Схватила их, оторопевших, за руки, втащила в зал.
— Невесту нашли! Невесту нашли! — Заблажила она на всю свадьбу. — Выкуп! Выкуп! — Она ловким движением выхватила из правого кармана жениха свернутые рулончиком купюры. Размахивая ими, поскакала к подносу с подарками и деньгами.
Их появление не вызвало особого ажиотажа. Тамада туго знал свое дело: вино лилось рекой, конкурсы и танцы следовали один за другим. Половина гостей уже отдыхала в салатах, остальные рассыпались по залу, отрываясь на всю катушку.
К Лёле подлетела взволнованная мама:
— Дочка, что случилось? Все тебя потеряли!
— Мам, понимаешь, — на ходу стала сочинять Лёля, — мы со Светкой побежали прятаться к ней домой, а... на той улице... у Прохоровых собака сорвалась, ну... эта... бешеная... Короче, пришлось нам через забор прыгать и полчаса ждать, пока она убежит!
— Да-да, тёть Валь, — выросла рядом Светка. — Так и не дождались, уходили огородами, через заборы лезли, извозюкались все, истрепались — жуть! Я, вон, коленки себе разбила! Ладно, всё, давайте за стол! Водка стынет! Тост за молодых!
Она выскочила в центр зала, уперла руки в боки, подмигнула в угол старенькому баянисту:
— Дядь Коль, жги!
— Гармонист, гармонист,
Положи меня под низ!
А я сяду — погляжу,
Да хорошо ли я лежу! —
Заголосила она на высоких нотах, перекрывая переливы плясовой и шустро притопывая. Тут же подлетел изрядно бухой свидетель, попытался, заваливаясь, обойти ее вприсядку.
Держась за руки, Лёля и Виталик прошли к столу. Предстояло вытерпеть еще немного, а там... О том, что будет дальше, оба старались не думать.
— Здоровье молодых! — звонко выкрикнула Светка. Отпила из бокала, поморщилась и заорала:
— Горько!
— Горько! Горько! — зашумел пьяный зал.
«Опять! — подумала Лёля, — И что вообще я здесь делаю? Снова подставлять губы под дурацкие поцелуи...»
Она обреченно встала, подняв голову. И не сразу поняла, что случилось. Что-то новое и незнакомое проскользнуло в манере жениха. Он с силой прижал к себе за лопатки, заставив задохнуться. В живот ей уперлось твердое — она ощутила напор его непослушной плоти. Виталик нагнулся и нежно, словно смакуя на вкус, присосался к ее губам, втолкнул в рот язык и заиграл ее язычком. Это было какое-то удивительно развратное ощущение. Она вдруг забылась и тихонько застонала, переступая с ноги на ногу. Внизу все расслабилось и потекло, и она почувствовала, как из раскрывшихся губок и ануса вниз устремились потоки спермы. Дизайнерские шелковые трусики со стразами, один из подарков жениха, валялись где-то в пыльном углу барака, и теперь она ощущала, как густая тягучая слизь вытекает из нее, капая на пол, стекая по ногам, падая на белые туфельки... Только бы никто не заметил! Она ощутила, что руки Виталика сползают все ниже и ниже. Проскользнув талию и поясницу, опустились на попку и стали с силой мять ягодицы...
— Ты охренел! — выдохнула она ему в лицо. — На нас же смотрят!
— Пусть смотрят! — его голос был напористым и чуть насмешливым. — Они все пьяные. А нам, кстати, пора в постельку. Давай выбираться из этого бардака.
— Ну, что, гости дорогие! — глядя на них, завопил ушлый тамада. — Не кажется ли вам, что дело близится к финалу и нашим молодым пора уединиться? Пожелаем же им бурной брачной ночи! А тех, кто еще в силе, я приглашаю на зажигательную «Макарену»!
Хмель и кураж ударили в голову. Виталик вдруг подхватил Лёлю и, одним махом перебросив через плечо, легко понес к выходу. Свадьба отчаянно гоготала и отпускала комментарии. Лёля была в шоке. Никогда и никто с ней так еще не обращался. Тем более, Виталик.
