— Тихо, мама..., — еле слышно зашептал ей в ухо, — ты так всех тут перебудишь..
Я медленно водил языком по её обнаженным плечам, покрытыми лёгкой россыпью веснушек. Аромат её волос сводил меня с ума. Не знаю, может быть, от того, что она спала или... Не знаю, но её пульсирующее напряжённое лоно было влажным и горячим. Конечно, мне хотелось верить, что это из-за того, что мама совсем не против происходящего... Я не двигался, пребывая на грани экстаза. Мой член до самого основания находился в женской пизде, — ощущение, почти позабытое за год в армейке. Мои бёдра с силой вжимались в мягкие женские ягодицы. Я чувствовала, как мамина попка буквально ходит ходуном.
Языком я ласкал её затылок и шею, чуть не урча от наслаждения, как кот. Нет, я не двигался... Какое тут. Одно движение и я взорвусь, как вулкан. Впрочем, сейчас, мне и не хотелось большего.
Глубокая ночь уже. В другом конце комнаты, на невидимом в темноте, диване, дружно похрапывали мои тётки.
Да, маме, разбуженной столь бесцеремонно и, думаю, для неё крайне неожиданным способом, конечно, потребовалось какое-то время, чтобы осознать то, что я сказал. Не сразу. Но, в конце концов, она уловила смысл моих слов. Во всяком случае, она больше не пыталась что-то промычать мне в руку. Но я всё — равно, не выпустил её рот из плена моей ладони. Второй рукой сбросил с её плеча тонкую бретельку маечки и просунул руку под её тело и мягко сжал её грудь. И чуть едва не кончил... Упругая теплая плоть в моей ладони наполняла меня томной негой. Мой член в тесном плену женского естества просто разрывало от возбуждение. Эрекция была невероятной. Пальцами я нащупал большой шершавый на ощупь сосок и принялся его теребить.
Мама взбрыкнула подо мной, словно, норовистая лошадка. Но куда там... Ну-ну... Гномик решил одолеть Голиафа? В спорт роты не берут абы кого. Она меня со своими метр шестьдесят уже в девятом классе-то была на полторы голову ниже. Но мама честно пыталась изо всех сил, то ли сбросить меня с себя, то ли выползти из под меня. Я так и не понял, если честно..
Да, и поздно уже брыкаться... Наверное, ещё не поздно было, когда я, обуреваемый клокочущей похотью, едва не ползком, прокрался сюда, через весь дом, в эту комнату и стоял над ней на коленях на полу и долго любовался её красивым спящим лицом, манящими изгибами тела под тонкой простынёй. Скорее всего, ещё было не поздно, когда, не удержавшись, я склонился над ней и едва-едва касался своими губами её губ. Нет, тогда я ещё не решился. И ведь ещё даже не поздно было меня остановить, когда я уже осторожно откинул прочь простыню с её тела. Когда, уже изнывая от желания, ещё пока нерешительно оглаживал её красивую грудь, медленно — медленно водил кончиками пальцев по её бархатистой коже на ладных бёдрах и стройных ножках.
А теперь... Теперь, уже поздно брыкаться.
Когда уже вконец, озверев от похоти и дикой эрекции, я молча остервенело срывал с себя футболку и шорты, и более ни капельки не боясь её разбудить, одним грубым рывком перевернул её на живот. Она только и успела спросонья испуганно вскрикнуть, но я уже навалился на неё всем телом, моя ладонь уже сжимала её рот. Другой рукой я уже отодвигал в сторону её трусики. Ещё один испуганный, уже приглушённый моей ладонью, вскрик и лоно моей матери познало собственного сына.
Кстати, Гномик эт не просто к слову. Её так со школы вся родня наша и кличет. Маленький лёгкий стройный очаровательный гномик. Ну, ещё бывает, что Дюймовочкой называют. Да.
А мама всё зачем-то упрямо барахталась. Это выглядело несколько комично, думаю. Она не пыталась издать ни единого звука. Хотя, тут я её понимаю. Разбудить в этой ситуации её старших сестёр, да ещё учитывая, что в доме дрыхнет почти вся наша родня, было бы поступком неблагоразумным. А мама всегда была человеком благоразумным и рассудительным. Я собственно, и рот её не отпускал вовсе не потому, что боялся, что она закричит на весь дом, но исключительно только, ради того, чтобы избежать потока моральных нотаций, непременно тот час, обрушившихся бы на меня. Мама дышала судорожно, как в лихорадке, напрягая все силы в тщетной попытке освободить себя. Старый диван под нами предательски скрипел.
И всё-таки, даже сейчас она не забывала, что я её родненькая единственная и ненаглядная кровиночка. И потому ни разу так и не попыталась вцепиться зубами мне в ладонь или на худой конец исцарапать меня своими длинными идеально наманикюренными ноготочками. И это не смотря на то, что эта дитятка, не стесняясь материнской родни, силком из родной матери делал блядь..
Конечно, я всячески успокаивал её. Что же я сволочь последняя? И в самом деле, ну, не буду же я мать родную насиловать? О, я горячо шептал ей нежные слова на ушко, мягко ласкал губами и языком её шею и плечи. В общем, вполне даже кротко и деликатно подводил мамочку к неизбежному... А она всё трепыхалась и извивалась подо мной, словно в судорогах. Пока вконец, совсем не измотала себя в абсолютно бесполезных попытках к освобождению и не выбилась из сил окончательно.
Я даже не удержался от каламбурчика:
— Мама... Ну, что ты... вся обессилела уже... А силы тебе ещё понадобятся. У меня же женщины год не было..., — да, я знаю, что когда я пьяный, то юмор у меня изрядно хромает. Но просто, хотелось как-то рязрядить, что ли, сложившуюся ситуацию лёгкой незамысловатой шуткой. Не получилось, понятное дело, учитывая как раз именно «сложившуюся ситуацию»..
