Город у нас был небольшой, новости расходились быстро. Так однажды я и узнал про то, что Рома с его друзьями обижают мою племянницу, отпускают сальные шутки, приглашают зайти на «минетик». Меня это взбесило, племянница на несколько лет младше них, скромная и застенчивая девочка, не такая, как эти беспредельщики, и не такой судьбы я для нее ожидал. Я дал племяннице смартфон и велел записать это все на видео, как доказательство, а дальше я разберусь.
Через несколько дней видео было у меня на руках, пацаны и не заметили, как она включила запись и положила телефон в карман. На видео сначала видно несколько лиц, потом непонятная борьба — оказывается, они «в шутку» прижали ее к забору, а потом отчетливо слышен наглый гнусавый голос Ромы: «Ну давай минетик, ну че ты ломаешься, все равно отсосешь какому-нибудь ботану со школы, лучше давай с нами, с нормальными пацанами... « Это было последней каплей. Мне это совсем не понравилось. Я направился прямиком домой, поднялся к мелкому уроду на второй этаж.
Рома сидел за компьютером. Когда я с ним поздоровался, он окинул меня наглым равнодушным взглядом, и ничего не ответил.
— Я с тобой разговариваю.
Он снова поднял голову, и его глаза на минуту расширились от неожиданности, никто никогда к нему так резко не обращался, но потом к нему вернулось его обычное насмешливо-презрительное выражение лица.
— Что это? — я ткнул смартфоном с видео ему в лицо.
— Это дура одна, она сама к нам постоянно лезет, проходу не дает пацанам... — на его лице начала расползаться наглая ухмылка. Я прервал его вранье пощечиной.
Он замолчал от удивления, видимо, не привык к такому обращению. Для матери он был королем, но не для меня.
— Щенок, ты это о ком сейчас сказал?
Тут начался следующий поток лживых фраз: «Да я вообще ее не узнал, ее просто пацаны знают, она сама шалава... « — смачная пощечина. Он еле удержался, чтобы не упасть со стула. «Никогда так не говори про мою племянницу.»
Я схватил его за волосы и стащил со стула на пол. «Ну че ты ломаешься,» — передразнил я его гнусавый голос, пока он барахтался у стула на коленях, а я продолжал держать его за волосы. «Ну честно, ну дядь Коль, ну честно, я ее вообще не трогал, это пацаны... « — его лицо перекосилось в жалостливой лживой гримасе, противно смотрящей на меня снизу вверх.
«Ты думаешь своей тупой башкой хоть иногда?» — я потряс его за волосы. Рома смешно выгнулся назад, переступил с одной коленки на другую и стал качать головой, двигая ее за моей рукой, видимо, чтобы не было больно. Забавно, как в один момент он превратился в жалкую сучку.
«Ну, че ты ломаешься? Все равно отсосешь... « — сымитировал его гнусавый голос. Может, это было слишком, но во мне накопилось слишком много ненависти к этому щенку. Я начал свободной рукой расстегивать ширинку, а второй продолжал крепко его держать за волосы, не давая встать с колен. Рома вдруг понял мои намерения, стал отталкивать меня руками и ногами и пытаться вывернуться, но это меня только раззадорило. Армия, физическая работа и больше n лет тренировок сделали свое дело, этот щенок не мог отбиться. Он мог бы кричать, но в доме кроме нас никого не было, и никто бы его не услышал.
Впрочем, он оказался даже еще слабее, чем я думал, несколько легких ударов в живот и небольших пощечин, и я скрутил и прижал его к полу. Возможно, они так же с друзьями ржали и прижимали мою племянницу. Эта мысль взбесила меня снова. Я со всей силы придавил его голову к полу и стал пихать свои волосатые запревшие яйца и немытый член прямо ему в лицо. Ох, давно их не лизал молодой опущенный щенок, пожалуй, еще с армии. «Чего ждешь, соси давай!»
