В погожий майский день, под запахи цветущих черёмух и сирени Сонечка Грицацуева отпросилась у своего супруга пройтись по Старгороду. По единственному мощённому деревом тротуару Сонечка гордо вышагивала, стараясь повыше задрать носок новых туфелек.
И получалось у неё это отлично — каждый шажок подчёркивал элегантную плавность походки. Про такую походку говорят: «Не идёт, а пишет!». Правда «читателей» такой походки было мало.
Женщина, торгующая табаком в россыпь — осьмушка копейки за стакан, семечками — четвертинка копейки за такой же объём.
Парнишка, чистильщик обуви и чуть в стороне от него сапожник, делающий срочный ремонт обуви — металлические подковки и замена шнурков.
Сонечка же направлялась дальше, к местному базарчику, где народа побольше и одеты они приличнее. Не то что вон тот отрок, глазеющий на походку дамочки.
Однако достичь задуманного плана молодая девушка не смогла. Доска под ногой вдруг провалилась. Под ней оказалась грязная лужа.
Жижа смачно чвакнула и выплеснулась на туфельки Сонечки.
— Сработало. — тихо произнёс сапожник. — Давай, Митяй, не подведи. — наказал он чистильщику обуви.
— Сударыня, осторожно, не шевелитесь, не то подол запятнаете. — Митяй быстро придержал девушку под руку, приподнял подол длинного платья. — Ай-я-яй! Куда же это городничий смотрит, такая котловина в самом центре, ай-я-яй. Идёмте сюда, барышня... Во-о-от на этот стулец, сядайте.
Девушка смотрела на свою левую туфлю. Рыжая грязь скрывала практически всю поверхность. Да что там туфля, даже белый чулок и тот пострадал.
— Что же делать? — Голос девушки дрожал, она готова была расплакаться.
— Позвольте мне, барышня, поухаживать за вами? — отрок быстро снял туфельку, присев на ящик у стула, начал счищать грязь. — Сударыня, вы не стесняйтесь, поставьте ножку мне на коленку.
Юноша ухватился за маленькую ступню и поставил её себе на колено, проигнорировав подставку для ног.
«Ну, правильно, подставочка то грязная, не для белух чулок». — Согласилась девушка.
Длинный подол, задрался вместе с коленом, девушка как смогла подтянула его к низу, но парнишка успел заметить панталончики с кружевами.
Белый чулок сильно выделялся, на рванной брючине отрока. Через два слоя ткани Соня почувствовала тепло юношеской ноги. Она даже посмотрела на то место где стоит её ступня. Местами залатанная, а большей частью дырявая штанина не скрывала загара юношеского бедра.
Девушка стыдливо отвела взор с прорех на туфлю, которую чистит отрок. Он делает это так аккуратно, будто дамочка промокает носовым платочком капельки слёз с щёк.
Открытые, из-под рванных рукавов некогда зелёной рубашки, руки, кажутся сильными. Кожа на них и открытой груди гладкая и загорелая. Не такая как у старого пана Грицацуева, за которого полгода назад её насильно выдали замуж.
Сонечка почувствовала покраснение не только лица, но и пухленькой шейки. Взгляд непроизвольно вернулся на белый чулок. Да, грязи на нём хватает. Прогулялась называется. Похвасталась туфельками.
— Сейчас грязь закоркается, я аккуратно почищу, чтобы подол или не приведи Господь, ваши панталончики не измазать. — Отрок сказал это довольно по-простецки, как подружке.
Девушка хотела указать ему что они не ровня, но мысли о том, что парень знает о срамном белье девушек, одурманила окончательно.
— Меня Митяй клычут, а вас як?
«Вот ещё! Не собираюсь я с тобой знакомиться!». — Думает девушка и удивляясь своему безволию, отвечает:
— Софья Игнатьевна я... Правильней говорить — кличут. Но кличут собак или кошек, а людей зовут. — Соня решет про себя, что это её желание обучить безграмотного, заставило назваться.
— А я видел вашу свадьбу прошлой осенью. Ох, вы такая красивая... Как королевна. А как вы выходили из церкви... Красные сапожки..., белая фата. И жених тоже как охфицер, при галунах... Мы с парнями поспорили, что к весне вы будете брюхатой... Однако верно говорят люди — у стариков негодное семя. А может он на войне потерял фуй?