Мама аж всем телом вздрогнула. И ещё пять минут упорной упрямой борьбы и главное, что почти, что бесшумной, не считая скрипа старых диванных пружин, да лихорадочного маминого сопения в тщетных потугах добиться своего освобождения и её нервного изрядно громкого дыхания.
Её тело, ещё секунду назад, напряжённое, как струна, как-то сразу обмякло, расслабилось, сделалось податливым.
— Я люблю тебя, мамочка, — шептал я, уже сатанея от возбуждения.
А она завсхлипывала. Вот оно самое страшное женское оружие. Впрочем, только не сегодня.
— Иди ко мне, моя девочка... — прошептал я, приподнимаясь над ней.
Чувствуя, что она уже сдалась и теперь уже невольно послушна моим желаниям, я обхватил свободной рукой её голое плечико для удобства предстоящего любовного соития и всем телом, что снаряд, подался вперёд.
На миг мне показалось, что диван под нами сейчас просто развалится. Переборщил я с силой напора. Хотя в такие моменты ведь больше ни о чём и не думаешь. Ну, кроме того места, где сейчас находится твой член. Пружины просто взвизгнули. Как и мама... И то, конечно, понятно... Когда тебя вот так, живого человека, без всякого твоего на то согласия, берут и насаживают на кол. А стояк у меня сегодня был, что будь здоров.
Ф-у-у-у-х... Хорошо, что я всё-таки не убрал руку с её лица. Вот сейчас бы своими воплями точно, так и перебудила весь дом, глупая... Хотя... Все ж знают, что такое свадьба в деревне? Все уже пьяные второй день, вон, аж дом дрожит от громогласного пьяного храпа. Уж моя-то родня умеет по старинной русской традиции гулять на свадьбах. Тут пушкой никого не разбудишь..
Да и наплевать мне было сейчас на весь окружающий мир, если честно. Под всхлипы и приглушённые стоны мамы, я исступлённо двигал бёдрами, звонко шлёпаясь о мамины аккуратные ягодицы, вонзаясь в горячее лоно, уже и не помня себя. Хотелось только одного. — войти в неё, как можно глубже, и ещё и ещё и ещё... Пронзить её до самого горла.
До меня смутно доходило, что под моим безудержным темпом диван отчаянно скрипит, да ещё вдобавок ко всему спинка дивана громко долбит в стену. Меня самого еле хватало, чтобы не заорать в голос от бескрайнего кайфа.
В конце концов, уже на грани экстаза, я отпустил её рот, — мама умница, хорошо, что сразу догадалась вцепиться зубами в подушку, — схватил её за плечи обеими руками, с силой швыряя её миниатюрное тело навстречу своим толчкам.
Вулкан, что бушевал во мне, уже достиг крайней точки кипения. Изо всех сил, я яростно вонзился в маму в последнем сокрушительном неистовом порыве страсти, громко шепча её имя и, как сильно я её люблю.
Я думал, что не иссякну никогда, вгоняя в материнское лоно густые мощные заряды семени.
Но, в конце концов, я всё-таки истощился и уже почти без всяких сил упал на маму, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
Как же мне сейчас было хорошо... Блаженство удовлетворения и насыщения, наконец, впервые, за целый год снизошло на меня... Да, живая женщина, это вам не дрочить в казарме после порнухи по видику или журнала с голыми бабами. Я, буквально, плавал где-то в небесах упоения, испытывая сейчас к маме чувство бескрайней благодарности и нежности. Ну, да... Да... Эгоист я... Да... Да, избалованный эгоист.
Я приподнялся над мамой, нежно поцеловал её в затылок. Хотел даже повернуть её голову на бок, чтобы поцеловать в губы, но мама категорически заупрямилась, с силой уткнувшись лицом в подушку.
Её тело подо мной мелко дрожало. Наши сердца гулко и сильно бились в почти унисон. Сердце матери и сына... Мы оба в обильном поту, — ну, ещё бы, такая скачка! Мама лежала без всякого движения, уткнувшись лицом в подушку, и еле слышно плакала. И, в отличие от меня, по видимому, не испытывала никаких положительных эмоций от секса со мной. Очевидно, мне нужно было сейчас что-то сказать, но голова совершенно не хотела думать.
— Мама... Спасибо... Это было бесподобно..., — вот только на это меня и хватило. Мысленно, я обругал себя последними словами.
Она передёрнула плечиками и я медленно сполз с неё. А то, каково это, когда на тебе лежит двухметровый центнер? Я улёгся рядом и осторожно стал гладить её по волосам. Это странно, но никаких угрызений совести я не испытывал, как и ни малейшего раскаяния. Даже, наоборот, скорее. А что, попробуйте год без бабы... Разве, что только втихомолку дрочить в укромных уголках казармы... То-то..
В конце концов, что я ей посторонний? И, вообще, кто ей на этом белом свете ближе, чем я? Так что, в конце концов, вполне семейное дело. Ну, если разобраться, то, в принципе, что здесь вообще плохого? Мама помогла сыну сбросить сексуальное напряжение.
Ну, не люблю чувствовать себя виноватым. А извиняться я просто ненавижу. Так, что обычно, я в состоянии убедить себя в любой ситуации в том, что я прав, — по тем, или иным причинам. В принципе, и сейчас..
Повторюсь. Ну, в конце концов, целый год отслужил я в армии, год безвылазно на территории части, — а куда там в увольнение ходить, когда до ближайшего хуторка километров двадцать. Вот он мой первый отпуск, а впереди, ведь ещё целый год тянуть армейскую лямку!! И только, я приехал, как мама (вот, значит, она сама и виновата во всём, да!!!) потащила меня в деревню, на очередную свадьбу к родственничкам. Я и ехать-то ведь не хотел!! Так, что..
