Но реальность любит щелкать по носу, и взрослая жизнь оказалась такой же, как школьная, только скучнее, нуднее — и злее.
Питер, прекрасный, жестокий Питер выплюнул меня на мороз. Нет, меня не выгнали — но я ушла, потому что дома мне было ужасно неловко разочаровывать родителей, а родителям — неловко от меня.
Три месяца я занималась... ну, ерундой. Жила у семейных друзей, работала по мелочам, дрочила в самых неожиданных местах и страшно смущалась этого потом. Я думаю, что я первая, кто забила спермой унитаз в одном из туалетов Эрмитажа. Один раз меня заметила молоденькая смотрительница — и я убежала, красная как свекла, торопливо пристегивая каменно затвердевшего левиафана обратно к бедру.
От одного воспоминания об этом шокированом взгляде я не могла прекратить дрочить почти всю ночь...
Свой собственный унитаз я тоже забила. Да здравствует вантуз.
Но продолжаться так долго не могло: надо было найти что-то постоянное, раз я уж решила до поры до времени не думать особо о продолжении образования...
Меня спас дядя. Спас меня из чердака папиных друзей, случайных актов звериной натерки в самых непредсказуемых местах и малооплачиваемых подработок в ночных сменах круглосуточных магазинчиков...
И привел меня в Москву. Обеспечил жильем — теснющей однушкой, но с ванной — и пристроил работать...
Не знаю, почему. Дядя был человек серьезный и молчаливый; общался меньше словами и больше мудрыми, лаконичными кивками. Я не уверена даже, что он знал о моей... ситуации: но он помог, так и сяк, и принял мои бесконечные смущенные благодарности обычным своим кивком.
Так я оказалась в Москве. При квартирке и при работе — нормальной, настоящей работе, а не том полуночном кошмаре, что был у меня раньше. Нет! Довольно питерских наркоманов, ворующих нямку! Довольно хачей-трюкачей-подкачей, сумасшедших бабок-вампиров и парней, затаривающихся «ягой»! Меня ждал офис, и мнился он мне чудесным местом: местом, где я смогу начать жить, наконец, взрослой жизнью. А может... может... и... и молодого человека найти!
Или девушку!!
Все чаще меня тянуло к девушкам. Не сколько из-за внутреннего лесбианизма: но мой хрен-богатырь был однозначно настойчивее моей щелочки и направлял мои эротические фантазии в вполне конкретные ключи...
Xеx.
Брр. Нет, увело меня.
Офис ждал меня. Я потратила маленький запасик денег на одежду поприличнее; привела себя в порядок, постриглась — сонная парикмахерша соорудила мне что-то миленькое, средней длины и приятного, кокетливого вида, что слегка не гармонировало с моими постоянно пунцовыми щеками и неловкой, смущенной улыбкой.
И офисная жизнь началась...
И как же я на ее счет ошибалась.
Я думала, что школа — с ее кликами, шепченьем, гадостными ухмылочками и издевками остается, как бы, в школе. Что это детское и временное, а потом между людьми наступает если не гармония, то хоть... взаимное уважение какое-нибудь... как у взрослых людей...
Но нет. Офис был школой. Только яда в ней было больше — ведь за все это еще и платили...
...
Я работала при бухгалтерии. Разместилась в уголку рядом с пузатым компьютером и трудилась тихонько, старательно и безотложно. Курить не ходила: только мельком отдрочить, если вдруг становилось совсем невтерпеж...
Я думала, что так не буду привлекать внимание. Но иногда все получается наоборот.
Меня невзлюбила стайка молоденьких змеюк, пополам из моего отдела, пополам из соседнего. Они собирались в курилке, красивенькие, подтянутые — и лили на своих коллег грязь, как старые перечницы, или обсуждали простые свои увлечения — туфельки там... бабское...
