Я присел на постели. Нежиться в кровати было некогда. Мама могла вернуться и поздним вечером, а могла и заглянуть домой перед работой. Нужно было убрать хотя бы пустую бутылку из-под водки, которой меня так и не смогли напоить. Что делать с залитым водкой ковром я так и не придумал. Просто побрызгаю в комнате освежителем воздуха, всё равно у мамы не будет времени разобраться что к чему перед работой.
Отбросив раздумья, я натянул футболку и джинсы и, громко шлёпая босыми пятками, направился на кухню, где творился знатный бедлам. К своему удивлению, разобрался с ним я весьма быстро, оперативно отделяя ещё съедобное от уже мусора, всё это вместе отделяя от посуды, мебели и предметов декора. Кастрюля ещё съедобного отправилась в холодильник, посуда — в раковину, дублирующая бутылка водки отправилась в закуток морозилки, за баррикады мороженного мяса, мебель была по возможности протёрта, предметы декора максимально очищены, или развёрнуты наименее пострадавшей стороной. О вчерашнем гульбище говорила только гора грязной посуды.
Так, шаг за шагом, квартира приобретала свой первоначальный вид, когда в замке загремели ключи. Я бросил взгляд на часы — раз мама не вернулась от подружек до обеда, то она должна была пойти сразу от них на работу. Мне стало не по себе. Я прихватил нож с кухни и выглянул в коридор. В дверях стояла мама. Растрёпанная, раскрасневшаяся, со странным выражением лица.
— Привет, мам. А ты чего не на работе? — спросил я, мысленно вычеркнув из сегодняшнего расписания просмотр сериалов под пиво. Потом вспомнил, что по-хорошему сам должен быть на парах и начал думать, стоит ли оправдываться вообще. Вчера был большой день вообще-то.
Мама, пряча взгляд осторожно шагнула в квартиру, прикрыла за собой дверь и медленно заговорила:
— Я отпросилась. А ты дома? Это хорошо. Мне надо будет поговорить с тобой... позже.
Мама бочком мимо меня протиснулась в свою комнату, оставив за собой шлейф перегара, своих любимых духов и чего-то ещё, странно волнующего и весьма бодрящего. Вдохновлённый этим запахом я быстренько домыл посуду, выкинул праздничную стеклотару, сварил на быструю руку макароны и решил вернуться в свою комнату.
Проходя мимо маминой комнаты, я снова уловил странный запах. Меня непреодолимо потянуло заглянуть в мамину комнату. Я аккуратно толкнул приоткрытую дверь и окинул комнату взглядом. Внимание отметило места, где стояли стаканы, тарелки, отметило и тёмное пятно на потолке, образовавшееся от непонятно как прилипшей к потолку колбасы. Вдруг внимание отметило флакончик, расположившийся на полке прикроватной тумбочки. Флакончик, которым регулярно пользовались и я и мои друзья. Флакончик интимной смазки. В голове яростно понеслись мысли. Серёжа, всю вечеринку волком посматривающий на Свету, под конец вечеринки смог уединиться с ней в маминой комнате. Серёга был большим любителем заправлять девкам сзади, и знал, что у меня в шкафу стоит такой же флакончик. Мой или не мой. Сходить проверить? А если мама проснётся? Или это её...
Я остановился на полпути к тумбочке. Я никогда не думал о маме в таком ключе. Я знал, конечно, что мама женщина, и что после того как отец ушёл, она не хранила ему верность, но я никогда не находил свидетельств, что она спала с кем-нибудь. Никто не видел, чтобы мама приводила кого-нибудь, на нашем этаже не бывали незнакомцы, мама не ходила на свидания, не задерживалась на работе дольше 15 минут и не ходила на корпоративы. По ночам из маминой спальни раздавались странные звуки, но я понимал, что и фаллоимитатор не просто так лежит в маминой тумбочке. Смазкой мама не пользовалась или очень хорошо её прятала. Я стоял, судорожно размышляя. Объясняться с мамой никак не хотелось. Запах вносил свою лепту, замутняя сознание и весьма возбуждая. Дальше медлить было нельзя. Я решительно прокрался к тумбочке, аккуратно стащил флакончик и отправился в свою комнату. На пороге я обернулся. Мама лежала на спине, задрав руки вверх и слегка приоткрыв рот. Рыжие кудрявые волосы, собранные в течении дня в хвост, сейчас рассыпались по подушке. Большие, зрелые, но не потерявшие упругость груди выбились из-под одеяла и смотрели сосками в потолок. Скрытая одеялом стройная талия. Взгляд невольно задержался на переходе её живота в ноги. И тут меня как током ударило: одеяло скрывало некую выпуклость. Небольшую и не особо характерную, но взбудораженное запахом воображение понеслось галопом. Во избежание проблем я взял себя в руки, подхватил туда же ноги и метнулся в комнату.
