Меня зовут Константин, мне 23 года. Событие, о котором я хочу вам рассказать, произошло накануне моей свадьбы с самой чудесной девушкой на свете — моей Вероникой. Мы были вместе почти год, и более порядочной девушки мне ранее встречать не доводилось: родители воспитывали ее в строгости, граничащей с пуританством. Вероника носила простую практичную одежду, не пользовалась косметикой, и, если бы не ее шикарные волосы, цвета спелой пшеницы, и чуть припухлые губы — она вполне могла бы сойти за подростка-сорванца.
Она не подпускала к своему телу до тех пор, пока ей не исполнится 18 лет — таково было требование родителей, мнение которых она свято чтила и уважала. По медицинским показаниям ей еще в детстве была проведена хирургическая дефлорация, и она горько шутила, что «парня не было — а уже не девочка». Я с пониманием относился к «заскокам» ее родителей. Мне это было даже на руку: они сохранили ее нетронутой — как будто бы специально для меня.
Все наши любовные утехи граничили с аскетизмом и лишь еще больше разжигали во мне огонь желания: разве мог удовлетворить молодого мужчину постоянный петтинг с любимой в полумраке ее спальни, где мы прислушивались к каждому шороху за стеной? Безусловно были и положительные стороны в этом воздержании: Вероника научилась великолепно управляться с моим членом, лаская его руками и не позволяя себе ничего большего. Я ходил к ней, как на вечернюю дойку, но, чтобы добраться до ее бархатных ручек, требовалось прилагать немало усилий: она не форсировала события, хотя я видел, что ей нравится ласкать мое мужское достоинство.
Иногда мне хотелось, чтобы уже побыстрее вышла вся дурь из ее головы: я по глазам Вероники видел, как ей хочется того же, что и мне. Этот внимательный взгляд, когда мое естество было в ее руках, эти нежные прикосновения ее пальчиков к моей плоти, это жаркое дыхание, обволакивающее мой вздыбленный орган в дюйме от ее прелестных губ. Однажды я не выдержал, и попытался войти в ее полураскрытый рот, но Вероника тут же оттолкнула меня, и в этот вечер я удовлетворял себя сам, стоя в ванне над раковиной в темноте. Прошло много дней, прежде чем я снова оказался в ее руках, и я больше не проявлял никакой инициативы, наслаждаясь тем, что мне было позволено.
День нашего бракосочетания должен был состояться через два дня после ее восемнадцатилетия, и мы решили праздновать ее день рождения в один день с днем свадьбы. А на ее «день варенья» моими друзьями был назначено празднование последнего холостяцкого дня в моей жизни — «мальчишника». Мне очень не хотелось оставлять ее одну в такой день, но Вероника убедила меня, что я должен пойти отдохнуть с друзьями, тем более, что ее праздник мы собрались отмечать одновременно со свадьбой.
— Костя, это же традиция, — прижавшись ко мне и глядя в глаза, сказала Вероника, — а я чту традиции, ты же знаешь. — Она достала мой вставший член, и стала ласкать его, пробегая вверх-вниз пальчиками по стволу. — Попрощайся со своей прежней холостяцкой жизнью как следует. Потому что потом у тебя буду я!
— Ну, хорошо, любимая, — я погладил ее по голове, и коснулся губами виска, — я не долго. Мы посидим с ребятами, выпьем по пивку, и по домам.
— Тебя никто ни в чем не ограничивает, — возразила Вероника, проводя подушечкой большого пальца по раздувшейся головке. Появилась прозрачная капля, и она любовно втерла ее в уздечку, — отрывайся, как хочешь! Кроме одного: я не хочу, чтобы ты был с другой женщиной... Тем более в такой день, когда ты уже можешь быть... Со своей, — она улыбнулась и покраснела.
— Там не будет никаких женщин, — убежденно сказал я, и крепко стиснул ее в объятиях, непроизвольно двигая членом в ее руках, — по крайней мере, я не слышал, чтобы Пашка кого-то собирался приглашать.
— Тише, не торопись, любимый, — прошептала Вероника, отстранившись, и с восхищением рассматривая мой пульсирующий орган, — осталось подождать только один день, и... — она недоговорила, и вдруг поцеловала головку. В ее глазах стоял неугасимый огонь желания...
