Из глубины улицы, на окраину деревушки летела, увеличиваясь в размерах черная точка.
— Штабные указания бегут, — с усмешкой сказал первый солдат.
Второй хмыкнул. Он подумал, что после долгой бессонной ночи ему скорее хочется дать своему товарищу в глаз, чем перешучиваться с ним. Он осекся, предчувствуя, что сегодня могут прийти плохие вести.
— Шустрый какой. Петька, что ли? — продолжал юморить первый солдат.
— Заткнись.
— Чего?
— Ничего.
Меж тем, точка постепенно превратилась в Петьку, действительно очень шустро перепрыгивавшего молодые лужицы.
— Ну чего тебе, Петр? — сонливо спросил второй солдат, когда Петька оказался совсем близко. — Рань-то, какая.
— Доброе утро, товарищи бойцы! — как всегда бодро поприветствовал их Петька.
— Доброе, — отозвались солдаты, в прочем, без особого энтузиазма.
— Я ж по делу бегу-то. Тут, Василий Иванович смену караульную пораньше назначил.
Оба солдата, несмотря на спящие зрачки оживленно переглянулись.
— Вот и бегу, — Петька не переставал улыбаться, — Ну, чего же вы стоите хмурые? Спать бегите, скорей. Или передумали?
Один из солдат облизнул обветренные, как старый папирус губы.
— А, как же винтовки? — спросил он, осматривая свое оружие, но Петька уже нетерпеливо махал руками.
— В избе передадите. Давай-давай.
Петька проводил бойцов отрешенным взглядом, а сам мыслями блуждал уже где-то совсем далеко. Недавно в дивизию пожаловал некто товарищ Фурманов, со своим многочисленным отрядом ткачей. Лица все сплошь молодые, плечи расправленные, глаза смотрят вперед и чуть-чуть выше. Красавцы, одним словом. Но, вот, что больше всего грело душу, так это то, что в отряде прибавилось девушек. Одна из них, ясноглазая Анька в этой тонюсенькой серой косынке, из-под которой нелепо выглядывали короткие густые волосы. Хотя, вот, ведь в чем вся «штука». И косынка ерундовая и волосы не уложены, вроде, а девушка все равно, как будто чистейший ангел, обутый в солдатские сапоги. Ну ничего не поделаешь с этим. Хоть сто старых тулупов на нее надень, а святое очарование все равно будет затмевать собой все нелепости и смешные недоразумения.
— Анька, — сладостно проговорил Петька, — Анюта... цветочек ты мой...
Петька помедлил, не зная, какой эпитет подобрать к слову «цветочек». Он уже прошел шагов десять мимо той избы в которой спала Анька, но какая-то волнительная мысль мелькнула в его голове и заставила вернуться.
— Анька, — повторил он, тихо и опасливо подкравшись к косому окошку.
— Доброе утречко, Петр.
Этот звонкий, как весенний лед, голос ни с чем нельзя было перепутать.
— Анька! — воскликнул Петька, резко обернувшись.
Анька приблизилась на полшага, вздернув изящную тонкую бровь.
— Неужто Петька Анечке доброго утра не пожелает? — продолжила она, подмигнув.
Петр сделал на встречу свои полшага, и от такой магнетизирующей близости сердце запросилось наружу. Он медленно двинулся ей навстречу, но тут Анька громко расхохоталась.
— Поглядите-ка! Ох и артист же! — сказала она, смахивая пальцем слезу.
Петька резко отшатнулся, недоуменно шевельнув ушами.
— Айда, лучше пулемету меня учить, — проговорила Анька, немного успокоившись.
Они уже вошли в избу, когда в небе горестным криком разразилась черная, как гуталин ворона. Какой-то прохожий, вздрогнув, погрозил пальцем утреннему небу и ворчливо отправился по своим делам.
— Ну, давай, взяли на счет три, — сказала Анька, — раз, два три.
Через пять минут две фигуры и какая-то низенькая тень появились у границы деревни. Еще через пять минут, Анька и Петька выкатили пулемет на небольшой холмик, вблизи рощицы из скромных кустов.
— Значит так, — учительским тоном проговорил Петька, — вот эта деталь называется... ты смотришь?