Закрыв за собой дверь, я тяжело привалился к ней, переводя дыхание и пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Поднимающаяся волна возбуждения насмерть забивалась силой воли, её физиологические признаки гасились, но унять жжение в животе не получалось. Оно разрасталось, поднималось вверх, текло вниз и, где-то в районе груди, ближе к горлу превращалось в неописуемую горечь. В горле собирался ком, дыхание затруднялось, на глаза наворачивались слёзы. Ведь если то, что я представил себе — правда, то 6 лет... Шесть лет! Поиски партнёра, любящего, страстного, ночи онанизма, скачки на фаллоимитаторе, опыты в ванной, переписки в интернете, тайные вылазки к мужчинам и, конечно же, страх перед их грубостью. Так, ни разу не познав мужчины, я оставил надежду на эту близость и стал больше уделять внимания «резиновому другу», проводя на нём порой целые ночи, безжалостно вгоняя его в себя. Так продолжалось до розовой пены. Первый раз это был шок, на целую неделю заставивший меня прервать свои упражнения. Когда оно повторилось через месяц, это был страх. Не просто страх — ужас. Я представил, что придется иди в больницу. Мама узнает. Я ведь даже не знаю, к какому доктору идти. Как это устроить и какие документы мне надо взять с собой. А вдруг осмотр платный? А сколько он стоит? После такого я забросил и игрушку. Некоторое время я игрался с попой пальчиками, но боязнь повредить себя перевесила и это. Потом как-то сами собой начались девушки, появились друзья, наладился интернет и всё пошло совсем другой дорогой, но... но... Ах, как, если, бы, а, но, и... Ведь это была мечта. Большая и, не смотря на свою суть, чистая! Я мечтал быть мягкой и покладистой, мечтал быть девушкой, мечтал совершенствовать себя в этом направлении. Но реальность была жёсткой и даже девушки никогда не были такими, какими себе представлял их я. И я огрубел, о как я огрубел!
Слёзы злости и разочарования безудержно потекли по щекам, по нежному пушку, ещё не доросшему до гордого звания «щетина», капали на чёрную мешковатую футболку, под которой в своё время я часто скрывал купленный на скромные сбережения лифчик, пока я понимал, что момент безвозвратно упущен. Что желания мертвы, что я доволен своей новой жизнью, что ничего уже не изменишь. Что мои переживания могут не иметь под собой почвы, в конце-то концов! Ведь одеяло могло так лечь. Или прокладка выпятилась. Или ещё что. Или мне вообще показалось! Ведь всё, о чём я жалею — лишь плод моей фантазии...
Рассудив так, я успокоился и решил оставить прошлое прошлому. Я вытер лицо футболкой, пригладил свою короткую модную анимешную стрижку и направился к шкафу. Добравшись до секретной полочки, я поставил флакончик к такому же, бросил взгляд на полку и, закрыв шкаф, лёг на кровать.
После пережитого клонило в сон, и меня сморило. Проснулся я от шума на кухне. Судя по солнцу, прошло не так уж много времени. Тут же в голову начала стучаться очень тревожная мысль. Я лежал на кровати, слушал, как шуршит пакетами мама и пытался мысль осознать. Что-то весьма важное. Имеющее отношение к моей интимной жизни. Что-то стыдное. Что-то связанное с мамой...
Подскочив, я кинулся к шкафу, распахнул дверцу, раздвинул одежду, глянул на потайную полочку и понял — флакона два. Дрожащими руками я взял оба. Вот мой, наполовину использованный знакомый флакончик анальной смазки с пантенолом. И второй — абсолютно идентичный, нераспечатаный. Мамин.
