— Сделаю! Ты давно этого заслужила, грязная тварь! — направил он на нее пистолет.
Глянув на черную, зловещую дырочку пистолета, Люська сжалась в комок, но в этот момент какой-то внутренний голос подсказал ей: «Наступай, иначе застрелит».
— Не шути с оружием, козел! — голая Люська медленно двинулась навстречу мужу.
— Еще шаг и я стреляю! — пистолет дрогнул в руке Жана.
— Стреляй, гад! Стреляй, сволочь! Все равно на этом свете для нас с тобой места нет! — плюнула она ему в лицо.
— Получай, шлюха! — срывающимся голосом выкрикнул Жан и нажал на спусковой крючок.
Люська увидела синее облачко, дернула головой в сторону, и огненный смерч ударил ей в лицо. Она рухнула на пол, как подкошенная.
— И тебе гостинец! — повернулся Жан к Валентину, сидящему на ковре. Того била мелкая дрожь.
— Нет! Не надо! — рыдая, закрыл он лицо руками.
— И это мужчина! — Жан презрительно плюнул в сторону униженного соперника. — Надо! Надо каждому отдавать сполна за то, что он заслужил! А тебе, пижон, сам бог велел ответить за все, — Жан озверело повел глазами, сделал шаг вперед, направил на Валентина пистолет и выстрелил. Валентин, дергаясь, повалился набок.
Жан усмехнулся, подошел к столику, положил пистолет и поднял телефонную трубку.
— Полковника Копальского прошу.
— Слушаю! — раздался недовольный голос.
— Константин Константинович! Это Жан. Прошу срочно приехать домой. Похоже, что тут два трупа...
... Полковник Копальский с вытаращенными от страха глазами, шатаясь, как пьяный, едва переступил порог. На полу он увидел сидящую голую дочь с побитым порохом лицом, к ней жался голый Валентин с кровоточащими ранками на груди и шее.
— Кретин! Ты же мог нам вышибить глаза! — рыдала Люська.
— Благодарите господа бога, что у меня были холостые. Не то бы я вам мозги вышиб, уроды. В следующий раз...
— Следующего раза не будет! Ваш пистолет, зятек! — грохнул по столу кулаком полковник.
Жан, нехотя, протянул пистолет. Люська и Валентин шмыгнули в ванную, умылись и, помогая друг другу, оделись. Люське повезло. Только несколько порошинок впились в щеку. Она машинально отвернулась во время выстрела. Валентин пострадал больше, но все это пустяки по сравнению с тем, что могло бы произойти, разряди Жан пистолет, заряженный боевыми патронами.
— Ничего. До свадьбы заживет, — успокаивал полковник все еще всхлипывающую дочь.
— Какой свадьбы? Она уже была, — перестала реветь дочь, уставившись на отца недоуменным взглядом.
— А это мы сейчас уточним. Так что же мы теперь будем делать, зятек? — повернулся к офицеру полковник.
— Что хотите со мной делайте, но с этой стервой я больше жить не буду! — решительно отрезал тот.
— Александр Македонский тоже был великим полководцем, но зачем же из пистолета палить?! — съехидничал полковник, переделав на ходу фразу из известного кинофильма.
— А тебе, молодец, коль ты осмелился разрушить счастливый брак моей любимой дочери, надо подумать, как ты будешь содержать свою семью, — повернулся полковник в Валентину.
— Еще чего?!... — начал было тот, но по грозному взгляду полковника понял, что сейчас лучше помолчать. Он посмотрел на слегка улыбнувшуюся Люську, и понял, что та уже одобрила решение отца одеть на курсанта хомут новоиспеченного супруга. Правда, это несколько осложняло ее материальное положение, но, похоже, этот вопрос ее не особенно беспокоил. Как ни крути, но любимой доченьке Копальский никогда и ни в чем не отказывал. Она была очень похожей на отца не только внешне, но и внутренне, умевшей, как и он, находить выход из самых крутых и неожиданно сложных жизненных ситуаций. А тут, подумаешь, измена? Да кто в нашей жизни сейчас не изменяет? Разве, что убогий или круглый балбес. «А материальную сторону папенька, как-нибудь, обеспечит», — подумала Люська и сразу повеселела.
... Посоветовавшись с родителями, Люська вскоре подала на развод. Узнав об этом, Жан облегченно вздохнул. Его больше устраивала выплата алиментов дочери, чем жизнь с такой взбалмошной женой, от которой всегда можно было ожидать самых неожиданных сюрпризов. Жан тут же распрощался с домом Копальских и устроился на квартире у одной знакомой, которая давно положила на него глаз. Он целиком ушел в службу, радуясь, что бывший тесть не дал ходу его проступка. А Люська с радостью повисла на шее у Валентина. Она поняла, что всегда сильно его любила, даже тогда, когда он дергал ее за косички еще в шестом классе, да и отец с матерью и близкие подруги ей говорили, что это — судьба.
