно, «нашло»: в голове мгновенно анимировалась картинка – я распахиваю на Валентине халат, сдёргиваю с неё и с себя трусы, быстренько втыкаю ей прямо здесь, пока она стоит, чуть отклонившись назад, опираясь на телевизорную тумбочку и немного расставив ноги, и совершаю несколько сладостно – щекотливых фрикций, пока мама не вернулась. Однако я ничего такого не успел: плеск в ванной прекратился, и я отпрыгнул назад, к креслу. Несмотря на сказочную свободу, возникшую в отношениях с мамой за ближайшие месяцы, я всё – таки побаивался, вдруг она действительно рассердится, будет ревновать, и что из этого выйдет? Родная мама лучше «суррогатной», и я не хотел её терять.
Раздалось шарканье тапочек, и мама вошла в комнату. Я немедленно подвёл ее к дивану. Валентина села в кресло, глядя на нас. Мама подняла руки, я стащил с нее комбинацию.
– Дорогие зрители! Нумер смертельного риска! – весело ёрничая, объявил я, обращаясь к Валентине. – Родной сын снимает трусы с родной матери!
Валентина прыснула со смеху, мама улыбнулась.
Я присел и начал стягивать с мамы трусы. Оттянув резинку, я аппетитно, с зубиком, чмокнул мамину ягодицу.
– Амм! – издала мама слабый стон. Валентина продолжала смеяться. Я потянул трусы ниже, мама переступила ногами, я легонько и ласково похлопал её ладошкой по пушистому треугольнику.
– Что смеёшься?! Мы голые – и ты давай раздевайся! – недовольно скомандовала мама. «О! Дело на лад пошло! Может, и правда, раскручу моих мамочек на амур – труа!» – подумал я, преждевременно радуясь.
Валентина, не поднимаясь, развязала пояс халата и раскрыла его полы. Бюстгальтера на ней не было, а белые трусы она пока не стала снимать, но положила на них ладонь.
Я задыхался от возбуждения: мне показалось таким заманчивым ласкать маму у кого – то на глазах.
– У кого из вас, интересно, титьки больше? – полюбопытствовал я, наминая мамину грудь.
На мамином лице была слегка недовольная мина, но я видел, что она с явным удовольствием подставляется под мои голодные пальцы.
– Примерно одинаковые, – сказала Валентина. Она сидела, поставив локоть на журнальный столик и подпирая щёку двумя пальцами, прям как суровый член компетентного жюри по оценке качества сисек. Я решил «подманить» её:
– А давайте сравним! Подойди, ну подойди сюда! Мы измерим…
– Ну что за цирк, Денис! – с упрёком произнесла мама.
Валентина встала и, покачивая предметом, несомым для сравнительного анализа, подошла. Я оказался между двух голых дебелых баб, и в восторге переводил взгляд с одной пары тяжелых титек на другую. Погрузив пальцы в мякоть маминой груди, другой рукой я, огладив круговым движением, тиснул сиську Валентины. Они, действительно, были почти одинаковые по размеру, но у Валентины соски были меньше.
– Ну?! У кого лучше? – ехидно воскликнула мама. Я замялся, – и Валентину не хотелось задеть, и про маму не скажешь ведь, что она «хуже». Мама на то и есть мама – она всегда, от клитора до сосочков, вне конкуренции. Выручила меломанская эрудиция:
– Однажды поклонники решили выяснить, кто лучше играет на рояле, кто самый – самый пианист: композитор Лист или пианист Тальберг? Устроили состязание. Долго спорили, в итоге решили: Тальберг – лучший, а Лист – единственный. Намёк ясен? – произнес я, поглаживая горячие телеса моих мам.
Они засмеялись; похоже, это их расковало. Что ж, ученье – свет, эрудиция – и в делах соблазнения выручка. Мама засунула пальцы за резинку моих трусов. О, как хорошо он лёг в её ладонь…
– И ты снимай!.. – кивнула мама Валентине, стоявшей как – то нерешительно, немного скособочившись.
– Может, я всё же пойду? Вы тут и без меня справитесь… – сказала Валентина.
– Не – не – не! – я немедленно ухватился, стаскивая с неё трусы.
– Пусть сама! – ревниво остановила меня мама.
Валентина, снимая трусы, спросила: <
/p> – А муж – то твой не знает?
Мама, помолчав, ответила:
– Да кто его знает. Ничего не говорит. Да и откуда ему знать?
Я слегка подтолкнул маму к дивану, уложил её на гладкий голубой атлас покрывала и раздвинул её ноги. И опять меня чёрт дёрнул «искупнуться» в словесном эксгибиционизме:
– Следующий нумер смертельного риску: сын исследует… пизду собственной матери! – фальшивым цирковым голосом провозгласил я, глядя на Валентину и потирая тремя пальцами промежность мамы.
– Не матерись… – сказала мама. Я чуть не подавился со смеху – лежать, растопыримшись, голой, светить пиздой, как фонариком, и при этом протестовать против обсценной лексики!
Валентина, стоя в метре от дивана, пристально глядела на нас и поглаживала пальцами свои кучеряшки.