После короткой паузы что-то мокрое скромно и неуверенно коснулось моего члена, видимо, его язык. То, что он так быстро унизился и согласился, было противно, и раззадорило меня еще больше, я начал со всей силы надавливать на его челюсть с двух сторон, чтобы он держал рот отрытым, и пропихивать внутрь свой член и яйца, пытаясь сделать так, чтобы он проглотил их целиком. Через несколько секунд его язык снова коснулся члена, а выражение на лице стало совсем потерянным. Я несколько раз врезал по этому потерянному лицу, чтобы наказать за такое поведение, потом взял за затылок и стал сам насаживать голову на свой член. bеstwеаpоn Член быстро встал и стал расти в размерах, сучонок им поперхнулся и попытался убрать голову, но я вдавил его в свой пах с еще большей силой и начал долбить прямо в глотку. Я чувствовал, как член заходил ему в самое горло, и видел, как он давится, и как из его глаз потекли слезы в два ручья. Наконец, мне стало его жалко, и я отпустил его затылок. Рома тут же отвернулся в сторону, а я, пару раз вздрочнув рукой, кончил ему прямо на зареванное лицо. Сперма забавно стекла по покрасневшей от ударов щеке, я без слов встал, собрался и направился к выходу.
Но уже стоя у лестницы на первый этаж, я передумал и повернул обратно. Рома не сдвинулся с места, сидел и смотрел в пустоту. Мне понравилось это преображение, мой член его явно успокоил и заставил задуматься о жизни. Ну что ж, помогу ему задуматься еще.
«Пошли!» — я поднял его с пола и подвел к кровати, потом слегка толкнул в спину, чтобы он встал на кровать на колени. Он молча встал. Я так же молча расстегнул его джинсы, затем стянул джинсы и трусы до конца. Немного подумав, я взял его за голову и, повернув лицом к себе, насколько было возможно в этой позе, вытер его лицо его же трусами, стирая слезы и сперму, затем надавил на челюсть, чтобы он открыл
рот, и затолкал трусы ему в рот. Ласково потрепал по голове за послушание, хорошая сучка, а потом отвернул его голову обратно. «Будет немного больно, потерпи, я не люблю шумных сучек. « Затем я поплевал на свой член и растер, обильно смазав его слюной, и пристроился к Ромкиному заду. Попка у него была бледная, худая, в самый раз для маленькой анальной сучки. У его мамки совсем не такая: пышная, мягкая, как кремовый пирог. Впрочем, ее я в попку не трахал, ей не нравилось, да мне и не хотелось делать то, что ей не нравится. А вот на Ромкины желания мне было плевать. Еще пока я втискивал член в его попку, он вдруг вышел из прострации, начал мычать, дергаться и брыкаться, пришлось самому забраться на кровать, прижать его ноги своими ногами, заломать руки за спину и держать одной рукой, а второй насаживать на член. Он еще немного подергался и перестал, просто однотонно мычал и бился головой в стенку в такт своему первому анальчику, впрочем, я слегка сдвинул его в сторону, чтобы не бился. Мне вообще его стало жалко, от предыдущего самуверенного беспредельщика и тени не осталось, передо мной был просто покорный сученок. Я кончил ему в жопу, отпустил руки, вытащил трусы у него изо рта, вытер ими свой член, и кинул говняные трусы ему в лицо. «В следующий раз будешь знать, как себя вести,» — и ушел.
До моей племянницы они больше не домогались, Ромка все понял, с его друзьями я тоже поговорил. Несмотря на это, я решил продолжить свои забавы с Ромкой, очень уж мне нравились изменения, которые в нем произошли. С самого первого раза он перестал выделываться при мне, перестал вести себя, как будто ему все должны, даже его мать обратила внимание, что он стал сдержаннее.
Я решил наведаться к нему на второй этаж через неделю. Поначалу он разозлился, пришлось его скрутить как всегда и надавать пощечин, тогда он, наконец, согласился на минет. Я сказал ему, что уже все равно без разницы, что один раз отсосать, что десять, и он согласился. Он вообще оказался каким-то мягким и сговорчивым. Меня очень возбудили его красные разгоряченные щечки после пощечин, я со всей дури схватил его за голову и стал надрачивать его щечками мой член, кончил ему в рот, и Ромка так и сидел с надутыми красными щеками потому, что боялся глотать сперму. Пришлось взять его за затылок и запрокинуть ему голову, так он был вынужден проглотить.