Я похолодел. Не то, чтобы мне это грозило хоть чем-нибудь, но это обязательно приведёт маму к мысли о беседе «о пестиках и тычинках», от которой будет ноль пользы, а мук душевных на всю неделю. И в отношениях с мамой останется осадок. Спросив себя: «А надо ли оно мне?», — я решил совершить отчаянную вылазку по возвращению флакона на законное место. А дальше по принципу «не пойман — не вор».
Проскользнув в приоткрытую дверь, я подобно тени, проскользнул вдоль тёмной стены неосвещённого коридора, пытаясь не попасться на глаза завтракающей матери, ужом прошмыгнул падающий из кухни свет, по-кошачьи тихо пробрался в комнату, порхнул бабочкой к тумбочке, точно, как колибри, расположил флакончик точно, как он был и, развернувшись, крикнул коростелью, обнаружив, что мама внимательно наблюдает за мной.
— А ну-ка, сынок, пойдём на кухню. Мне давно нужно с тобой кое о чём поговорить.
Придя на кухню, мама молча мне указала на стул, напротив неё. На столе, помимо сковородки с макаронно-сосисочной мешаниной, расположился штоф водки, по всей видимости, мой. Причём початый, что значило, что мама основательно остограммилась. Грозила двойная лекция пьяной мамы. К-к-комбо стыда, недопонимания и, возможно, истерика, если я буду упрямо гнуть своё. Мама всегда была ранимой натурой. Я занял оборону, разослал солдат рыть траншеи молчания и возводить дзоты оправданий. Мама выглядела взволнованной, но не как перед «пестиками-тычинками», а как-то по-другому. Глаза бегали, подолгу задерживаясь на мне, на лице горел румянец, а дыхание было сбито и порой задерживалось без видимой причины, после чего она весьма судорожно выдыхала. Руки теребили нижний край кофты, которая едва прикрывала порно рассказы трусики. Я внезапно зав
ис, осматривая стройные ноги мамы, её плотные снежно-белые хлопковые трусики и аккуратные руки. Волна возбуждения снова поднялась во мне, но в этот раз разбилась о стальной волнорез табу. Она моя мать. Установка сработала и солдаты, на мгновение отвлёкшиеся на прекрасные миражи в небе, вернулись к подготовке идейной обороны.
— Сынок, когда мы в последний раз общались о мальчиках и девочках? — промеждупрочим поинтересовалась мама. Полномасштабную нотацию такое начало не обещало, поэтому командир обороны внутри меня напрягся. Неужто хитрый план?..
— Месяц назад, мам. Как раз когда ты вспомнила, что мне исполнится 18 и попыталась узнать, что мне подарить.
— И, естественно, к тому моменту эта беседа уже не имела никакого смысла... — спросила мама, отправив свой внимательный взгляд прямо в стену. Командир осматривал горизонт в поисках авиации. Что-то было не так.
— К чему ты клонишь?
— Ты давно уже всё знаешь, ведь так? — на секунду наши глаза встретились, после чего стена вновь завладела её вниманием. Взвесив все за и против, командир решил нанести удар в сердце противника. Хватит этих разговоров.
— Так. Ещё в 12 я столкнулся с порнографией и, с тех пор, многое успел об этом узнать, — ударный отряд ворвался в крепость врага и... никого там не обнаружил.
— Так я и думала, — спокойно сказала мама. И это всё!? Все разговоры можно было пресечь одним признанием!? Неужели я сам всё это время сам себя мучал?
— Всё в порядке, мам? — мне становилось не по себе.
— Да, да... — не прекращая изучения стены, мама начала грызть ногти, — И у тебя уже есть девушка? — вот оно. Командир оглянулся назад, на родную крепость. Подкоп! Решили выманить нас пустой крепостью, чтобы ударить в самое сердце.
— Нет, — умело солгал я. Ну, как солгал — девушки у меня действительно не было. Кто-то нравился, о ком-то я мог лишь мечтать, а кого-то я мял и не единожды. Пусть эта формулировки послужит ей ловушкой. Командир ухмыльнулся. Всё шло к чистой победе. Сейчас их манёвр сам обернётся против них. Я расскажу только неинтересную правду, самое интересное останется в тайне, а мама будет довольна и перестанет читать мне нотации. Гениально!
