Короче, прибыли. От боли в глазах плыло, в ушах звенело, я вся тряслась от озноба, голоса врачей доносились глухо, я невнятно отвечала на их вопросы, в общем, была не в себе, и потому прикосновение его рук стало для меня полнейшей неожиданностью. Я наблюдала, как он слегка задрал мне кофточку, пощупал, промял со всех сторон мне кишки, опять что-то спрашивал, я и в этот раз говорила рассеянно, но уже не от недомогания: я смогла разглядеть врача и чуть не потеряла дара речи. По моим меркам, это был писаный красавец: черные кудри, черные глаза, выразительные мужественные черты, ах, а эти длинные, тонкие пальцы пианиста, неспешно проминающие мне живот. Пальпацию он проводил довольно продолжительное время, за которое я успела налюбоваться им и возбудиться, несмотря на ноющую, стабильную боль в желудке. Мысли завертелись одна смелее другой: «Вот, сейчас он задерет кофточку чуть выше, осмотрит мою грудь, помнет ее также внимательно, потом, может быть, он одним мизинцем как бы случайно скользнет по паху, потом резко приснимет мне еще и джинсы (которые в действительности были довольно откровенно расстегнуты), смело пройдется рукой по лобку, следом просунет руку между ног... «. Нет, нет, это только мечты. Он промял мне (для надежности, наверное) еще и область аппендикса, но все его телодвижения были строго в рамках врачебной практики и не более.
Красавец врач встал с кушетки, отчего, проследив глазами его маневр надо мной, у меня просто закружилась голова — боже, какой высоченный! — и вынес вердикт: острый гастрит. Он оставил меня «на растерзание» медсестрам и вышел. Потом было несколько малоприятных процедур, куча лекарств, какие-то капельницы, я три дня уже в палате и, как всегда, ничего толком не говорят. Я все лежу и надеюсь, что должен же быть обход, почему ко мне шляется только эта шлюховатая блондинка медсестра. Где же мой врач? Я спросила медсестру, когда меня выпишут. Она ответила, что это решит лечащий врач, придет, мол, осмотрит, навыписывает рецептиков, и пойдешь домой, как миленькая. Зря, мол, никто держать не станет. Я еще ничего не успела подумать и спросить, как медсестра добавила: «Давид Исаакович сегодня после обеда пройдет по палатам и все Вам скажет».
Я прикрыла глаза и утонула в грезах. Доктор никак не шел у меня из головы. Ах, какой он красивый, какой смуглый, черные волосы эти, как смоль почти, карие глаза, такой молодой, такой свежий... На цыгана похож или на индуса, или араба, или... Да, имя Давид Исаакович ему бы вполне подошло. Может, это действительно он? Ну ладно, заранее мечтать не буду, слишком это было бы замечательно.
Прошло несколько часов, за которые я ни разу никуда не отлучилась, только ждала обхода и щекотала себе нервы: «Вот, лежишь-лежишь себе, а тут — бац! — еврей то как зайдет!». Прикрыла глаза ненадолго, услышала шум в коридоре. Разговор между женщинами и мужчиной. Так, судя по голосу, мужчина молодой и приближается он к моей палате... сердце забилось в горле, я открыла глаза, секунда, и... Ох, господи! Он заходит, мой любимый. Мне показалось, что он даже пригнулся в дверном проеме — какой же он здоровый, с ума сойти!
Моя кровать первая у двери, он сразу — ко мне. Сначала меня захватил невероятный страх, потом он что-то сказал медсестре, вошедшей, чтобы закончить начатый в коридоре разговор, белозубо улыбнулся ей (боже, какие ровные белые зубки, какая чудесная улыбка), и я почувствовала, что краснею. Теперь я ощутила сильнейший стыд и попыталась закрыть глаза, надеясь таким образом спрятаться от ситуации.
