— Корабль? — младшая жрица оторвалась от своих привычных обязанностей и с недоумением взглянула на своего брата. — А что в этом такого? — недоумение Марины было вполне обоснованно: ведь город, где жили они с Фиаммо, был портовым городом, находившимся на берегу океана, и в городской порт каждый день заходили какие-нибудь корабли.
— Лучше сама посмотри — расскажу, так ты не поверишь! — и Фиаммо, схватив сестру за руку, потащил её к выходу из храма. Юная жрица сперва опешила и пыталась упираться, но уже через секунду позволила брату вести себя за руку. Если уж Фиаммо что-то пришло в голову, то лучше было с ним не спорить — ну и не обижаться же было на родного брата, которого Марина давно и хорошо знала?
Корабль, пришедший в порт, был на самом деле необычным. Это был не один из кораблей Береговых Герцогств — быстрых и маневренных, со сложным парусным оснащением — это был корабль северных варваров, с простыми прямыми парусами и рядами вёсел вдоль каждого борта. Впрочем, корабли из северных земель нередко заходили в порты Герцогств для торговли, но самым удивительным в этом корабле было то, что его команда состояла из одних только женщин. Хотя многие слышали легенды о племенах женщин-воительниц, живущих на далёком севере, мало кому удавалось увидеть их своими глазами. Они были высокие (ну, кроме тех, в числе предков которых были гномы), мускулистые, широкоплечие, одетые в железные доспехи, с висевшими на поясе мечами, боевыми топорами и другим оружием, многие были также вооружены луками (сейчас не готовыми к бою, со снятыми тетивами), а свои волосы северные воительницы носили заплетёнными в косы, вероятно, чтобы те не мешали в бою. Среди пришелиц с севера было немало полукровок: у многих из них можно было разглядеть признаки крови эльфов, орков или гномов, а у нескольких — даже великанов (две или три таких возвышались над своими вовсе не низкорослыми товарками) или северных ледяных драконов.
Впрочем, и среди жителей города можно было найти и эльфов, и гномов, и полуросликов (также именуемых хоббитами), и даже детей от браков людей и русалок (ведь где море, там и русалки, а где люди и русалки живут рядом, там прекрасные жители моря непременно пытаются соблазнять людей земли), так что гостьи с севера разглядывали собравшихся на пристани горожан с не меньшим интересом и настороженностью, чем горожане разглядывали их. Предводительница северянок — молодая на вид женщина с изогнутыми рогами на голове и участками снежно-белой чешуи на теле, выдававшими долю драконьей крови, — уже смогла убедить офицера городской стражи, что её люди не желают зла подданным здешнего герцога, приплыли для торговли и обещают соблюдать местные законы и обычаи, и сейчас отвечала на вопросы портовых чиновников, какие товары её корабль привёз с севера, и нет ли среди них того, что облагается таможенной пошлиной. Стоявшая рядом с ней воительница помоложе — тоже с долей драконьей крови и похожая на предводительницу северянок как сестра — вполуха слушала этот разговор, разглядывая город и его обитателей, когда сквозь собравшуюся толпу вперёд протиснулись необычного вида юноша и девушка. Кожа девушки была голубого оттенка, непохожего даже на цвет кожи полу-русалов, и девушка была одета в простую на вид длинную рясу с капюшоном, оставлявшую открытыми лишь её лицо и кисти рук, белую с синей оторочкой, словно в тон её коже. Юноша же был с длинными огненно-рыжими волосами и тёмно-красного оттенка кожей, и одет он был ярко и весьма откровенно (насколько позволяло тёплое лето в этих краях): в жёлтые с красным, словно в тон его коже и волосам, шаровары и таких же цветов короткую жилетку на голое тело, оставлявшую открытым его живот. Северянка удивлённо остановила взгляд на этой странной паре, пытаясь понять, кто же они такие, а рыжеволосый юноша, заметив этот взгляд, широко улыбнулся полудраконице и помахал ей рукой. Северянка слегка опешила и, посомневавшись, попыталась повторить жест юноши (вдруг так принято приветствовать друг друга в здешних краях?) — и тогда юноша улыбнулся ещё веселее и направился прямо к северной гостье, таща за собой за руку голубокожую девушку.
— Добро пожаловать в наш город! — заговорил он. — Могу ли я, или моя сестра, чем-то помочь чужеземцам, впервые оказавшимся в наших краях? — тут он словно вспомнил, что стоящая перед ним женщина — чужестранка, и на всякий случай прибавил: — Вы понимаете наш язык?