Глаза у девушки от такой наглой речи едва не вылезли из орбит. Она хотела убежать, но туфля всё ещё находится в руках парня, топнула босой ножкой по его колену.
— Не торопите, сударыня Соня, вы же не вернётесь домой с поднятым подолом? А если вам неудобно так держать ножку, то сделайте вот так. — Отрок подтянул ступню девушки к своему паху. — Так приятней... И мне тоже... Чувствуете какой корень у молодого?
Девушка будто зачарованная, не смогла вернуть ножку на прежнее место.
«О каком корне он говорит? Сейчас же, как только он дочистит обувь, я надену туфлю и уйду. А что это такое у него давит на мою лодыжку? Так это... ! Это... ! Вот, а каком корне он говорит. Бесстыжий басурманин! Сейчас нога отдохнёт, и я уберу её на колено... Вроде пошевеливается..., определённо вздрагивает. Ой... ! Ой-ой... ! Что это со мной, бесстыдницей? Это что у меня, похотка разгорелась? Как там Глашка говорила? «От похотника исходит такой жар, что плавится жир на лобке, и он истекает из письки!». Нет! Нужно думать о другом! Вон о воробьях, что нагло воруют семечки из мешка бабы. Или молитву почитать? Господи, помоги мне отвлечься от... корня. Должно быть корень Митяя как у коня, что на срамной картинке в немецкой книжонке».
— Вот от такого фуя можно в миг обрюхатиться. Я этим делом в тятьку пошёл. Он мамке уже восьмерых закачал. Бывало, как начнут еться, мы, малые, с верхних полатей слетали... А што я такого сказал? Разве у вас, у панов, не говорят на такие разхговоры?
Соне кажется, что она произносит слова, но на самом деле, только открывает рот. И жар в груди ещё мешает дышать.
— Оть и готова ваша тюфля... Тапереча примемся за чулочек. Ой, а ножка кака ладна, минитюрная.
Пальцы отрока, сжимают икру в атласном чулочке. Бесстыдник провёл руку аж под колено девушки, на кружева панталон, сдавил там.
— Мясистая ножка, я такие люблю. Щустуется жар от такого тела. Правда ведь, вы горячая? Греется пан коло вас, наверное.
— Ты..., ты...,
— Да, я. Я понял, начинаю чистить чулочек.
Митяй только задел комочек грязи, как ещё больше размазал его.
— Бес его ети! Не закоркалась, в рот ей фут лиха.
— Надень туфельку, я вернусь домой. Сколько я тебе должна?
— Сударыня, на как жеж вы пошкандыбаете через весь город с задратым подолом? Мамк! — Митяй окликнул торговку семечками. — Треба чулок постирать. Как быстрема ты постираешь?
— Дык здешнюю грязь за пять минут не отстираешь. К тому ж посушить, поутюжить треба. Тарас, мешки домой отнесёшь, я поду дамочкины чулочки состирну.
— Далеко идти? — Соня едва не плакала.
Она хотела выглядеть как светская дама, госпожа Подопригора. Вот действительно фамилия делает человека. Высокая, статная, с громовым голосом. Ну, а то что она некрасива лицом, так это не влияет на количество поклонников, вьющихся вокруг вдовы майора Подопригора. Сонечка, придерживая подол, выпрямилась, как кумир, последовала в полуподвальное помещение, куда пошла мать Митяя.
Пройдя в этом же помещение сквозь коридор, с натянутыми верёвками, на которых сушилось бельё, Соня наконец вошла в помещение с тремя трёхъярусными нарами и длинным столом.
— Сымайте чулочки, дамочка... Та не глядите на мальцов, вони и не такого добра бачили.
Соня, встав спиной к четверым детям, задрала подол, подтянула штанину панталон, нащупала застёжки подтяжек.
— О, Боженьки, ты мий! Так и исподня ваша в пятнах. А как увидит пан вашу стыдобу? Сымайте и исподню.
— Где же там грязь? Я не вижу? — Сонечка изогнула спинку, попыталась рассмотреть то, на что указывала женщина.
Да. Небольшое пятно рыжины бывшее ранее всего лишь капелькой, от касания с другими частями ткани распространилась на другие места. И выглядело это пятно совсем срамно — какашкой поноса.