На этой эгоистичной ноте я, в общем-то, и поставил точку перед робко зарождавшимися в моей душе смутными угрызениями совести. Тем более, что я не сомневался, что рано или поздно, она ведь мне и это простит. Мама меня всегда прощала..
Позже, когда я более менее пришёл в себя, на миг меня кольнул страх. Неужели, нас никто не слышал? Я напряжённо вслушивался в темноту. Но нет, ответом мне был всё тот же дружный храп по всему дому моего семейства. Даже тётушки на диване в другом конце комнаты, видимо, даже ухом не повели. Я облегчённо выдохнул. Пронесло.
А мама лежала рядом. Тихо, почти неслышно плакала, только плечи подрагивали. Она даже не делала попыток сбросить мою руку, мягко поглаживающую её по волосам.
Я честно хотел загладить свою вину. Даже просил прощения шёпотом. Ну, что сложно, что ли постараться ради мамы? Но она, ни в какую. Лежит и тихо, уже, по-настоящему ревёт.
Спустя, какое-то время, я даже почувствовал уже раздражения. Не, ну, а в самом деле, — я тут перед ней распинаюсь, глажу, шепчу всякие приятности, прощение вымаливаю, униженно раскаиваюсь, — короче наизнанку весь уже вывернулся. А она? Вообще, ноль эмоций! Будто я тут воздух или призрак какой... Лежит, как зарылась головой в подушку, так и лежит, да хнычет всё.
И... Жар от её тела. А ещё её запах... Эта бесподобная смесь. Женское тело и запах женщины... А когда, ещё вот она, лежит, полуобнажённая, рядом с тобой, только, что тобой же и выебанная... И вот мой член уже упирается маме в бедро. А мои ладони снова, словно, в невзначай гуляют и ласкают её плечи, спину, мнут аккуратную попку... Но мама, похоже, была в полной прострации и, вообще, в суть не врубалась..
Я сел в постели, сжал её плечи, — мама сразу же разом вся напряглась. Но я больше не церемонился с ней., — и играючи снова преодолев её сопротивление, перевернул на спину. Мама испуганно воззрилась на меня. Лицо заплаканное, опухшее, сразу как-то пострашневшее... Её сотрясали судорожные вхлипы, уже, по-видимому, и без её воли. Ну, что ты смотришь на меня с обидой и укором? Утром будешь так смотреть, когда протрезвею и вдоволь натешусь с тобой. А пока... Пока, знаю же я, что не закричишь, всё — равно, не позовёшь на помощь..
Не знаю, но меня почему-то такое её отношение к моей персоне только обидело. Ну, пипец, ведь какой-то, а!! Всё-таки я родной сын. Мы целый год не виделись. А она тут..
Потом её взгляд упал на мой пах и она шумно охнула... Я как раз уже стягивал с неё трусики, как она дёрнулась, замолотила ногами. Ну, раз ты так... Ну-ну... Я просто одним движением пальцев разорвал невесомую ткань, отшвырнув её на пол... Она вцепилась ногтями мне в грудь. А вот это уже было реально больно, чёрт. Я, особо не задумываясь, влепил ей звонкую пощёчину. Немного, правда, походу переборщил, — её голова аж врезалась в подушку. Блин, ну, вот вечно я... Кольнула совесть, — нет, ведь, бить маму я совсем не хотел.
Но сейчас я был в таком состоянии, что угрызения совести довольно быстро потонули в океане возбуждения. Конечно, не могло быть и речи, чтобы я сейчас остановился и принялся выпрашивать у матери прощение за то, что её ударил. А я был уже весьма возбуждён, мой молодое тело настойчиво требовало женщины и очередной разрядки.
Раздвинуть в стороны её ножки было секундным делом, — да и мама уже никак не сопротивлялась. Я навалился на неё сверху, дрожа от приятного чувства ощущения под собой красивого женского тела. Вял в руку уже крепкий и восставший пенис и осторожно ввёл его в маму.
Всё-таки, она была слишком маленькой для меня, что ни говори. Даже сейчас, после нашего первого совокупления. Я не хотел причинять маме боль, но всё — равно, не удержался и вошёл сразу резко до конца, пока наши лобки не оказались плотно прижатыми друг другу... На мамином лице что-то отразилось, что, однако, к моей досаде, имело мало общего с удовольствием. Она даже не удержалась и застонала, сквозь плотно сомкнутые губы.
Я замер, вновь наслаждаясь бесподобным чувством обладания женщиной.
— Я люблю тебя..., — прошептал я на всякий случай.
Я целовал её мокрые от слёз глаза, лицо. Но она опять ничем не отвечала мне. Просто закрыла глаза и лежала без всякого движения, только чуть дрожала и всхлипывала от душивших её слёз.
Я очень хотел, но всё-таки не рискнул поцеловать её в губы. Укусит ещё..
В это раз я трахал медленно, наслаждаясь каждым движением. Возбуждение уже не так сносило мне крышу, как в первый раз и я даже старался быть потише. Хоть один фиг, — диван размеренно поскрипывал, а мама тоже, каждый раз, когда я входил в неё до конца, тихонечко охала... Я склонялся к ней, ласкал языком её шею, или снова целовал её лицо. Но больше любовался её лицом. Я хотел, чтобы сейчас она смотрела мне в глаза. Пусть с укоризной, пусть осуждающе, но чтобы я видел её глаза. А она мои. Я не умею говорить красивые речи. Я человек дела. Но быть может, в моих глазах она всё увидит сама. И всё поймёт. Как я люблю её. И что для меня нет человека дороже на свете, чем она. Но она не смотрела на меня. А просто закрыла глаза и неподвижно лежала, откинув голову на подушку. Мне очень хотелось, верить, что те тени, которые нет-нет, да пробегали по её лицу во время моих любовных ударов, — все же есть результат того, что я ей нравлюсь, как мужчина и как любовник..