— Да-да, — живо отозвалась Анька. Ее, действительно очень увлек пулемет.
— Вот эта деталь... вот она...
— Эта? — переспросила Анька.
— Да, — сказал Петька, заводя руку Аньке за спину, — называется щечки.
Он аккуратным движением прижал руку к ее груди и снова потянулся к ней. Анька сделала вид, что ничего не заметила.
— А это, как называется? — поинтересовалась она, указывая на какую-то интересную деталь.
Петька замешкался на секунду, перевел взгляд на пулемет и тут его кто-то сильно толкнул в грудь. Он от неожиданности повалился на сухую траву. Над ним нависла высокая фигура Аньки, уткнувшая руки в бока.
— Тьфу ты, — выругался Петька, — Ежели ты меня так толкать будешь, то чему я тебя научу?
Анька снова звонко рассмеялась.
— Это ты меня так учить, что ли собрался? — спросила она, ехидно улыбаясь. — Говорю же, артист! Ей богу!
— Дура ты Анька, — сказал лежащий Петька, обидевшись. — Артисты в театрах играют, а учат учителя или профессора.
Анька, расставив ноги по двум сторонам, медленно пристроилась на Петькином паху, чем вызвала его большое удивление.
— А ты учитель? — нежно спросила она, отвязывая косынку, — Или профессор, Петенька?
Петенька от такого поворота событий немного опешил. Он сглотнул ком, скопившийся в горле и часто захлопал ресницами. На его лбу крохотными капельками выступил пот.
— Анюта, — сказал он, стараясь не пустить петуха, — мой цветочек...
Анька резко врезалась в него томным взглядом и улыбнулась какой-то хитрой улыбкой.
— Мой цветочек хитрый, — закончил Петька и тоже улыбнулся.
Анька снова ему подмигнула. Ну нет. Это было уже слишком! Петька резко привстал, повалил ее на траву, а сам пристроился сверху.
— Я бы... — начала было говорить Анька, но на ее губах оказались губы Петьки, и она крепко его обняла.
Пара каталась по лысому холму, попутно расстегивая друг другу все, что можно было расстегнуть. специально для. оrg Их губы сплетались, а языки все никак не могли насытиться до конца. Наконец, когда одежды, почти не осталось, Петька спустился поцелуями к тонкой белой шее, к идеальным молодым грудям, к подрагивавшему то и дело стройному животу, а потом впился языком в нежные розовые половые губы.
— Ммм, — тихонько протянула Анька.
У нее в голове недоуменно кружилась одна яркая мысль. «Откуда же, черт его дери, Петька научился так здорово работать языком?». Аньке показалась эта мысль очень смешной, но засмеяться у нее не получилось. Она лишь издала какой-то невнятный полустон-полувкрик и приложилась щекой к своему плечу.
Меж тем, Петька стал переходить в решительное наступление. Анька увидела, как он привстал и в одно движение ввел свой член в ее разгоряченное лоно. Лицо Аньки резко исказилось в неприятной гримасе.
— Ты дурак совсем? — вскрикнула она.
— Чего такое? — опешил Петька, замерев.
— Чего такое! — передразнила его Анька и, вдруг почувствовала себе невероятно глупо. Не выдержав, она захихикала; боль так же быстро исчезла, как и появилась.
Петька с секунду смотрел на нее недоуменно, а потом задумчивым тоном объявил:
— Надо же, Анька. Все-таки таинственная ты у меня барышня.
Анька с театральным мастерством изобразила утомление и с иронией в голосе обратилась к Петьке:
— Продолжай уже, что начал.
Петька с удовольствием продолжил. Он неумело быстро задвигал бедрами, подтягивая к себе Аньку за мягкие ягодицы. Ее нежные подтянутые груди покачивались в такт движениям, а руки, не зная куда себя деть, блуждали в траве, как белокожие змеи.
— Ммм, — снова простонала Анька. Ей было так хорошо, что трава под ней совсем исчезла, не говоря уже о холме, пулемете, а также, «красных» и «белых». И в этом мире зияющей безбрежной пустоты остались только Анька и Петька, со своим бесконечно огромным счастьем на двоих.