Опять пошли медицинские вопросы, улыбки он забыл, я терялась, отвечала невпопад и слишком тихо, так, что ему несколько раз приходилось переспрашивать. Было видно, что и сам он немного волнуется. Молодой врач, понятное дело. Интересно, он как-то понял, что я к нему неравнодушна, или он привык к такой реакции? Все время разговора я чувствовала, куда клонит новоиспеченный эскулап: он явно собирался меня выписывать, вопросы задавал лишь по врачебной необходимости, чтобы вписать их в медицинскую карту. Меня терзала мысль, что сейчас он встанет и уйдет, а я даже ни намеком не дала ему понять, как он мне интересен. Я лихорадочно соображала, что предпринять, как посмотреть (ведь во взгляде, я слышала, многое можно прочесть о чувствах), но в действительности вела себя сухо и застенчиво, не могла даже поднять на него глаз. Только, когда слышала, как он шуршит ручкой, смотрела украдкой, любовалась и опять, черт меня возьми, начала возбуждаться. Что же с этим делать?
Давид Исаакович выписал меня домой, сказал небольшую напутственную речь с ноткой юмора, пожурил меня на счет режима питания, и я вышла в прохладный октябрь, чувствуя, как сводит ноги между бедрами при одном воспоминании о нем. Ах, а так хотелось в кабинете, где мы были тогда одни, сказать ему все, посмотреть смело, прямо в глаза, дождаться его реакции, каких-то слов. А на самом деле я смогла лишь промямлить «Спасибо, доктор». Давид Исаакович засмущался немного, ответил: «Да не за что, больше не болейте». Все. Я развернулась и вышла. Боже, как мне хотелось во время моего «спасибо» жадно припасть к его руке, поцеловать ее, пока он не отпрянет с изумлением, как я готовила себя к этому жесту, но так и не решилась. Чертова застенчивость. Ну да, пусть это было бы безумно, но хотя бы так он понял, что со мной творится.
Иду и думаю: это не конец, мой милый, я тебя снова увижу. Как-нибудь, но увижу. Надо просто собраться с духом и прийти сюда еще раз. Прошло около месяца, Давид Исаакович никак не забывался, я поняла, что сил ждать больше нет, и поехала в больницу. Каким я чудом попала на второй этаж, туда, где палаты, где лежала я сама, это не объяснить. На этаже уже и санитарка, видя мою растерянность у входа, начала меня исподволь допрашивать. Я увернулась, сочинив что-то вразумительное, вроде, я вспоминала номер палаты, и пошла прямо по коридору. Время я выверила: слышен был вновь его приятный баритон в одной из палат. Все правильно, обход идет.
Он ходил из палаты в палату, со всеми долго разговаривал, осматривал. Я жалась к стене в коридоре, надеясь, что он меня не заметит. Так и было, Давид Исаакович был увлечен работой и ни на что постороннее не обращал внимание. А я стояла и ловила каждый его шаг, каждый взгляд, каждое движение руки. Он прекрасен, как статуя греческого бога, как я смела мечтать, что смогу к нему прикоснуться?
Обход закончился, и он прямиком мимо меня побежал с медсестричками курить на лестницу. Их было две, обе молоденькие, как и он, одна та, что делала мне процедуры в палате, другую я просто видела в больнице, пока лежала. Медсестры торопились за ним поспеть, смотрели на него с каким-то эротическим обожанием. Он отвечал заинтересованными улыбками. Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Я юркнула следом за ними на лестницу и поднялась буквально на полпролета выше, стояла на ступеньках. Все было прекрасно слышно, они никого не стеснялись и говорили громко. Конечно, они ведь не предполагали, что в пяти метрах стоит бывшая пациентка и ловит каждое слово. Разговор шел о пустом: какие-то мелочи по работе, хохмы, типичные для молодежи, рассказы про то, кто как напился в выходные. Шуршали их халаты, я ни о чем не думала, только надеялась, что он никого из них не трогает. Неожиданно одна медсестра ушла под каким-то предлогом, оставив их вдвоем. В момент, когда они прощались, я погрузилась в свои мысли и прослушала причину такого разделения. Наступила недолгая пауза, потом заговорщицкий шепот Давида Исааковича, противное хихиканье медсестры, снова шуршание халатов. Я замерла, замерло и мое дыхание. Мне стало дурно. Боже, нет! Неужели он ее лапает?! Ну, а на что ты надеялась? Ведь он такой красивый и женщины так на него смотрят. Шуршание халатов усилилось, стали слышны чмоканье и сопение. Она тихонько застонала. Я стояла и глотала слезы безумной ревности. Как это пережить? За что схватиться? Я убью эту суку! Как она смеет только?! Ах, ведь он же сам ее трогает, какой смысл злиться?
