Все катится в пропасть. И в первую очередь ‒ души,
А с ними и всё остальное, взращённое в мыслях.
А что не продастся само ‒ кто-нибудь, да задушит,
А что не забудется ‒ то потеряется в числах.
И прежде великое слово покажется шумом,
И прежде любимые вещи сереют от пыли.
О чем мы вчера ужасались хотя бы подумать,
То нас завлекло. И сегодня ‒ уже совершили.
Это была ночь разврата и безудержного пьянства. Разврата, потому что изменять Галине прямо у неё на глазах, да ещё и оскорблять её за то, что она старалась, из кожи лезла, чтобы сделать меня счастливой, плюнуть ей в лицо, да ещё и послать на три буквы – это уже и развратом не назовёшь, это натуральное скотство! Сейчас я это прекрасно понимаю, но в тот вечер я слишком много выпила и мне было на всех и на всё наплевать!
Притащив из бара ещё виски, я продолжила пить прямо из горлышка. Вика стала меня уговаривать, пытаясь отобрать у меня бутылку, но я и её послала на три буквы. Тогда она побежала за Галиной и они уже вдвоём стали на меня «влиять», но чем больше они упрашивали меня остановиться, тем больше я распалялась.
‒ Ты, сука, сказала, что меня, «блядюгу поганую», видеть не можешь, так я тебя лишаю этого неудобства! Я ухожу от тебя! Живи здесь одна себе в радость!
И я ушла. Ушла среди ночи в одном халате и тапочках.
Я шла через лес, в темноте натыкаясь на деревья, продиралась через кусты, а в голове стояли слова Галины – «блядюга поганая!». Злость и обида туманили мой рассудок, но я шла напролом, сцепив зубы. Наконец, выбившись из сил, я присела отдохнуть, перевести дыхание, собраться с мыслями. По мне ползали какие-то жучки и букашки, кусали меня за ноги, забирались под халат.
Идиотка! Даже трусы не надела! ‒ злилась я на себя. ‒ Ну, ничего! Сейчас они бросятся меня искать, а когда найдут, будут просить прощения! Я, конечно, вернусь домой, но с Галкой разговаривать не буду! ‒ успокаивала я себя. ‒ Но на улице становилось холодно, а меня никто не искал. Тогда меня охватила ещё большая злость и обида на Галину. Мою злость усиливали и мерзкие твари, искусавшие мне всю задницу и ужасный холод, пробравший до самих костей. Начиная осознавать всю безысходность своего положения, я, как загнанный зверь, ломая кусты и раздвигая хлеставшие по лицу ветки деревьев, побрела напролом. Через час блуканий по тёмному лесу, я вышла, наконец, на шоссе.
Дорога была пустынна, ни одной машины, ни в ту, ни в другую сторону не было. Постояв на одном месте минут десять, я побрела в сторону города. Ночная прохлада немного меня отрезвила, но я ужасно устала, и моё тело стало быстро слабеть.
Засыпая на ходу, я одиноко брела по ночному шоссе, как вдруг возле меня остановилась машина. Ну, вот и настало решение моего, слишком затянувшегося вопроса! ‒ подумала я, представив, как сейчас из машины выйдет пара здоровенных жлобов и станут меня жестоко насиловать, а потом ещё и прикончат. Уж лучше бы сразу убили! ‒ обречённо подумала я. ‒ Сопротивляться я уже не могла, а кричать и звать на помощь, было бесполезно.
‒ Девушка! У Вас всё в порядке? ‒ услышала я мужской голос. ‒ Ночью одной ходить по трассе опасно! Садитесь в машину, я подвезу Вас до города!
Открыв дверцу, я села в машину. Хоть тепло! – подумала я и стала засыпать.
‒ Девушка, девушка! Вам куда? ‒ сквозь сон услышала я голос водителя. ‒ Господи, что с Вами? Может Вас в больницу отвезти?
‒ Не надо меня ни в какую больницу, я здесь выйду!
‒ Но куда же Вы пойдёте? Ведь ночь на дворе, транспорт не ходит! Скажите куда Вам ехать, я отвезу Вас прямо домой!
‒ Спасибо, но у меня нет с собой денег!
‒ Да плевать мне на деньги! Когда-нибудь отдадите!
‒ Тогда отвезите меня к маме!
* * *
‒ Господи, Лидочка, что случилось? ‒ испуганно вскрикнула мама, увидев меня на п
ороге своей квартиры.