Павел был моим лучшим другом детства, и он же вызвался организовать наши последние посиделки «в самом лучшем виде». Он что-то заикался про танцовщиц экзотических танцев, но никто из моих товарищей особо не вникал в сценарий прощального вечера, отдав все на откуп организатору. рассказы эротические Так что, и сауна, и закуски, и напитки, и все остальное было на его совести.
Наступил долгожданный день прощания с бесшабашной жизнью, и все ребята дружно собрались в сауне, которую Павел предусмотрительно заказал заранее. Пиво и водка лились рекой, стол ломился от закусок и всяких вкусностей, мы с ребятами дурачились, вспоминая прикольные моменты из нашего прошлого, и ржали, как лошади над всякой ерундой. Периодически мы грелись в сауне, доводя себя до температуры плавления, и потом с гиканьем бросались в холодный бассейн, где растворялись в блаженстве от контрастных температур.
Когда я очередной раз вышел из бассейна, закутанный в простыню по пояс, Павел молча указал мне на стул, стоящий посередине комнаты, где мы зависали. Вокруг царил полумрак, и повсюду горели свечи-таблетки. Я сел недоумевая, что сейчас будет происходить. Павел завел мне руки за спину, и чисто символически привязал их к спинке стула полотенцем.
— Сиди, и не рыпайся, — сказал он, и заговорщицки подмигнул, — сейчас мы тебя устроим проверку на вшивость! Музыку в студию!
Кто-то врубил магнитолу, и комнату заполнили звуки чувственной мелодии. Отодвинулась занавеска, отделяющая раздевалку от зоны отдыха, и в комнату грациозно вошла восточная красавица: черные, как смоль волосы волнами ниспадали на ее обнаженные плечи, на запястьях и щиколотках, в мерцающем свете свечей вспыхивали золотые украшения. Лицо скрывала черная повязка, и были видны только ее темные глаза. Тело ее прикрывала легкая полупрозрачная туника, перехваченная на талии золотым пояском. Было ли на ней что-то еще под одеждой, неизвестно: кругом царил полумрак, и разглядеть что-либо было невозможно. Все это действо напоминало какой-то магический ритуал.
Ребята присвистнули и отодвинулись к стене, освободив пространство для танцовщицы. Она стала плавно двигаться, неумолимо приближаясь ко мне, восторженно замершему посередине комнаты на стуле. Движения ее тела, едва прикрытые просвечивающей накидкой, были настолько сексуальны, что мой член зашевелился под простыней, и я боялся, что выдам себя с головой. Девушка исполняла танец живота, и некоторые движения ее бедер были столь непристойны, что казалось, будто она в танце отдается мужчине.
«Вот, Пашка, зараза, все-таки притащил телку на мальчишник», подумал я, «и, небось, стриптизершу... Сейчас она еще и раздеваться начнет... Ничего, кстати, девочка... Хорошо, что мне нравятся блондинки», успокаивал я себя.
Танцовщица к тому времени подошла ко мне вплотную, и вдруг, перекинув ногу через меня, поставила ее позади на спинку стула. Ее туника задралась, и моему взору открылся гладко выбритый лобок девушки: нижнего белья на ней не было. Она призывно двигала бедрами перед моим лицом, и ее маленькие аккуратные половые губки мерцали в полумраке, гипнотизируя меня. Я непроизвольно наклонился, и шумно втянул носом воздух: от нее пахло какими-то пряностями и сексом.
— Сейчас мы проверим твою стойкость! — донесся до меня голос Пашки, и все ребята одобрительно загудели, встав около нас по кругу.
Мой член уже стоял вовсю и пульсировал: с каждым толчком крови уходила надежда на то, что я выстою — я хотел эту девушку безумно. То ли ее запах так заводил меня, то ли излишняя доза алкоголя, принятая на грудь в этот вечер, то ли долгое воздержание, не знаю, но меня влекло к этой девушке неумолимо.
Танцовщица, словно желая добить меня окончательно, опустила ногу и села ко мне на бедра, положив руки мне на плечи. Она стала
двигаться вперед-назад, плотно прижимаясь своим пахом к моему возбужденному органу, который пытался пробить себе дорогу через простыню к ее лону.
— Что же ты делаешь, девочка, — внезапно севшим голосом сказал я, — так и до греха недалеко...
— Четкая задница! Я бы вдул! — воскликнул кто-то из ребят, и, задрав тунику, звонко шлепнул всей пятерней по ягодицам девушки.