Вдруг его голос с командной ноткой: «Ну ка, пошли работать! Вечером зайду». Она: «Ох, ну ладно, ладно, иду уже... «. По ее довольному тону было понятно, что Давид вечером ее не разочарует. Я не успела спрятаться, подняться выше и, когда они выходили с лестницы, он почему-то обернулся и наткнулся глазами на меня. Впервые за сегодняшний день он меня действительно заметил. В лице его сначала отразился испуг, потом сомнение (мне показалось, он даже немного нахмурился), но говорить мне либо медсестре он ничего не стал и они вышли. Может, он все-таки вспомнил меня? Ведь я так недавно здесь лежала. Но он словно бы отмахнулся от меня, как от видения. Обидно.
Вот, он ушел. Боже, ну почему все так глупо, почему эти бабы вокруг него вечно вьются?! Невозможно даже на минутку застать его одного! И куда я теперь? В их кабинет? Да там же опять эти курицы с вечными своими чайными церемониями!
Была не была, деваться не куда. Иду на ватных ногах. Стучусь. Практически не дожидаясь ответа, открываю дверь. Он сидит чуть ли не у самого входа лицом ко мне, позади него девочки медсестры и толстая баба санитарка пьют чай и болтают ни о чем. Давид что-то писал в документах, когда я вошла. Поднял на меня глаза, было видно, что безмерно удивился, поднял брови, ждет моего вопроса. Я мямлю:
— Добрый день!
Он:
— Добрый! Что за у Вас за вопрос?
Фантазерка из меня никакая, врать не умею, речь заранее не подготовила и тут же покраснела до кончиков волос, что называется. Снова попытка:
— Я на счет больничной карты пришла и...
Он, перебив меня:
— На счет карты это в регистратуру. Вы же выписались у нас, правильно я понимаю?
Я уже смелею:
— В регистратуре сказали, что к Вам...
Позади Давида Исааковича мерзкие медсестрички пошептались, нагло разглядывая меня, и заржали, как лошади. Я вновь потерялась и не знала, что добавить к бестолковому диалогу.
Давид Исаакович попытался прояснить:
— А в чем дело? Почему ко мне? Потеряли карту, что ли? Это к Леночке тогда, она у нас заведует. — Он чуть хмыкнул ей, указывая ручкой себе за спину.
Лена уже отряхивала с колен крошки, чтобы подняться навстречу ко мне. На лице ее при этом еще сохранилась издевательская улыбочка. Мне вновь стало не по себе и я заторопилась ее остановить:
— Нет, Давид Исаакович, мне лично к Вам нужно!
— Так говорите прямо, сколько можно мямлить уже, я занят! — Ой, ой, только не злись, мой родной, только не разозлись, мне это сейчас не на руку:
— Доктор, это личный разговор, мы можем выйти?
У него опять брови наверх:
— Выйти? Что еще за особый случай? Пойдемте.
Ура! Мы в коридоре, мы наедине! Наконец-то! Полдела сделано. Он стоит так близко ко мне и я понимаю, что говорить будет не очень-то удобно: я небольшого роста и перед глазами у меня чуть ли не его пупок, но начинаю шептать:
— Давид Исаакович, я Вас любл... — Блин, не то хотела сказать! — Я Вас увидела и Вы очень красивый и я не знаю, что мне делать, я пришла к Вам, Вы такой выс
окий... и я Вас...
Доктор нахмурился, явно ничего не расслышав, наклонился ухом почти к самому моему рту и слитно спросил:
— Что, что, что, что? Я Вас не понял. Говорите громче, пожалуйста.