«Перепил, — промелькнуло у нее в мозгу. — За кого замуж вышла — сама не поняла».
Подыхающий со скуки возле столовой шофер открыл им заднюю дверцу. Виталик впихнул невесту на сиденье, втиснулся сам, и они поехали. Ехать было всего два квартала — тётя Зоя уступила новобрачным на время первой ночи свой благоустроенный домик. Отгуляв два дня, они должны были лететь в Египет — путевки были свадебным подарком от родителей. Виталик прижал жену к спинке сиденья, навалился, похотливо целуя взасос, полез под юбку. Она зло вырывалась, оглядываясь на безучастного шофера и чувствовала его веселый кураж...
... Спальня была украшена цветами, шариками, растяжками с пожеланиями молодым. Кто-то уже заботливо притаранил сюда подарки и деньги в конвертах. Добротная широкая кровать была застелена кружевным бельем и обложена разнокалиберными подушками.
Виталик внес Лёлю, опустил на постель.
— — Вот, — сказал он, тяжело дыша, — пришли!
Она сидела на шелковом покрывале, глядя ему в глаза и отчего-то тоже тяжело дышала...
Он стоял напротив нее и чего-то ждал, словно силясь понять, осознать нечто важное...
Она молча стянула перчатки, правую — вместе с кольцом, и посмотрела на него слепым, ненавидящим взглядом...
Постепенно разгоряченная улыбка сползла с его лица. Осознание настигло мозг. Да, это — правда: его жена его не любит.
— Лёля, ты меня не любишь? — то ли вопросительно, то ли утвердительно тихо произнес он.
Она молчала.
— Лёля, ты меня не любишь? — уже с нажимом, заводясь, повторил он.
— Ну что молчишь? На хрена ж ты замуж за меня выходила? — отчаянно заорал он, сжимая кулаки.
Его завод передался ей, больно стрельнул в мозг, отдался в сердце. Клубящаяся ярость вырвалась из груди:
— Да, не люблю! Не люблю я тебя, Виталик! И вышла за тебя только, чтобы забыть любимого человека! Но я! все равно! никогда! не смогу! его! забыть!
— Я слышал про этого человека. — Глухо сказал Виталик. — Так это с ним ты пропала со свадьбы?... И Светка была в курсе?..
Он вспомнил змеиный взгляд, загадочную улыбку, глухой тупик — и все понял.
— Да, с ним, — разгоряченно орала Лёля, — с ним! Потому что я люблю его, хочу его и не могу без него! А ты тут вообще не при делах!
Голова закружилась. Приступ горечи во рту. Страшная злость накрыла его. Он собрал остатки воли в кулак и предпринял последнюю попытку:
— — Лёля, но почему...
— Да потому!! Хотя бы потому что он трахается не как маменькин сынок и задрот, а как настоящий кобель! — Она секунду помолчала, глядя в глаза и словно пережевывая губами слова, прежде, чем выплюнуть. — И. Не. Только. Он!
Удушливая горечь затопила глаза. Руки сами сжались в кулаки. Убить! Убить шалаву! Он закрыл руками лицо, пытаясь стряхнуть наваждение. Но наваждение не исчезало.
— Что, съел? — орала, теряя человеческий облик его молодая жена. — Поздравляю тебя, Виталик: ты женился на шлюхе! Да-да! На самой настоящей шлюхе! — Она истерично расхохоталась, срывая с ног туфли и запуская в него. Маленькая острая «шпилька» попала в сердце, вызвав резкую точечную боль и вытаскивая на поверхность мутную, тёмную волну испепеляющей ярости...
... Резкая звонкая пощёчина отшвырнула её на постель. Она сначала не поняла и оторопела. Потом гнев вспыхнул в ней бешеной волной:
— Как ты смеешь! Ты пьян, скотина! — взвизгнула она.
Не обращая внимания на ее вопли, он схватил ее за ноги, потянул на себя и стащил с нее белые истрепанные чулки. Туго обвязал чулком запястье, подтянул ее к изголовью кровати и крепко привязал к металлической перекладине. Она не сразу поняла, что он делает, а когда поняла, задергалась и завопила, плюясь жестокими словами. Но он, преодолевая сопротивление, зафиксировал вторую кисть с другой стороны от изголовья и отошел, любуясь своей работой.