Внезапно, Анька потянула руки вперед и прижала Пет
ьку так близко к себе, что ни чуть было не стукнулись носами. Пока его член входил во влажную щелку Аньки, их языки снова сплелись, играя друг с другом. Анька, вдруг, почувствовала, что мысли ее точно так же, как и их языки скользили одна об другую, путались, но в итоге, с хлопком исчезали где-то в чернеющей дали беспамятства.
Петька как-то часто задышал. Анька, с присущей всем женщинам невероятной проницательностью заметила это, отстранилась от члена Петьки и приблизилась к нему лицом. Еще каких-то пара секунд, и она успела бы обхватить его член губами, но сперма выстрелила раньше. Часть семени угодила Аньке на грудь, часть окропила волосы, и всего пара капель попали ей на губы.
Анька недовольно хмыкнула.
— Ты чего? — спросил Петька, переводя дыхание.
— Предупреждать надо, — ответила Анька с некоторым раздражением. — Как бы я потом с животом-то по «белым» стреляла?
Петька счастливо оскалился и приласкал ее.
— Да-а-а, Анька, — проговорил он, неестественно вытягивая гласные, — перебьем всех «белых», какая жизнь начнется!
Анька стремительными четкими движениями скинула его руку со своего плеча, встала и начала одеваться.
— А для этого, — сказала она тоном сказочницы, — ты научишь меня пользоваться этим пулеметом.
Петька снова улыбнулся.
К вечеру одна за другой зажигались свечи. Тонкое, чуть живое пламя покачивалось в них и трусливо вздрагивало от каждого неожиданного движения. Шаги уже давно притихли, и только тихий голос Петьки начинал тоскливую народную песню.
— Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормлен в неволе орел молодой!
Это был любимый напев Василия Ивановича. Чапаев сам часто долго слушал, блаженно прикрыв глаза, а потом, в один момент вливался в общий хор своим грохочущим голосом и придавал всему пению какой-то невероятный задушевный вес. Петька отчетливо помнил тот самый момент.
— Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора!
Петька повернулся к Аньке. Теперь, под Чапаевским руководством песня могла продолжаться и без него.
— Странно это всё-таки, — сказала Анька.
— Чего странно? — переспросил Петька.
Анька махнула рукой, мол говоря «забудь». Петька и забыл. Какое-то время он по привычке смотрел на нее, на ее короткие волосы, нелепо торчащие из-под серой косынки, а потом откинулся на койке и опустил веки. Потом его сознание накрыла тяжелая пелена сна.
Петьке снилась Анька, которая возлежала почему-то в гротескной барочной кровати в шикарном восточном наряде. В руках она держала прозрачную вазу со здоровенными гроздьями винограда и что-то тихо напевала. Завидев Петьку, Анька быстро убрала вазу на маленькую прикроватную тумбочку и присела по-турецки. Она таинственно и томно поглядела ему в глаза.
— Петенька, — протянула Анька звонким, как ручей голоском, — неужели ты не пожелаешь своей Анечке доброй ночи?
Петьке стало жарко, и он потянулся к голове, чтобы снять шапку, но ее там не оказалось. Он впервые решил оглядеться. Его окружала просторная комната с легкими арабскими узорами, вьющимися по стенам. Потолок в центре украшала гигантская люстра с неправдоподобно огромными хрустальными каплями. Окон в комнате было всего два, но невероятно больших. Совсем не тех, что он обычно наблюдал в хромых казачьих избах. В ласкающих порывах морского ветерка тонюсенькие тюли покачивались и невесомые отрывались от пола. За окнами, будто кистью художника-максималиста были набросаны море, песок и пышные пальмы, залитые густой оранжевой краской заката.
— Вот тебе и на! — сказал Петька, не в силах оторвать глаз от обставленного вокруг него шика.
— Петенька, — тонкие белые руки в полупрозрачных восточных рукавах обвили его со спины. — Я так по тебе соскучилась.
Петька обернулся всем телом, и перед ним снова предстало самое главное сокровище комнаты.
— Анюта, — сказал он, — мой цветочек хитрый.
Анюта коротко поцеловала его и потянулась к уху.
— Уже не хитрый, Петя, — прошептала она.
— А какой?
