– Мы с тобой стали проститутками, великосветскими, ни в чём не нуждающимися – но проститутками! – говорил он.
Аннушка, как могла, утешала возлюбленного. Утешала она его, конечно, чаще всего своими ласками и соитием.
Спали они вместе, на одной большой широкой кровати. И когда утром Дмитрий просыпался, то первое, что он видел в сером утреннем свете – это соблазнительные белые телеса своей Анечки, разметавшейся во сне.
Некоторое время Дмитрий лежал на боку неподвижно, разглядывая прелести голой любимой. Потом, возбудившись, пододвигался ближе, ловил губами её пористый розовый сосок, начинал сосать. Аннушка просыпалась со вздохом, открывала глаза, а рука её любовника уже скользила у неё между ног.
Аннушка тоже, протянув руку, начинала дразнить любимого. И вскоре над постелью поднимался, вытягиваясь и подрагивая, диковинный «гладиолус», с нераспустившимся, но бордовым и пыщущим жаром бутоном. Он, в избытке желания, выпускал из себя капельку берёзового сока, но Аннушка, игриво решая изобразить равнодушие, отворачивалась.
Она приподнималась, потягивалась, устроившись на постели в позе «лягушки» – сидя на пятках и прогнув поясницу. Жемчужно – дымчатая тень лежала в её позвоночной ложбинке, изгиб которой вызывал ассоциации с чем – то лебединым. Лежавший рядом Дмитрий просовывал руку под чуть приподнятый зад Аннушки; в ладони его оказывался бархатистый пирожок с нежной трещинкой. Аннушка оборачивалась, улыбчиво щурясь на него.
– Нравится? – спрашивала она с подвохом в голосе.
– Да… – выдыхал Дмитрий, продолжая невесомо поглаживать её снизу.
– Ну, – тогда… – и Аннушка, всё так же, спиной к любовнику, быстро перекидывала колено через его ноги, чуть продвигалась взад, и прямо над лицом Дмитрия нависали её скульптурно – великолепне ягодицы и пирожок, который Дмитрий только что подласкивал пальцами. Теперь он имел возможность продолжать губами.
Когда Анечка, расстонавшись и разохавшись, теряла терпение, Дмитрий вылезал из под неё и устанавливал перед собой на четвереньках. Затем проникал в её щекочуще – склизкий туннель, поглаживая её бёдра и спину. Извиваясь, Анечка судорожно вздыхала и охала, подаваясь задом на Дмитрия, поглощая его ствол, который, как казалось Дмитрию, всё вытягивался и вытягивался, туго прорастая сквозь Аннушку параллельно её позвоночнику.
Затем они меняли позу. Анна ложилась на спину, словно богобоязненная мать семейства.
Дмитрий заползал на возлюбленую, словно на горячую живую перину, отирался удостоянием о её пушистую распахнутую промежность, не проникая внутрь. Когда его желание становилось нестерпимым, он легко проскальзывал своим затвердевшим, как гвоздь, мужским органом во влажное отверстие Анечки, и начинались волшебное баюканье на любовных качелях.
Анна Егоровна запрокидывала голову на подушке, закрывала глаза, приоткрывала рот, ахала, охала, подняв ноги, подмахивала тазом любовнику, сбивчиво пытаясь что – то выговорить, шепча и стеная.
Иногда на Дмитрия накатывало вожделение среди дня. И тогда он мог прилипнуть к Анечке в любом месте их квартиры. Особенно часто почему – то он возбуждался в полутёмном длинном коридоре, в той его части, которая была слабо освещена уже видневшимся поворотом из гостиной. Когда Дмитрий сталкивался с любимой там, он внезапно прижимал её к стене, задыхаясь от возбуждения, задирал подол её длинного платья, гладил её стройные сильные ноги. Особенно ему нравилась граница, где в упитанные ляжки Анечки впивались краешки чулок, и крепились подвязки, ведущие к поясу. Дмитрий опускался вниз и покусывал эти аппетитные окорока.
– Митенька… ох! – постанывала Аннушка. А Дмитрий уже разворачивал её, нагибал, и, не видя под тканью платья, наощупь, членом найдя естественный вход в женское тело, вонзался в него.