И как-то я им не приглянулась. Поначалу за тишину и непохожесть: полагаю, что они приняли это за высокомерность... потом прибавилась манера одеваться — в длинные юбки и простенькие верхи... всегда находилось что-нибудь. Правдивое или нет — дело третье.
Конечно, я могла бы просто сблизиться с ними, но... ну.
Не получилось у меня. Не умею... люди, они такие сложные, когда с ними разговариваешь!
Хуже всего мне доставалось от Светы... Светика, как называли ее подруги. Света, невысокая, красивая до боли, с подтянутыми грудками размера второго с хвостиком, смуглой кожей с искусственным загаром, русыми волосами и темными глазами вызывала во мне те еще чувства: пополам злость за издевки, пополам смущение, пополам невыносимую похоть... я попыталась однажды заговорить с ней, долго собирая для этого силы: но стоило мне подойти и увидеть, как ее бедра натягивают ткань темной юбочки, а грудь смотрит на меня темными полусферами из блузы, как мой член рванул бессильно наружу, лицо покраснело, а глаза начали бегать... я похлюпала курносым носом, неловко улыбалась — и собеседница раздраженно ушла, а я, сгорая от стыда, побежала в туалет и со всех сил нарезала дрочку за дрочкой, чтобы успокоиться, давя слезы.
К образу высокомерности с легкого Светиного языка мне приписали еще и лесбиянство, и нелюбовь превратилась в травлю...
Не хочу про нее рассказывать! Это грустно, но я привыкла в школе, а тут мне еще и платили! Дома я была свободна делать все, что угодно, но а работу... работу я бы перетерпела!!
Так бы мне хотелось думать. После недели травли...
Я захотела уволиться — и сдержалась только потому, что вспомнила про дядю. Про то, что вся эта работа — почти что его подарок мне...
И я сдержалась. Пришла на работу. Села за компьютер — и проигнорировала взгляды-иголки, слабо улыбнувшись...
...
Из-за странной планировки в нашем офисе был второй туалет, к которому вел длиннющий коридор. Ну, вел-то коридор на самом деле не в туалет, а в пустовавший по необставленности конференц-зал: но кому нужен этот дальний туалет, когда есть еще один, прямо рядом с офисными помещениями?
Нужен он был в основном мне. Когда похотливый дурман становился невыносим, а член грозился порвать ремень, которым пристегнут к ноге, я ходила туда и «игралась». С недавних пор я поборола смущение и вместо обычной дрочки стала потихонечку себя посасывать: было странно и поначалу ужасно неловко (и вроде бы не было перед кем...), но... но...
Это было... это так приятно!!
Вот и сейчас... день выдался медленный. Работку я свою пощелкала и валяла дурака, то мыча, то засыпая на ходу, то украдкой почитывая спертый у замначальницы томик какого-то дамского романа...
В романе была сценка. Яркая сценка. Того самого характера... с любовью написаная...
И мне стало невыносимо, нестерпимо похотливо. Членищще затвердел с такой ужасной мощью, что набедренный ремень стал больно сдавливать плоть, а из набухшей, похожей на маленькую боксерскую перчатку головки потекла белесая жидкость, да с такой силой, что я слышала «кап-кап-кап» каждый раз, когда она падала на пол...
Я покраснела как свекла — и побежала что есть силы в туалет. Не ближний — нет, в нем меня могли... ну, просечь... а в дальний. В пустующий туалет на конце коридора...
Я влетела в него — и чуть не столкнулась с ней. Со Светой... с заводилой моих мучителей.
Я скомканно извинилась — она не успела опомниться — и пулей залетела в кабинку, хлопнув дверью так, что от удара затряслись перегородки.
А Света прыснула со смеха...
— Эт тебя так пописать тянет, Машенька? Ты это... береги себя! А то у тебя там... лопнет что-нибудь! Что, в нормальном туалете все еще занято все?