Танцовщица дернулась вперед от удара, и я почувствовал, как мой член слегка погрузился во что-то узкое и теплое — прямо через мешавшую ткань.
— Разве у тебя сегодня мальчишник? — спросила девушка, обернувшись к обидчику. Ее голос звучал как-то неестественно глухо.
— Нет, у него, — хмыкнул он, — ты на нем сидишь, детка!
— Тогда назови мне хоть одну причину, почему тогда ты держишь руку на моей заднице?!?
— Классно отбрила! — загоготали ребята и отступили на шаг, оттащив не в меру распоясавшегося друга.
Девушка повернулась ко мне и продолжила свою горячую игру. Она дернула завязки на тунике, и та сползла на пояс, обнажив ее сочные груди. Я лихорадочно высвободил связанные руки, и схватил ее за талию. Потом потянул на себя: уже в дюйме от меня дрожали ее возбужденные соски, и я готов был схватить их губами, как вдруг танцовщица прогнулась назад. Если бы я не держал ее за талию, она бы рухнула к моим ногам. Девушка стала плавно двигаться на мне, ее груди вздрагивали от волнующих движений чувственного тела — такие близкие, и такие недоступные.
Ребята в окружении притихли: никто уже не смеялся и не отпускал сальных шуточек. Все как завороженные смотрели на этот танец любви, мечтая оказаться на моем месте. Я уже не контролировал себя: похоть и горячее желание обладать ею вытеснили все мысли у меня из головы. Я посадил ее обратно и впился губами в ее груди, влажные от возбуждения. Руками я сжал ее бедра и яростно тянул их на себя, словно забыв, что нас разделяет простыня.
Танцовщица застонала, и обхватила мою голову руками, прижимая к себе. Потом слегка приподнялась, и я, воспользовавшись моментом, вытащил, ненавистную материю, которая была последней преградой к ее телу. Я стал слепо тыкаться членом между ее бедер, желая поскорее уже войти в нее, и вдруг почувствовал на лице ее жаркое дыхание. Она наклонилась к моему уху, и я услышал ее шепот, полный горечи и сожаления:
— Плоть слаба...
Я схватил ее за бедра и с силой насадил ее на свой, торчащий как кол, горячий член. Она охнула, и попыталась оттолкнуть меня. Но я не выпускал из рук столь неожиданный и приятный подарок. Внутри нее было тесно и влажно, и я с удовольствием заскользил на волне наслаждения. Через короткое время безуспешного сопротивления девушка обмякла, полностью отдав инициативу в мои руки, чем я не преминул воспользоваться. Наше совокупление было диким и необузданным, как будто мы встретились после долгого перерыва, и никак не можем насладиться друг другом.
Она обнимала меня за шею и тихонько постанывала при каждом погружении. Я не понимал, что со мной происходит: я видел эту девушку впервые в жизни, но не хотел ее отпускать — так хорошо мне еще не было никогда. Видимо, она была профессионалкой в своем деле: у меня была полная иллюзия, что мы занимаемся любовью — словно это был не оплаченный секс. Она медленно гладила мои волосы, зарываясь в них пальчиками, и прижималась ко мне своей грудью. Ее бедра дарили неизъяснимое наслаждение, отзываясь на каждое мое движение, и обволакивая меня горячей нежностью.
Я не в силах был больше сдерживаться, и, прижав ее бедра к своему паху, бурно излился в нее, наполняя соками любви. Девушка коротко вскрикнула, и замерла, крепко обняв меня руками. Я почувствовал, как у нее все сокращается внутри, и она часто-часто задышала. Потом танцовщица вдруг стала целовать меня: в глаза, в губы, в лицо, везде, без разбору — прямо через повязку на лице. Потом отстранилась и посмотрела на меня: в ее глазах стояли слезы.
— Спасибо, — почему-то прошептала она, и осторожно освободилась от меня.
В полумраке мелькнула ее туника, и она упорхнула из комнаты. Я сидел удовлетворенный и раздавленный одновременно, даже не заботясь о том, в каком неприглядном виде я сейчас предстал перед собственными друзьями.
— Ты — скотина, Константина, — мрачно сказал Паша, и отвел глаза, — и как ты теперь объяснишь это своей Веронике? Или мы теперь все — партизаны? Скованные одной цепью...