Когда Ландрю не вызывал их с Анной к себе, Дмитрий гулял, ходил по музеям, или просто сибаритствовал дома, наполнив бокал вином и заведя граммофон.
Копаясь в привезённых из России вещах, он однажды нашёл и поставил пластинку с песнями Александра Вертинского. Дмитрий решил послушать, и завёл аппарат.
Закрутился диск, гипнотически сияя от солнечного света, нашинкованного жалюзи, зашуршала игла…
– «…в бананово – лимонном Сингапуре…» – послышался сквозь треск голос певца.
– О! Как приятно вновь услышать этот голос! – ностальгически воскликнула Анна Егоровна, как раз вошедшая в комнату. – Налей – ка и мне, Митенька, – попросила она, заметив бокал и бутылку на столике возле любовника. Дмитрий налил. Анна Егоровна выпила и уселась в кресло напротив.
– Да, прежние, дореволюционные времена уж не вернутся, – со вздохом заметила Аннушка. – Где приёмы у предводителя дворянства? Где пикники в берёзовых рощах? Кругом чужая, французская речь, чужая жизнь… Одно утешение – с тобой, Митенька, поебаться…
– Анюта!.. – укоризненно и удивлённо покачал головой Дмитрий, знавший, что Анне Егоровне несвойственно употреблять бранную лексику.
– Что поделаешь, мой друг, что поделаешь! Русский глагол «ебаться» – одно из немногих приятных воспоминаний, оставшихся у меня от родины, России… – вздохнула Анна Егоровна.
– Ну, коли так, – позволь мне вынуть… хуй! – насмешливо произнёс Дмитрий, у которого от выпитого вина разыгралось лёгкое желание какой – нибудь эротической шалости.
Дмитрий расстегнул ширинку, высвободил наружу свой, пока ещё вялый, орган, и вновь приложился к бокалу.
– Он выглядит, как змей – искуситель… – покосилась Аннушка.
– Может, и ты проветришь свою пизду?.. – спросил Дмитрий.
Анна Егоровна фыркнула, задрав подбородок, и засмеялась:
– Так мог бы выразиться наш дворник Савелий! Какая глупая игра, мон шер… но почему бы и н
ет? Стало быть, ты желаешь полюбоваться на мою пизду?..
Анна Егоровна приподнялась, стаскивая под платьем панталоны. Освободившись от них, она высоко, до пупка подобрала подол, и одну ногу положила на подлокотник кресла. Странно было видеть эту изысканную молодую даму в столь непристойной позе.
Дмитрий с удовольствием рассматривал открывшийся ему живописный вид: неровную расщелину в окружении лёгкого рыжеватого кустарника, мраморно – белые ягодицы и лядвии с несколькими красными крапинками прыщиков на внутренней стороне.
Поглядывая на фаллос, вздымающийся в двух метрах от неё, Анна Егоровна уложила правую ладонь в промежность и принялась поглаживать и холить себя.
– Митенька, поласкай меня ротиком… – попросила вдруг Аннушка.
Дмитрий сполз с кресла, на четвереньках добрёл до любимой, и ткнулся лицом меж её широко разведённых ног. Как следует увлажнив медленным языком пирожное Анечки, Дмитрий встал.
– Тц! Какой же он славный! Никак не налюбуюсь… твёрденький… грибок… – восхищённо произнесла Анна Егоровна, глядя на фаллос, покачивающийся перед её носом. Она осторожно взяла его двумя пальцами. В ответ на прикосновение член содрогнулся, напрягшись ещё сильнее, выгнулся и зримо запульсировал, словно секундная стрелка в неверно работающих часах.
– Если бы ты знал, как мне приятно это пикантное проявление твоей любви, – заметила Аннушка, массируя член любимого. – А как чудесно ощущать его внутри себя! Впрочем, тебе и самому это уже известно… – ехидно улыбнулась Аннушка, взглянув на Дмитрия снизу вверх.
– Твоя плоть распаляет меня, – сказал Дмитрий, поглаживая пальцами вздувшиеся соски Анечки и затем с силой сминая в ладони её тяжёлые груди.