Северянка слегка опешила от такого напора (она слыхала, что у этих южан кровь горячая и кипучая, но не ожидала, что это проявляется вот так вот), но всё же ответила:
— Рад приветствовать вас, — на береговом наречии она разговаривала с сильным акцентом, но довольно сносно (хоть и говорила о себе в мужском роде). — Моё имя Адалбьорга Хьоррсдоттир, а как зовут вас?
— Адалбьо... — юноша попытался повторить длинное имя северянки, но с первого раза у него это не получилось. Вместо него, одёрнув брата за край жилетки, заговорила его сестра:
— Моё имя Марина, и я — служительница Элеи, Той-Что-Рядом. А моего брата зовут Фиаммо, и он жрец в храме Патиды.
Северянка снова замешкалась... а потом неожиданно отвесила Марине глубокий поклон.
— Моё почтение служительнице Элеи, — произнесла она. — Мой народ чтит вашу богиню.
— Я рада, что вы почитаете богиню, которой я служу, — Марина сперва тоже замешкалась (не каждый день ей низко кланялись могу чие воительницы), но поклонилась Адалбьорге в ответ. Богиню Элею, также именуемую Милосердной Девой или «Той-Что-Рядом», богиню милосердия и сострадания, покровительницу целительства и благотворительности, действительно, как говорят, почитали даже злые существа, вроде тёмных эльфов.
— А ваш брат — он действительно жрец... — Адалбьорга запнулась, не решаясь произнести эпитет «Богиня-Блудница», — Патиды? — если это было так, то это объясняло бы весьма откровенный наряд юноши. Теперь, когда он подошёл ближе, Адалбьорга разглядела медные серёжки в ушах юноши и медное колечко, вдетое в его открытый пупок. Другой человек мог бы назвать Фиаммо женственным, но спутницы Адалбьорги, будучи женщинами, сами выглядели гораздо мужественнее, чем он.
— Вы имеете в виду, бывают ли у моей богини жрецы-мужчины? — Фиаммо непринуждённо улыбнулся. — Не слишком часто, но бывают — я не единственный мужчина в здешнем храме. Или вы хотели спросить, сплю ли я с мужчинами? — его улыбка стала веселее и лукавее. — Я занимался любовью и с мужчинами, и с женщинами, и с юными девушками, и с почтенными матронами, и с молодыми и горячими юношами, и с закалёнными в боях рыцарями, и даже с могучими воительница... — тут Марина, всё время этого перечисления отводившая взгляд и делавшая вид, что она не знает этого юношу, снова дёрнула брата за край жилетки.
— Простите моего брата — служители Огненносердной Богини совершенно не знают стыда! — поспешила извиниться она.
— Да, я слышал об этом... — промолвила Адалбьорга, которая при словах о «могучих воительницах» не сумела скрыть румянца на щеках. — А... вы правда брат и сестра? Я хотел сказать, что вы непохожи друг на друга...
— Это вот почему, — охотно ответил Фиаммо, не переставая улыбаться. — Наш отец — здешний волшебник, а нашими матерями были две элементали, призванные его магией. У меня матерью была элементаль огня, а у сестры — элементаль воды. Так что мы на самом деле всего лишь единокровные брат и сестра.
— Элемен... — Адалбьорга попыталась повторить сложное и непонятное ей слово. — Ты хочешь сказать, стихийные существа огня и воды? Тогда понятно... — ей действительно стало понятно, откуда у брата и сестры кожа таких странных цветов, и почему они не очень похожи друг на друга.
— Ну, мы рассказали о себе, — как ни в чём не бывало продолжал Фиаммо,...
— а откуда вы сами, и что вас привело в наши края?
Адалбьорга уже собиралась ответить, когда её окликнула полудраконица-предводительница северянок, спросив что-то на непонятном брату и сестре северном языке. Адалбьорга, впрочем, ответила на языке Герцогств:
— Это Арнбьорга Хьоррсдоттир, наш предводитель и дочь нашей... как это по-вашему называется? нашей королевы. И моя сестра. А это Марина, служительница богини Элеи, и её брат Фиаммо, служитель Патиды, — представила она брата и сестру и добавила какую-то фразу на северном языке — что-то вроде «я тебе потом всё объясню».
— Служительница Элеи? — Арнбьорга, бывшая несколько выше ростом и физически сильнее своей младшей сестры, удивлённо приподняла брови, а затем поклонилась, хоть и не так низко, как это сделала Адалбьорга. — Моё почтение. И чего желают от нас служители двух богинь?
— Марина и её брат спрашивали, — ответила сестре Адалбьорга, — откуда и зачем мы приплыли в их земли, и чем они могут нам помочь.
— Гм! — ответила Арнбьорга. — Мы прибыли сюда из северных земель, искать себе невест. Вы можете помочь нам... если подскажете, как найти девушек, готовых выйти замуж за моих воительниц. Может быть, кто-нибудь из жриц ваших богинь согласится? — предводительница северянок усмехнулась.