Я не слушала ее. Мне было не до того. Я упала на унитаз, подняла юбку, чуть не сорвала с себя ремень, и член-гигант, непослушное, неостановимое чудище, взлетел к потолку, твердый настолько, что болел. Каждая вена на нем была похожа на канат; предконча стала такой густой и текла так обильно, что казалось, что я давно уже кончила... головка, с огромной, изогнутой короной-крюком у основания, блестела, словно полированный драгоценный камень.
Я перестала существовать... я стала членом. Ничего другое не было для меня важно... я торопливо запихнула огромную головку в рот, пробежалась языком у пупырчатой короны — и запустила кончик в зияющие отверстие уретры...
Руки мои сами собой со всей силой ухватили колосса у основания — и потянули вверх, словно пытались сорвать хуй с основанием, освободить меня от этого проклятия, дать мне зажить простой, девочковой жизнью...
Но член был сильнее...
Как... как мне стало хорошо.
Руки поднялись почти до середины хуя — и опустились.
И тогда я кончила. Так быстро...
Щеки мои мигом набухли от потока спермы... она шла, словно из шланга, словно из промышленного аппарата, единственной целью которого было производить эту густую, как желе, белую, как йогурт, жидкость... я с трудом — настолько набухла головка — достала член изо рта и направила ее в туалетную дверь — лишь бы не на себя. Сперма ударила в нее волнами, как выстрелы из фейерверка: шлеп! И один размазался абстрактным рисунком, стекая вниз вниз... шлеп! И еще один, и еще, и еще...
Вскоре дверь вся была покрыта этим белым слоем, и он тек на пол, и плескался на черно-белую плитку, и удушливый запах кончи заполнил туалетную комнату... я издавала ноющие звуки, похожие на всхлипы: так мне было неконтролируемо хорошо, что глаза мои закатывались, а рот судорожно открывался и закрывался.
Мне показалось, или Света что-то сказала?
Наверное, что-то обидное... это так не важно... такая глупость...
— Эй! Ты слышишь меня?! Что у тебя за хуйня из-под двери течет? Крем разлила какой-то, мымра?
Я открыла рот, чтобы ответить, растерянная... мой транс, багрово-розовый дрочильный транс, улетучился, и я не знала, что сказать... меня... меня раскрыли? Н... нет. Вроде нет...
— Д... да... я сейчас уберу, С... Светлана...
Она помолчала — и снова засмеялась.
— Какая же ты мымра, Машуня... взяла — целую бутылку крема пролила... И воняет твоя хрень как конча! Нашла чем мазаться, хе-хе. Я думала, лесбухи хоть заботиться о себе умеют.
— Я не...
Она даже не стала слушать меня.
— Ой, да ладно тебе гнать... ты нас за глупых не держи? Чай, мы не питерские, но то за тупых нас не считай, ладно? Я все вижу, и взгляды твои, и как ты свои губы облизываешь... хорошо, что ты помадой не пользуешься, а то у тебя все лицо было бы в подтеках!
Я сжала кулаки. Мне стало паршиво... вся радость дрочки, этой ожившей, практической похоти — улетучилась, исчезла. Осталась только я — и Света...
Я застегнула сжавшийся член — он все равно был немыслимо огромным, даже съежившийся и морщинистый — и поднялась, пошатываясь. Мне хотелось ответить, но слова не собирались в предложения...
— Мымра ты, Машка. Как ты сюда попала — не знаю, ваще... Тебе бы в библиотекари — книжки читать какие-нибудь, умной притворятся... в людях тебе делать нечего, прости...
Я открыла дверь кабинки, чтобы уйти... но я не могла, надо было прибраться... спермы на пол натекло так много, тут и подскользнуться было опасно... мне не хотелось быть рядом с этой злой женщиной, но... но...
Я подняла глаза, сжав губы, чувствуя, как слеза обиды стекает по щеке.
И замерла.
У зеркала, над умывальником, стояла Света, и красилась, вытянув губки...