— Связал нас бог одной веревочкой, теперь нам обратной дороги нет, — говорила она, целуя любимого.
Валентин понял, что петля брака все туже затягивается на его шее, что явно не входило в его планы. Одно дело — любовь, и другое — брак. Он подсознательно чувствовал, что скоро не выдержит постоянных Люськиных вывертов. Однако вязкая трясина любви все глубже засасывала его, и ему казалось, что его любимая ухватилась за него мертвой хваткой. Люська почувствовала его нерешительность и, зная склонность Валентина к утонченному сексу, чего не понимал Жан, решила сыграть именно на этой струнке. Набрав у подруг сексуальной литературы и нырнув в Интернет, Люська углубилась в изучение теории эффективного обольщения мужчин. Она пожирала глазами сцены совокупления на порно-сайтах, особенно в экстравагантных позах, изучила теорию минета и отработала на практике весь процесс с одним из своих школьных друзей, который тоже с шестого класса был влюблен в эту вертлявую блондинку. Какие тайны тут ей вдруг открылись! Разве могла она раньше предположить, что у какого-то лилипута его «прибор» может быть размером с огромный огурец, а у иного Геркулеса он запросто умещался под фиговым листком. Но Валентина упрекнуть в этом было бы грешно. Своим двадцатисантиметровым «шлангом» он творил чудеса, не то, что «перчик» Жана, который тут же начинал «плакать», едва войдя в ее лоно, страстно желающего секса. Она никак не могла понять, когда она умудрилась забеременеть от него, да и от него ли? Ведь с ней уже успел переспать не один из «верных» друзей этого заносчивого офицера.
Едва у них зажили раны, полученные в столь неравном бою, как Люська снова затащила к себе упирающегося курсанта. На ней был модный желтый халат с боковым разрезом по бедру прямо до пояса, что позволяло ей, как бы невзначай, демонстрировать белизну трусиков, мелькающих в этом разрезе, когда она ходила по комнате. Этот «телевизор» его сильно возбудил. Почувствовав, что он уже готов наброситься на нее, Люська уселась на диван, положила ногу на ногу, оголив коленку со своими обольстительными ямочками. Валентин, не отрываясь, как завороженный, глядел на эту коленку, затем встал, опустился перед ней на колени и припал губами к этой волшебной коленке. Она шире расстегнула халат, а затем вообще освободилась от него, ост
авшись перед юношей только в трусиках и лифчике. Ее грудь тихо качалась, как нежная волна, слегка набегающая на берег, миленькая ямочка пупка манила и явно просила поцелуя, а в ее глазах стояла такая невысказанная любовь и нежность, что Валентин даже усомнился: не сон ли это? Люська мигнула ему, кивнув на свои трусики, и он, поняв ее желание, тут же потихоньку стал стягивать их, пока не уложил на пол. Она мигнула на его одежду, и он быстро освободился от нее, отбросив в сторону.
Он стал исступленно целовать ее коленки, затем впился в ямочку пупка, и тут, запрокинув голову на спинку дивана, она тяжело вздохнула, и он увидел, как ее нежные, точеные ножки со ступнями размера японской гейши начинают раздвигаться, открывая дорогу к вратам «рая». Он увидел рыжеватые кустики, редко растущие вокруг жерла сладострастного «вулкана», в верхней части которого было встроено золотое колечко. Моднейшая татуировка обрамляла «вулкан», чего здесь не было с момента их первой встречи, чуть не окончившейся столь трагично. Он посмотрел прямо в ее затуманенные глаза и понял, что все ее существо страстно желает его, ее настоящего мужчину, которого она всегда любила и так неблагодарно бросила под нажимом матери, выдавшей ее замуж, почти насильно, за нелюбимого человека. Он перевел взгляд на вулкан, и увидел, как жерло его медленно открывается с помощью прижатых к его краям ее милых, много раз целованных, пальчиков. Он опять глянул в ее глаза, но они уже были закрыты, только губы слегка приоткрылись, в явном ожидании поцелуев внизу, куда его манила розовая щель с конвульсивно подрагивающим клитором, который, словно часовой, охранял вход в то место, которое у настоящей, сексуальной женщины считается самым чувственным и сладострастным. Он знал, чего она сейчас от него хочет. Он понимал, почему она медлит, растягивает удовольствие от созерцания ее «богатства», от чего некоторые мужчины сильно возбуждаются и не успевают донести свое естество до этой желанной щели, теряя на ходу драгоценные капли.
— Ты садистка, Лю! — застонал он, целуя ее прямо в центр открывшегося «кратера».