— Невест? — переспросил Фиаммо, слегка удивившись, но не переставая улыбаться. — Не женихов? Именно девушек, а не юношей?
— Именно девушек. Так что ты, мальчик, нам не подойдёшь, — северная принцесса беззлобно рассмеялась. — Но, может быть, твоя сестра согласится?... — она испытующе взглянула на Марину.
Девушка была ошеломлена таким предложением, но, справившись с собой, ответила:
— Прошу прощения... Но... боюсь, что мой долг жрицы... не позволит мне покинуть свою родину. Может быть, кто-то из моих сестёр по вере согласится отправиться с вами на север, но думаю, что большинство из нас даст вам тот же ответ, что и я. Однако я готова помочь вам, насколько это будет в моих силах, — и она поклонилась северной принцессе и её сестре.
— Жаль, — с искренним сожалением ответила Арнбьорга. — Но, может быть, вы хотя бы проводите нас к местному князю... или как он у вас называется? Когда там нам уже позволят к нему идти... — она бросила взгляд на портовых чиновников, осматривавших её корабль (с большой опаской, надо сказать, осматривавших, ибо корабль был полон суровых и вооружённых воительниц).
— С удовольствием проводим! — ответил за себя и за сестру Фиаммо и широко улыбнулся.
Через некоторое время таможенные формальности были, наконец, улажены — при активном участии Фиаммо, который немедленно предложил свою помощь и северянкам и портовым чиновникам (хотя его никто об этом не просил). И отряд северных воительниц с сёстрами-полудраконицами во главе и в сопровождении городской стражи направился к дворцу герцога — всего приплывших с севера воительниц было около полусотни, но с десяток из них остались охранять корабль. Разумеется, шествие гостей с холодного севера собрало толпы зевак, и некоторые окликали Фиаммо и его сестру, которые увязались за северянками. Как заметила Адалбьорга, брата и сестру, похоже, хорошо знал весь город — вероятно, они были здесь единственными наполовину людьми, наполовину стихийными существами (во всяком случае, других таких северянка не заметила). Вскоре отряд дошёл до дворца герцога, но к самому правителю города пропустили лишь Арнбьоргу с сестрой и её ближайшую свиту, а остальным пришлось ждать у входа во дворец, под бдительно-настороженным взглядами стражи. Фиаммо, впрочем, не упустил возможности поговорить с северными гостьями — береговым наречием, как оказалось, владели далеко не все из них, но с некоторыми всё же можно было поддерживать разговор.
— Простите за вопрос... — со своей неизменной улыбкой спросил он воительницу-полуэльфийку по имени Брюнхильда, с которой ему удалось завязать разговор. — Вы ведь все на самом деле пеогины, да?
Северянка, услышав незнакомое слово, удивлённо нахмурилась и оглянулась на своих товарок — но те, кажется, тоже не поняли вопроса юноши. А Марина посмотрела на брата укоряюще, будто тот спросил что-то неприличное.
— Пео... кто? — переспросила Брюнхильда.
— Ну, я не знаю, как это будет на вашем языке... — Фиаммо задумался. — В общем, это значит...
— Это значит, не мужчины и не женщины, — ответила вместо брата Марина.
— Не знаю, понял ли я тебя правильно... — посомневалась секунду полуэльфийка, а затем созналась: — Да, мы не мужчины, но и не женщины — именно поэтому мы ищем себе женщин в чужих землях. «Пеогины», если это так называется по-вашему.
— Я так и думал, — Фиаммо весело улыбнулся. — Тогда, наверное, лучше будет сказать вашим невестам об этом заранее, а то в первую брачную ночь может произойти конфуз... — он рассмеялся.
— Хочешь сказать, что нам лучше было бы предупредить об этом вашего правителя? — спросила Брюнхильда.
— Я думаю, он и сам догадается, — ответил Фиаммо. — Если бы вы были обычными женщинами, вам для продолжения рода были бы нужны мужчины, но раз вам нужны женщины, то любой догадается, что вы — не женщины...
Через некоторое время, наконец, из дверей дворца вышла Арнбьорга со своей свитой — лицо предводительницы северянок был непроницаемым, не позволявшим угадать, что ей сказал герцог. Северная принцесса принялась что-то громким голосом говорить своим воительницам на северном наречии, а к её сестре немедленно поспешил Фиаммо.
— Ну, как? Что вам сказал герцог? — спросил он.