Соня сняла и эту часть туалета, моля бога, чтобы на этом окончилось разоблачение, быстро опустила подол, лишь на мгновение показав женщине каштанового пушистика.
— Так и другий чулок сымай вже. — женщина стояла подбоченив руки. — Сямка, подай паночке камейку.
Мальчик лет девяти, полез под нары, вытащил табуреточку, подставил Соне. Тут в помещение вошёл Митяй.
Соня заметила, что он обратил внимание на панталоны, которые держит мать. Девушка покраснела, парень улыбнулся.
— Прошу, пани, до ветра, тут зараз парно будет.
Соня быстро-быстро заморгала ресницами, просушила выступившие слёзки. Идти куда-то без белья, казалось верхом распущенности.
— Нет! Мне и тут приятно, благодарю. — Сказала едва смогла задышать нормально.
— Да, ступайте, пани, это вам не нежное мыло для вашего тела. Глаза выест, не приведи Господь. — женщина начала стирку.
— Да никто ж не знает, що вы без порток. — добил Митяй.
«Значит он точно знает, что я там голая. О, Господи! А воняет и правда ужасно! Давай, Сонечка, иди во двор, там никого кроме Митяя. А он и так знает о сраме моём. А жир то как топится... Похотка зачесалась». — девушка решительно встала, поправила подол.
Дворик принадлежал купеческому домику. В нём была даже беседка. Соня направилась к ней.
— Соня, вы в лянгу играли кода нить?
— Девушки в игры мальчишек не играют. — Соня, однако пожалела, что так высокомерно ответила.
Время нынче такое — революции в столицах, царь от престола отказался.
— А как играть? — Сделав милую улыбку поинтересовалась она.
Отрок достал из-за пазухи кусочек меха толи овцы, толи козы. Подкинул и начал отбивать лянгу щиколоткой вверх. Делал он так ловко, что шкурка ни разу не упала. Затем М
итяй сменил ногу, потом последовало вообще не вероятное — из-под своей задницы начал отбивать лянгу.
Соне это очень понравилось, она зааплодировала, когда парень наконец выдохся и присел рядом с ней. Она взяла из его рук изделие. Оказывается, к шкурке привязан грузик из металла, поэтому она так чётко летала.
А ещё от Митяя исходил жар. Он дышал ртом, как запыхавшийся... пан Грицацуев. Ну... после того... Только муж дышал астмотично урывками, с хрипотцой, с клёкотом слизи в горле.
Ей вдруг захотелось пошалить. Чтобы такого сделать?
— Научи меня так лягать. — она уже забылась о срамоте. — Ты вот тут встань, ударь, я посмотрю, чем ты бьёшь.
Парень поступил совсем не так. Он приподнял подол платья, дотронулся до ГОЛОЙ ноги. Показал щиколотку. Ухватился за ступню, поднял к себе на колено.
— Соня, ты не сможешь ударить этой нежной ножкой.
Со ступни ладонь скользнула на икру. Погладила её.
Соня скосила взор на пах отрока. Корень приподнял штанину. Похотник завибрировал как малиновый колокольчик. А рука двинулась выше. А вторая нога девушки сама собой отодвинулась в сторону. Ладонь чуть сжала ляжку.
Пелена закрыла веки девушки. Понимая, что сейчас может произойти, Соня требовала от себя быть достойной высокого звания супруги дворянина.
«Если он дотронется до писи, я ударю его по руке и уйду. Без исподнего. Бог с ним, с бельём. Дома, что-нибудь навру. А корень его как топорщится, сейчас штанину разорвёт. Определённо разорвёт. Вот бы таким корнем мне разорвали девичью честь. Трогает похотник. Ну, Сонька, ну бесстыжая! Уходи, побойся Бога. Сонечка, миленькая, уходи, родимая, ой уходи. Сейчас до трёх до считаю... Раз..., один..., два..., три... Всё, дура! Палец уже в письке. Всё, грешница, ты предала клятву Богу! Гори в огне, содомица! Ну это же только палец. Доктор, пан Яблонский, лазал в ней пальцами, проверяя беременна я или нет. Доктору можно? И Мите можно. Только бы попить — жажда высушила губы»
Как будто услышав её желание, отрок припал губами к пухленьким устам девушки. И сразу исчезли все опасения. Захотелось пить, пить из этих горячих губ парня.
