Утро в аду. Начинается преображенье:
В нас проникает язвительный ангельский смех...
Чувство вины и всеобщее лёгкое жженье
Вдруг переходит в безжалостно режущий свет...
Спать на узком подоконнике было очень неудобно. Я дважды вскакивала от того что начала падать, к тому-же было очень холодно, а мой лёгенький домашний халатик едва прикрывал мой голый зад. Под утро меня начало мутить. Сейчас стошнит! ‒ подумала я и, выбежав на улицу, согнулась в рвотных позывах. Освободив желудок, я вытерла рот рукавом и, оглянувшись по сторонам, увидела стоявших рядом со мной двух бомжей с большими клетчатыми сумками в руках.
‒ Чего ты тут блюёшь, свинья грязная? ‒ набросился на меня бомж в изодранной куртке. ‒ Дома не могла поблевать? Надо нам тут всё обгадить?
‒ Да подожди ты, Николай! Не видишь, ей плохо! ‒ вмешалась бомжиха в старом пальто. – Ты кто такая, я тебя что-то раньше здесь никогда не видела! Вроде не из наших, а выглядишь неважно! Из больнички сбежала, что ли?
Я покачала головой и пошла прочь.
‒ Да погоди ты! – окрикнула меня бомжиха. – Куда ты собралась? Сейчас менты загребут, по голове надают, оттрахают и куда-нибудь в лес завезут. Там и сдохнешь, как собака, если сразу не прибьют! Пошли со мной, отдохнуть тебе надо! Подберём тебе что-нибудь на жопу напялить, а то срамотой своей на всю улицу светишь. Пошли милая, пошли!
‒ Меня зовут Надя, ‒ приветливо представилась она, спускаясь в подвал соседнего дома.
Подвал, в который мы пришли, был на удивление чистеньким и благоустроенным. В углу стоял диван, за ширмочкой висел рукомойник.
‒ Умойся, милая, и надень вот это, – протянула она мне какую-то одёжку. ‒ Всё чистое, сама стирала. А потом может чего получше подыщем, тут хорошие вещи люди на мусорку выбрасывают, иногда и вовсе новые, совсем не ношенные.
Брезгливо копаясь в куче старого хлама, я подумала: ‒ в такую холодину мне любая тряпка сгодится. И так, что тут у нас? Футболка, куртка спортивная, трусы мужские семейные. Ну что ж, лучше в мужских трусах ходить, чем вообще без трусов лазить! А это что? Мужские босоножки 42 размера? Ладно! ‒ вздохнула я. ‒ Если застёжку потуже затянуть, ходить можно!
‒ На вот, покушай! – поставила передо мной Надя чашку бульона, кусок курицы и пакет виноградного сока. – Не переживай – всё из магазина! Думаешь, мы тут вообще уже конченые, с помойки жрём? Поешь и ложись, отдохни немного, а нам с Николаем на работу надо. Итак время на тебя столько потратили, скоро мусоровоз приедет, а мы сидим тут с тобой, обновки меряем.
Они ушли, а я поела немного и прилегла. Уже засыпая, я вспомнила отрывок из стихотворения Анны Миляевой, и отключилась.
Все катится в пропасть. И в первую очередь ‒ души,
А с ними и все остальное, взращенное в мыслях.
А что не продастся само ‒ кто-нибудь, да задушит…
* * *
Я провалялась без сознания несколько дней. Иногда, что-то вскрикивая в бреду, я опять теряла сознание. Порываясь куда-то бежать, я звала на помощь свою любимую Галочку.
Все эти дни Надя заботливо ухаживала за мной, поила таблетками, обтирала влажной тряпочкой, кормила из ложечки.
‒ Слава тебе Господи! ‒ едва придя в себя, услышала я. ‒ Кажется, она пришла в сознание! Поставь чайник, Николай, ей нужно попить чего-нибудь горяченького!
С этого дня я быстро пошла на поправку и через три дня мы уже все втроём ходили на работу, ‒ ведь жить-то за что-то надо было. Меня вводили в дело постепенно. Сначала мне показали закреплённую за нами территорию, распространявшуюся на четыре двора с семью домами и десятью баками для сбора мусора. Выходить за эти границы было строго запрещено ‒ там работали другие бригады таких же «санитаров дворов».