— Герцог сказал... — ответила Адалбьорга (которую Фиаммо уже успел окрестить «Бьоргой младшей», а её сестру, соответственно, «Бьоргой старшей»), — что в его городе все женщины свободные, что он их не продаёт — он так сказал — и что если мы хотим найти себе невест, то мы должны будем свататься к ним по здешним обычаям. Но он сказал, что не будет чинить нам препятствий, и что мы можем продавать свои товары в его владениях, до тех пор, пока мы не нарушаем здешних законов и обычаев. Из предыдущего города нам из-за этих законов и обычаев уже пришлось уходить... — полудраконица оглянулась на свою сестру, — я с трудом уговорил Арнбьоргу покинуть город без боя...
— Я так и думала, что он примерно так и ответит, — кивнула Марина. — Что ж, я и мои сёстры по вере будем рады помочь вам. Если хотите, я могу показать вам дорогу к храму Той-Что-Рядом.
«Бьорга младшая» на секунду задумалась, а затем окликнула свою сестру, спросив у неё что-то на своём языке. Арнбьорга обернулась к Марине и ответила ей:
— Мы принимаем ваше приглашение — думаю, мы отправимся к вашему храму прямо сейчас. Засвидетельствуем своё почтение вашей богине, — и она что-то громко сказала на северном наречии своим «дружинницам», на что те ответили громким согласным гулом.
— А я тогда побегу в своих храм, расскажу девушкам о новостях, — улыбнулся Фиаммо. — Встретимся в храме Элеи! — и он, не дожидаясь ответа, махнул рукой и убежал.
И северные гостьи направились к храму вслед за молодой жрицей. На самом деле храм был не одним-единственным зданием, а целым комплексом: кроме собственно святилища богини, тут были больницы, приюты для сирот и бездомных, жилые покои для жриц и послушниц, школа для сирот, кухни и тому подобные строения. Всё это находилось в ведении жриц Милосердной Девы и многочисленных храмовых послушниц — их легко можно было узнать по бело-синим рясам, как у Марины (хоть и не всегда чистым, поскольку служительницам Элеи часто приходилось ухаживать за больными и нищими). Вокруг храмового комплекса всегда можно было увидеть множество бездомных и калек: одни стояли в очереди за пищей, которую готовили и раздавали служительницы богини, другие стояли у входа в храм и просили милостыню. При появлении чужеземных воительниц некоторые из нищих поспешили убраться с их дороги, но другие, посмелее, стали просить милостыню и у них — и кто-то из северянок, слегка замешкавшись, бросил им несколько медных монет — это оказались. ..
монеты Темноземья, поскольку обменять свои деньги на местные северянки ещё не успели.
По дороге, в отсутствие непоседливого Фиаммо, Марина расспрашивала Адалбьоргу о её родине и её народе. Северянка рассказала, что её народ живёт далеко на севере, в нескольких месяцах плавания от этих земель, и что он состоит действительно только из женщин и «пеогин» (Адалбьорга сказала, как «существа среднего пола» называются на её языке, но Марина не сумела повторить это слово). Её мать и мать её сестры была правительницей одного из племён женщин-воительниц (Адалбьорга упомянула, что есть и другие похожие племена), а мать её матери прославилась тем, что в бою победила ледяного дракона и, освободив северную женщину, которую дракон держал в плену, взяла себе в жёны её дочь — полудраконицу, ставшую бабушкой Адалбьорги и её сестры, от которой они унаследовали драконью кровь. Арнбьорга на самом деле была не самой старшей из сестёр — у неё и Адалбьорги была старшая сестра, которая должна была унаследовать титул правительницы племени, но, к великой скорби её матери и её сестёр, погибла в сражении с воинами-мужчинами одного из соседних племён. Северянка призналась, что её соплеменницы не всегда берут себе невест с согласия последних — иногда они совершают набеги на окрестные племена, убивая мужчин, а женщин захватывая в плен, и её спутницы не отправились бы так далеко искать себе невест, если бы в последние годы добывать их мечом не стало сложнее, и в боях не гибло больше её соплеменниц, чем рождалось от захваченных в плен женщин.
— Не удивительно, что вы враждуете со своими соседями, — заметила Марина. — Наверняка они считают вас кровожадными чудовищами, убивающими мужчин и насилующими женщин, и пугают вашим именем непослушных детей.
Адалбьорга не нашла, что сказать в защиту своего народа, и вынуждена была смущённо признать, что да, чем-то таких их и считают окрестные племена. Но её народ не только воюет, но иногда и торгует с окрестными племенами, сватаясь к их девушкам, и он не был бы вынужден захватывать чужих женщин силой, если бы в нём не рождалось так много «пеогин», которые сами не могут рожать детей. Однако стоило Марине спросить, а почему так происходит с племенем Адалбьорги, как северянка отвела взгляд и переменила тему — Марина не стала настаивать, позволив своей новой знакомой сохранить это в тайне.