Черта с два ты не понял, думаю, заставляешь бедную девчонку потеть и краснеть тут перед собой. Ну ладно, стараюсь громче и внятнее объяснить, но речь сбивается и я на одном дыхании выпалила:
— Трахни меня, пожалуйста! — глаза, полные отчаяния и мольбы направляю к нему.
Он аж отскочил от меня при последней фразе. Открывал и закрывал рот, произносил одни только междометия — не ожидал, все ясно. А я надеялась, что он хотя бы догадывается.
Наконец он совладал с собой:
— Таак... а что от меня требуется?
Здесь уже удивилась я:
— Нуу... трр... ахнуть м... меня...
— Н-да-с... хороший разговор получился. — Он, сощурившись и глядя далеко в коридор, потер рукой шею.
Я храбро, без пауз, лепечу:
— Мне больше ничего от Вас не нужно, я ни на что не надеюсь, я Вас обожаю, Вы для меня — Бог, пожалуйста, это ненадолго, если нет, я могу просто взять в рот, если нет, могу я поцеловать Вашу руку красивую, пожалуйста?!
Ой, кажется, он испугался, глаза округлились, отстранился от меня на безопасное расстояние. Черт, он все не так понял. Как же выразиться?
— Нет, вы не думайте, я не маньячка, я не фанатка, я нормальная, я на Вас не кинусь, не бойтесь, пожалуйста! — в глазах у меня уже слезы, стало невыносимо страшно: вдруг он сейчас просто уйдет, закроет дверь в кабинет и все, и я его больше не увижу?
Он молчал, в глазах растерянность и сомнение. Я не знала, как подтолкнуть его к ответу, поэтому просто стояла и смотрела на него снизу вверх, как на божество. Наконец он решился, придвинулся ближе ко мне, нагнулся и быстро зашептал на ухо совсем другим тоном (я просто не узнавала интеллигента-еврея, которого знала до того):
— Куда ты хочешь пойти? Я могу тебя трахнуть здесь, в больнице, в ночную, но только не сегодня. Как? Нормально? — Жар его дыхания так близко просто сводил меня с ума. Как вкусно он пахнет, боже...
У меня подкосились ноги. Что, вот так просто он согласился? Да я уже готова была кидаться ему в ноги и умолять о поцелуе! Какое счастье, что все так разрешилось. Я поспешно закивала:
— Да, да, конечно, нормально, очень, хорошо, когда мне прийти?
— Дай мне свой номер. Я наберу и придешь в ночную, на той неделе, скорей всего.
У меня сильно тряслись руки, я так торопилась достать телефон (просто не помню наизусть свой номер), словно боялась, что он передумает. Диктую, наблюдаю за ним, а у него в глазах такие огонечки, ох! Он такой страстный бывает, оказывается!
Прошла неделя. Вечером сижу дома и скучаю, посматриваю на телефон. Вдруг звонок. Номер незнакомый. Сердце забилось от волнения. Я все сразу поняла: это он звонит, больше некому.
— Алло!
— Приветик, больная, ждешь меня?
— Да, очень, да, конечно, сегодня, да?
— Подходи на проходную к десяти сегодня и наберешь меня. Я тебе все скажу, только сама никуда не ходи, поняла?
— Да, конечно, поняла, да, хорошо, в десять, да, до встречи!
— Ну, до встречи... — Голос какой-то издевательски сексуальный. Слышно было, что он улыбался во время всего разговора.
Бегом к шкафу. Прикупила заранее новое белье специально для него. Чулки даже одела с подвязками, хотя в жизни их не носила никогда. Одела неудобные туфли на тонких каблуках — ну, ничего, ради такого случая можно потерпеть. Духами брызгаться не стала — вдруг ему не понравится этот запах — хватит и дезодоранта. Лицо тоже решила ярко не красить: ни к чему абсолютно, не оценит, тем более, что он уже имел возможность оценить мою внешность в самом неприглядном варианте, пока я корчилась в приемном отделении на первичном осмотре. Так, маленькое черное платье, плащик, я готова! Бегу, тороплюсь, заранее понимая, что приеду слишком рано и буду еще час крутится вокруг больницы и мерзнуть.