Она билась перед ним, раскинув привязанные руки. В тесном корсете с юбочкой. В сбившейся набок фате. Со слезами ярости на глазах. Извиваясь, дрыгала ногами, словно пытаясь достать и пнуть его. Юбка задралась, оголился голый роскошный зад, между прелестными бьющимися ножками блеснула перемазанная липким эпилированная писечка.
Разгоряченный Виталик задохнулся от этого зрелища. Член болел от возбуждения. Он торопливо сбросил рубашку, расстегнул ремень, стянул брюки вместе с трусами, и тут сообразил...
Медленно вытащил из штанов ремень с металлической пряжкой. Не торопясь, приблизился.
— Ну, так что там про любимого человека, который трахается как кобель? — спросил он, похлопывая сложенным ремнем по бедру. Член его жил своей жизнью, приятно удивляя его.
— Виталик! — задергалась она, — Виталик, не надо! Виталик!! Я сейчас закричу!! — Она вдруг осознала, какой он высокий, здоровенный, сильный, напористый. Просто потому что мужик. Нависающий над ней с ремнем наперевес и стоящим членом.
— Кричи-кричи, — ухмыльнулся он, — пусть завидуют! Могу вместе с тобой покричать! — Лицо его было слепым и жестким. Он с размаху стегнул по ее голым, беззащитным ногам, оставляя горящую полосу, выколачивая резкий визг и слёзы.
— Ну, и как? Как трахается твой кобель? Или сколько их там было? — Нежно
и вкрадчиво спросил он у ревущей Лёли.
— Подонок! Ненавижу тебя!
— Но, зато, Я люблю тебя, Лёля! Я твой муж. И мне не безразлична твоя интимная жизнь! Так сколько их было? — он слегка приподнял ремень.
Гнев мгновенно улетучился из ее головы, вытесняемый страхом. Она поняла, что больше не сможет вертеть этим мальчиком, как захочет. Странным образом он вдруг осознал свою власть над ней. И этот факт изумлял, пугал и завораживал ее.
— Виталик, не надо! Я все скажу, только не надо! — она частила сквозь слёзы. — Двое. Их было двое...
Резкий удар со свистом прилетел по ляжкам. Слёзы с новой силой хлынули из глаз. Визг огласил спальню новобрачных.
И снова вкрадчивый голос:
— Тебе было хорошо с ними, Лёлечка?
Она замерла как неживая, боясь вздохнуть. Низ живота сжался от ужаса и горячего нахлестанного возбуждения. Мозг отказывался осознавать происходящее.
Он ухватил ее ногу, высоко задрав, обнажив непристойное зрелище мокрой, распахнутой пизденки, поднес к лицу маленькие напедикюренные пальчики, взял в рот и стал обсасывать, щекотно лизнул языком середину стопы, сжимая изящную щиколотку.
— Ну, расскажи, как они тебя трахали? — задыхался он от нежности. — Ты все расскажешь, и я тебя отпущу. Давай же! — Он отпустил ее ножку, потянулся к корсету, ласково поглаживая стянутые сиськи, расшнуровал его и стащил через ноги вместе с юбкой. Полюбовался обнаженкой, на минуту сжав рукой беспокойный член. Она молчала, заливаясь краской и слезами. Снова взялся за ремень.
— Я не понял: ты что, хочешь, чтобы это продолжалось до утра? — голос стал угрожающим. Ремень свистнул по круглой ягодице, впечатывая малиновый след.
— Нет, Виталик, нет... да... мне было хорошо!... — она всхлипывала, заводясь все больше.
— Так нет или да? — ремень звонко щелкнул по телу.
— Да! Да!