Собирали мы только бутылки, бумагу и пивные банки. Бутылки сдавали в приёмный пункт стеклотары, бумагу и картонные коробки паковали и относили на пункт приёма вторсырья, а жестяные банки давили и копили по несколько дней, пока не наберём достаточное количество. Приёмщиков вторсырья мы уважали и старались с ними дружить, ведь они для нас были, своего рода, «бригадирами».
Тонкостей в нашем деле было много, но круг моих обязанностей Надя ограничила лишь сортировкой, упаковкой и сдачей «готовой продукции» на приёмные пункты. Кроме того, я должна была поддерживать чистоту и порядок в нашем «доме».
Надя оказалась очень доброй и интеллигентной женщиной. Её в нашей округе уважали все, в том числе и «бригадиры».
Судьба этой женщины сложилась очень не просто, как, впрочем, и судьбы многих других бездомных. Имея диплом инженера-технолога пищевой промышленности, она работала главным технологом на мясокомбинате. В 90-х годах комбинат обанкротился, его купили новые хозяева, провели сокращение и набрали новых специалистов. Надю тогда оставили – на ней держалось всё производство, а такими кадрами как она, просто так не разбрасываются. Чтобы удешевить себестоимость выпускаемой продукции, новые хозяева стали грубо нарушать технологию производства, пренебрегая всеми требованиями, определёнными ГОСТом.
Надя часто писала докладные своему руководству о всех «беспределах», творящихся на их комбинате, но всё это закончились тем, что её тоже уволили. Единственной кормилицей в её семье осталась дочь, но, как говорят, ‒ «пришла беда – отворяй ворота!». Однажды, когда поздно вечером её дочь возвращалась с работы домой, её сбила машина. Водитель, конечно, скрылся, а девушка пролежала на дороге до самого утра, пока её не заметили прохожие.
Время для операции было безнадёжно упущено и теперь для спасения дочери Наде нужны были немалые деньги, которых взять ей было неоткуда. Ни машину, ни водителя, сбившего девушку, так и не нашли, несмотря на многочисленные улики, оставшиеся на месте происшествия. В ходе следствия все улики куда-то исчезли, отвечать было некому, а платить за операцию нужно было срочно. Тогда Надя решила продать свою «двушку». Квартира ушла за бесценок, а дочь врачи так и не спасли.
С Николаем случилась иная история. Окончив с отличием физико-математический институт, он, как и его покойная мать, пошёл работать в школу преподавателем математики и физики. Там он познакомился с молодой учительницей русского языка и литературы, женился и вскоре у них родилась дочь. В счастливом браке они прожили n-надцать лет, пока в школе, где они работали, не стали происходить разительные перемены.
Пришедшие в школу избалованные дети «новых русских» вели себя крайне вызывающе, но богатые родители щедро оплачивали их «обучение» и «благодарная» директриса требовала от преподавателей хороших отметок для отпрысков богатых родителей. Преподаватели вынуждены были закрывать глаза на низкую успеваемость и отвратительное поведение «золотых деток» и перетаскивали их из класса в класс. Николай с этими требованиями был категорически не согласен и тогда «золотые детки», унаследовавшие от своих родителей циничную жестокость и особую изобретательность, решили наказать принципиального Николая.
На него подали заявления об изнасиловании сразу три «золотые девочки». Все знали, что эти любимые отпрыски заботливых родителей, могли бы дать фору даже закоренелым «труженицам» ночных дорог, но их заботливые родители, сменившие жёсткие тюремные нары на мягкие кресла высокопоставленных чиновников, с помощью своих адвокатов, легко доказали виновность строптивого учителя.
За совращение малолетних Николай получил восемь лет. Семья, не поверив в его невиновность, отреклась от него. Выйдя из тюрьмы Николай несколько месяцев скитался по городу, пока добродушная Надя не приютила его в своём подвале. С тех пор они стали жить и работать вместе.