Она была в деловой юбочке, натянутой ее пухлым задиком настолько, что по рисунку складок мигом определялись овалы ягодиц — и одновременно в легкомысленную маечку, полупрозрачную в солнечном свете. Фиалкового цвета спортивный бюстгальтер оставлял складочку плоти на красивой спине... ноги — не длинные, но роскошные своей изящностью и правильной шириной — оканчивались туфлями на каблуках, и от того из-под юбки на меня самую малость — намекая, но не показывая — подгладывала крошечная кромка трусиков
Волосы она связала в хвост, и основание ее шеи, и красивые плечики, и топорики лопаток — все было доступно глазам... и даже складочки, намекающие на невидимую отсюда грудь были прекрасно мне видны.
Я открыла рот. Я забыла, что она мне говорила...
— Эй? Что ты там стоишь, лесбуха? Что, нравлюсь? Хи-хи. А вот хрена тебе... мужского... у меня парень есть, а даже если бы не был, я бы на тебя даже не посмотрела! Мымра!
Она повернулась ко мне, чтобы нагло ухмыльнуться, и я увидела последний штрих — озорные, злые глаза — и малюсенький бугорок-намек. Бугорок соска...
И что-то изменилось во мне. Что-то щелкнула... похоть полилась привычно — но одновременно и по новому. Раньше я просто выплескивала ее. Пускала ее в себя, давала бурлить — и выпускала...
Но сейчас... сейчас похоть вошло в меня с целью... меняя во мне что-то... Я должна была... не просто... выпустить ее... Я должна была... Должна была...
Света смотрела в мои широко открытые глаза, и грудки ее качнулись...
— Что молчишь? Обидно? Хи-хи... не обижайся, Машунь... сама ведь все прекрасно понимаешь!
Да. Да, я поняла. Я должна была овладеть ею. За все хорошее. За все мучения!!
Член затвердел мигом. Как разорвавшийся снаряд, он раздулся больше, чем когда-либо. И ремень, сдерживающий его, лопнул с звонким щелчком.
Мой мамонт рванул вверх, поднял юбку, скомкал ее над собой — и оказался перед моим лицом... я сделала шаг вперед, навстречу Свете, открывшей рот, смотрящей то на меня, то на член.
— Ты... что... что это?!
Я не ответила. Сделал еще шаг вперед. Член качнулся в такт моему шагу, в такт моему сердцу.
Довольно издевательств...
— Что за хуйня... ?!
Света широко открыла глаза и прижалась спиной к умывальнику. Взгляд ее ложился то мне на лицо, то на член, вырвавшийся из-под длиннющей юбки... А потом она посмотрела мне в глаза — и поняла. Поняла, что я хочу сделать...
— П... помогите!!
Она очнулась — и побежала к двери...
Я бросилась к ней с незнакомой скоростью, повалила ее на пол с незнакомой силой. Она попыталась вырваться, выскользнуть — но я прижала ее сверху... член качался, вторя моим движениям, и я чувствовала себя... правильно, одновременно сама не понимая толком, что делаю...
Света повернулась. В глазах ее загорелся страх; рот открылся — а потом сжался. Слезы потекли по щекам...
— Это... это член?... Нет... М... Машка, я... я же в шутку... я н... не знала... Машка...
Я не ответила. Только придавила ее сильнее.
— Н... нет! Нет! Не... не вставляй это в меня!! Кем... кем бы не была... не был!! Это убьет меня!! Порвет!! Порвет!!
Я уже не слушала... сердце бешено билось, рот открылся, выпуская тяжелое дыхание... я не думала больше над своими действиями. Просто делала... В одно резкое движения я задрала ей юбку и порвала — не знаю, как — трусики, и навстречу мне вывалились две нежных, податливых ягодицы, мягких — и одновременно подтян
утых... никогда раньше мне не приходилось видеть женской задницы столь близко — и это была не просто женская задница, а пухлые светины булочки, булочки, на которые я так бешено дрочила...
Теперь они мои.