Чувствуя, что уже всё, на пике, я даже нашёл в себе силы, остановиться, — нет, мне не хотелось снова так быстро всё заканчивать. В конце — концов, я мужчина, — и меня бы укололо, если бы мама решила, что я скорострел... Не знаю, почему, но для меня вдруг стало важно доказать ей, что я хороший и умелый любовник.
Я вышел из неё и во всю принялся за её грудь. Что уж тут теперь скрывать, бывало, я ещё и в школе задумывался, — какие они, сиськи моей матери на ощупь и на вкус... Задрав короткую маечку под горло матери, я с бескрайним вожделением мял их, играл с большими тёмными сосками. Такие сочные и упругие, — что уж тут говорить, если даже родной сын их обладательницы не смог остаться к ним равнодушным? Потом, я долго целовал их, облизывал. Когда ещё представиться такая возможность? Так что, в конце концов, я даже принялся терзать сочную плоть зубами, уже не в силах совладать с собой. Всё — равно, мама не возражала..
Не возражала... Не возражала... В следующий миг, на первый взгляд, дикая мысль, буквально, прострелила мне мозг. А моё тело, тут же окатило новой волной возбуждения... В первую секунду, даже мне это показалось слишком кощунственным и грязным... И., наверное, именно потому, настолько и возбудило..
Да... Картинка анального секса с моей матерью буквально обуяла меня в считанные секунды. И я уже не мог вот так просто взять и вышвырнуть это из своей головы.
Я даже не удержался и просунув руку под маму, помял её ягодицы... К моей чести, надо добавить, что я совершенно искренне некоторое время колебался. Всё-таки одно дело это просто заняться сексом со своей матерью, а совсем другое дело это анальный секс. К тому же, я очень сомневался, что прежде мама имела анальный секс.
Она уже скорее по привычке взбрыкнула, когда я, обхватив её рукой за таллию, одним махом перевернул на живот.
Пару секунд я раздумывал, созерцая белеющие в темноте упругие ягодицы. Я прекрасно понимал, что даже моя мама просто так на блюдечке с голубой каёмочкой не отдаст мне свою попку.
О... Как она дёрнулась, когда я обеими руками осторожно сжал её атласные ягодицы и развёл их в стороны, открывая себе вид на её шоколадный глаз. Набрав полный рот слюны, я осторожно всю её спустил прямо в мамин анус..
И уж, тут, видимо, полностью осознав, что вдобавок ко всему её ожидает, мама устроила мне вторую Полтаву... Уж как извивалась, как пиналась и лягалась, ведь чуть-чуть и всё-таки бы вырвалась уже. На силу удержал.
Только, что и оставалось обвить, словно, в борцовском захвате. Руками её тело и придавить собой к постели, утопив лицом в подушке. Но как меня переполняло желание... Голое горячее дрожащее тело в моих объятиях. Моё член негнущимся копьём упирался в напряжённую мамину спину, того и гляди сейчас проткнёт.
Я полез пальцем ей в попку... Кстати, с самыми благими намерениями. Что же я не понимаю, что будет, если я ща просто вгоню в неё свой член на всю катушку? Нет, конечно, сначала, надо разработать, подготовить..
А мама взяла и вцепилась зубами мне в руку... Я аж взвыл, забыв напрочь, о близком соседстве тётушек... Ну, мама!!! Я в миг взбеленился.
Решение, впрочем, как всегда, нашлось спонтанно, само собой. Ей-ей, никогда мне не приходилось до этого насиловать женщин, но башка уже варила в нужном направлении... Подцепил с пола разорванные трусики и скомкав их, я откинул мамину голову глубоко назад, так что она жалобно пискнула. Ну-ну, будешь знать, как сына родного кусать... И глубоко и грубо затолкал её же трусики ей в рот. Следом одним махом разорвал прямо на маме её маечку. Так же грубо свёл её руки за спиной вместе и туго связал этой импровизированной верёвкой из маминой майки её локти накрепко вместе. Вот теперь покувыркайся у меня..
Её просто трясло подо мной. Она даже, наконец решилась и замычала в голос. Как всё-таки я удачно сообразил заткнуть ей рот кляпом. Так ей ну, никак не перекричать пьяный храп моих тёток, от которого, кстати, казалось, стёкла в единственном окне комнаты буквально дрожали.
Я же рукой с силой пригвоздил её голову в подушку, чтоб не дёргалась. Какое-то время другой рукой ловил её попку. Мама упрямо мотала ей из стороны в сторону. Вот ведь неугомонная..
Но пара секунд и я таки вставил свой палец в мамин узкий жаркий задний проход. Она всё дёргалась, пока я водил им какое-то время туда-сюда. А уж как она билась подо мной. Ну, прям, так и есть, — норовистая дикая лошадка. Я ощущал себя не меньше, чем ковбоем на родео. Мамино тело подо мной буквально извивалось дугой. А я, как никак, центнер вешу! Опять же, как неумно с её стороны. В другой ситуации, я, как борец с разрядом, мог бы даже по этому поводу и совет ей дать, — есл
и уж, уложили тебя вот эдак, то ты ж, наоборот, лежи себе тихонечко, да силы копи, — да лови момент благоприятный... А так... Только снова выбилась из сил. Запыхалась, взмокла. Я даже руку убрал с её головы, а то задохнётся ещё лицом в подушке, да кляпом во рту.