— Ша! Ты еще не дошел до кондиции, милый, — ответила она, приподнимая таз и помогая ему углубиться в свое тело. Он запустил в нее язык и стал ласково щекотать ее клитор, который тут же мелко задрожал и чем-то жидким порадовал пришельца. Он начал сосать и целовать уже все подряд, что попадалось ему на пути, она работала тазом, совершая встречные движения, как кем-то заведенная машина, и, наконец, вскрикнув, так сжала ногами его голову, что он испугался, как бы она не раздавила ее, и тут из его лона хлынула желанная бурная река, которую он лихорадочно глотал, еще не понимая, что был впервые в жизни свидетелем мокрого женского оргазма. Ему вспомнился случай, как Люськина мать еще на заре его романа с ее дочкой, как-то спросила:
— А ты целовал Люську внизу?
— Как это?
— Ну, здесь, — показала оно на место ниже своего живота.
— А разве там целуют? — удивился он.
— Конечно. И еще как, — ответила Мария Павловна, явно намекая на то, что она готова научить этому этого, еще не оперившегося и неопытного в любви птенца.
Теперь он понял, как была права дородная и сексуально озабоченная Мария Павловна, видимо, немало повидавшая в своей жизни настоящих мужиков.
... В этот вечер они долго одаривали друг друга самыми изощренными способами секса, а когда устали и подкрепились бутербродами с красной икрой и шипящим шампанским, она предложила ему сыграть в новую игру.
— Ты знаешь игру «Секс без границ»? — таинственно улыбнувшись, спросила она.
— Это когда каждый во что горазд и ничто не запрещено?
— А ты догадливый. Но тут есть своя изюминка. Работаем на износ. Мы сегодня с тобой порядком подрастеряли свою спермачку. Но я чувствую, что еще остался порох в пороховницах. Играем на супер-бонус. Трахаемся до изнеможения, и тот, кто не вытерпит и первым сольет, тот — раб, — смеясь, предложила она.
— Раб это кто? — не совсем понял он.
— Это тот, который готов безоговорочно выполнить любое желание своего господина. Ну, как, к примеру, в древнем Риме. Ты же смотрел, я думаю, фильм «Калигула».
— Идет. Ну, берегись. Работать буду в полную силу! — сказал он и помахал перед ее губами своим двадцатисантиметровым «шлангом».
И они «поехали». Они лежали валетом. Валентин интенсивно работал губами, стараясь побыстрее ее раскочегарить, она же медленно посасывала его «бойца», постепенно набирая скорость. Вскоре она так нежно и ловко заработала, глубоко заглатывая и медленно отпуская его плоть, отсасывая то, что едва слезилось из его дырочки, которую она нежно ласкала кончиком языка, что он стал постанывать и в так ее движениям помогать встречными движениями таза.
... Она бешено работала ртом, вцепившись в его тело ногтями так, что под ними из проколотой кожи стала сочиться кровь. Он ревел, как бешеный медведь, уже не соображая, где он и что с ним происходит. У него в мозгу каруселью крутились мысли, одна из которой призывала его проткнуть членом ее ненасытное горло и залить его морем спермы. Он долго сопротивлялся этому, но ее искусство в минете оказалось таким высоким, что он, наконец, не выдержал, и пульсирующая Ниагара устремилась в ее жадный, похотливый рот.
— Ты — раб! — вскочила она, давясь и отплевываясь.
Он решил, что, несмотря на то, что он проиграл, то хоть теперь она успокоится и даст ему хотя бы один глоток свежего воздуха. Так подводники после длительной автономки жаждут глотнуть первого натурального воздуха, вылезая из черного чрева подлодки, который им кажется пьянее самого крепкого вина. Но не тут-то было. Госпожа, видимо, решила до конца добить своего раба. Она весь вечер продолжала мучить его. Он сосал ее грудь, «пещерку», трахал в анус, целовал в пупок, высасывал «нектар» из ворот «рая», работал языком между ягодицами. Доведенный до полного изнеможения, Валентин упал к ее ногам, моля о пощаде. Раб был повержен.
— Ладно. Вставай, несчастный, — она бросила на него сочувственный взгляд.
Уходя, пошатываясь от усталости, он сказал:
— Ты стала ненасытной в любви. Смотри, не переборщи...
— Угу. Мама научила. Сказала, делать так, чтобы у тебя здесь, — дотронулась она пальчиками до его яичек, — ничего для других не оставалось. Так и сказала: «Будь сексуальным вампиром, дочка, тогда любой мужик станет твоим хвостиком», — засмеялась она и, ущипнув его за кончик измученного члена, разрешила ему одеться.
... Он шел и думал: «Вот это да. Ни одна из бывших моих баб в сексе не сравниться с ней. Ай, да Люська, классная коротышка! И где ты обрела такие познания? Неужто, мамочка всему этому тебя научила? А если подкатиться к мамочке? А что? Она тетка в самом соку и, явно, глаз на меня положила. В случае чего, теща-любовница зятя неплохой противовес взбесившейся супер — сексуалке дочери. Всегда защитит в случае скандала»...
Эдуард Зайцев
179