Тогда Марина стала рассказывать о себе. Они с Фиаммо оба выросли в приюте для сирот при храме Элеи. sexytales Многие воспитанницы приюта становились потом жрицами Милосердной Богини, и Марина оказалась в числе таких. А вот Фиаммо, живя рядом с храмом Элеи, с самого начала был словно не на своём месте — слишком живой, слишком непоседливый для этой обители милосердия, постоянно совершавший какие-нибудь выходки или попадавший в разные переделки. Как так получилось, что он оказался среди служителей Патиды — не знал, наверное, даже он сам: просто ему однажды неожиданно пришла в голову эта идея (одна из многих), неожиданно жрицы Богини-Блудницы приняли его в свои ряды, и неожиданно ему там понравилось, и ему это не надоело на следующий же день. Там он как будто нашёл себя и был совершенно доволен своей жизнью в качестве служителя богини любви...
— А что случилось с вашим отцом? — прервала рассказ жрицы Адалбьорга.
— С ним? С ним ничего не случилось — он и сейчас живёт и здравствует. Просто... он отдал нас в приют, когда мы ему надоели, — при этих словах Марины на лице северной гостьи отразилось крайнее удивление. — Он понял, что совсем не хочет тратить своё время на воспитание детей. То есть он сам нас не воспитывал, этим занимались слуги — хорошие, кстати, люди, мы с ними до сих пор иногда встречаемся — просто двое детей мешали его магическим опытам. Мы для него были просто ещё одним экспериментом...
— Ещё одним... чем? — не поняла северянка.
— Опытом. Ему было интересно, что из этого получится. Он и сейчас иногда навещает меня и брата, интересуется, как мы живём, но... — Марина помедлила. — Моя богиня учит меня прощению, и я не должна столько лет держать обиду на отца, за то что он отказался от нас с братом, — на лице девушки промелькнуло какое-то несвойственное ей обычно выражение, как будто «не держать обиду на своего отца» на самом деле было для неё нелегко.
— Вот оно как... — с удивлением ответила Адалбьорга. — А твой брат?
— Фиаммо... я не уверена, что он способен долго держать обиду... Но каждый раз, когда он оказывается рядом с отцом, он становится ещё более непоседливым, чем обычно, словно добивается, чтобы отец не выдержал и сбежал от него. Я иногда думаю, что он и в служители Патиды подался для того, чтобы отцу было стыдно...
— А это стыдно? — уточнила Адалбьорга, которая на самом деле прежде почти никогда не видела жриц Огненносердной Богини.
— Ну, вообще-то жрицы Богини-Блудницы пользуются любовью, но не всякий родитель захотел бы, чтобы его дочь стала одной из них. А уж тем более не всякий захотел бы, чтобы это сделал его сын, — объяснила Марина.
Разговор, впрочем, пришлось прервать: воительницы уже подошли к главному зданию храма, когда Марину окликнула старшая жрица в синем с белом одеянии — как уже успели догадаться гостьи, послушницы носили простые белые одежды, а чем выше было звание жрицы, тем больше в её одеянии было синего цвета, облачение же этой жрицы было больше синим, чем белым.
— Марина! — жрица была немолодой женщиной-полуросликом, лишь самую малость полноватая (меньше, чем это обычно свойственно её расе) и с добрым и открытым лицом. — Что за людей ты привела в нашу обитель? Они прибыли издалека и нуждаются в помощи? Чем скромные служительницы Элеи могут помочь этим могучим воительницам? — последний вопрос адресовался то ли младшей жрице, то ли гостьям храма.
— Матушка Агнесса, это госпожа Арнбьорга, принцесса северных земель, и её спутницы, — с поклоном ответила Марина. — Они прибыли сюда в поисках девушек, готовых выйти замуж за северных воительниц. Они проделали долгий путь и устали, они в чужой, незнакомой им земле, и нуждаются в том, чтобы кто-то помог им в их поисках.
— И желают засвидетельствовать своё почтение вашей богине, — дополнила Арнбьорга, тоже поклонившись старшей жрице.
— Принцесса? — мать Агнесса удивлённо приподняла бровь, но поклонилась в ответ. — Нечасто особы королевской крови удостаивают вниманием нашу скромную обитель... Если вы прибыли сюда издалека и устали с дороги, мы могли бы предложить вам кров и еду... если наша пища не покажется вам слишком скудной, а наши постели — недостаточно мягкими...
— Мы... привычны к походной жизни, — отмела все возражения «Бьорга-старшая». И что-то спросила на северном наречии у своих дружинниц (вероятно, что-то вроде «нам предлагают поесть — вы проголодались? «), на что те ответили согласным гулом.