— Значит, так: я буду задавать вопросы и немножко бить тебя! А ты будешь с удовольствием давать правильные ответы! Чем быстрее ты правильно ответишь на все вопросы, тем быстрее это закончится. Поняла, детка? — Голос снова сочился нежностью. От этого было еще страшнее. Это был не только страх порки, но страх неизвестности, связанный с непонятной, чудовищной трансформацией ее молодого мужа. И этот страх заставлял сжиматься ее живот и пах, пульсируя и выталкивая муку наслаждения.
— Вопрос следующий: тебя трахали сразу вдвоем?
— Да... — сдавленный голос, резкий щелчок ремня по бедрам.
— Что ты чувствовала?
— Возбуждение! Страсть! — Звонкий удар! — Умница!
— Они ебали тебя в рот?
— Да! — Свист ремня, удар! — Повтори! — Да! Да! Дааа!!! — Ремень весело пляшет по нежной коже, высекая искры желанной боли и брызги слез облегчения.
— Еще как? Давай-давай, детка! Нам нужно пройти процедуру до конца!
— В писю... И в попу... — она разревелась, всхлипывая.
— Так это же очень хорошо, детка! Ты, наверное, получила большое удовольствие, да? Ты жарко кончала с ними? — голос снова засочился лаской и мёдом. — И ты давно хотела этого? — Молчание. — Резкий свист ремня, рёв и визг: — Да! Да! Даааааааа!!!
— Умница! Просто умница. Ответь мне, Лёленька, девочка моя, на последний вопрос: и кто же ты теперь после этого? — Он снова задрал ее ножку, обнажая развратное зрелище, ласково погладил. — Ну ! Ты же уже говорила это, скажи еще раз! — Ремень, уже с пряжкой, болезненный удар по нежнейшей внутренней стороне бедер, почти промежности.
— Шлюха, Виталик, любимый, я шлюха!!! — утробно завыла Лёля, переставая соображать.
— Детка! Какая же ты умница! Понравилось, наверное, быть чьей-то шлюхой? — Рука с ремнем зависла в воздухе.
— Да! Да! Да! — Лёля по-волчьи разрыдалась, мотаясь по постели, насколько позволяли привязанные руки. Тело пылало ноющей, саднящей болью. Зубы стучали нервной дрожью, а голова отказывалась понимать происходящее. Передок горел нескончаемым жаром. Она превратилась в кусок стонущей плоти, комок рефлексов, связку притупившихся ощущений, воющую белугу, безвольное месиво...
Ремень с оттяжкой загулял по телу, взрывая яркой болью бока, плечи, живот грудь, задницу, ноги, бедра, пару раз пришлось по клитору, и она чуть не сдохла от взвизга болезненного возбуждения.
Ее мучитель остановился, бросил ремень, выдохнул, устало поник...
— Ну, что, — медленно, с облегчением, произнес Виталик, — вот мы все и выяснили: моя жена — шлюха. Я женился на шлюхе. Что же! Придется радоваться тому, что есть! Будем трахать шлюху так, как она того заслуживает. — Он сыто, цинично улыбнулся. Опустился на колени межд у ее ног, сгреб ладонью промежность, прощупывая сжимающиеся мышцы...
— Эк тебя обкончали, девочка моя! Да ты и сама неплохо течешь! — Он чувствовал себя героем дурацкого порнофильма. Собрал выделения, с силой впихнул сочащиеся липким пальцы к ней в рот:
— Соси-соси! Сладость-то какая, а?
Потеряв соображение, Лёля отрешенно и старательно обсасывала его пальцы. Её безволие и послушность до безумия завели его. Он достал из-под подушки презервативы (не купаться же теперь в сперме этих козлов), быстро открыл коробку, зубами надорвал упаковку, раскатал тонкую резинку по железному от возбуждения члену. Широко, до упора, раздвинул ее задранные полусогнутые ноги, немного подумал — и без предисловий, преодолевая сопротивление, впихнул член в упругую задницу.
В глазах потемнело. Перевозбуждение дало о себе знать. Хотелось продержаться подольше, чтобы узнать, как ТАМ у нее. Это был его первый анал. И он не хотел ничего пропустить.