Правда, когда я вставил в неё уже два пальца, она снова аж вся взбеленилась. Но я настойчиво и безжалостно задрачивал мамину попку пальцами, уже в общем-то, и не обращая внимания на её трепыхания. Постепенно, погружаясь всё глубже в маму и ускоряя темп.
Я готов был биться об заклад, что предстоящий анальный секс у мамы будет первым. Не то, чтобы я был знаток в этом деле. Городок у нас небольшой. Девчонки наши, конечно, были охочи до этого дела. И после дискотеки по выходным всегда легко уламывались на секс в парке. Но до разнообразия стеснительные какие-то были, или может, марку держали. На миньет хрен уговоришь, а не то, что в попу дать. Но мама до того была узкой и неподатливой, что тут и моих скудных познаний с лихвой хватало, чтоб понять, мамин анус ещё девственен. Не знаю, почему, но осознание этого распыляло меня ещё более..
Мама опять замотала попкой, когда ещё раз раздвинул её ягодицы и смачно и густо харкнул прямо в её анус. Я ухватил её обеими руками за бёдра. Мама мелко затряслась, жалобно замычала. Головка моего члена, твёрдая и напряжённая, мягко упёрлась в мамино очко. Давил я осторожно, из всех сил сдерживаясь, чтобы не ухнуть разом, одним ударом, до самого конца. Было очень туго и скоро мне уже приходилось прилагать определённые усилия, чтобы побороть сопротивление маминой попки.
Медленно, очень медленно, преодолевая это сопротивление, я вторгался в запретную территорию. Прошло минуты три, не меньше, прежде чем мои бёдра упёрлись в мамины ягодицы. На какое-то время я так замер, давая и себе и маме привыкнуть к новым для нас обоих ощущениям.
Мама буквально изгибалась подо мной в спираль, мотая из стороны в сторону головой по подушке. А я балдел... Мой член был в плотном жарком плену пульсирующего маминого ануса. Мне даже показалось, что я теперь никогда не смогу вытащить свой член из неё, — до того там мне было узко и тесно. Так же медленно я вышел. И снова также медленно стал входить, наслаждаясь каждым мигом происходящего. Да, кайф был невероятный. Тем более, если учесть, что я первый раз в жизни пялил женщину в задницу.
Наверное, через десяток таких медленных качков бёдрами верх-вниз мамина попка всё-таки поддалась мне, растягиваясь под моими проникновениями и уже принимала меня в себя гораздо более податливо и без прежнего сопротивления. Скорее всего, ещё потому, что и мама, наконец, сочла за лучшее расслабиться и смириться с происходящем. Напряжённая, как струна, в первые минуты нашей «анальной любви», теперь она лежала подо мной обмякшая и покорная. И только тихо поскуливала в кляп, когда я снова до упора натягивал её на своё член.
Уверившись, что сопротивления больше не будет, я отпустил мамины бёдра и улёгся на неё сверху, прямо на её связанные руки, блаженствуя от ощущения покорного женского тела подо мной, принимавшего уже безропотно меня в себя.
Я вдыхал аромат её волос, снова ласкал её плечи поцелуями. Чем не любовная идиллия? Ну... Если забыть про кляп во рту и связанные за спиной руки.
Я равномерно и осторожно двигал бёдрами, мягко насаживая мамину попку на свой поршень и лишь в самом конце, прилагал некоторые усилия, так сказать дожимал до полного проникновения, с силой вжимаясь бёдрами в мамины ягодицы и только еле слышный мамин жалобный стон говорил мне, что я достиг самого её предела.
Всё таки, конечно, я не сдержался и маме пришлось пережить несколько, по всей видимости, не самых приятных секунд, когда я уже отдавшись урагану оргазма, стал долбить маму резкими глубокими размашистыми ударами, всей силой своего тела вдавливая маму в старый, пронзительно скрипучий диван, вливая в её прямую кишку обильные порции спермы. Но к её чести стоит добавить, теперь мама всё выдержала уже даже и не пикнув, стоически перенеся буквальный разгром своей попки.
Я отвалился в сторону, приходя в себя после оргазма, шумно дыша и не в силах вообще ни о чём думать. Разве, что только о том, какие чудеса способно творить с мужчиной женское тело..
Я даже о том, что мама так и лежит связанная и то вспомнил минут через пятнадцать, не раньше. Чувствуя вполне заслуженные укоры совести я вытащил кляп из её рта и развязал руки. И, не мог не заметить, что на её глазах опять блестят слёзы. И снова ни слова. Ни я ей, ни она мне..
Вправду, сказать, просить снова прощения у неё даже у меня теперь язык не поворачивался. Это вообще как. — попросить у мамы прощения за то, что силком трахнул её в задницу? Хм... Предел наглости, есть даже у меня.
У мамы, видимо, тоже не было особого желания о чём-то сейчас разговаривать. Она повернулась ко мне спиной и молча лежала, натянув на себя одеяло, и опять, по-моему, тихонечко не слышно плакала.
Потом она села на постели. Я молча тоже привстал на локте и накрыл её худенькое плечико рукой. Она вздрогнула всем телом.
— Ты куда?
Вместо ответа она подёрнула плечом, словно, пытаясь сбросить мою руку.
— Мне подмыться надо... — её голос был еле слышен, — Пусти..
Я отпустил её. Она завернулась в одеяло, подобрала ошмётки своих трусиков и майки и пошатываясь на цыпочках посеменила в дери.
Я лежал, уставившись в потолок. На душе было беспокойно. Нет, меньше всего сейчас мне хотелось оставлять её одну. Кто её знает?
Глубокая ночь уже. Дом не большой. В тесноте, да не в обиде, по пяти комнатам, кто на полу, кто как, в общем, вперемежку, — дрыхло, храпело, после свадебной гулянки человек 20, не меньше. Двоюродные, троюродные мои дяди, тёти и прочее. Я же говорю, семья у нас крепкая, дружная.