Был в их компании и ещё один бездомный, Василий, по прозвищу «Фартовый», но с недавних времён его дела пошли на поправку и он ушёл от них, а при с
лучайной встрече пренебрежительно отворачивался. Василий никогда в своей жизни нигде не работал, любил роскошно пожить и погулять на широкую ногу, за счёт жён новоиспеченных олигархов. У сильных мира сего на своих жён времени не оставалось ‒ они были заняты более молодыми претендентками на эту роль девицами, и Василий стал у богатых дам довольно таки востребованным мужчиной ‒ до поры до времени, конечно! Неверные мужья хоть и любят оторваться на стороне, но очень не любят, когда их жёны занимаются тем же.
Однажды, потеряв бдительность, Василий очень близко «познакомился» с местным авторитетом – мужем обделённой на мужскую ласку благодетельницы. Выйдя через три месяца из больницы, он обнаружил, что у него уже нет ни квартиры, ни здоровья. Так он и прибился к Наде и Николаю. Но, в скором времени, к нему всё же вернулся «фарт». На соседней улице хоронили одного из местных авторитетов, убитого в криминальных разборках. Оставшуюся одежду, после похорон мужа, несчастная вдова снесла на мусорку и раздала местным бродягам. Шикарный костюм, рубашки и ещё совсем новые туфли достались Василию. В них он и пошёл на очередное «дело».
В соседнем дворе Василий уже давно заприметил одинокую женщину, по виду не бедную и ещё довольно привлекательную. Случайное знакомство, немного ухаживаний, отработанные методы обольщения и вот уже влюблённая жертва пригласила его к себе в гости, на чашечку чая.
Чай они пьют до сих пор, правда давно уже перешли на более крепкие напитки. Мама привязалась к видному мужчине, содержала его, но денег, которые она зарабатывала, на красивую жизнь Василию не хватало. Тогда она стала продавать золотые украшения, доставшиеся ей после смерти моей бабушки. В след за ними пошли и предметы домашней мебели. За короткий срок мама распродала почти всё, что было в доме и их «роман», судя по всему, уже подходил к концу.
В подвале, я прожила более трёх месяцев. Возвращаться домой мне не позволяла гордость ‒ я не могла себе позволить вернуться в богатое и цивилизованное общество из этой, прямо таки скажем, преисподней человечества, но в один прекрасный день всё изменилось ‒ к нам наведался местный участковый. Власти объявили месячник по наведению порядка в нашем городе и милиция стала проверять документы у всех подозрительных, на их взгляд, граждан, а участковые занялись бомжами, обитающими на их прилеглой территории.
‒ Так, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы! Предъявите ваши документы! ‒ спустившись в подвал, сразу же потребовал участковый.
‒ Да Вы что, Виктор Николаевич, первый раз видите нас, что ли? Мы же исправно Вам платим, ни одного дня просрочки не было! ‒ стала оправдываться Надя.
‒ Положено так, Надежда Петровна! Вас и Николая я знаю, а что это за неизвестная личность у вас здесь прописалась?
‒ Дак, это моя землячка. Приехала из деревни, хотела на работу устроится, а её обчистили на вокзале. И деньги, и документы украли, сволочи!
‒ Разберёмся! Как зовут? Фамилия, имя, отчество?
Наде я рассказала о себе выдуманную историю ‒ не могла же я рассказать ей о себе правду, она бы и не поверила, а если бы и поверила, то вряд ли поняла бы меня. Теперь я эту же историю повторила нашему участковому, слово в слово.
‒ Лана. Лана Пéтрович. ‒ даже не моргнув глазом, соврала я. ‒ Мои родители погибли в Югославии во время войны, а мне удалось бежать из того ада. Сербов вырезáли поголовно, а меня ваши офицеры из миротворческого контингента спасли и переправили в Россию. Жила я сначала в деревне у матери одного из офицеров, без документов, без денег. Помогала ковыряться в огороде, ели то, что вырастили, а часть урожая продавали.
Ой, уважаемый господин офицер! ‒ жалостливо всхлипнула я. ‒ У вас в стране всё хорошо ‒ и не бомбят, и не убивают, только всё очень дорого ‒ жить совсем не на что! Когда мне удалось скопить немного денег, я сделала себе новые документы и решила ехать в город, поискать какую-нибудь работу, но на вокзале меня обокрали. Украли всё, что у меня было, и деньги, и вещи, и мой новенький паспорт.