«Узко, горячо, не чуть не хуже, чем в пизде у Светки, — промелькнуло в мозгу. — Надо будет ее туда почаще драть». Член заплескался, заскользил взад-вперед, словно рыбка, попавшая в родную стихию.
Лёля ощутила бесконечность этой ночи. Уже третий член за сегодня проникал в ее попку, бывшую до этого дня девственной и не предполагавшей никаких приключений...
Виталик с ходу взял темп и теперь яростно с наслаждением долбился в задницу своей жены.
Лёля поняла вдруг, что ей безумно приятно. Небольшой крепкий член не распирал ее, выворачивая наружу, а быстрыми, короткими, резкими толчками выбивал внутри нее чечетку пульсирующего наслаждения. Волосатые яички, шлепая, вжимались в анус, шершаво дразня попку. Она завелась и стала нежно вскрикивать и постанывать в такт его безостановочным движениям. Высокие груди дрожали, дразня пышными, словно резиновыми, сосками. Он ущипнул эту роскошную сладость и погнал быстрее, не в силах остановиться. Бедра свело. Еще немного...
Он выскочил из нее, сорвал растянутый презерватив с вспотевшего члена, подтянулся к изголовью и, держась за спинку кровати, навис над ее стонущим ротиком, вошел до упора, уткнувшись разбухшей головкой в сладкое стонущее горло. Нежная плоть обволокла его, потерявший остроту ощущений в презервативе член расплылся в наслаждении, стало горячо, еще горячее. Он бешено заработал бедрами, хлюпая в ее глотке, на последнем пике ухватив взглядом ее вытаращенные от удушья глаза. Яйца сжались и лопнули взрывом. Густые струи, разрывая его пополам, полетели в хрипящий ротик, на чувственные губки, забрызгали щеки и мохнатые ресницы.
— Ааааааааааа!!! — Выгнулось дугой и откинулось тело. Никогда еще он так не кончал на пике зверского, невыносимого возбуждения.
Он упал рядом с ней, задыхаясь, витая в эйфории пульсирующего оргазма, хрипя и изгибаясь, не веря в собственные нереальные ощущения. Тяжело дышал несколько долгих минут. Встал, расправляя плечи. Отвязал посиневшие запястья жены от кровати. Плюхнулся в кресло напротив. Впервые пожалел, что не курит.
Лёля с трудом села на кровати, растирая затекшие руки. Все тело пылало малиновыми полосами. Они сочились и саднили. Попка гудела, сокращаясь. Лицо было перемазано спермой Виталика, от которой она никак не могла отплеваться. В пизденке тяжело ныло. Она возбудилась, но не кончила. Но не это сейчас волновало ее больше всего.
Она молча, покорно смотрела на Виталика, не в силах до конца проникнуться их новыми ролями. Что-то случилось между ними. Что-то ужасное, непоправимое, но странно манящее и притягательное. Что теперь будет с ними? Он бросит ее? Опозорит? Расскажет родителям? Позвонит Лёхе и вызовет на разборку? Навсегда прогонит из их жизни шалавную Светку? Что вообще тут можно сделать?
— Виталик, что теперь будет? — тихо спросила она.
Он помолчал, потирая лицо.
— А ты как думаешь? — угрюмо бросил в ответ.
— Я не знаю, Виталик... Они снимали меня на телефон, и мне это нравилось. Что мне теперь делать?
Хмель одномоментно слетел с него. Он вскочил, натягивая штаны. Взглянул на часы. Глубокая ночь. Подошел к шкафу, вытащил большую спортивную сумку, бросил перед ней на постель:
— Немедленно собирай свои шмотки, деньги, документы. Мы уезжаем.
— Но когда? Куда? Как?
— Прямо сейчас, куда глаза глядят, но как можно дальше отсюда и навсегда. Устроит? — он тяжело глянул на нее, застегивая рубашку.
Она непонимающе глядела на него. Ожидала чего угодно, только не этого. Он мог выгнать ее, еще раз избить, уехать сам — она бы поняла, но...
— Виталик, почему?!!
— Потому что ты моя жена. И потому что я люблю тебя, дура!
Он распахнул дверь и вышел в глухую ночь выгонять машину.
194