Ноги девушки раскинуты достаточно широко, чтобы парень мог ласкать лепестки и клитор.
— Горячая ты там... и мокрая. Много соков бежит из тебя. Давай зайдём в дровяник, там топчан тятя сподобил.
Парень поставил непослушную сознанию девушки ногу на пол беседки, приподнял держа за талию. Так и повёл к сараю. Благо идти десяток метров. А Соня уже не могла отвести глаз от пирамиды на штанах парня.
Когда он скинул одежду, то предмет оказался действительно огромным. Хотя сравнивать она могла только с органом мужа. И то только тактильно изученным. Пан, выполнив супружеский долг, натягивал штаны пижамы и отворачивался от...
Всё та же Глаша рассказывала о своих ощущениях при этом... Так по её рассказам выходило, что душа должна отлететь, посмотреть на тело со стороны и сказать: «Слава тебе, Господи, что ты придумал еблю!».
Соня таращилась на орган, глотала слюни и забывала делать вдох.
«Даже на взгляд этот корень гораздо больше Володиного. Боязно то как. А охота то как. Господи, отвернись пока. Я обещаю, что всего разок. Пан ведь всего раз. И этот раз и всё, минутка, две от силы. О-о-о-о! О-о-о-о!».
Митяй засадил резко и во всю длину. Ничего не порвалось, ничего не произошло с телом девушки. Разве что сознание покинуло его. Но парню об этом не известно, он таранит мокрое лоно, обжигает живот и свои бёдра о полные ляжки девицы.
Придя в себя, девушка наконец обняла его за спину, впилась коготками в неё, закричала от нового чувства. И вновь окунулась в фонтан экстаза.
«Слава тебе, Господи, что Ты придумал еблю! Слава тебе, Господи, что Ты придумал еблю! Слава тебе, Господи, что Ты придумал еблю!». — произносила она вслух, думая, что это её душа общается с всевышним.
Парень заполнил влагалище спермой, отвалился к краю топчана.
Соня услышала его дыхание. Да, такое же как после игры в лянгу.
«Какое прелестное состояние души и тела. Охота сейчас же помереть — ведь вряд ли будет лучшее блаженство!»
— Щас, отдохну мальца и по новой еть буду. Эт ты правду гришь — хорошо Господь справил — ебаться.
— Ещё-ё-ё-о-о-о раз?
— Так я ж молод. Разов пять могу. Вытерпишь?
— Боязно... Но второй раз хочу...
— Может разденешься совсем? Помяли платье.
Соня поначалу засмущалась — оставаться совсем обнажённой она не могла. Даже пан Грицацуев её не видел голой. Но несколько доводов принуждали снять остаток одежд. Второй раз она хочет. Значит платье сильно помнётся. И самое главное — чёртик похоти шептал: «Покажи тело, спроси насколько оно красиво». Хотелось также сравнить загарелость кожи Мити и своего белого тела.
— Сначала отвернись.
В женском понятии развязывание и отстёгивание различных атрибутов одежд, белья было сильно интимным. Митяй отвернулся, подмигнул брату, подсматривающему через щели в стене. Подсматривал не только братишка, но и отец. Подмигнул и ему.
— Всё! — Озорно сказала Грицацуева.
Через десяток лет великий комбинатор назовёт её «Мечтой поэта», но это через время, а пока Венера постыдно опустила взор, сознавая проигрышность своего тела по сравнению с телом юной Сони. Светло-розовый мрамор понадобится скульптору для воссоздания образа чаровницы. Весь его талант потребуется для выпиливания волнительных линий бёдер и талии, грудей и живота, шеи и плеч. Митя обошёл девушку, оценил попку, спинку. Подойдя сзади поместил перси в ладони, а восставший член в ложбину ягодиц.
Природный инстинкт взял управление телом Сони на себя — спинка изогнулась, попка плотнее прижалась к корню. Шея повернула голову для поцелуя. Мышцы лица вытянули губы навстречу губам парня. Руки подняли ладони на ладони Митяя, плотнее прижали их к грудям.