Наконец я на месте. Дождавшись назначенного времени, сглотнув слюну, набираю его номер. Он отвечает отстраненным серьезным тоном, говоря со мной на Вы. Все ясно, он не один. Однако смог внятно объяснить, встретил меня и провел в святая святых: комнату, где обычно ночуют дежурные врачи и в которой сегодня должно исполнится мое самое заветное желание.
Я вошла первой, он следом и закрыл дверь на ключ. Повернулся и молча пошел прямо на меня, как тигр. Мне стало почему-то жутко от его страстного взгляда. Начала представлять себе, что он ненормальный и живой я из этой комнаты просто не выйду. Но вот он рядом и явно собрался меня целовать: подошел настолько близко, что коснулся меня будто бы всем телом, обхватил за талию, откинул назад. Ой, а глаза дикие, как будто он и говорить не умеет. Открыл рот, а я неожиданно спросила:
— А где твоя медсестра?
Он криво усмехнулся:
— Она сегодня не дежурит, не ссы!
Я закрыла глаза и он жадно впился мне в губы. У него так приятно пахло изо рта, так хорошо и сильно он целовал меня. Это длилось довольно долго. При этом он ощупал меня всю с головы до ног, то задирая мне платье сзади, то снимая лямки и трогая грудь. Потом отстранился и резко снял с меня платье — я даже не успела опомниться. Тут же спустил свои штаны, все остальное поскидывал в мгновенье ока, но я смотрела только на его член и не могла оторвать взгляда. Конечно, он такой высокий, такой крупный мужчина, чего я ждала? Пенис был очень большой. Еще не колом стоял, но все равно достаточно, чтобы испугаться. Он совершенно не заметил моего изумления, сказал тихо: «Пошли» и повел к ближайшей койке. Я иду и думаю: «Господи, как же он на ней уместится, он же такой высокий, куда он денет ноги?». И действительно, когда он взгромоздился на меня (я при том дышала ему в грудь, шея и голова его были вне досягаемости) ноги ему пришлось неудобно сгибать, чтобы как-то опираться на постель. Я успела только разволноваться, возбудиться толком не смогла и он стал входить, можно сказать, насухую. Понял это, смочил пенис своей слюной и повторил попытку. На этот раз член вошел почти легко. Я не привыкла к таким размерам и для меня было многовато, но само осознание того, чей это пенис, сводило меня с ума, и я с трепетом ждала, когда он максимально погрузится в меня и начнет как следует долбить. Я начала стонать. Он стал входить в темп, я старалась вдохнуть его запах сильнее, слушала его дыхание в больших легких, биение его сердца. Весь организм его был так возбужден и направлен к одной цели. Он стал глубоко проникать в меня, я сморщилась от боли: пенис слишком длинный, конечно. Сверху, как издалека, полушепотом, страстным голосом, вопрос:
— Не больно?
Я отвечаю:
— Нет! Все хорошо, ах...
Чувствую, ему неудобно так лежать на мне, кровать для него коротка, он говорит:
— Устал, вставай раком.
Я встала на кровати на четвереньки, он встал на пол и пристроился сзади. Краем глаза вижу, что и так он сгибает немного ноги. Пока вставлял, я выла от наслаждения. Потом он разошелся и стал долбить что есть мочи с огромной скоростью. Опять стало больно. Позади меня вопрос:
— Не больно?
— Нет, нет, ах, мой, милый, ах, да... — каждое слово произношу отдельно в ритм фрикциям. Уже скриплю зубами от боли (когда ж он кончит) и в то же время слезы счастья: ОН меня имеет! Как же я об этом мечтала!
Я чувствовала, как стали капать на меня капельки его пота, слышала его глубокое и частое дыхание через рот. Это значило, что скоро он устанет. Но что дальше? Минут десять — пятнадцать мы не меняли позы, потом он тихо спросил, мне показалось, как будто смущаясь:
— В рот возьмешь?