Я схватила эти ягодицы, стала мять их пальцами, и почувствовала восторг от этого ощущения, от этой мягкостью и бархатистости... я мяла, игралась, наслаждалась этой плотью, и вдруг... вдруг ухватила сильнее — и потянула в стороны, обнажая анус, и под ним была... была... к... к...
Киска.
Казалось, время замерло; мой взгляд уперся в эту щелочку, в этот райский сад, и он стал важнее всего на свете, и я смотрела на него, словно пыталась пожрать его взглядом. Какая... какая красивая киска... такая изящная... у нее были пухлые большие губки и тоненькие, совсем не мясистые лепесточки губок малых; клитор тоже был маленький, спрятный за розовым капюшончиком, и короной над киской был темненький, явно девственный анус...
Я открыла рот, мои глаза заволоклись розово-алым туманом; капельки слюны потекли из уголков моего рта. Ж... женщина.
Подо мною была женщина. Красивая женщина. Молодая женщина. Плодородная женщина. Женщина, которую я сейчас сделаю моей...
Мой член распирало... он так набух кровью, что не мог больше полностью стоять и тяжело упал на ее прелестный зад, и предконча стала литься на Светину маечку сплошным потоком. Этот удар, этот вес упавшего инструмента вырвал ее из оцепенения и заставил возобновить попытки освободиться...
— Нет... нет... пожалуйста... ты убьешь меня... убьешь меня этим... этим... прости, прости... прости что обзывала... прости, ладно? Только не... только не вставляй!!
В моей голове — через пелену похоти и чувства власти — пролетела тревожная мысль...
Ведь... ведь я не могу вставить в нее? Это невозможно! Никакая женщина не может... принять такой большой... у мужчин, с их многократно более скромными членами, и то бывают проблемы...
А тут... он же огромный. Я привкла к нему, к его чудовищности, и неконтролируемости, но сейчас передо мною была вожделенная цель — киска, киска красивой женщины, и она была такой маленькой... я не могла представить, как они смогут объединиться, как киска сможет выдернуть напор огромной, похожей на крюк головки, толстенного ствола, грубых, шершавых вен и невозможной длины...
Я... должна прекратить. Это невозможно... все говорит, что это невозможно!!...
Но... когда я посмотрела вниз... когда я снова увидела этот разрез киски между прелестными ягодицами... эти тоненькие полоски бархатистой, розово-багровой плоти с морщинистым узором, с нежным, едва ощутимым женским запахом, с кокетливым треугольничком волос...
Я потеряла контроль над собой. Все это стало не важно. Все это потеряло значение... ничего больше не могло меня остановить. Я отпрянула тазом длинным, неловким движением — такого уж размера был мой иструмент — и направила головку-кулак в сторону малюсенькой розочки, сжатой с обеих сторон пухлыми щеками ягодиц...
Света заизвивалась, и я неожиданно для себя грубым движением сильно прижала ее спину к земле — и заставила поднять задницу, упершись лицом о плитку... Не слушая Светиного нытья и слез... я должна была. Должна была сделать ее моей. И... и... и сделаю.
Член уперся в киску, плотно сжатую, совершенно не влажную... я зарычала, недовольная неподатливостью, и дала несколько пробных ударов тазом, но вагина не поддавалась, запертая страхом и сухостью.
— В... видишь? Н... не входит! Он слишком большой!! Прекрати... п...
Я не слушала.
— Не... не хочешь увлажняться, да? Боишься... кх... я... увлажню тебя сама.
Я уперла гиганта в киски, ухватила зад обеими руками — и кончила. Не сильно. Немного.
Достаточно, чтобы создать смазку...
В моей голове — глубоко, за пеленой дикого экстаза — пробежала последняя мысль. Вот он, мой конец. Сейчас я убью человека... потеряю девственность изнасилованием и убийством... сейчас я войду в нее — и ее щелка не выдержит. Разорвется... треснет по швам... и я ничего, ничего не могу с собой поделать. Слишком я... слишком...
Слишком хочу...