‒ Да-а, складно рассказываешь! ‒ строго посмотрел на меня участковый. ‒ Давай, собирай свои вещи и на выход. В отделении разберёмся, кто кого резал и кто у кого чего украл!
* * *
В камере, куда меня поместили, таких «обворованных беженцев» как я, было человек десять. Все давно уже знали друг друга, только я среди них была новенькая. Менты к нам относились как к последней скотине ‒ в туалет можно было сходить только заплатив за услуги, кушать не давали, да и сидеть было практически не на чем. В камере, рассчитанной на четверых, все сидячие места занимали «уважаемые леди».
На следующий день нас по одному стал вызывать дежурный следователь. Дошла очередь и до меня.
‒ Ты, жертва балканской войны! Давай к следователю! ‒ ущипнул меня за задницу толстый, как боров, сержант. ‒ Двигай веселее своими сербскими «булками»!
Следователь, уже немолодой капитан, внимательно выслушав мой «душещипательный рассказ», сказал, что они свяжутся с посольством Сербии и если подлинность моей «истории» подтвердится, отправят меня на Родину.
‒ А пока посидишь у нас в КПЗ, ‒ устало посмотрел на меня капитан. ‒ Может у тебя есть кто-нибудь из друзей или знакомых, кто может подтвердить правдивость твоей истории?
Перспектива сидеть в вонючем КПЗ меня не устраивала и я стала хаотически перебирать в своей памяти всех, кто мог бы мне хоть чем-то помочь. Галина, или кто-либо из её окружения, отпали сразу, ссылаться на маму, моих коллег по работе, или на моих знакомых из той моей прошлой жизни, я не хотела и тут я вспомнила о своём преданном друге и поклоннике ‒ капитане Генке, работающем в ГАИ. Это был мой единственный реальный шанс избежать «принудительной депортации» в Сербию.
‒ Можно сделать один звонок? ‒ нерешительно спросила я.
‒ Давай! Только быстро! – вздохнул следователь.
‒ Алло, Гена? ‒ прошептала я в трубку. ‒ Это Лана Пéтровичь тебя беспокоит. Я попала в одну очень нехорошую историю. Мне очень нужна твоя помощь! Приедь, пожалуйста, в отделение милиции, только никому ничего не говори и у меня ничего не спрашивай! Расскажу всё потом!
‒ Лана Пéтровичь? ‒ удивился Генка. ‒ Лида, ты, что ли? Сейчас буду, жди! Дай трубку, кто там, рядом с тобой!
Поговорив с Генкой, следователь посмотрел на меня уже совершенно иными глазами.
‒ Что же ты сразу не сказала, что у тебя такие друзья? Посиди пока у меня в кабинете, отдохни. Кушать хочешь? Бери бутерброды ‒ жена с собой завернула, и ставь чайник!
Генка влетел в кабинет, я ещё и чай не успела допить.
‒ Лида, то есть, Лана! Ты как здесь оказалась? Галина уже всю милицию на уши поставила, во всероссийский розыск на тебя подала! А что это за вид у тебя? Что случилось? Где ты была?
‒ Товарищ подполковник! ‒ едва увидев Генку, вскочил следователь. ‒ Что прикажете делать с этой Вашей знакомой?
‒ Что делать, что делать! ‒ прочитав составленные следователем документы, заметался Генка по кабинету. ‒ Во-первых, все, что Вы здесь написали – уничтожьте немедленно, во-вторых, забудьте всё что Вы здесь видели и слышали! Никому, даже своим родным и близким ничего не рассказывайте! Я её немедленно у Вас забираю! Понятно?
‒ Так точно! Понятно! ‒ кивнул следователь. ‒ Я так и знал, что никакая она не сербка.
‒ Сербка, не сербка ‒ Вам лучше этого не знать! Надеюсь, Вы меня правильно поняли?
‒ Так точно! – схватил документы следователь и тут же, на наших глазах, порвал их на мелкие кусочки, а Генка забрал меня из отделения милиции и отвёз к себе на дачу.
179