В первый раз я даже не расслышала и переспросила:
— Что?
Он снова:
— В рот возьмешь?
Я:
— Да.
Повернулась к нему, попыталась взять в рот привычным движением, но это оказалось не так просто: очень толстая головка, ощущение такое, что она одна займет всю мою ротовую полость. Я немного помучалась, пыталась лизать его, как мороженое, не принимая в рот. Но все равно очень скоро утомилась. Мне стало обидно: я очень хотела отсосать ему и физически не смогла этого сделать из-за его размеров. Он понял проблему и стал сам трахать меня рот. Сначала осторожно, держа рукой член, он водил им у меня во рту, прижимая к щекам изнутри, потом доставал и водил по губам и вообще по лицу, что было очень приятно. Пару раз ударил им по щеке и начал вводить его, не торопясь, в горло. Когда вошел весь, я поняла, что не могу дышать: он перекрыл своим гигантским членом мою гортань. Он подержал член немного внутри, явно наслаждаясь. Потом медленно повел обратно. Затем снова внутрь до упора. Отпустил руку от члена, взял меня обеими руками за затылок и стал насаживать на свою шпагу, постепенно увеличивая амплитуду движений и скорость. Мне было очень приятно, из влагалища текло на постель, на которой я просто удобно сидела, свесив ноги на пол. Я мычала и задыхалась, даже пару раз пыталась оттолкнуть его. (Специально для еtаlеs.ru —. орг) Но он делал все, как ему удобно и в конце концов я поняла, что он дает мне дышать, просто надо запомнить интервалы и вовремя вдыхать и выдыхать. В рот он меня трахал дольше всего, около получаса, наверное. Я уже чувствовала во рту вкус крови — наверняка он поранил мою глотку, но что тут поделаешь, ради удовольствия надо чем-то жертвовать.
Потом он зачем-то заткнул рукой мне ноздри, остановился, резко вогнал член до упора и я поняла, что он кончает. Он стал кричать, но как-то приглушенно, слышала его, наверное, одна только я. Кончал он долго и не отпускал меня. Я задыхалась и мне стало страшно: вдруг вот так и умру? Я уперлась руками ему в пах, пытаясь освободиться. Но он держал меня одной рукой за нос, другой за затылок. Сперма лилась мне прямо в желудок — глотать ничего не пришлось. Наконец он вытащил свой огромный пенис и дал мне обсосать его. Я жадно слизывала последние капельки спермы и плакала от счастья.
Я думала, что самое время подбирать одежду с пола и проваливать. Но он лег на соседнюю кровать, закурил, позвал меня. Я легла к нему на плечо. Он меня обнял. Я стала гладить и целовать его грудь. Он насмешливо, но ласково спросил:
— Ласкаешься?
Я безъэмоционально ответила:
— Да. — И подняла глаза. Вот сейчас я смогу рассмотреть как следует его прекрасные черты. Я видела яркую вспышку сигареты, взгляд туманился, я любовалась Давидом и не могла сдержать слез. Я понимала, что вижу его в последний раз и мне хотелось запомнить его красоту. Потом я несмело потянулась к нему, чтобы поцеловать. Поцеловала сначала в щеку, гладила его по лицу и смотрела в глаза. Потом хотела коснуться его губ, но он отстранился и поморщился:
— Не надо, ты сосала.
— Извини. — Мне было немного обидно, но я его понимала.
Потом мы как-то незаметно уснули. Он разбудил меня, когда светало. Мы одевались и я сказала:
— Спасибо большое.
— Да не за что! Это тебе спасибо! — Он воспринимал ситуацию с ноткой юмора, эта ночь и я для него ничего не значили.
Я вышла на улицу в шестом часу утра. Он не побеспокоился, как я доберусь до дома. Что ж, все логично. Я пошлялась по окрестностям, пока не начал ходить транспорт и поехала домой. По дороге я молча заплакала, но слез не утирала, просто отвернулась к окну, чтобы никто не видел.
Вот и все, прощай мой любимый, мой красивый. Я тебя никогда не забуду.
179