Я напряглась. Напрягла бедра — и ударила тазом вперед, нависая над этим прекрасным задом... огромной головкой члена разрывая киску, растягивая ее в немыслимо широкий круг... вот пропала головка, ворвавшаяся в бархатистое лоно, вот я вошла глубже, глубже, глубже...
Света замерла и затихла; ноги ее конвульсивно вытянулись...
Но я больше не видела ее. Мои глаза непроизвольно закрылись, потому что меня захлебнуло волной немыслимого, внеземного удовольствия. Мир для меня стал пиздою Светы. Теплой. Мягкой. Нежной. Ставшей моею пиздою Светы. Она стягивалась вокруг меня, давила меня, стискивила меня, и любила... от тугости отверстия и собственной твердости мне стало больно, но эта боль только подчеркивала удовольствие...
И она не порвалась. Она приняла меня. Растянутая донельзя, но живая, теплая, горячая, она приняла меня. Я открыла глаза — и не верила им, не верила чувствам: но это было так.
Я упала телом на Свету, теряя контроль над мышцами, чувствуя, как сгораю в огне удовольствия. Когда я встала на колени, Света была подо мною. Ее живот под маечкой был растянут кривым, длинным бугором; я чувствовала, что упиралась в что-то крепкое и одновременно эластичное — и испытывала непреодолимое желание пробить и эту преграду, войти до конца... войти в матку, и сделать эту маленькую женщину моей — до самых сокровенных глубин.
Я начала двигаться, привстав и сложив ноги в коленях. Это было тяжело: пизда еще только училась принимать меня, и ее тугость держала меня как капкан. Моя головка, огромная и изогнутая у основания, подобно крюку, не помогала делу, а вовсе наоборот: хваталась о киску так сильно, что когда я с трудом двигала тазом назад, то поднимала все Светино тело вслед за членом... когда я опускалась обратно, я едва не била ее лицом о землю — но мне было так хорошо, что я не замечала ее более вовсе... только ее киска, только этот теплый, женственный туннель заботили меня.
— Вставай! — вдруг потребовала я — и покраснела собственной наглости... но Света встала, всхлипывая, не смея оспорить мой неловкий приказ. Мой член был внутри нее — и тянул ее вверх сочетанием собственной мощи и Светиного железного хвата... когда она встала — ноги ее шатались так сильно, что мне пришлось подхватить ее — я чуть не кончила. Потому что вес ее тела стал насаживать ее на меня еще глубже...
Теперь, когда мы стояли, я сильно ударила ее о умывальник и опустила вниз так, чтобы видеть ее лице в зеркале...
Ее косметила расплылась. Из глаз текли слезы; волосы растрепались, ресницы размокли и походили на сломаный веер.
Ну и что?!
Я настрадалась из-за тебя достаточно!! Моя... моя очередь!!
И я снова стала двигаться.
Резко, все набирая скорость. Чувствуя, что пизда, растянутая моими размерами донельзя, увлажняется все больше и больше. С каждым движением ее киска выплескивала все больше соков: вскоре женственная жидкость с едва ощутимым, невозможно пошлым запахом стекала по Светиным бедрам тоненькими, почти сплошными струйками.
И вдруг...
Из-за Светиного рта вырвался стон.
Нескромный, похотливый стон...
— Т... тебе нравится? — спросила я, замедлив темп.
Света не ответила — только опустила голову, чтобы я не видела в зеркале ее глаз, и плотно сжала губы. Сдерживалась...
Ей... ей нравится. Я возбудилась еще сильнее. Еще сильнее! Все вдруг стало меня возбуждать. Бугор ее растянутого изнутри живота, подтеки косметики, ставшей прозрачной из-за пота ткань ее блузки, волосы, ниточками спадающие на спину... все питало твердость моего хуя-гиганта, все заставляло меня ускоряться. Я схватилась за ее талию, стала тянуть женское тело на себя, встречая его на середине движения ударом собственных бедер; я стучалась в ее матку, но киска не рвалась, а только похотливо хлюпала соками...