Мама снова взглянула мне в глаза. На этот раз взгляд тянулся секунд 10. В глазах её читалась мрачная решимость и сосредоточенность. И на этот раз он был гораздо уверенней.
— А мужчина?
Взрыв, крах, трахбабах. Враг что-то сделал, все солдаты убиты командир в обгоревшей форме вдруг остался совсем один и без крепости. И отступать некуда.
— Что!? Ты что вообще говоришь? — возмутился я.
— Не врать! — глаза мамы полыхнули зелёным, лишив возможности сопротивления. Не осталось ни крепостей, ни командиров. Был я, внезапно обмякший на стуле и блестящие зелёным карие мамины глаза.
— Н-н-не было. Слишком страшно... — промямлил я. Молчать не получалось, оправдываться тоже. Меня спрашивали — я отвечал. Моё тело и её слова.
— Но ты общался с ними... может даже встречался... — было видно, что это действо для мамы было тоже не самым комфортным.
— Да.
— Может ты даже бегал к ним на свиданки. Когда у тебя были длинные волосы... переодевался для них.
— Да...
— Неужели, ты, как шлюха переодевался для незнакомых мужчин. Трогал их члены? Может даже сосал им? — мама потихоньку заводилась. Глаза масляно заблестели, дыхание участилось. Грудь ходила туда-сюда, постепенно отвлекая от глаз, чьё зелёное мерцание потихоньку угасало. Мерное колыхание грудей погружало в сон, но прежде, чем я уснул, мама крепко перехватила заведённые мне за спину руки ремнём. Наваждение отпустило меня, оставив только слабость и лёгкое головокружение.
— Прости, милый, я не знаю, насколько ты будешь согласен выполнить то, что я сейчас попрошу, но мне это совершенно необходимо, поэтому я буду продолжать даже против твоей воли.
Я пытался протестовать, но слабость мешала даже сомкнуть челюсти, поэтому я лишь издал что-то воде: «Аэоуоуоэаоуэ!», — и спёкся. Апатия потихоньку охватывала меня. Я отказывался адекватно оценивать действительность. Всё было похоже на сон, но сном не было. Мама находилась за моей спиной и видеть её мне не представлялось возможным. Вдруг я услышал мелодичный пшик и загадочный запах, который я чувствовал с утра, снова окружил меня. Теперь я чувствовал горькую нотку полыни, и она мигом привела меня в чувство. Забилось чаще сердце, появились силы двигаться, пришло возбуждение и только челюсть предательски никак не могла вернуться на место.
— Ну вот я и готова, малыш, — мама снова вошла в зону видимости — Готов к мамочке?
Мама всё так же была в своей любимой серой кофте, но уже без трусиков. Между её ног, как я и ожидал, свешивался член, являвшийся увеличенной копией моего. Будучи извращённым ребёнком, я исследовал свой орган вдоль и поперёк, и даже сосал себе какое-то время, поэтому узнал его сразу же. Но в своём расслабленном состоянии он свешивался сантиметров на 15, в то время, как мой мог претендовать разве что на 8. И был соответствующий толщины.
— Порадуй маму, — ласково сказала мама, заправляя свой расслабленный орган в мой рот.