Так мы и стали встречаться раз в неделю. Поначалу он иногда сопротивлялся, приходилось его наказывать пощечинами, а иногда и ремешком по старинке, пока он не соглашался предоставить свою попку или ротик. Иногда Ромчик проявлял гордость и очень долго терпел боль прежде, чем согласиться. Очень скоро я понял, что это ему просто нравится. У нас была такая игра: я валил его на кровать, стягивал с него трусы и начинал бить ремнем по попе, пока он сам не говорил, что хватит, можешь трахнуть меня. И сам становился в позу рака, растягивая попку в разные стороны своими руками. Позже он даже сам стал ее смазывать, запихивая внутрь смазку своими же пальчиками. Так вот, иногда он терпел очень долго, даже слишком долго, у меня уже уставала рука его бить, и его попа становилась темно-синей. А он все терпел, настоящий мазохист.
Потом я решил перейти на другие подручные методы из интереса, бил его по жопе тапком, кухонной разделочной доской. Доска мне нравилась больше всего своим тупым звуком и тем, что она покрывала сразу большую поверхность полужопия. Иногда я говорил ему встать в позу рака и притянуть коленки к груди, а потом легонько бил по жопе там, где видны яйца, чтобы попасть и по ним. Рома выл и валился на бок, но потом опять послушно вставал как раньше. Иногда у него на глазах появлялись слезы от такой экзекуции, мне становилось его жалко, и тогда я бесился и зверски его трахал в рот или жопу. Иногда у меня было просто настроение его попиздить, он ложился голым на пол, а я его бил ногами в сапогах или тяжелых ботинках, но несильно.
Иногда мы просто потихоньку трахались ночью, когда его мамашка спала, я приходил к нему, он просыпался, молча спускал штаны до колен и становился на кровати в коленно-локтевую позицию, я также молча по-быстрому кончал в него и уходил. Позже я стал заставлять его самого скакать на члене своей попкой. Кажется, это было болезненно, его лицо все время искажалось болезненной гримасой, но он все равно терпел и прыгал до конца. Иногда мне очень хотелось наказать его за то, что он такой мазохист, и все это терпит. Хотелось действительно сделать ему больно.
Одной из действительно болезненных процедур для Ромы было наказание крапивой. Летом она росла у нас за домом, я обычно велел ему раздеться внутри, выйти из дома голым и лечь на скамью у входа, после чего хлестал его крапивой по всему телу. Под конец я брал чуть-чуть крапивы и запихивал ему пальцами (в перчатках, конечно же) в анус. Рома корчился от боли, но терпел. После этого я оставлял его так ходить с крапивой в анусе, он, правда, долго этого не выдерживал, все горело и чесалось. Иногда наказание ограничивалось только анусом, членом и яйцами, например, перед ужином я запихивал как можно больше крапивы ему в трусы, велел поверх них надеть обтягивающие плавки, чтобы крепко держали, и так ужинать с мамой. При этом надо было вести себя как ни в чем ни бывало. Иногда вдобавок ко всему мы ему вставляли какие-нибудь предметы в анус. В общем, Ромчик много чего пережил.
В конце года он неожиданно для всех уехал работать в другой город. Видимо, решил начать новую жизнь. Как раз за несколько дней до этого мы прокололи ему соски и вдели в них сережки с сердечками и стразиками. Неужели это было для него уже слишком? Было очень жаль, что между нами осталось столько невоплощенных идей. Но через несколько месяцев от него пришло сообщение, он предлагал начать жить вместе в другом городе, где никто нас не знает, и где мы наконец сможем делать все, что нам нравится, и никто нам не помешает. Так через несколько месяцев мы воосоединились в другом городе, но уже только вдвоем. Продолжение следует...
188