Анька сверкнула широко открытыми глазами и ответила:
— А вот сейчас и узнаешь.
Она толкнула его в грудь с той же силой, что тогда на холме. Петька, ничего не поняв, упал на мягкую кровать, пару раз по инерции подпрыгнув. Сама Анька забралась на него, тесно прижавшись всем телом и промурлыкала что-то страстное. Потом Петька впился ей в губы долгим глубоким поцелуем. В это время рука Аньки залезла Петьке в брюки и нащупала там самое главное. Его член быстро налился кровью, а на самом кончике образовалась крошечная капелька смазки.
Внезапно Петька отпрянул от своей красавицы и, встав на колени, навис над ней.
— О-о-о, — протянула Анька, — я поняла.
Она быстро спустила с Петьки брюки, облизнула головку члена и принялась сосать, аппетитно причмокивая. Одной рукой она массировала яички, а другой спустилась к себе в мокрые трусики. Петька подложил под себя широкие подушки и довольно наблюдал за увлеченной Анькой.
Внезапно, он резко схватил ее за волосы и насадил на член до самого горла. Анька от неожиданности издала громкий гортанный звук и часто захлопала длинными ресничками. Петька подержал ее в таком состоянии еще секунду и начал, в буквальном смысле трахать ее в рот. У Аньки на глазах тут же сверкнули капельки слез. Одна капелька, оставив влажный след, скатилась по щеке и угодила на простыни. Другая капелька проделала такой же путь, но упала Петьке на колено.
Петька с каждым разом все быстрее и резче двигал бедрами, не оставляя Аньке ни единого шанса вдохнуть воздуха. Он видел, как ее короткие волосы взлохматились и теперь отдельными мятыми прядями торчали в разные стороны. Наконец, он отпустил ее. Анька откашлялась, отпрянула, обидчиво посмотрев на Петьку, но еще продолжала поглаживать свою киску. Петька ухмыльнулся. Немного отдышавшись, Анька, не сказав ни слова встала перед ним на четвереньки и выгнула спинку с изяществом дикой кошки.
— Анюта, — произнес Петька, поразившись ее красоте.
Она поглядела на него через плечо, моргая заплаканными глазами и плавно вильнула попой. Петька подумал, что будь у нее там хвостик, он бы так же изящно вильнул перед его лицом.
— Лиса, — сказал Петька, сильно растянув последнюю гласную.
Он свел ноги Аньки вместе. Широко расставив пальцы, он ухватился за ее талию и направил девушку к своему члену. Анька начала тихо постанывать. Ее узенькая щель стала еще уже из-за сведенных вместе ног. Но несмотря на это, благодаря сокам, текущим из девичьих недр, член Петьки очень плавно продвигался внутри.
— Ммм... любимый, — говорила Анька, иногда прерываясь на стон, — прошу... ммм... поцелуй меня.
Петька, не вынимая члена из киски, медленно нагнулся, обхватил Аньку за потное тело и поднялся уже с ней. Его губы сначала соприкоснулись с влажной от слез Анькиной щекой, потом с уголком ее рта и, наконец вплотную прижались к ее губам. Тогда, он почувствовал, как начали поигрывать их языки. Анька продолжала стонать при каждом толчке, но все ее звуки гасли в их немного неудобном поцелуе.
Анька снова уткнулась в постель, а Петька почувствовал, что вот-вот взлетит над землей. Ему в голову один за другим ударили электрические разряды, а тело его напряглось в районе паха и извергло потоки теплого семени Аньке в мокрую щелку. Анька перестала стонать. Петька, плывя в бездонном блаженстве сладостно закрыл глаза.
Открыл он их только ранним утром. Солдаты в комнате тихо посапывали. Кто на койках, а кто на мягких перинах, устеленных на полу. Анька тоже была в комнате. Ее голова была все так же прикрыта косынкой, немного съехавшей ей на глаза, а грудь с глубокими вдохами приподнимала одеяло.
Петька вздохнул, испытав небольшую досаду, потом прикрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Но перед тем самым моментом, как он снова провалился в сон, в его памяти всплыла одна фраза, произнесенная когда-то Анькой: «Странно это всё-таки».
— А может быть и не странно, — произнес Петька в глухую пустоту.
229