Семь лет назад я познакомился с одной замужней парой, когда настраивал им компьютер. С того момента я стал частым гостем этих людей. Мы встречались на их территории, пили чай и общались, иногда я обучал Вику работе в фоторедакторе. С ней у меня складывались более близкие взаимоотношения, так как мужа часто не было дома, и встречались мы с ним гораздо реже. В то же время он всегда был в курсе моих визитов в его отсутствие, но никогда не ревновал свою жену. И действительно, Виктория вряд ли бы дала такой повод — это женщина другого сорта. Богатая скандинавская внешность, благородное лицо со штрихами надменности и гордости, голубые как море глаза и белокурые волнистые волосы, часто заколотые спицей в небольшой пучок на макушке. Для меня это был женский идеал среди всех женщин. Иногда я даже думал, что судьба, позволяя мне оставаться с ней какое-то время наедине, испытывает меня на прочность и силу чести.
Но за полгода таких встреч, во мне твердо устоялось желание по отношению к ней. И это было желание не обладать женщиной, а быть ею обладаемым. Если опустить все мои многочисленные размышления, не описывать все дороги, которые меня привели к такому чувству, а сказать кратко, то я твердо жаждал стать Викиным рабом. Я чувствовал такое ее сильное превосходство над собой, что мысль обладать ей как женщиной мне даже не приходила в голову. После того как я понял, кем я должен быть по отношению к ней, я еще пару месяцев не решался ей об этом сказать. Но от тяги стать ее игрушкой мои глаза теряли фокус, разум мутнел и обесценивал все другие ценности, которыми может довольствоваться человек.
Но столько было нельзя, глубокая душевная потребность подбивала меня на признание. И однажды, когда мы опять были одни в ее доме, между нами состоялся такой диалог:
— Миш, принеси, пожалуйста, мне яблоко из кухни! — прозвучала ее просьба, как это было не в первый раз.
— Да, конечно, с удовольствием, — ответил я, решив выразить явную покладистость.
До этого момента я выполнял ее подобные просьбы, но на некоем автомате, без внешних эмоциональных выражений. В этот раз я решил показать явно, что мне это нравится, нравится услуживать ей. Своим поведением я надеялся спровоцировать долгожданный разговор и, как следствие, свое признание.
— Вот так сервис! — живо произнесла она, когда я передал ей яблоко.
— Мне доставило это удовольствие, — отважился я, после чего, окинув беглым взглядом ее лицо, сел на диван напротив.
— Вот и хорошо, что тебе это доставило удовольствие, — произнесла Вика, вернувшись к бессмысленному перелистыванию глянцевого журнала. Казалось, что она делала это для того, чтобы просто занять свои руки, но сама, ровным счетом ничего в нем не рассматривала.
— Тебе это тоже нравится, Вик?
Мое лицо к этому моменту залилось краской. По крайней мере, я ощущал, как она греет мои щеки. Я был уверен, что в ближайшие минуты признаюсь ей в своих чувствах.
— Давно мучаешься? — неожиданно, строгим тоном спросила она, резко подняв на меня глаза.
— Что ты имеешь в виду, Вик?
— Я уже давно заметила, что тебе это нравится, но только сегодня ты об этом решилс
я сказать. Вот я и спросила, ведь это, наверное, так мучительно — хотеть и молчать.
— Ты замужем, и я не знаю как начать разговор, — неуверенно промямлил я. В этот момент все вокруг меня исчезло. Все окружающие предметы в комнате стали расплывчатыми. Между мной и ей словно образовался условный туннель, в конце которого я, сидя на диване, как на покаянии, смотрел на нее и ловил каждый звук, вылетающий из ее губ, словно приговор.
После моего бормотания, она засмеялась, захлопнула журнал и отложила его в сторону. Сидя нога за ногу, она несколько секунд испепеляла меня взглядом, но потом, видимо щадя меня, отвела свои голубые глаза в сторону, выдохнула, и, со снисходительным тоном произнесла:
— Понимаешь, дорогой друг, если бы я начала этот разговор, не дожидаясь, пока ты сам созреешь к нему, то к этому моменту наши с тобой отношения были бы несколько иными. Другом для меня, которым ты сейчас являешься, ты бы уже не был. Был бы кем угодно, в зависимости от того, на какую глубину ты готов опуститься, но не другом. Но первая я не намекала на этот разговор, так как тебе, насколько я понимаю, это гораздо нужнее, чем мне.
— А кем я могу быть для тебя, Вика? — пересохшими губами спросил я.
— Но точно не любовником, я ведь замужем, люблю мужа, и ты это знаешь.
Произнося свои мысли вслух, Вика игриво покачивала левой туфлей, которая буквально держалась на ее большом пальце. Это занимало мой взгляд, который я стыдливо пытался отвести. Она видела мою неловкость лучше, чем мне это могло казаться.
— Кем скажешь, тем и буду, — прохрипел я, и попытался подняться с дивана, чтобы рухнуть перед ней на колени. Стыда во мне уже не было, я ощущал свою принадлежность этой женщине.
— Тихо, тихо, тихо, — становила она меня, непринужденно улыбаясь.
Я сел на диван в замешательстве. Я просто привстал с дивана, не выдавая дальнейших своих намерений, но она меня остановила, словно уловила их.
— Я хочу, чтобы ты знал, что после того как ты это сделаешь, ты уже никогда не станешь прежним. Это касается не только моего к тебе отношения, но и твоего общего отношения к жизни и женщинам. Ты можешь сейчас просто встать, уйти и забыть наш разговор, к которому мы больше не вернемся. Но имей в виду, что в противном случае попадаешь в зависимость ты ко мне, а не я к тебе. Это твой выбор.
— Я принимаю это и клянусь, что никогда не пожалею.
— Ну, хорошо! Теперь ты можешь чмокнуть их один раз.
Я опустился на колени. Ее загорелые ноги в розовых летних туфлях оказались прямо перед моим носом. Она сказала, что я могу поцеловать их один раз. То есть после этого, возможно, мне придется подняться с колен. Я потянул еще секунды три, подняв на нее глаза. Виктория смотрела на меня с легкой улыбкой. В ее глазах не было ни удивления, ни смущения, словно я находился на своем месте, а она на своем. Я покорно прижал губы к острому носку ее туфли, глядя ей в глаза. По моему телу резко потекло тепло, словно я нашел смысл жизни, свое пристанище. Вставать с колен не хотелось сильнее всего. Но Вика велела мне встать, и уйти. Я молча обулся, и захлебываясь собственной страстью, вышел из ее подъезда. Ноги шли сами по себе. В голове был туман.
Я как завороженный шел по улице, и понимал, что Вика меня приняла другим. Она видела мои чувства к ней еще задолго до моего признания. Я ощущал, как ее проницательный и находчивый ум явно превосходит мой. Никаких сомнений не было — меня ожидала та глубина, на которую способна опустить далеко не каждая женщина.
182