Штормило меня изрядно. На ногах еле держался, — всё-таки не отставал вчера от взрослых мужиков. Кое-как, ступая меж спящими телами в проходных комнатах, я выбрался из дома на крыльцо. В темноте, мама в одеяле, белела, будто привидение. Я догнал её уже самой бани. Мама поскользнулась, я просто хотел поддержать по локоть...
— Не трогай меня!!
.. и получил звонкую болезненную пощёчину. Я аж замер. Вот те раз. Это был первый раз в моей жизни, когда она подняла на меня руку. А через миг и второй. Из глаз аж сыпанули искры, — её маленький кулачок угодил прямо в переносицу. И ещё раз уже другую щёку обожгло от новой звонкой увесистой пощёчины.
— УблЮЮЮдок!!, — шипела мама, — Сволочь!! Мразь!! ГАД!! Пидорас!! Тварь!
Ого! В жизни бы не подумал, что мама может знать, а тем более употреблять ТАКИЕ слова. Её глаза были самой яростью и злобой! В полнейшей истерике она молотила меня куда придётся.
Я так и оторопел. Попытался ставить блоки, так она буквально вцепилась в меня своим маникюром, оставляя на руках глубокие борозды царапин. Я схватил её за руку и она тут же остервенело впилась в мою руку зубами.
Досталось мне, короче, по полной. Пока мама напоследок не лягнула больно-пребольно меня хорошенько ногой в коленную чашечку и не убежала в баню.
Мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, а главное набраться смелости, чтобы всё-таки последовать следом. Я просто не мог сейчас, в таком состоянии, оставить её одну. Чёрт её знает... Ещё, что сделает с собой.
Она была в душе. Из общей комнаты, я слышал, как громко, на всю бьёт вода. Мама долго мылась. Её одеяло валялось тут же на полу, лоскутки её маечки и трусиков на лавке. Я уселся за стол.
В бане было ещё хорошо. Мужики здесь до последнего гульбенили, напоследок, переел сном. Со стола всё, конечно, прибрали. Но початая бутылка коньяка сиротливо стояла в центре стола.
Я долго ждал маму. Долго она и видимо тщательно, отмывалась после меня.
Когда она вышла, я отвернулся, чтобы она завернулась в одеяло. Один хрен, я прям кожей ощутил на себе её испепеляющий взгляд. Но когда я повернулся к ней, мама, завернувшись по грудь в одеяло, недвижно сидела на лавке за столом, уставившись в никуда невидящим взором. Лишь только иногда судорожные всхлипы сотрясали её тело. Раскрасневшаяся, распаренная, так что от её тела шёл пар, она теперь выглядела ещё более соблазнительно, тем паче навевая мне определённые ассоциации о бане и проститутках..
Я невольно снова залюбовался ей. Красивая ухоженная зрелая женщина. Как говорится в самом соку. И всё при ней. Немного уже полноватая, конечно. Но это её ни капельки не портило, особенно вкупе с красивой грудью, не меньше, чем третьего размера, и как я уже убедился, ещё вполне упругой. Ножки и бёдра тоже стройные и изящные, аккуратная, немного пышноватая, сочная попа, доброе мягкое лицо, большие голубые глаза и маленький, чуть ли не кукольный ротик. И всё прочее, маникюр, педикюр, стильная причёска под каре, где нужно на теле всё подбрито, — всё при ней. Говорю же, наш городишко не богат такими женщинами.
Мы долго молчали. Я ни то, что слова вымолвить, — дышать боялся. Не знаю, сколько длилась эта гнетущая мёртвая тишина, — по-моему, вечность. Кроме всего прочего меня штормило... Скажем так, в тот момент, мне приходилось прилагать определенные усилия, чтобы умудряться сидеть на лавке, а не свалится под стол. Я, конечно, держался обеими руками за стол, но пару раз мне реально казалось, что, походу, и стол и пол подо мной тоже, сука, качается.
Потом мне в башку прилетела очередная «гениальная» мысль. Но как ни странно, в первый раз за эту ночь, я не лажанул. Ну, я встал, открыл висящий здесь же на стене шкафчик для посуды. Вытащил два стакана. Там же лежала початая шоколадка.
Я всё это дело перетащил на стол. Бухнул в оба стакана коньяка из бутылки. Себе на донышке. А куда мне? И так уже бухой в жопу... Но маме набулькал полный стакан. Поставил бутылку на стол.
Откуда-то пришла полная уверенность, что мама ща этой бутылкой хрястнет меня по голове. Я даже торопливо плюхнулся на лавку... Ну, чтоб, если что падать на пол, так сказать, не с высоты собственного роста.
Потом, я удивился ещё больше. Мама, всё с таким же безжизненным отрешённым лицом, молча протянула руку, обхватила стакан миниатюрной ладошкой и выпила его... ЗАЛПОМ!!! У меня так челюсть и отвисла. Не хрена себе. Как в сухую землю. Ну, понимаете, я в жизни не видел, чтобы она когда-нибудь пила что-то крепче лёгкого вина или шампанского. А тут... Я вот, вот так стакан коньяка разом ни фига не потяну.
Ну, потом её развезло. Быстро. Я хоть сам и пьяный, но сообразил, налил ей ещё стакан. Мама его также. Одним махом...
Смотрю, вообще поплыла. Глазки осоловели, заблестели. Щёки налились румянцем.
Я прощения опять начал просить. Ересь, короче, опять какую-то нёс. Мама стала в голос рыдать, плакать, слёзы ручьём... Чуть ли не истерика. Меня обняла, прижимается ко мне, сама плачет, её аж трясёт.