Я чувствовал себя просто чудесно. Ощущение было такое, будто кровь вздула, как член, весь мой организм, такое чувство предельной наполненности, раскрытости. В висках горячий ритмичный прилив – отлив пульса, а от тела моего, наверное, такой жар шел, что прикуривать можно было.
Встав на колени, я потыкался пенисом в мамины половые губки, млея от их мягкости, раздвинул их, вкладывая бильярдно – твердую головку в розовое устье. Валентина подошла поближе, и вызвала у меня идею:
– Возьми его! Введи сама!
– Еще чё придумаешь?! – не сильно, впрочем, решительно, донеслось от маминой запрокинутой головы.
Валентина, покряхтывая, встала на колени, взяла мой член у основания и, раздвинув другой рукой мамины губки (тут я, ликуя, улыбнулся – элемент лесбиянства! На моих глазах! С моей мамой!), неловко впихнула внутрь мамы мой член. И, словно не желая с ним расставаться, не отпускала, а, зажав в колечке из указательного и большого пальцев, несмело онанировала.
– О – ой, как славно!.. А – а – а… хх… – у меня перехватило дыхание, я сглотнул, закидывая голову и закрывая глаза. Боже, как чудесно! Такого вкуснющего секса у меня никогда не было… Как же я люблю мою мамочку… мамочек, точнее…
Я начал двигаться, пальцы Валентины стали мешать, и она их убрала. Зато стала гладить мои ягодицы, вызывая волны мурашек там, где крестец. Я в ответ крепко гладил ее груди; середина ладошки щекотно спотыкалась о заторчавшие соски. Мама еле слышно вздыхала.
– Приятно? Хорошо с мамой? – блестя глазами, заглядывала в мои Валентина.
– А…га – а!.. – ответил я. Мама была так обильно смазана, что волосы у меня на лобке быстро намокли, а член в мамином влагалище ходил гладко, как по зеркалу, облитому теплым киселём.
– Развратники, – спокойно произнесла Валентина, поднимаясь и запахивая халат, который она, избавившись от трусов, так и не сняла. – Ты чего хотел – то, чтобы я с вами была? Пойду я?
– Нет! – я вынырнул из мамы и вскочил, схватив за рукав Валентину, в сторону которой торчал, как указующий перст, мой член. – Мам! Ты не против… если я… с Валентиной Михайловной… немного?..
– Денис, а тебе не кажется, что это чересчур? – приподнимаясь на локтях, сказала мама.
– Мамы уже мало? Надо со мной? – подпела маме Валентина.
– Ну ладно, ладно!.. Ну пусть она тогда здесь побудет…
– Это её надо спрашивать… – после паузы ответила мама, вновь ложась, но уже на бок.
Валентина села в кресло. А я прыгнул на диван. Мама, поняв по моим движениям, чего я хочу, подняла одну ногу, и я, придерживая её, вошел сзади. Валентине открылся прекрасный вид – обе наши с мамой промежности, складывающиеся и ходящие ходуном, мои, мускулисто напрягающиеся от движений ляжки, мамин бледный живот, колеблемый толчками, красная шляпка, на миг показывающаяся и тут же пропадающая в ворсисто – коричневой щели.
– Раздраконите меня так… Что я потом делать буду? – сказала Валентина, поглаживая свой лобок. – Ну что, Денис, сбылась… мечта идиота? – усмехнулась Валентина. – Теперь с мамой, как с подружкой, да?
– Да – а! – простонал я. Из мамы в такт ритмично вылетало «ох, ох!»
– Тебе – то как, Оля? С сыном? Ничего?
Я вновь решил поменять позу.
– Ой, Господи, Господи…Господи… – шёпотом провздыхала мама, быстро перекорячиваясь в позицию «раком».
Валентина полулежала в кресле, губы её были искривлены и полуоткрыты, веки опущены. Она мастурбировала, то быстро круговыми движениями массируя клитор, то неторопливо погружая средний и указательный пальцы в вагину.
С полминуты мы молча наслаждались: я, сдерживая темп, чтоб не кончить быстро, вталкивал в мамино влагалище свой огурчик, мама, сосредоточенно посапывая и мотая головой, тихо пришлепывала свои ягодицы к моему животу, Валентина дрочила, изредка открывая мутные глаза, чтоб подогреть возбуждение созерцанием матери, ебущей свое чадо.
Я почувствовал, что из меня сейчас польётся и выдернул член. Высоко выскочила капля, царапнувшая уретру изнутри аж до боли, словно яблочное семечко; первая струйка была протяжённой, густой и белой, как майонез. Валентина замерла, сжав руку между ног и подергивая бедрами.
– А – а!.. А – а!.. А – а!.. – шипела мама, продолжая по инерции двигать попой. Склонившись, я лизнул склизкую, как перезрелая слива, мамину пизду, отчего мама вновь содрогнулась:
– У – у!.. Йй…
И у меня тоже пошла вторичная сладость – такое редко бывает, вроде уже кончишь, и неожиданно какая – то «вторая серия» эякуляции, чувство, будто описаешься сейчас, и упоительное раздражение в самом корне члена. Клееобразные потеки моей спермы плетьми ложились на мамину спину, ягодицы, покрывало…
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
186