Очень долго я не мог подобрать подходящее название для этой новеллы. Но не мне первому приходится сталкиваться с подобной проблемой. Добродетельный Монтень, дитя позднего Просвещения, тоже изрядно промучался с заглавием, приступая в своих «Опытах» ко взаимоотношениям мужчины и женщины, пока наконец не остановился на том самом, которое вслед за ним выбираю и я — хотя, в отличие от высокообразованного француза, не могу похвастать тем, что читал Вергилия в оригинале. На русском же его здесь, в глухом германском захолустье, не сыщешь, а читать на немецком, равно чуждом и мне, и Вергилию — право же, как-то не comme il faut.
Итак, мне нравится, что ты блядь.
Мне нравится, с какой готовностью ты распахиваешь свою пизду чуть ли не первому встречному. Мне нравится твой эксгибиционизм — то, как тебе нравится быть голой, когда ты готова по первой же просьбе или просто сиюминутной прихоти за считанные секунды содрать с себя всю одежду, перекрывая уставные нормы на зависть любвеобильным капитанам первого, второго и прочих рангов. Я помню, как ты заламывала руки в порыве отчаяния: «Представляешь, я не смогла взять в рот у мужика через две минуты после знакомства! Наверное, это старость?»
О нет, ты еще молода. Молода и еблива. Меня восхищает твоя крепкая мускулистая вагина, когда она обхватывает мой член мертвой хваткой, а ты, оседлав меня, двигаешься с такой страстью, с таким ожесточением, что я не выдерживаю и кончаю за считанные секунды. И я выплескиваюсь прямо в пламенеющий жадный рот твоей похоти, фонтанируя в твои испещренные своды — но это потом, а сначала ты, гарцуя верхом на моем стволе, не просто сочишься влагой желания, а буквально извергаешь из себя горячие струи. Поначалу я даже подумал, что у тебя случилось недержание... Но нет, отнюдь, это совсем другая жидкость, и я больше всего люблю, если ты в таком настроении, иметь тебя сзади, чтобы горячие потоки из твоего лона обмывали мои яйца... «И капали потом мне на лицо!» — как ехидно прокомментировал это однажды твой муж после того, как мы занимались этим втроем, и ты, принимая меня сзади, одновременно вылизывала его мужскую стать; а он лежал под тобой и наблюдал, как я вколачиваю в его жену свой фаллос.
Что еще меня в тебе поражает, так это твое пристрастие к анальному сексу. Ты не просто уступаешь желанию партнера, но тебе нравится это самой! Я только еще прикасаюсь к твоему анусу головкой, а ты уже мгновенно расступаешься и распахиваешься навстречу, поглощая весь мой член целиком, до самого основания, чтобы снова сжаться через считанные секунды и потом уже ни на миг не отпускать его, пока я не кончу — а сама успеваешь кончить за это время два, три, а то и четыре раза.
Мне нравится твой живот — чуть полноватый, слегка обвисший живот зрелой женщины, несущий зримые отметины былых беременностей. И груди — тяжелые, низкие, кормившие... Что могут понимать в овидиевой науке эти молоденькие вертихвостки, едва достигшие половой зрелости и перелистнувшие первый-второй десяток возлюбленных? Ни дефлорация, ни первый аборт, ни первый групповичок еще не делают девушку женщиной. Нет, именно беременность и роды, когда она познает не только вкус яблок с Древа Познания, но и ту горькую цену, что платят дочери Евы: «И будешь ты рожать в муках...».
Со французской любовью у нас, правда, не сложилось. Но при этом я восхищен твоей способностью помнить на вкус сперму каждого мужчины, которому ты когда-либо делала минет. И если даже со мной этого теперь почти не бывает, то не просто потому, что «не хочется». Нет, ты вполне можешь объснить, чем тебя не устраивает именно «мой» привкус, и тут ты уже подобна гурману, смакующие французские вина и отвергающему бордо или божоле — но, допусти, ради терпковатого и выдержанного Medoc. О, как ты расписывала малафью своего очередного увлечения: «Сладковатая, струящаяся, слегка опалесцирующая, и не обычным желтым, а изумительным серебристо-голубым оттенком!»
Я люблю поливать твое пышное тело шампанским или коньяком, а потом слизывать его каплю за каплей, квадратный сантиметр за квадратным сантиметром и наслаждаться этим пьянящим коктейлем из запахов твоего разгоряченного страстью тела, твоего пота, твоей разверстой пизды и алкогольных испарений. И вообще, я не перестаю удивляться, насколько ты податлива к новым идеям и затеям. Пожалуй, здесь мы нашли друг друга: у обоих главная эрогенная зона — это извилины головного мозга. «Эстетика оргазма? О да!» — ты тут же пишешь двадцатистраничный реферат на эту тему, и мы еще долго потом обсуждаем его, в перерывах между оргазмами. «Онанировать на пару? Пожалуйста!» — и ты без устали теребишь передо мной свой клитор, не отрывая при этом глаз от того, как я наяриваю мой агрегат обеими руками. «Половой акт как симфония? Легко!» — и мы проходим все сонатное Allegro — экспозицию, разработку и репризу; и вагинальная главная тема сменяется содомической побочной, которая потом, в репризе, звучит в тональности доминанты, как ей и полагается по законам композиции. А потом — Andante, медленно, элегически, под плавную грустноватую музыку... Теперь — Scerzo, шутовское, хулиганское, с дудением в трубу с балкона в голом виде и мастурбацией всеми подручными предметами: свечкой, бананом, бутылкой из-под пепси-колы или ручкой сковородки. И, наконец — финал, бурный, бравурный и торжественный, с фонтанами спермы и кодой последнего оргазма, со звоном литавр в ушах и паузой посткоитального оргазма, когда на несколько мгновений просто теряешь сознание...
Мне нравится, что ты блядь.
Уж так повелось в этой жизни, что я схожу с ума и теряю голову исключительно от блядей. А меня самого любят одни проститутки.
179