— Не смейся. Я желаю посмотреть на твой... корень внимательно. Я ни разу не видела письки мужчин.
— Бедненькая моя. Любуйся, можешь руками подержать.
«В два раза, а то и три раза толще мужнего. А длина то какая... Господи, как скалка на кухне у Глаши. Дырочка похожа на рот рыбы. Вот так нажать и... Точно, как у рыбки ротик. Так чудно. Ой, кожа движется, если вниз потянуть. О! Господи! Так он ещё с... шляпкой, как у гриба. Точно на гриб похож. А это что в волосах спряталось? Как корень гриба. Ух, какое тяжёлое»
— А это для чего? — Соня потрясла мошонку в ладонях.
— Яйца. Самые настоящие яйца. Я не грамотен, не знаю для чего Бог их нам дал. Но когда я кончаю, то они опускаются и весят как в мешке.
— Ты говорил, что другие девушки тебе знакомы. Я красивая?
— Люблю пухленьких. Ты лучшая из всех.
— А сиси? Не маленькие?
— О-о-о-о! Такие сиськи должны иметь все девушки. Обопрись о топчан руками, стой не шевелись. Щас будет хорошо.
Соня выполнила, что требовал Митя. Он не долго размышлял — начал таранить по-собачьи. Девушка удивилась новой позе, подстроила положение спины под свои требования. Этот заход был особенно приятен молодой женщине, наконец познавшей радость соития.
Часто её душа покидала тело. Пела осанну Господу. Вновь возвращалось, чтобы оценить новые чувства. Ослабшие ноги подкосились, она легла животом на топчан. Парень позвал отца. Пока тот раздевался, продолжил разогревать молодку.
Член отца ненамного отличался от сыновьего, поэтому девушка не почувствовала смену в пещерке. Митяй кивнул братику подойти посмотреть поближе.
Хулиган залез под живот девушки, нащупал волосы, по ним опустился к расщелине. Молодая женщина находилась в таком состоянии, что изменившееся количество рук не заметила.
Папаня, кряхтя как старик, излился в молодую вагину, отполз в сторонку. Сяма успел полапать вульву женщины. Митя оттолкнул его руку, вошёл в скользкую от двух порций спермы плоть. Поршень выдавил массу наружу, облил его волосню.
А женщина уже не реагировала — сплошные оргазмы, как каскады горной реки, опрокидывали сознание в бездну страсти, поднимали на вершину эйфории.
Сяма наминал её груди, живот. Пару раз он замирал, хватался за свой пенис, дожидался успокоения, возвращался к телу девушки.
Несколько минут потребовалось организму девушки после завершения долбёжки, чтобы прийти в норму, расслабить мышцы влагалища.
Она посмотрела под себя, туда где, колени упираются в земляной пол. Приличная лужа всяческих выделений удивили молодку.
— Жаль.
— Чего тебе жаль?
— Жалко говорю, что такое добро не во мне. Точно понесла бы.
— Дак скока там осталось. Хочешь родить? Проходь завтрема. Я буду еть хочь весь день.
Соня посмотрела на него. Не смеётся ли он над ней. Нет, не смеётся. Спросила себя. Согласилась со своим вторым «я», что содеянное хоть и грешно, но так приятно. Ребёночка она хотела. Чтобы уже быть полноправной хозяйкой в доме ненавистного пана. Она решила узнать у Глаши, можно ли во время беременности... еться.
— Я буду приходить. Только бы не в сарае.
— В доме всегда хто нить есть. А бильше не где... А давай я к тебе приду. Скажи пану, что нужно набойки на обуви поставить.
— У мужа под носом? Ты что? Страшно. Закидают камнями у церкви.
— Он может куда нить уйти?
— Спит он после обеда. Два часа. Митенька, страшненько, однако... Но хочется. И еться хочется и родить малютку хочу. После полудня приходи, я тебя впущу. Только ты поприличней оденься — если он увидит тебя, то можно сказать что ты сапожник.
— Надену чо есть. Ты добрая девушка. Я обещаю заделаю тебе мальчонку. Пусть пан рОстит мого сына. Оденешься или ещё разок?
— Не. Натрудил мне там. Будет у нас ещё время. Смогу и пять раз выдержать... Это я тебе обещаю, любимый.
129