Сначала, впрочем, предводительница северянок попросила отвести их в святилище Элеи — войдя в него, гостьи с севера оказались в просторном белом зале с высоким потолком и широкими окнами, через которые храм освещал солнечный свет. Статуя Милосердной Богини, высеченная из белого мрамора и изображавшая богиню Элею в виде крылатой женщины в длинном одеянии, стоявшей с простёртыми над залом руками, поразила воображение северянок, прежде мало знакомых с искусством южан-скульпторов, — многие воительницы невольно опустились на колени, шепча молитвы на своём непонятном языке. Перед изваянием Элеи тихо журчал фонтан, рядом с которым посетители храма оставляли пожертвования, и в который бросали монеты, — «Бьорга-старшая», прошептав молитву, бросила в фонтан несколько монет, и несколько северянок последовали примеру своей предводительницы. (Одна из чужестранок попыталась было вымыть в фонтане свои натруженные вёслами руки, но была мягко остановлена оказавшейся рядом жрицей и, пристыженная, тоже поспешила сделать небольшое пожертвование).
После молитв мать Агнесса повела гостей в трапезную — как и. ..
все здания храмового комплекса, обставленную скромно, без излишеств, и сверкавшую белизной стен (служительницам Элеи, вероятно, стоило каждодневного труда поддерживать первозданную белизну храмовых стен — по пути в трапезную северянки пару раз видели послушниц, подметавших пол). Скромные, немногословные и одетые в одинаковые белые одежды послушницы помогли гостьям разместиться за длинными деревянными столами и засуетились вокруг, накрывая столы. Обед, предложенный служительницами богини, и в самом деле был довольно скромным: каша, хлеб, варёные яйца, немного копчёной рыбы, которой в приморском городе было в избытке, и чистая вода — одна из северянок посетовала было вслух на скудность обеда, но её резко одёрнула Бьорга-старшая. Адалбьорга ожидала, что Марина присоединится к их трапезе, но молодая жрица не села за стол с гостями, а помогала накрывать столы — из служительниц Элеи за стол с гостьями села только мать Агнесса, и Арнбьорге пришлось рассказывать ей, откуда и зачем её спутницы приплыли в этот город, с самого начала.
— Думаю, вам трудно будет найти себе невест, — покачала головой старшая жрица, выслушав принцессу. — Не каждая девушка готова будет оставить родной дом и уплыть за тридевять земель в чужую страну, где рядом живут орки, воинственные варвары и разнообразные чудовища. Тем более, не все захотят выйти замуж за женщин, то есть даже не совсем женщин. Может быть, какие-нибудь молодые и восторженные девицы и захотят уплыть с вами, но как бы они не успели пожалеть о своём решении ещё на полпути в северные земли. Может быть, если вы одарите отца какой-нибудь девушки богатыми подарками, он отдаст свою дочь за одну из вас, но тут уж вам придётся постараться, чтобы этот брак не оказался несчастливым. Не знаю, захочет ли кто из здешних послушниц оставить свою службу здесь и уплыть с вами — я своих девушек принуждать к этому не буду, пусть выбирают сами. Но я могу подсказать вам, как найти здешних свах, — думаю, они смогут вам помочь, за отдельную плату, разумеется...
— Свахи, — кивнула Бьорга-старшая, выслушав жрицу. — Да, их помощь нам будет не лишней. А как вообще принято в здешних землях свататься к девушкам?
Агнесса начала говорить о свадебных обычаях Герцогств и собиралась уже рассказать о тех редких случаях, когда женщины сватались к женщинам (и с помощью магии им удавалось вместе производить потомство), когда в трапезной послышались шум и женский смех, и в неё ворвалась яркая и весёлая толпа. Эта толпа состояла из ярко и соблазнительно одетых девушек и молодых женщин, которые, несомненно, были жрицами Патиды — широко улыбавшегося Фиаммо можно было разглядеть в пёстрой толпе подруг. В скромном храме Элеи жрицы Богини-Блудницы казались пришелицами из какого-то иного мира: они совсем не походили на здешних скромных послушниц. Если служительницы Элеи носили одинаковые длинные одежды белого, синего и голубого цветов, то жрицы богини любви предпочитали яркие цвета: красный, жёлтый и оранжевый — медные и золотые украшения, и одеяние каждой из жриц по-своему подчёркивало достоинства тела своей носительницы: плечи, груди, талии, ножки... Но сильнее всего они отличались от служительниц Элеи той энергией веселья и жизни, что исходила от них.