Не смотря на бессилие моей челюсти, язык служил мне верой и правдой. Правда, попытка вытолкнуть её член языком привела только к её судорожному вздоху. Миллиметр за миллиметром её уж проникал в мой рот, потихоньку наполняясь кровью, расправляясь и, соответственно, извиваясь, как отдельный живой организм. Тяжёлые яйца мамочки нежно коснулись моего подбородка, загадочный запах полностью объял меня, лишив способности сопротивляться и даже оставаться безучастным. Мой язык начал извиваться, полируя мягкий член мамочки. Лёжа расслаблено в моём рту, он не причинял дискомфорта. Я свободно дышал, сглатывал слюну, и тихонько ворочал языком постепенно подключая поступательные движения головой. Мамин орган налился кровью достаточно и не мог уже складываться пополам, поэтому добрая его половина была снаружи, влажно поблескивая. Мама окончательно вынула своего удавчика из моего рта и нежно шлёпнула им меня по щеке, потом по другой, потёрлась сморщенной крайней плотью мне по губам, размазывая мою слюну по моему же лицу. Сначала губы, потом ближе к носу, оставив характерный мускусный запах мужского члена, семени и парного молока. Эта деталь окончательно свела меня с ума. Я начал тихонько покусывать и посасывать ту часть члена, что находилась поближе к губам, пока мама тёрлась о моё лицо. Мамочкин член всё рос. Пока что он не был твёрдым, но стал очень упругим. А в длину и толщину превзошёл мой размер в два раза. Вот она снова отстранилась от меня, взяла свой член в руку и направила его обратно в мой рот. Я с нетерпением тянулся к нему навстречу. Вот крайняя плоть оказалась в достижении моих губ, и я тут же этим воспользовался, начав потихоньку притягивать маму за неё. Вот головка оказалась во рту, и я просунул свой язычок под крайнюю плоть. В животе всё горело, как и ниже, и требовало содержимое мамочкиного члена и её больших, сочных, переполненных яичек. Под крайней плотью было полно преэякулянта с дурманящим вкусом густых солёных горьковатых душных сливок. Челюсть частично вернула свою подвижность и, тщательно вылизав всё из-под маминой крайней плоти, я сомкнул свои губки вокруг маминого упругого стержня и начал тихонько на него насаживаться, пока он не упёрся в моё горло. Пару раз ткнувшись я не смог самостоятельно его протолкнуть, тогда мамочка решилась на больший вклад в игру.
— Потерпи немного, мой мальчик, — прошептала она хриплым голосом.
После чего положила руки мне на затылок и стала хрипло и протяжно подвывать. Я снова отключился и, как во сне, ощутил, как мамочкин питон скользит в моё горло. Когда я очнулся, мамины яйца были плотно поджаты, а она нежно, но довольно быстро сношала меня в горло. Дышать было трудно, периодично, но возможно. Рефлекторно я сглатывал, и мама попискивала в этот момент от удовольствия. Она стонала всё громче и более дико, перешла на срыв, вплетала в стоны рычание и вот её орган распух, перекрыл мне кислород, яйца вжались в подбородок и запульсировали, извергая сперму в мой желудок. Её было столько, что мне пришлось выпятить живот, увеличивая место в нём, но этого оказалось недостаточно. После того, как сперма наполнила меня до предела и растянула даже немного за эти пределы, член не прекратил извергаться. Когда у меня уже не было сил глотать, член сделал последний залп и отправился в обратный путь. Он покинул меня с хлюпающим звуком и тут же последний залп хлынул обратно. Мама испуганно вздохнула и встала рядом со мной на колени. Я прикрыл рот рукой, но содержимое желудка спазмом вернулось обратно и, не найдя выхода во рту, хлынула из носа. Мама схватила меня за подбородок, приподняла голову и запела что-то горловое и мелодичное, свободной рукой поглаживая меня по животу. Я не дышал, не шевелился, не дёргался, лишь огромными глазами смотрел на маму, которая самозабвенно пела, закрыв глаза. Вот она открыла глаза и улыбнулась. И резко приподняла мой подбородок ещё выше. От неожиданности я глотнул и... всё свободно разместилось в моём раздутом животе.
— Ну как, сынок? — ласково спросила мама. Я тяжело, но свободно, вздохнул и сказал:
— Где же, ты была раньше, мамочка... — слёзы вернулись, я не смог себя сдержать. Мама испуганно носилась вокруг меня бормоча всякое, чертя странные знаки и светящиеся линии, пытаясь облегчить мою боль, а потом просто встала на колени рядом и разрыдалась вместе со мной.
Спустя три часа я лежал на своей кровати на боку, и задумчиво гладил свой огромный живот. Мама объяснила мне, что у меня нет выхода, кроме как пойти в специальную школу для пассивных мальчиков. Или покинуть цивилизацию и поселиться в лесу. Иначе мы будем недостаточно надёжными хранителями секрета и нас будут преследовать остальные ведьмы. Дело могло закончиться чьей-то смертью.
У меня не было сил спорить. Не было сил говорить. Я выслушал маму, кивнул, дал себя помыть и отправился спать в свою комнату. Мама, с крайне несчастным лицом отправилась в свою. Я слышу приглушённый плач даже сейчас.
Будет тяжело. Но я справлюсь. Иначе какой же я сын.
263