– Ох, Митенька… когда я была курсисткой в Институте благородных девиц, мы с девушками шептались о том, как, должно быть, сладка любовь… тогда я гнала такие мысли… а теперь … – со стоном выговорила Анна Егоровна. Дмитрий отстранил её руку, Анечка откинулась назад, высоко задрав ноги, и Дмитрий вновь принялся познавать её плоть, погружая член в горячую топь Аннушкиной вагины.
Когда Дмитрию надоела их поза, он вынул член, а Анна Егоровна словно очнулась:
– Погоди – ка! Я вспомнила…
Она быстро слезла с кресла, и, качая голыми грудями и вращая налитыми булочками ягодиц, направилась в другую комнату.
Через полминуты она вернулась, неся какой – то свёрток. Разворачивая его, она пояснила:
– Подарок Эжени. И «домашнее задание» Ландрю…
На свет был извлечён причудливый предмет, весьма похожий на мужской член. От него отходили кожаные ремни.
– Как настоящий, – подходя и трогая, сказал Дмитрий. – Из чего он?
– Каучук, я полагаю, – ответила Анна, прикрепляя предмет к своему телу.
– И что же ты собираешься с ним делать?
– А ты как думаешь? Ну – ка, подставляй задок, испорченный мальчишка! Ты частенько поёбывал свою квартирную хозяйку и творил с нею всякие непристойные вещи за спиной её мужа! Теперь ты за это должен быть наказан! – играя, притворно строгим голосом произнесла Анна Егоровна. Взяв Дмитрия за плечо, она силой наклонила его. Дмитрий повиновался. Сердце у него застучало чаще, он расслабился, странная нега поглотила всё его существо. Это было так ново и необычно! Его любимая собиралась выебать его, как педераста из богемного кафе, или как невинную девочку! Дмитрий, в предвкушении удовольствия и входя в роль, сделал гримаску, словно и впрямь обиженная, юная и свежая нимфетка из тех, что гуляют с боннами в Люксембургском саду в своих полупрозрачных газовых платьицах, с ангельски розовой кожей и нежным цветками девичьих соблазнов, скрываемых муслином и шёлком надежнее брони.
– Подожди!.. – сказал Дмитрий.
Отойдя, он приблизился к ореховому секретеру, выдвинул один из его ящичков и что – то извлёк из него.
Когда он обернулся, в руках его Анна увидела матово – белую костяную коробочку, изъеденную тончайшей резьбой, словно древесный ствол – червоточинами.
– На Монмартре купил, – пояснил Дмитрий в ответ на вопросительный взгляд Анечки.
Подойдя к столику, Дмитрий открыл коробочку, осторожно встряхнул её, высыпая на полировку белый порошок. Ногтем мизинца он разделил порошок на две части, и ногтем же подправив, сотворил две ровные полоски. Затем извлёк из кармана брюк медную трубочку, похожую на гильзу, и опустился на колени рядом со столиком. Втянув в себя порцию марафета, Дмитрий жестом пригласил угоститься Аннушку. Она выглядела весьма заманчиво, стоя у столика «раком» (как выразился бы дворник Савелий); белизна её тела выделялось на узорной гуще тёмного вытертого ковра.
– Теперь я твоя! Я готова отдаваться, моя госпожа! – именуя себя в женском роде, воскликнул Дмитрий, вставая на четвереньки и высоко поднимая свой зад.
– А ты неплох в качестве девицы! Должна заметить – у тебя довольно соблазнительная задница… – пошлёпывая его, заметила Аннушка тоном проникновенно – серьёзным и оттого ещё более ироническим.
Дмитрий укоризненно покосился на неё через плечо – мол, «хватит упрекать за приключение с индусом!»
Аннушка устроилась позади Дмитрия, взяла любовника за бёдра и медленно всадила в него искусственный член. Дмитрий ощутил лобок Анечки, тесно прижавшийся к его заду. Его прямую кишку туго распирал искусственный член, но одурманенному алкоголем и кокаином Дмитрию мнилось, что это «пизда» его возлюбленной, невероятным образом преобразовавшись из формы вогнутой в форму выпуклую, превратилась в осьминожье щупальце и вползает в его анус, доставляя лёгкую, приятную ноющую боль и невыразимое наслаждение.
Любовники слились воедино, и теперь их уже было не двое – Анна и Дмитрий – была лишь одна общая Плоть, в невообразимых и хищных ласках любящая и поглощающая самое себя…
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
317