— Здра-авствуйте, милейшая Агнесса! — громким голосом заговорила старшая из жриц Патиды, полурусалка с бледно-голубой кожей в мелкой чешуе, ушами-плавниками и с едва заметными перепонками между пальцами и в красных с золотым шитьём одеждах. — И вы здравствуйте, ваше высочество и дорогие гостьи! — она поклонилась, но не церемонно и почтительно, а словно насмешливо. — Я вижу, вы уже посадили гостей нашего города за стол — позволите ли вы похитить их у вас после окончания трапезы?
— И ты здравствуй, Лукреция, — ответила Агнесса со слегка насмешливой улыбкой. — Что это вы с подругами такого задумали? Уж не собираетесь ли вы коварно соблазнить и изнасиловать наших гостей? — при последних словах жрицы Патиды весело рассмеялись в ответ.
— Мы собираемся показать им городские термы — наши гостьи ведь прибыли издалека, и им нужно смыть с себя грязь и пот, — ответила Лукреция, и в глазах полурусалки блеснули весёлые и лукавые искры. — Тем более, им ведь нужно будет предстать перед своими невестами, а для этого нужно будет помыться!
— У нас же есть своя баня! — возмущённо подала голос Марина. Баня при храме Элеи действительно была: в ней мылись сами служительницы богини, и они мыли в ней сирот, больных и бездомных, чтобы те не разносили по храму вшей.
— Но ведь городские термы гораздо лучше! — возразила Лукреция.
Жрицы Патиды, похожи, сумели смутить даже обычно невозмутимую Бьоргу-старшую. Предводительница северянок что-то спросила у своих спутниц на северном наречии — одни ответили с сомнением в голосе, но другие — с большим энтузиазмом. Повернувшись к Лукреции, Арнбьорга произнесла:
— Мы не откажемся от вашего предложения — после обеда мы отправимся в эти ваши... термы.
И, доев обед и попрощавшись со жрицами Милосердной Девы, северянки направились вслед за жрицами Патиды. Адалбьорга сперва ожидала, что Марина присоединится к ним и к своему брату, но молодая жрица отказалась, сославшись на какие-то дела в храме, — северянке показалось при этом, что девушка была не вполне искренней. Впрочем, весёлые и полные жизни служительницы Патиды полностью завладели вниманием северянок — к тому моменту, как отряд дошёл до здания городских бань, жрицы успели познакомиться с каждой из северных воительниц (и узнать хотя бы имена тех, которые не понимали берегового наречия), расспросить их о стране, откуда они приплыли, и какие земли посетили по пути, и так далее.
В предбаннике терм, представлявших собой большое здание, северным гостьям пришлось раздеться, и жрицы наконец-то получили возможность разглядеть их обнажённые тела — могучие, с рельефными мышцами, у многих со следами шрамов и узорами татуировок и, поскольку северянки действительно были «пеогинами», мужскими гениталиями между ног у каждой. (Кто-нибудь из девушек-жриц мог ожидать увидеть, что у северных воительниц эти части тела должны были быть какими-то необычными, — неизвестно, какими, но необычным — но они выглядели совершенно обыкновенно). Жрицы тоже разделись — рядом с телами северянок их тела выглядели изящнее и женственнее (хотя среди жриц были и более атлетически сложенные девушки и полноватые — в меру полноватые, чтобы оставаться привлекательными), более загорелыми благодаря южному солнцу, некоторых украшали пирсинги или яркие татуировки, и тела жриц были почти все безволосые — в отличие от тел северных воительниц, не знакомых с южными обычаями удалять волосы в подмышках и на интимных местах. Разумеется, как только воительницы и жрицы сбросили одежды, те и другие принялись разглядывать друг друга с неприкрытым вожделением, прикасаться друг к другу, а затем и прижиматься и обниматься.
Немногочисленные посетительницы городских бань при появлении обнажённых пеогин с испуганно-возмущённым визгом поспешили убежать и спрятаться — осталась всего одна юная девушка, смотревшая на пришелиц с севера с неприкрытым интересом. Сами термы произвели большое впечатление на гостей с севера: это были не привычные им простые бани, тут было несколько бассейнов с водой разной температуры, от холодной до горячей, парильни, даже гимнастический зал. Северянки глядели вокруг себя восторженными глазами и желали попробовать всё. Банщики в набедренных повязках и банщицы, носившие ещё и повязки вокруг груди, с опаской смотрели на гостей с севера и с явным облегчением позволили жрицами Патиды взять их обязанности на себя: служительницы Богини-Блудницы тёрли мускулистые тела воительниц мочалками с мылом, некоторые северянки позволили смазать их тела маслами и массировать их, пока прочие товарки плескались в бассейнах. Некоторые, расплетя свои косы и распустив волосы, отдыхали после купания, а жрицы расчёсывали им волосы гребнями. А одна рыжеволосая воительница, спросив об обычае южан удалять волосы на теле, решила. ..