— Это моя забота, — хмуро произнес я, — налей-ка мне лучше водки...
Я не вернулся к Веронике на следующий день после мальчишника. Я бродил по городу, не разбирая дороги: во мне бушевала гамма чувств, и я не знал, какое мне принять решение. Я все разрушил в одночасье. Я страстно хотел эту восточную танцовщицу, но, в то же время, любил свою Веронику. Свою невесту, которую предал, поддавшись зову плоти. И еще я злился на Павла: зачем он мне устроил это испытание?! Ну кто бы мог устоять против этого? «Любой, у которого есть голова на плечах», ответил он мне тогда, когда я орал на него в предбаннике, пытаясь оправдаться в собственных глазах...
Прошли сутки, и, все обдумав, я нашел в себе силы встретиться с ней. С моей бывшей невестой. Она ждала меня дома, в простом домашнем халате, с опухшим от слез лицом и заплаканными глазами. И я ей все рассказал без утайки: что произошло на мальчишнике, что я чувствовал тогда, и чем это все обернулось. Вероника слушала меня, не перебивая. Она смотрела куда-то в угол комнаты и монотонно, словно в трансе, кивала головой.
— И что же теперь делать? — ее голос не выражал никаких без эмоций, и прозвучал безжизненно и отрешенно.
— Я предал тебя, — сказал я, — и нет мне прощения. Я мог бы утаить это, как мне советовали некоторые ребята. Но не стал этого делать по двум причинам: во-первых, я не хочу начинать нашу совместную жизнь со лжи. А во-вторых... Я хочу ту девушку больше жизни, и не смог бы жить с тобой с этим чувством... Я люблю тебя, Вероника, и... Прощай. Ты достойна лучшего.
— Неужели ее тело затмило все наши чувства? — Вероника смотрела мне прямо в глаза.
Я не смог выдержать этот взгляд, и отвел глаза. Мне нечего было ей ответить. Вероника тяжело вздохнула, и направилась в спальню. На пороге она обернулась:
— Задержись еще на минуту, — сказала она, — я хочу, чтобы ты увидел, от чего отказался, — и скрылась за дверью.
«Что это изменит?», подумал я, «теперь она мне хочет сделать больно... Я ее понимаю». Ну что ж, я был готов пройти и через это — я вполне этого заслуживаю. Я ушел в свои невеселые мысли, и не заметил, как открылась дверь спальни. На пороге стояла она... Моя танцовщица! Моя восточная красавица, с черными, как смоль пышными волосами, в полупрозрачной тунике, перехваченной золотым пояском, и в черной маске, закрывавшей почти все лицо. Открытыми оставались только ее заплаканные глаза.
Я в немом восторге стоял, как в столбняке, не веря своим глазам. Вероника медленно сняла повязку с лица и бросила ее на кровать. За нею последовал черный парик, и я увидел свою любимую. Свою Веронику.
— Я с Пашкой договорилась, чтобы он пригласил меня в качестве танцовщицы, и он все устроил, — она говорила пустым невыразительным голосом, как будто диктор по радио сообщал текущие новости. — Я так люблю тебя, Костя, что не могла допустить, чтобы ты облажался на этой вечеринке. Я бы просто не перенесла этого... Но ты, все-таки, облажался...
Я бросился к ее ногам, упал на колени, и обнял ее. Слезы брызнули у меня из глаз, и я, не видя ничего через влажную пелену, покрывал поцелуями ее тело, и шептал «прости!» беспрестанно. Я сорвал с нее тунику, и уткнулся лицом в ее лоно, покрывая жаркими поцелуями каждую клеточку любимого тела, пахнущего пряностями и сексом.
Отстранившись нам мгновенье, я увидел какую-то надпись на гладко выбритом лобке Вероники. Это была свежая татуировка: вокруг каждой буквы оставалась еще красноватая припухлость. Буквы прыгали и двоились у меня перед глазами, но я разглядел сквозь слезы: cаrо аutеm infirmа. Какая-то латынь...
— Я сделала ее вчера, в тату-салоне... Пока ждала тебя, — ответила Вероника, на мой немой вопрос, — но ты так и не пришел...
— Что здесь написано? — прошептал я, покрывая поцелуями каждую буковку и все вокруг.
— «Плоть слаба», — ответила Вероника, и с нежностью прижала меня к своему волшебному телу...
179