— Стон! Я хочу услышать твой стон!!
— Н... нет... нет...
Я сжала зубы и ускорилась еще больше; схватила ее за руки и сделала несколько шагов назад, чтобы все ее тело бессильно повисло на моем хуе... бугор растянутого живота удлинился настолько, что доставал Свете едва ли не до грудей, но мне было мало... я хотела еще!! Застони для меня!!
И Света кончила. Киска ее стала сокращаться, сжиматься, давить на меня, словно пытаясь заставить меня кончить с ней в унисон...
Света застонала... не в силах больше сдерживаться. Сдалась...
И меня заполнило странное чувство... гордость? Почти. Но богаче. Сильнее...
Чувство власти. Женщина на моем хуе...
Она была моя.
Я завладела ею...
Мое лицо в зеркале ухмыльнулось. Вот я... вот я какая... на самом деле... Я посмотрела себе в глаза. Вот я какая.
Ну и ничего страшного.
Света затряслась: ее оргазм продолжился, и ноги перестали ее держать. Но она не упала — надетая на мой хуй, сдерживаемая мной за руки, она повисла на мне секс-куклой... живой, теплой секс-куклой. Ты не отдалась мне до конца, Света... ты моя, но я хочу твое последнее. Твое самое сокровенное!!
Я отпустила ее руки — так, чтобы туловище ее упало к земле — и схватила за ноги. Лицом и сиськами она уперлась о плитку пола; бедра и ноги же повисли в воздухе...
И я стала таранить ее матку. Со всех сил.
Чтобы кончить туда. В самую глубину. В ядро. Мои удары стали мерными и тяжелыми; каждое движение сопровождалось взрывом соков; но это не могло удовлетворить меня до конца. Матка! Матка!!
— П... прекрати... я только кончила... еще немного... и я сойду с ума... ты сломаешь меня...
— И... и пусть!! Ты заслужила!! Сойди с ума!! Будешь моей пиздой!!!
— Т... твоей пиздой?...
Я сжала зубы. Ускорилась.
— Только моей! Моим персональным мясным туалетом!! Сейчас я вскрою твою... твою... твою матку!! И помечу тебя! И ты навсегда... навсегда будешь моей!! Слышишь?!
Она замерла — всем телом... и когда длинное движение моих бедер привело мой хуй к вратам матки еще один раз, она кончила. Снова. Сразу после первого раза, словно в ответ на мои слова...
И матка открылась. Как ворота завоеванного города, пропускающие завоевателя. От неожиданности входа я чуть не упала; когда рванула назад, поняла, что головка-крюк застряла в матке, уперевшись в плотно сжавшие ствол моего лошадиного члена ворота матки... вот ты почему такой, мой член... чтобы вскрывать матки. Чтобы входить в самое лоно... чтобы пускать семя прямо в него.
Я почувствовала, что сейчас кончу. Что кончу, как никогда. В глазах помутнело. Ноги дрогнули, и я упала на колени прямо с надетой на хуй Светой...
И я кончила. Семя пошло с невообразимой силой; столь мощно, что мой член видимо расширился под его внутренним напором.
— Ч... что это? Это... это сперма? Т... ты кончаешь в меня?... Д... достань...
— Н... не могу... н...
Не буду. Я стала заполнять ее. Не туалет, а женщину. Матку, Свежую, молоденькую, плодородную матку... семя шло, шло, шло, горячее, как кипятой, и мигом до упора заполнило и без того плотно забитую огромной головкой матку — и стало расширять ее, как воздушный шар... Света попыталась что-то сказать, но потеряла голос и всякий контроль над телом; она могло только кончать, безперерывно кончать, и смотреть, как ее живот расширяется — но уже не от члена, а хлынувшей в матку спермы, спермы, которой было некуда идти, потому что головка-крюк не давала ей никуда уйти... через несколько секунд Света выглядела слегка беременной; еще через десять — готовой к родам, а когда ее раздуло настолько, что полный спермы живот насильно поднял ее задницу вверх...