попробовать это сама, и жрица рядом с ней, намазав тело девушки маслом принялась удалять волоски специальными скребками — находившиеся рядом северянки смотрели на это со смесью опасения и интереса.
— Да, вы, южане, знаете толк в чистоте и... других таких вещах, — вполне искренне сказала Арнбьорга, которая, искупавшись во всех бассейнах по очереди, в конечном итоге выбрала тот, что с тёплой, но не горячей водой, и сейчас сидела на краешке бассейна, опустив ноги в воду. — Здесь моются все местные жители?
— Когда несколько столетий назад правитель города построил эти термы, он распорядился, чтобы все жители города имели право пользоваться ими бесплатно, — охотно рассказала сидевшая рядом Лукреция — старшая из жриц всё время была рядом с предводительницей северянок.
— И женщины, и мужчины? — уточнила Адалбьорга, сидевшая рядом с сестрой (и рядом с Фиаммо). — Я не видел здесь мужчин...
— Мужчины и женщины моются в разные дни — один день мужчины, второй день женщины, — пояснила Лукреция. — Сегодня здесь женский день. Вы, конечно, немного распугали здешних посетительниц, но будь на их месте мужчины... я не знаю, не испугались бы они вас ещё сильнее, — жрица весело улыбнулась.
— Мужчины и женщины моются отдельно, чтобы они не... трахались друг с другом? — продолжала спрашивать Бьорга-младшая.
— Да, но на самом деле иногда мужчины здесь занимаются любовью с мужчинами, а женщины с женщинами, — ответил уже Фиаммо. — По доброй воле, разумеется, — ведь невозможно насильно овладеть кем-то в общественном месте, на глазах у множества людей, — (о позорных случаях групповых изнасилований в банях Фиаммо не стал говорить, да и, на самом деле, не вспомнил). — А иногда бывает, что и мужчины приводят с собой сюда своих женщин...
— Так что предаваться здесь любви совсем не запрещено, — улыбнулась Лукреция. — И если вы хотите... — она посмотрела на северную принцессу взглядом, в котором было ничем не прикрытое приглашение заняться с ней любовью.
Арнбьорга колебалась лишь секунду — больше от неожиданности, чем от сомнения, — а затем улыбнулась в ответ и, притянув к себе жрицу, впилась жадным поцелуем в её губы. И Фиаммо, словно по сигналу, прижался своим стройным и гибким телом к оторопевшей на время Арнбьорге и прошептал ей:
— Ты... не будешь против, если с тобой займётся сексом мужчина? — Адалбоьрга лишь секунду помедлила, а затем, согласно кивнув, прижала юношу к себе, и их губы слились в поцелуе.
— Позволите мне доставить вам удовольствие... ваше высочество? — с улыбкой прошептал Фиаммо, отрываясь от губ воительницы и впервые называя её так. Адалбьорга, подумав, кивнула снова и позволила юноше мягко положить её на спину, на выложенный плиткой пол. Оказавшись сверху, Фиаммо принялся покрывать поцелуями её лицо, постепенно спускаясь всё ниже. Его губы и его руки исследовали каждый дюйм тела северянки, наслаждаясь силой и женственностью тела Адалбьорги и лаская каждую известную юноше чувствительную точку — а этих точек Фиаммо знал немало. Щёки, уши, шею, плечи, даже подмышки, потом полные груди северянки, их розовые соски, потом немного погладить руками и пощекотать языком живот и бока, вызывая у северной девы лёгкий смешок, потом пупок, и, наконец, Фиаммо добрался до той части тела, которая отличала северных гостей от женщин. Северянка лежала на самом краю бассейна, опустив ноги в воду, и юноша устроился между её ног, погрузившись в воду по грудь, и принялся ласкать её возбуждённый член, а Адалбьорга млела от умелых ласк жреца любви и от тепла бани. Повернув голову, она увидела, что её старшая сестра предпочла активную роль, и сейчас страстно и властно ласкает лежащую под ней Лукрецию, с удовольствием отдающуюся ласкам могучей северной воительницы.
Наконец, Фиаммо оторвался от возбуждённой плоти северянки и, выбравшись на край бассейна, потянулся за кувшином с оливковым маслом, которым жрицы умащивали тела своих гостей (сейчас те жрицы и те северянки предавались исступлённым ласкам). Прошептав Адалбьорге: «Сейчас, мне нужно подготовиться... « — юноша зачерпнул немного масла и принялся наносить его на стоявший почти вертикально член пеогины. А затем, с помощью того же масла принялся подготавливать себя к проникновению северянки — у него это не заняло много времени: Адалбьорга едва успела подумать о том, что она хочет поднят
160