Долго мы так. Сидели в обнимку. Что-то бормотали друг другу. Развели, короче, сопли. Ну, баба она и есть баба, что тут сказать? Я, если честно, почему то, так и не почувствовал этих самых угрызений совести... Хм... Но вот то, что мамик так рыдает и убивается, меня искренне расстраивало.
Я ей ещё коньячка... Чую, уже вроде и простила меня. Гы... Как всегда. Уже не смотрит на меня змеёй. Вроде даже уже и жалеет. А сама-то уже пьяненькая пьяненькая... В дымину. Вот, что коньяк животворящий творит!
Одеяло уже давно уже с её плеч сползло. Уже нет-нет, но в разрезе промелькнёт молочно белая грудь. А мой член уже опять дымится в шортах... Эх, мама, мама...
Не знаю, я не учёный, но возможно, это парадокс. Но чем больше я хотел её, тем скорее из моей головы улетучивались и жалость к маме и даже те тени угрызений совести за содеянное с ней. Зато теперь перед глазами явственно мелькали картинки растягивающегося на моём члене мамочкиного рта... Вот те раз... Я и сам от себя не ожидал такого. Вроде уже два раза кончил сегодня? Хотя, мама, баба сладкая, — разве ей насытишься так сразу?
Мама мотнула головой. Видимо усилием воли сфокусировала взор.
— Всё... Пошли спать... Утро вечера мудренее..., — она как-то странно посмотрела на меня и вдруг в её глазах мелькнула, словно, надежда, — ой... А может это просто сон? Сон? Ведь не могло же такого случиться НА САМОМ ДЕЛЕ?
Я медленно покачал головой. Шатаясь поднялся. Мамин удивлённый, а скорее испуганный всхлип... Ну, мы же в обнимку сидели. А теперь мой возбуждённыё член сквозь шорты едва не тыкнулся ей в щёку.
— Всё, спать... — отшатнулась мама.
— Нет!
Я схватил её тонкую руку и рывком поднял маму с лавки. Другой рукой одним махом сорвал с неё одеяло и отшвырнул в другой конец комнаты.
— Сына... — запричитала мама,, — что ты... Что ты... ну, что ты...
Но она была так пьяна, что скорее всего без моей руки и не смогла бы на ногах стоять. Как там? Пьяную женщину легче довести до оргазма, чем до дома? Я хохотнул.
Я молча рванул маму за руку за собой. В сторону парилки. Мама мелко семенила за мной. Что-то там жалобно лепетала. Просила. Умоляла. Я не обращал внимания.
Затащил её в парную. Мля, ну реально, прям как раньше, ещё до армии, с проституткой или очередной честной давалкой в бане... Да, любили мы так с пацанами с девками в сауне отдыхать, что тут скрывать?
На моё удивление мама быстро сдалась. Не, ну, конечно, поломалась, поплакала, умоляла не трогать её, руки мои от себя отталкивала. Поначалу. Дык, я поначалу её только просто лапал везде. Потом шмякнул её попой на лавку, закинул её ноги себе на плечи и припал губами и языком к её киске. Не, ну, вообще — то, я считаю, что нормальному пацану это западло вылизывать бабскую пилотку. Тут без вариантов. Но... Ведь это именно ТА САМАЯ КИСКА. Которая, когда-то произвела меня на свет? Так? Как храм прям... Мой личный храм... Короче, я самоотверженно и усердно вылизывал и обсасывал мамино лоно едва ли не с благоговейным трепетом. А может, просто бухой был. Не знаю.
А потом, мама сдалась. Как то разом. Вздохнула и обмякла. И всё. Я на миг даже испугался, — может сознание потеряла? Да, нет... Глаза закрыла просто... Смирилась. Покорилась. Ну, только на глазах всё так же блестят слёзы...
Я даже и не ожидал такого от неё. Думал, опять придётся трахать её с оглядкой. Ну, трахать и придерживать, чтоб ни сбежала и чтоб ещё не цапнула. А то мало ли... Ну, а раз такое дело...
Я оторвался от маминой киски и приподнявшись, впился губами в её губы. Она не оттолкнула меня! Нет, мама, никак не ответила на мой поцелуй. Но разрешала себя целовать. Я долго орудовал языком у неё во рту. Ну. А потом, вообще расхрабрился и дал ей в рот. Да, вот так запросто. Взял её голову в охапку, наклонил вниз и засунул свой член ей в рот... Но сосала она как-то вяло. Механически. Без души. Без искорки. Но зато глубоко брала. Да, реально, я засовывал ей член до самого упора, пока её нос не упирался мне в живот. Как говорится, по самые гланды. Давилась, кашляла, но брала! И никакого сопротивления. Ни хрена себе! Хм, в нашем городишке я что-то не мог припомнить ни одной шлюхи, которая могла бы проделать такой же фокус с моей елдой..
Я долго так забавлялся с маминым ртом, трахая её до горла. Потом, уложил её на лавку, навис над ней и трахал её в рот уже так. Долго. Глубоко до горла. Даже чуть не кончил... Но сдержался и во время вытащил член из её рта.
Ну... А дальше, отпустил я свою фантазию на всю катушку. Ну, вы же знаете, что это такое, — МУЖСКАЯ фантазия? Да, она, млять, БЕЗГРАНИЧНА!!! Вопрос тока в том, что не каждый мужик решится воплотить с бабой то, что у него в голове. Хм, трезвый мужик... А вот коли пьяный и баба подходящая, то..
А я был бухой в зю-зю. То есть тормоза у меня слетели конкретно и напрочь... Да и баба со мной сегодня была куда, как очень даже подходящая... Не думаю, что мама до или после этого секс марафона испытывала что либо подобное..
Я всё делал по кругу. Ну, в том смысле, что киска-попка-рот... Ну, или рот-киска-попа... Очередность была не принципиальна. Долбил её, как отбойный молот. И сам не пойму, откуда у меня сил на это столько взялось. Потому, что длилось всё часа два, никак не меньше. Без остановки.