Матка не смогла больше меня держать, и мой член выпал, не прекращая кончать, заливая невообразимо растянутую киску, маленький анус, пухлые ягодицы, прекрасные бедра бесконечной белой волной... сперма, которая задержалась до того в матке, рванула из Светиного тела, как из лопнувшей трубы...
Когда матка сократилась полностью, и вся сперма, что могла, вытекла из лона...
Я почувствовала себя — впервые в жизни — пустой.
Отстрелявшейся. Готовой... похоть... покинула меня. Я знала, что моя цель исполнена.
Что передо мною — беременная женщина. Беременная моим ребенком. Что моя сперма внутри нее будет жить хоть день, хоть неделю, хоть месяц, пока не пробьет ее яйцеклетку и не заставит нести моего ребенка...
Я чуть не затвердела снова от этого восприятия, но не смогла. Мой член был полностью израсходован...
На сегодня, поправила я себя.
И улыбнулась... шлепнула Светку по попке, и ее киска сжалась, выпрыснув из себя еще немного моей спермы...
— Не будешь меня обижать больше, а, Свет? Видишь, как мы хорошо... поладили...
Света не ответила. Мертва? М... мертва... ? Н... нет... б... без сознания... Т... только... дышит...
Похоть... ушла.
И я поняла вдруг, что сделала...
И чуть не закричала от страха. Что... что я наделала?
Как такое могло случиться?
Что... что мне делать?!
...
Я убежала.
Что-то прокричав замке — вроде, что плохо чувствую себя — я побежала. Вниз по лестнице. Не думая, схватила такси. Переплатила, но не обратила внимания. Заперлась в квартире. Села у двери...
Я была потеряна. Напугана. Как... как я могла это сделать?
Что со мной стало?
Мне конец...
...
Я просидела, не в силах сдвнуться, до вечера, а затем, сама того не заметив, уснула, и спала нервным, полным кошмаров сном.
Я не знала, что делать. Мне казалось, что я скоро прекращу дышать...
Время было идти на работу... и я... я не знала, что делать. Я была настолько шокирована собой... своими действиями... Что была полностью потеряна...
И я встала и пошла на работу. Не знаю, почему.
Я чувствовала, что мой конец приближается... мне казалось, что я была в бреду.
Добравшись до офиса — дорога не отложилась в моей голове, словно ее и не было — я добрела до двери — и открыла ее, готовая... готовая ко всему.
— Здорово, Машка. Ты опоздала на пять минут!
Я посмотрела на говорившую, не веря своим ушам.
— Ч... что?
— Опоздала ты. Ну, пять минут, конечно, несерьезно... но пусть это привычкой не станет, ладно?
— А... а?
Замка вздохнула.
— Надоела акать. Не опаздывай, вот и все...
Я опомнилась, встряхнула головой. Посмотрела замке в глаза...
— А что... а что со Светой?
— Вы же, вроде, не ладите? Нормально все со Светой. Пришла, в отличии от тебя, вовремя! Да вон она, у окна. Все, хватит болтать! Вчера по болезни ушла, так сегодня наверстай, слышишь?!
Я рассеяно кивнула и побрела к своему месту...
Ничего не укладывалось в моей голове. Я села у компьютера, ожидая, что в любой момент ловушка захлопнется. Что через дверь хлынет переименованная милиция, и меня арестуют прямо у места преступления...
Но ничего... ничего не происходило.
Ничего.
Я набралась сил и посмотрела на Свету.
Она бросила на меня небрежный взгляд и отвернулась, хмыкнув...
А в уголку ее рта блеснула капелька слюны. Жадной, похотливой слюны...
И вдруг... вдруг мне стало хорошо, и я улыбнулась... потому что поняла.
Теперь эта женщина... и вправду моя.
207