‒ Вася! Иди быстрее сюда, к нам Лидочка, моя доченька пришла!
В прихожую вышел мужчина в семейных трусах, почесал затылок, взял меня под руку, проводил на кухню и усадил за кухонный стол, заставленный немытой посудой и пустыми консервными банками.
Господи! Мама же никогда не пила! ‒ испуганно подумала я, увидев под столом гору пустых бутылок. ‒ Что это ещё за Вася?
‒ Знакомься, это Василий Петрович! ‒ представила мне мама небритого мужика, с сильным перегаром изо рта. ‒ У меня тут не прибрано, но ты не обращай внимания ‒ мы с Васенькой вчера посидели немного, я ещё ничего не убирала! ‒ смущённо попыталась она запахнуть халат, обнажавший её ноги, покрытые узловатыми синими венами.
За то время что мы не виделись, мама очень изменилась ‒ её красивое лицо заплыло, губы потрескались, взлохмаченные волосы давно не знали расчёски, а её груди беспомощно свисали под застиранной тканью халата.
‒ Ей надо похмелиться! – мудро изрёк Василий Петрович, почёсывая небритое лицо и извлёк из-под стола бутылку водки.
Мама щедро сервировала стол рыбными консервами, кислой капустой и даже открыла баночку маслинок. После первой рюмки водки мне стало намного легче, в голове прояснилось, а по телу разлилось живительное тепло.
‒ Наливай, Василий Петрович, по второй! – оживилась мама.
И мы начали похмеляться. Похмелье незаметно перешло в пьянку, пьянка затянулась и у нас начался процесс неконтролируемого запоя. Дни и ночи пролетали как в тумане, а мы всё пили и пили. Когда водка заканчивалась Василий Петрович бегал в магазин и приносил ещё. Сколько дней это продолжалось ‒ не знаю. Когда я вырубалась, засыпая прямо на кухонном диванчике, мне снились сны, больше похожие на кошмарный бред. Однажды мне приснилось, что я бегу через густой лес, а за мной гонятся голодные, злые волки.
Догнав меня, они рвут на мне одежду, царапают своими грязными, волосатыми лапами. Ожесточённо отбиваясь от них, я с ужасом понимала, что это никакие не волки ‒ это здоровенные мужики с сильным перегаром, исходившим из их открытых вонючих пастей. Мужики пытаются меня изнасиловать, а стоящая невдалеке от нас Галка, со звериным оскалом на лице, снимает всё это на камеру.
‒ Ах ты тварь такая! – услышала я сквозь сон. ‒ Тебе своих кобелей мало так ты ещё и на моего Васеньку позарилась?
Я открыла глаза и Галка тут же превратилась в маму. Стоя надо мной с перекошенным от злости лицом, она выкрикивала какие-то ругательства, а Василий Петрович, низко опустив голову, что-то сбивчиво ей объяснял.
Моё куценькое одеяло сползло на пол, коротенький халатик сбился, во всей красе обнажив моё ничем не прикрытое тело. Плохо соображая, что происходит, я одёрнула халат, и неожиданно почувствовала что-то липкое, размазанное у меня по всему животу и бёдрам. Пронзённая ужасной догадкой, я моментально пришла в себя. Вскочив с диванчика я обследовала себя, но слава Богу, между ног у меня всё было сухо! Посмотрев на притихшего Василия Петровича, я перевела взгляд на маму.
‒ Убирайся! ‒ заорала она на меня, брызгая слюной. ‒ Сама не живёшь и людям не даёшь! Пришла тут, моего Васеньку совращать. Лежишь, пизду свою бритую выставила ‒ ни стыда, ни совести нет! Вали на хер отсюда, шлюха бесстыжая!
С сочувствием посмотрев на маму, я налила себе стакан водки, выпила залпом и ушла не попрощавшись. На этот раз я ушла даже без тапочек. А на дворе уже была поздняя ночь.
Куда теперь идти? ‒ с содроганием думала я. ‒ Я, дура безмозглая, по своей глупости лишилась всего! У меня нет ни квартиры, ни машины, я практически голая и босая. У меня нет ни денег, ни даже паспорта! Телефон и кредитные карточки ‒ всё осталось у Галки. Я не могу себе даже пожрать купить!
Умостившись на подоконнике у окна на лестничной клетке, я решила: ‒ ничего, подремаю до утра, а там видно будет!
220