Я имел её сидя, сбоку, лёжа, на боку, сзади, спереди, на полках парной, на полу. Драл и драл. Остервенело и беспощадно. Член был, как стальной. То ли от того, что я пьяный был, то ли потому, что уже дважды за ночь кончал, но третьего оргазма, как не бывало. Я раз десять, конечно, подходил уже к пику. Но сбрасывал обороты и отпускало.
Понятное дело, кроме всего прочего меня ещё и гордость переполняла безмерная. Ну, мама? Как тебе твой сын? Ну, да... Так я её спрашивал. Горделиво. Но в душе сам удивлялся своей прыти и неутомимости..
А мама... Ну, что-то она особой радости нашим любовным утехам не выказывала. Просто давал себя трахать и всё. Как там это называется? А вот, — типа, отдала тело, но не душу. Нет, конечно, когда я от неё требовал, то она вяло подмахивала мне, или сосала, не без этого. Минут 20 исправно скакала на мне верхом. Давала себя целовать... Да и вообще, не выказывала ни малейшего сопротивления или неудовольствия, куда бы и как бы я её не имел. А позы я менял часто. И дальше по кругу. Попка-киска-рот... И снова по кругу. Но, чтобы я не делал, чтобы я не вытворял с ней, она так и не открыла глаз...
Но в любом случае. Скажу откровенно. Мама даст фору на сто очков вперёд любой проститутке нашего города. Реально. Самая настоящая рабочая шлюха для сауны.
В итоге, я стоя на ногах, приподнял её, велел обхватить свой торс ногами и прижав её к стене, долго вот так, трахал на весу. Так было круче всего, если по мне. В натуре, словно, Голиаф и Гномик..
Я снова кончил. Опять щедро залил её киску своей спермой. Потом, мы долго без малейшего движения, покрытые обильным потом, совершенно обессиленные, лежали на нижней полке остывающей парной..
Не знаю, как мама, но я пребывал на вершине блаженства.
Что было дальше я не помню. Как отрезало. М-да... Я даже не помню, как я очутился в постели. Но утром проснулся я в той самой постели, на которой я маму... ну, это... Не знаю, где спала мама. Но проснулся я один. Башка жутко трещала.
Утро... Вот проклятие каждой ночи. Всегда наступает утро. И безжалостные солнечные лучи разгоняют покровы ночи. И так хочется верить, что это не ты творил ТО САМОЕ вчера... Ну, или хотя бы, что не со своей родной матерью... Но... Но... Но... Грёбанная услужливая память всё напомнит. (Порно рассказы) А потом, приходит желание умереть. Здесь и сейчас. Потому, что кажется, что всё-равно сдохнешь. От стыда.
А может и не Зелёный Змий виноват? Да, нет-нет... Конечно, Зелёный Змий. Он СУКА! Разве мог ТАКОЕ сделать Я! Да, никогда!! Всё он, поганый проклятый Зелёный Змий! Я в это уже верил. Всем сердцем. Всем душой. Невиноватый я! Всё он! Всё он!
И ещё. Немаловажное. Утром я проснулся не сам. Меня грубо тормошили за плечо. Я не хотел открывать глаз и признаваться, что не сплю. Потому, что всё случившееся в эту ночь, сейчас обрушивалось на меня, словно горящие небеса на землю...
— Вставай, — это бы рык моего отца. Потом короткое ругательство.
Ну, всё капец... По-любому, мать нажаловалась отцу. Сто пудово. Да, тут, не то, что отцу... За такое и в ментовку не западло заяву накатать. Хотя мой отец, когда он не в духе, будет пострашнее всего, вместе взятого МВД.
Я приоткрыл глаза...
Батя стоял надо мной с охотничьей двустволкой на плече. Ну, понятно... Моё сердце ушло в пятки. У меня всегда было богатое воображение. Так, что я вполне себе живо представил, как батя ведет меня понурого из дома под дулом ружья, туда, где неподалеку как раз есть опушка леса... И там, мой батя, аки Тарас Бульба, меня и шмальнёт с обоих стволов. И будет прав ведь истинно. За поругание собственной жены, да ещё и от собственного отрока. Тока так. С двух стволов в голову. Да... Я тут с ним сейчас был согласен абсолютно... Но, как же вот что-то и вдруг захотелось жить... Жить, именно здесь и именно сейчас... Не смотря на жуткий бодун. Не смотря на содеянный тяжкий грех.
— Ты чё?, — Батя пристально вгляделся меня.
Я представляю, что сейчас было написано на моём лице.
— На тебе лица нет... Что так плохо?, — отец наклонился и заботливо погладил меня по голове, — я тя, конечно, ругать не буду. И сам вчера хорошо выпил. Но ты не смотри, что уже взрослый. Так жрать нельзя... Мне мать говорила, что тебя всю ночь тошнило... Говорит, намаялась с тобой за ночь с тазиками..
Нет, не камень. И не гора даже. Что-то гораздо более огромное свалилось с моего сердца.
Отец с сожалением погладил ружьё.
— Блин, ну договаривались же, пойти на охоту утром... А все перепились вчера... Я никого не смог добудиться.
Он вздохнул.
— А ты вставай. Хватит уже валяться. Давай бегом умываться и завтракать..., — он замялся, — ну, если совсем уж плохо, то скажи матери, что разрешаю похмелиться... Но вообще, эт в последней раз такое!, — построжился напоследок отец.
Отец ушёл. Я медленно сел на кровати. Обхватил тяжёлыми руками гудящую больную голову. Осталось дело за малым. Встать. Одеться. Умыться. И найти в себе силы посмотреть в глаза родной матери...
221